CC BY
2
© Шахов, П.С., Тельминов, В.Г., Леонова, Н.В., 2023 УДК 784.4+801.6
DOI: 10.24412/2308-1031-2023-4-84-96
ИЗУЧЕНИЕ ПЕСЕННОЙ СИЛЛАБИКИ В РАБОТЕ Х. ПААСОНЕНА: «О СТРОЕ СТИХА МОРДОВСКИХ НАРОДНЫХ ПЕСЕН» (перевод с немецкого языка, II часть)
П.С. Шахов1, В.Г. Тельминов2, Н.В. Леонова3
1 Институт филологии Сибирского отделения Российской академии наук, Новосибирск, 630090, Российская Федерация
2 Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», Москва, 109028, Российская Федерация
3 Новосибирская государственная консерватория им. М.И. Глинки, Новосибирск, 630099, Российская Федерация
Аннотация. Вниманию читателей предлагается перевод с немецкого языка второго раздела статьи Хейкки Паасонена «Über den Versbau des mordwinischen Volksliedes» / «О строе стиха мордовских народных песен» (Finnisch-ugrischen Forschungen. 1910. B. 10). В первом ее разделе, перевод которой опубликован ранее, Паасонен систематизирует метрические формы мордовской народной поэзии и устанавливает их силлабическую природу. Во второй части он приводит сопоставительные данные по русскому и украинскому песенному фольклору, а также размышляет о происхождении мордовской силлабики. Несмотря на вероятностный характер ряда заключений Паасонена, полученные им результаты и выводы в определенной степени координируют с этномузыкологическими наблюдениями последних лет, о чем свидетельствуют работы Е.А. Дороховой и М.Г. Кондратьева, основные положения которых приводятся в настоящей статье. Исследование Хейкки Паасонена открывает перспективу дальнейшего сравнительного изучения мордовского и восточнославянского песенного фольклора, в том числе процессов взаимодействия русских и финно-угорских фольклорных традиций, используя в исследовании не только словесный, но и музыкально-стилевой компонент сравнительного анализа.
Ключевые слова: мордовская фольклористика, Хейкки Паасонен, песенный текст, силлабический стих, сравнительные исследования
Конфликт интересов. Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
Для цитирования: Шахов П.С., Тельминов В.Г., Леонова Н.В. Изучение песенной силлабики в работе Х. Паасонена: «О строе стиха мордовских народных песен» (перевод с немецкого языка, II часть) // Вестник музыкальной науки. 2023. Т. 11, № 4. С. 84-96. DOI: 10.24412/2308-1031-2023-4-84-96.
THE STUDY OF SONG SYLLABICS IN THE WORK OF H. PAASONEN'S: "ON THE VERSE STRUCTURE OF THE MORDOVIAN FOLK SONGS" (translation from German, second part)
P.S. Shakhov1, V.G. Telminov2, N.V. Leonova3
1 Institute of Philology of the Siberian Branch of Russian Academy of Sciences, Novosibirsk, 630090, Russian Federation
2 National Research University "Higher School of Economics", Moscow, 109028, Russian Federation 2 M.I. Glinka State Novosibirsk Conservatory, Novosibirsk, 630099, Russian Federation
Abstract. We offer a German-to-Russian translation of the second part of Heikki Paasonen's article titled "Über den Versbau des mordwinischen Volksliedes" (On the Structure of Mordvin Folk Lyrics) published in 1910, in Finnisch-ugrischen Forschungen, vol. 10. The first part is published earlier, where Paasonen systematizes the metrical forms of Mordovian folk poetry and establishes their syllabic nature. In the second part, he provides comparative data on Russian and Ukrainian song folklore, and also reflects on the origin of Mordovian syllabics.
Some of Paasonen's conclusions are probabilistic in nature. But the results he obtained correlate to some extent with the ethnomusicological observations of recent years. This is evidenced by the works of E. Dorokhova and M. Kondratiev, the main theses of which are presented in this article. Heikki Paasonen's research will contribute to the further comparative study of Mordovian and East Slavic song folklore, including the study of the processes of interaction between Russian and Finno-Ugric folklore traditions. It is important to use, in addition to verbal, also the musical and stylistic component of comparative analysis.
Keywords: Mordvin folklore studies, Heikki Paasonen, song lyrics, syllabic verse, comparative studies Conflict of interests. The authors declare the absence of conflict of interest.
For citation: Shakhov, P.S., Telminov, V.G., Leonova, N.V. (2023), "The study of song syllabics in the work of H. Paasonen's: «On the verse structure of the Mordovian folk songs» (translation from German, second part)", Journal of Musical Science, vol. 11, no. 4, pp. 84-96. DOI: 10.24412/2308-1031-2023-4-84-96.
Хейкки Паасонен первым из финских ученых подробно исследовал структуру и метрику мордовской народной поэзии. Его наблюдения за метрической структурой мордовских песен позволили установить их всеобщую силлабич-ность и выявить устойчивые метрические формы, отличающиеся длиной стиховой строки (от 7 до 17 слогов) и набором слоговых групп. В первой половине работы «О строе стиха мордовских народных песен»1, перевод которой опубликован ранее (Шахов П., 2023), Х. Паасонен систематизировал и подробно описал метрические формы мордовской народной поэзии, приводя примеры из собранных им самим эрзянских и мокшанских песен. Вторую половину исследования, перевод которой представлен в приложении к настоящей статье, ученый посвятил поиску соответствий мордовским стиховым формам в восточнославянском песенном фольклоре (русском и украинском).
В основу объяснения тотальной сил-лабичности стиха мордовских песен Х. Паасонен положил идею заимствования, что согласуется с историко-этно-графическими и языковыми данными о тесных контактах мордвы с русским народом. Цитируя работы Ф. Корша и Е. Ли-невой о том, что силлабика не характерна для русского фольклора, а также используя результаты своего сравнительного исследования, Х. Паасонен утверждает, что стихи мордовских народных песен имеют больше общих черт с украинской народ-
ной поэзией, что трудно объяснить с географической точки зрения. В связи с этим он «пришел к несколько искусственному заключению» о заимствовании мордвой силлабического типа метрики в XVII в. от малороссов «через южных русских, у которых позже этот тип исчез» (Хаками-эс П., 1995, с. 18).
Мордва - наиболее крупный финно-угорский этнос (после финнов, венгров и эстонцев), долгое время проживающий в тесном контакте с русскими, что делает особо значимым сравнительные исследования стиха мордовской песни как в финно-угорском, так и восточнославянском контекстах.
Ряд исследователей финско-карель-ской поэзии (Матти Кууси и Микко Кор-хонен) стараются найти в структуре мордовского стиха прототип калевальского метра, а Пентти Лейно, напротив, считает, что обобщенный уровень общности мордовской метрической системы с фин-ско-карельским метром недостаточен для доказательства их родства (Хакамиэс П., 1995, с. 18).
Исследование Х. Паасонена открывает перспективу последующего сравнительного изучения мордовского и восточнославянского песенного фольклора, в том числе процессов взаимодействия русских и финно-угорских фольклорных традиций2. По меткому замечанию ученого, высказанному в последнем абзаце своей работы, в дальнейшем следует привлекать не только словесный, но и музы-
кально-стилевой компонент сравнительного анализа, поскольку народная поэзия неотделима от пения, а метрические формы могут передаваться от одного народа к другому вместе с мелодиями. В отечественной музыкальной фольклористике имеется определенный опыт изучения данной проблематики, представленный в работах Л.Б. Бояркиной, И.И. Земцовско-го, Н.Н. Гиляровой, Т.М. Ананичевой и др.
Некоторые аспекты теории Паасонена, связанные с южнорусским заимствованием мордовской силлабики, оцениваются как «проблематичные» (Хакамиэс П., 1995, с. 18), что в целом согласуется с дискуссионной проблемой современной науки, к которой относится вопрос о наличии финно-угорского субстрата в южнорусской народной культуре, о чем упоминает этномузыколог Е.А. Дорохова в работе, посвященной поиску мордовских параллелей в южнорусском музыкальном фольклоре (2008, с. 205). Основными источниками ее сравнительного этномузыкологического исследования стали материалы из серии «Памятники мордовского народного музыкального искусства» и собственные записи, сделанные в русских селах Курской, Белгородской и Харьковской областей. В процессе сравнения на уровне ритмики и звуковысот-ной организации напевов южнорусских и мордовских фольклорных традиций (лад, мелодическая композиция, многоголосная фактура) ею обнаружены разноуровневые сходства структурных параметров. Большое количество выявленных совпадений в разных культурных традициях объясняется наличием интенсивных контактов между славянским и финно-угорским населением на юге Восточно-Европейской равнины, в осо-
бенности на территории бассейна верхнего Дона (Дорохова Е., 2008, с. 214-215). Более сложное объяснение заключается в том, что южнорусская песенная традиция верховьев Северного Донца является переселенческой традицией позднего формирования, возникшей на степных окраинах Московского государства в первой половине XVIII в., и относится исследовательницей к особой типологической группе «очаговых» песенных систем или этнокультурных «островов», для которых характерно обособление звукового мира от инокультурного окружения и сохранение метропольных стилевых признаков, которые, возможно, имеют иноэтниче-ское (мордовское) происхождение (Дорохова Е., 2008, с. 217)3.
В рамках сравнительного исследования музыкально-поэтических систем двух финно-угорских народов (мордвы и марийцев) М.Г. Кондратьев пришел к выводу, что по ряду стилевых параметров мордовская фольклорная традиция не вписывается в типологию Волго-Ураль-ской музыкальной цивилизации, а приближается к соседней Днепровско-Волж-ской историко-этнографической области (по терминологии Р.Г. Кузеева), расположенной юго-западнее и представленной южнорусской музыкально-поэтической системой (Кондратьев М., 2020, с. 15).
Очевидно, что этномузыковедческие исследования Е.А. Дороховой и М.Г. Кондратьева каждое по-своему в некотором отношении дополняют полученные более 100 лет назад наблюдения и выводы финского ученого Х. Паасонена и подтверждают перспективность дальнейших сравнительно-сопоставительных типологических исследований восточнославянского и мордовского фольклорного материала.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Паасонен Х.
О строе стиха мордовских народных песен [II часть]4
Так откуда же возникли эти полиморфные, но в основных своих чертах однотипные силлабические стихотворные структуры и строй стиха, которые имеют особое значение на территории расселения финно-угорских народов?
В глаза бросается сходство между основными силлабическими стихотворными метрами в поэзии мордвы и в поэзии большинства славянских народов. Часто похожими являются даже отдельные особенности в делении строки на слоговые группы. Таким образом, генетическое родство мордовского и славянского стихотворного строя - вне всякого сомнения. Неясным остается лишь вопрос о том, какими средствами и когда произошло заимствование мордвой силлабического стихосложения у славян и в какой степени различные его формы у мордвы являются прямыми заимствованиями, а в какой развитием на основе заимствованной традиции.
С точки зрения этнографических и исторических связей мордвы единственными возможными посредниками в передаче традиции силлабического стиха могли быть два славянских народа: великорусский и малорусский.
Один из выдающихся исследователей в области славянской стихотворной метрики Ф. Корш пишет: «Все Славяне, кроме Великорусов, Белорусов, Словенцев и Лужичан, пользуются так называемым слоговым (силлабическим) стихосложением, т.е. основанным на счете слогов»5. Кроме того, «растяжимость» некоторых строк6 также рассматривается как отличительная черта русской народной песни7. Исходя из вышесказанного, может показаться весьма сомнительной версия о заимствовании мордвой своего ярко выраженного силлабического стихосложения у великорусского народа.
Однако стоит учитывать и тот факт, что мордва на протяжении многих веков постоянно соседствовала и всячески контактировала именно с великорусским народом, чему красноречиво свидетельствует наличие огромного количества русских заимствованных слов в языке мордвы, в то время как общение мордвы с малорусским народом, даже если и происходило, должно было быть во всех отношениях гораздо более ограниченным и слабым; и, действительно, мы не видим сколько-нибудь заметного числа малорусских корней в языке мордвы.
Есть еще один, по-видимому, не всегда вполне учитываемый факт, что в русской народной поэзии разных великорусских областей, очевидно, существуют и такие песни, которые, по крайней мере частично, имеют силлабическую структуру и даже с таким же равномерным членением стиха, который можно найти у малороссов. К сожалению, насколько мне известно, не существует ни одного общего труда, посвященного обзору силлабического стихотворного размера, встречающегося в великорусской народной поэзии. Чтобы восполнить этот недостаток, я решил проанализировать некоторое количество сборников русского фольклора, хоть и в ограниченном объеме. Названия использованных сборников приведены ниже8:
Истомин ■ Некрасов
Колосов
Кохановская I Кохановская II
40 народных песен села Барятина, собранных Песенной экспедицией Императорского русского географического общества в 1899 г. / Записали: слова Ф.М. Истомин, напевы И.В. Некрасов. СПб.: Филиппов, ценз. 1902. 88 с.
Заметки о языке и народной поэзии в области северно-великорусского наречия / [Соч.] М.А. Колосова // Сборник Отделения русского языка и словесности Имп. Академии наук. Т. 17. СПб.: Тип. Имп. акад. наук, 1877. 343 с.
Несколько русских песен // Русская беседа. М., 1860. Кн. 1. С. 41-132. Остатки боярских песен // Русская беседа. М., 1860. Кн. 2. С. 71-142.
Линева Великорусские песни в народной гармонизации / записаны Е. Линевой;
текст под ред. акад. Ф.Е. Корша. Вып. 1-2. СПб.: Изд. Имп. акад. наук, 1904-1909.
Пальчиков Крестьянские песни, записанные в селе Николаевке, Мензелинского уезда, Уфимской губернии Н. Пальчиковым. 2-е изд. М.: П. Юргенсон, 1896. 276 с.
Сахаров Сказания русского народа, собранные И. Сахаровым. Т. 1. 3-е изд. СПб.:
Тип. Сахарова, 1841. 602 с.
Шейн Русские народные песни, собранные П.В. Шейном. Ч. 1. М.: О-во истории
и древностей рос. при Моск. ун-те, 1870. 568 с.
В нашем распоряжении есть обстоятельное исследование Неймана о силлабическом стихосложении малорусской народной песни, напечатанное в журнале «Киевская старина»9, которое основано на многочисленных сборниках песен (Антонович и Драгоманов10, Лавренко11, Лысенко12, Мошинская13, Чубинский), из числа которых я смог воспользоваться только теми песнями, что были записаны П.П. Чубинским14.
Поэтому в настоящем исследовании мне придется ограничиться тем, что я каждый раз, когда зайдет речь о строении стиха малорусских песен, буду приводить только один пример из собрания Чубинского, а заинтересованных в дальнейших примерах читателей между тем буду отсылать к Нейману, который в названном выше исследовании приводит многочисленные свидетельства из различных сборников15.
В дальнейшем нам надлежит изучить на основе этих материалов, насколько точные аналогии прослеживаются между мордовским стихосложением в его разнообразных формах и малорусским и великорусским фольклором.
Абсолютно схожим [с мордовским] является 7-слоговой вариант размера (4+3).
Малорус. Нашъ панойко-|виноградъ Оявъ жито черезъ ладъ, Головойку торбувавъ, Поки съ поля позб1равъ; А ми свою клонили, Поки жито пожали. (Чубинский III, с. 231)
Рус.
На горушВ | калина, Под горою малина. Там девушка гуляла, Калинушку ломала, Во пучечки вязала (Олонецкая губ.; Колосов, 22 строки)
с. 179-180;
Я по полю | ходила, По чистому гуляла. Я бВлый ленъ сВяла, ПосВявши полола (Калужская губ.; Шейн, с. 144)
Соловюшекъ, | соловей, Молоденькой, молодой, ГдВ-жь ты леталъ, вылеталъ? Во садукВ, во саду (Тульская губ.; Истомин-Некрасов, № 7)
У насъ было | на Дону, Во стекляномъ городу, Слеталися галыньки, За галками сизъ соколъ ((Уфимская губ.; Пальчиков, № ср. № 8). Ср. также Кохановская I, с. 75)
105,
Обе разновидности мордовского 8-слогового размера равным образом встречаются в малорусских и в русских (вариант б) песнях, хотя я располагаю свидетельствами этой формы только из Курской губернии.
Малорус. До батенька говорила:
а) 4+4 Мш батеньку, голубоньку,
Ой на р1чщ | на Ордани, Ой забери бшь бшеньку
Тамъ Марися бшь бшила, (Чубинский III, с. 468)
* * *
б) 5+3
Ой тамъ на гор1 | димъ та димъ, Тамъ соловейко гшздо звивъ. Да всю шченьку не всипавъ, Соб1 галочку прикликавъ: «Ой чи будешь ти жоною, Мо1мъ д1точкамъ слугою?» (Чубинский, III, с. 177, ср. с. 139 (№ 42), с. 150 (№ 56) и др.)
Рус. а) 4+4
Вечор наша | кенарейка Шибко, громко в саду пЪла, Как заутра кенарейки Не слыхать то ее стало, -Она пЪти перестала: ВЪрно к пташкЪ кенарейкЪ Соколы то прилетали, Што с собою ее взяли (Свадебная песня из Олонецкой губ.; Колосов, с. 150)
Утенушка | луговая, Ну-жь и что-жь и луговая,
Молодушка молодая, Ну-жь и что-жь и молодая И гдЪ была побывала? (Тульская губ.; Истомин-Некрасов, № 11, 18 строк)
За рЪкою | за быстрою ЛЪса стоятъ дремуч1е, Во тЪхъ лЪсахъ огни горятъ, Огни горятъ велиюе, Вокругъ огней скамьи стоятъ, Скамьи стоятъ дубовыя (далее размер колеблется) (Тульская губ.; Сахаров, с. 16)
Шла утушка | бережечкомъ, Шла сВрая по крутому, Вела дЪтей за собою, И малаго, и большого, Середняго и меньшого ((Уфимская губ.; Пальчиков, № 31, ср. там же № 16, 23). Ср. также - Кохановская I, с. 71-72; Кохановская II, с. 88, 98-99)
Халанский16 заявляет, что нашел этот размер в одном месте «Слова о полку Игореве». В одном старорусском литературном произведении, в песне, где описывается захват Смоленска [Россией] в 1654 г., присутствует тот же самый метр:
Кржнулъ шрелъ | бълшй, славной, Вшюетъ царь православной [Описание церковно-славянских и русских рукописных сборников Императорской Публичной библиотеки / сост. А.Ф. Бычковым. С. 227. Цит. по Халанскому, в указанном выше труде, с. 769]
б) 5+3 Я по улицЪ | ходила, Я полынь-траву ломила; Животинушку сбирала, Ахъ я съ вечера да до куръ (Курская губ.; Кохановская I, с. 97)
Наиболее редко используемый в мордовском фольклоре 9-слоговой вариант стиха в малорусских песнях, согласно Нейману [с. 609], встречается в форме 5+4 (ср. мордовский вариант 4+5), например:
Ой розвивайся, | сухш дубе, Бо вже на тебе морозъ буде. А я морозу не боюся (Чубинский III, с. 206)
Девятислоговой размер, однако, встречается также в виде 4+5, причем в той или иной песне он используется вперемежку с восьмислоговым:
Ой матусю, | ты не гай мене, !хав козакъ та дорогою
Въ далеку дорогу выряжай мене. (Нейман, с. 612; из собрания песен Антонови-
Теперь шчка та темненькая <...> ча и Драгоманова)
Вариант 4+5 (как, кстати, и первый рассмотренный нами вариант, 5+4), как кажется, присутствует также и в русском фольклоре.
Абсолютно регулярный и правильный девятислоговой размер (в варианте 4+5) встречается в песне № 5 сборника Пальчикова (если не обращать внимания на строки с повторами):
Какъ по морю (2), какъ по морю, морю синему (2) Плыла лебедь (2), плыла лебедь съ лебедятами. (2) ГдЪ ни взялся (2), гдЪ ни взялся младъ ясенъ соколъ, (2) Убилъ ушибъ (2), убилъ ушибъ лебедь бълую (2) ((15 строк). Ср. песни № 21, 57) 10-слоговой размер встречается в двух вариантах, оба из которых идентичны соответствующим мордовским (в изученном мной русском фольклоре вариант б был только в песнях из Курской губ.).
Малорус.
а) 5+5
А въ пол1, въ пол1, | й у винокол1, Стоятъ намети зъ бшого шовку; А въ Tix наметахъ все столи стоять; Все столи стоять позастилани (Чубинский III, с. 277)
б) 4+6
Ой тихая | да й улиця, тиха, Нема мого вiрного жениха. А ще жъ вона да тихшая буде, Якъ мш милий у дорозi буде (Чубинский III, с. 166)
Рус. а) 5+5
Не соколъ летитъ | по поднебесью, Не соколъ ронитъ сизы перушки (Тульская губ.; Шейн, с. 302-303)
Какъ подъ рощею, | подъ зеленою, Тутъ и спалъ, лежалъ, добрый молодецъ,
Передъ нимъ стоитъ красна девушка, Говоритъ она красну молодцу (Калужская губ., Шейн, с. 135-136)
<...> Буди жар горятъ, | разливаются, Што за эти ли кудри русыи Государь ево хочет жаловать Тремя городам, тремя славными: Первым городом - славным Питером (Свадебная песня из Новгородской губ., часть песни имеет нерегулярный размер, Колосов, с. 49)
Еще кто у насъ | большимъ бариномъ, Еще кто у насъ воеводою, Воеводою, воеводиитъ. Тимофей сударь большимъ бариномъ ((Уфимская губ.; Пальчиков, № 99; ср. № 33, 100б, 102). Ср. также: Истомин-Некрасов, № 9, 10, 31, 33 (Тульская губ.); Линева, вып. 1, № 22 (Новгородская губ.); Кохановская I, с. 44, 52, 53, 65, 73-74 (Курская губ.))
Данный размер можно наблюдать даже в русских былинах, ср., например, сб. Халанского, с. 772; Корш17, с. 38.
б) 4+6
Не сонъ мою | головушку клонитъ, ХмЪлинушка въ головушка бродить: Бродитъ, бродитъ да вонъ не выходитъ. Пойду млада, я вдоль долиною, Сломлю, сломлю вербу съ калиною. (Курская губ.; Кохановская I, с. 127) Что касается 11-слоговой строки, то вариант а: 4 + 4 + 3 характерен как для русского, так и для малорусского фольклора.
Малорус. Рус.
Оте жъ тоб1, | нашъ паноньку, | обжинокъ - [Какъ на горЪ калина,] Та не жалуй сто таляр1въ на вшокъ. Какъ на горЪ, | сиротынька, | калина
Оте жъ тоб1, нашъ паноньку, обжинки - [Въ полугорЪ малина,]
Та не жалуй челядонщ горшки. Въ полугорЪ, сиротынька, малина.
(Чубинский III, с. 245) [Тутъ дЪвынька гуляла]
Сиротинка тутъ дВвынька гуляла. По рВчушкВ | по быстренкой | рой
[Калинушку ломала,] плыветъ.
Калинушку, сиротынька ломала Подруженьки Анисью-свЪтъ кликали
(в общей сложности в этой песне 19 11-слого- (Курская губ., Кохановская I, с. 82; ср. там же
вых строк). с. 80, 85, а также Кохановская II, с. 92-93) (Уфимская губ.; Пальчиков, № 109)
Версия б): 4+3+4 данного размера из мордовского фольклора присутствует также в одной русской песне из Курской губернии [Кохановская I, с. 63], однако там он встречается наряду со строками, которые делятся по схеме 3+4+4:
ЦвЪли, цвЪли | цветики | да поблекли: ПоЪхалъ мой милый другъ въ городочекъ
Любилъ меня милый другъ да покинулъ. <...> <...> На малое времячко, на часочекъ. <...> За моею русою за косою,
НедЪлюшка кажется за годочекъ. За моею девичью красотою.
Третий вариант мордовского 11-слогового размера: 5+3+3 можно сопоставить с малорусской формой 5+6, которая, согласно Перетцу18, используется в старых малорусских литературных произведениях XVII в. и позднейшего времени, например:
Труда сущаго | в писанш знати не можетъ, иже самъ не вЪсть писати; Мнить быти легко писашя дЪло: три перста пишуть, а все болит тВло. Из трех вариантов 12-слогового размера, которые можно найти у мордвы: а) 4+4+4; б) 4+5+3; в) 5+4+3, лишь последний примерно соответствует похожей малорусской версии (5+7), если, конечно, Нейман дал исчерпывающее описание малорусским 12-слоговым размерам:
Малорус.
Ой, ты богачу, | я-жь тебе давно знаю, -Не сватай мене, бо я кор1въ не маю. (Нейман, с. 611; из собрания песен Лысенко, т. III, № 10) Рус.
В русском фольклоре, кроме вышеназванной формы (5+4+3), которая приведена у Кохановской (I, с. 82-83) (Курская губ.):
<...> Не вечернею | Ивановна | устекла: На высокъ теремъ серебрянымъ зернушкомъ, Покатилася по застолью яблочкомъ, Закатилася люту свекру за рукавъ есть еще один общий с мордовским вариант 12-слогового размера: 4+4+4, который встретился в том же самом сборнике песен (с. 130-131):
Вылетала | голубина | на долину, Выроняла сизо перо на равнину. <...> - «Ой, ты спишь ли, моя радость, или слышишь? Не словечка со мной, радость, не промолвишь!» Песня с таким же вариантом размера приведена и у Пальчикова, № 122 (Уфимская губ.), хотя в ней также много строк с нерегулярным размером:
<...> У меня ли | молоденьки | старичище, Не пускаетъ старичище на игрище. Я уходомъ отъ старого уходила, Подъ полою цвЪтно платье уносила, Я бълильца, я румянцы во карманахъ, У сосВда подъ навЪсомъ одевалась
Что касается 14-слогового размера, то существует лишь одна форма общая для мордвы и рассматриваемого здесь материала: 4+4+5, которая соответствует мордовскому варианту а.
Малорус.
Якъ абъ комаръ | на маковщ, | весь макъ обламавъ,
Тшько одну да маковку да й обминувавъ (Чубинский III, c. 173)
Рус.
НалетВли, | налетВли | гуси лебеди, Возмутили, возмутили воду свВжую. <...> Во садику, во зеленомъ соловушка спитъ, Никто ее, никто ее не можетъ будить (Курская губ.; Кохановская II, с. 86-87; Кохановская I, с. 111)
<.> ВсВ новыя | воротечки | растворя стоятъ, Хрустальныя стеколышки повыставлены, Попы его священники во черныхъ ризахъ, Его жена Марусенька во гробВ лежитъ. Что во гробВ-то она лежитъ, на столВ стоитъ.
(Тульская губ.; Истомин-Некрасов, № 29; ср. также с № 17)
Ты стой, верба, | стой, развейся! | Ахъ ра-нымъ рано!
Ранымъ рано стой, развейся! Душа ль моя! Къ нашей вербы будуть гости. Ахъ ра-нымъ рано!
(Свадебная песня, Тульская губ.; Шейн, с. 431-432)
Калинушка, | малинушка, | лазоревый цвВтъ!
Веселая бесВдушка, гдВ батюшка пьетъ; Онъ пить не пьетъ, голубчикъ мой, за мной младой шлетъ, Ужь я млада, младешенька замВшкалася («Семицкая», Тверская губ.; Шейн, с. 396)
Какъ подъ лВсомъ, | подъ лВсочкомъ | трава шелкова.
По этой по травынькВ молодецъ гулялъ. Тутъ и молодецъ гуляетъ, во скрипку игратъ.
Онъ во скрипочку играетъ, невесть выбиратъ. Здравствуй дВвка, здравствуй красна, поди за меня. (Уфимская губ.; Пальчиков, № 25 [третья и четвертая строки следуют схеме: 8+5], ср. с № 56)
Судя по всему, в мордовских песнях совершенно отсутствует 14-слоговый размер, очень часто встречающийся в малорусском фольклоре (поделенный по схеме: 8+6 [или же 4+4+6], ср. Нейман, с. 621, 627-628, Халанский, вышеук. труд, с. 775-776), который также можно видеть у русских (см., например, Пальчиков, № 67; Истомин-Некрасов, № 5 (12, 13); Кохановская I, с. 68, 69).
Характерный для малорусского фольклора 15-слоговой размер (5+4+6, см. Нейман, с. 613) не соответствует ни одной из мордовских 15-слоговых форм: а) 4+4+4+3; б) 5+5+5.
Однако мордовский вариант а можно сравнить с похожей русской формой 8+7 (соответствует 4+4+7)19:
Рус.
Ужъ вы вздохи, мои вздохи, | вы тяжелые мои,
Вы летите мои вздохи, ужъ куда я васъ пошлю.
Пошлю я васъ ко милому, кого я вВрно люблю
(Тульская губ.; Истомин-Некрасов, № 28)
<...> Течетъ рВчка, течетъ быстра | мать широкая Уфа.
Какъ по этой-ли по рВчкВ лёгка лодочка плыветъ.
Какъ по той-ли лёгкой лодкВ все казачень-ки сидятъ
(Рекрутская песня, Уфимская губ.; Пальчиков, № 75; ср. там же, солдатская песня № 77)
Обоим вариантам мордовского 16-слогового размера: а) 5+5+5+1; б) 4+4+4+4 можно найти аналогии в числе соответствующих малорусских форм. Малорус.
а) 5+5+6 Не суди жъ ти мене, серденько мое, стоячи
Ты на тамъ бощ, | я на амъ бощ - | обое за другою. надъ водою. (Чубинский III, с. 175)
б) 8+8 (или же 4+4+4+4) <...> Чогось моя женишина та смутная й
<...> Де я вчора жито жала, | вчора й веч1ръ невесела.
утеряла. (Нейман, с. 631; из собрания Лысенко, т. 1, № 28)
Последний из рассматриваемых нами вариантов использован в следующей русской песне:
Рус. Стенька Разинъ слово молвилъ,
Какъ у насъ было на ВолгВ: | не чернымъ-то Стенька Разинъ слово молвилъ: вы ребята
зачернВлось, не робВйте,
Не чернымъ-то зачернВлось, не бВлымъ- Вы гребите, не робВйте, своей силы не
то забВлВлось. жалВйте
<...> Что не громъ на ВолгВ грянулъ. (Уфимская губ.; Пальчиков, № 41)
17-слоговой размер, который есть только в одной мокша-мордовской песне (5+5+4+3) встречается в похожем виде (5+5+7) также и в малорусском фольклоре:
Понедшковавъ | с1мъ понедшювъ, | восьмую недшлёчку. <...>
Хочь мъягко спати, важко здихати, що ш съ кимъ розмовляти. Милого ложа - м1хъ да рогожа, то меш пост1ль гожа (Чубинский, V, с. 21)
* * *
Из всего вышесказанного со всей очевидностью следует, что все мордовские песенные силлабические размеры различной длины имеют аналоги в малорусских песнях, причем соответствие наблюдается в большинстве случаев даже в том, как строка делится на слоговые группы. И, хотя в отношении последнего не всегда есть возможность привести точные аналогии, это может быть, в том числе, следствием того, что наш материал и с той, и с другой стороны (или же с обеих сторон), не был исчерпывающим.
На основании даже столь небольшого по объему разобранного мной материала великорусского фольклора мы смогли доказать присутствие там большого количества силлабических стихотворных размеров, точно соответствующих мордовским.
В то же время, несомненным является тот факт, что народная песня на собственно великорусской территории сегодня нигде не построена на принципе силлабики. Напротив, песни, выстроенные силлабически, являются исключением из правила, согласно которому русской песне свойственна и характерна так называемая 'растяжимость' [гибкость] строки20.
Ярко выраженное силлабическое стихосложение, определяющее поэзию мордвы, можно объяснить заимствованием только у такого народа, у которого стих строился бы на подобных принципах.
Если принять во внимание сделанные выше общие замечания об исторических контактах мордвы с великорусским и малорусским народами, то представляется вполне возможным следующее развитие событий. К тому времени, когда мордва начала перенимать силлабическое стихосложение, принцип силлабичности был господствующим, по крайней мере, в фольклоре значительной части великорусского населения, непосредственно контактировавшего с мордвой; сейчас же подобного нет ни в одной великорусской области. Другими словами, в те времена в южных великорусских областях заметно малорусское влияние - а именно ему следует в первую очередь приписывать появление силлабических песен в великорусском фольклоре -проявлялось в музыке и стихосложении гораздо сильнее, чем в эпохах, более близких к нашей. Кстати, это влияние отразилось довольно сильно в песнях из цитированного выше сборника Кохановской, записанных в Курской губернии (Старо-Оскольский уезд), расположенной не так далеко от пограничной области. В глаза бросается, что среди песен, входящих в этот сборник, которые собирательница записала к 1860 году со слов своей матери, сохранившей их в памяти с юных лет и которой на тот момент было почти 70 лет, есть и много песен, являющих собой пример правильного силлабического строя, такого же, как в примерах, разобранных выше.
В исследовании В.Н. Перетца появление силлабического стихотворного строя у малорусского народа датируется второй половиной XVI века21. Согласно этому ученому22, в конце следующего [XVII] века, началось проникновение малорусских песен в великорусские области, преимущественно путем устной передачи в приграничных регионах или там, где основывались малорусские поселения, или при посредничестве малорусских певцов и бандуристов; позднее появились также рукописные и печатные сборники песен.
Таким образом, мы могли бы этой же самой эпохой датировать точку отсчета для определения возраста поэтического искусства мордвы в его нынешних метрических формах. Однако у нас нет ни одного прямого свидетельства, позволяющего доказать эту датировку, ведь самые старые и, кстати, незначительные из сохранившихся записей мордовских песен датируются не ранее чем серединой предыдущего [XIX] века. Из вышесказанного ясно следует, что поэтическое искусство в силлабической форме не могло появиться у мордвы раньше XVII века. С другой стороны, этот процесс едва ли мог произойти позднее начала XVIII века. Многочисленные разнообразные стихотворные размеры, равно как и песни похожего содержания встречаются на всей территории расселения мордвы как в мокшанских, так и в эрзянских областях, то есть везде, где все еще бытует в устной форме мордовская песня. Это равномерное распространение на территории всего народа, разделенного на мелкие группы, как это водится сейчас у мордвы, и раньше было долгое время, указывает с большой определенностью на то, что песенное искусство появилось здесь в ту эпоху, когда мордва занимала более узкий и компактный ареал. И, действительно, мы знаем, что этот народ еще в XVI и, возможно, даже вплоть до XVII века занимал территорию междуречья Оки на западе и Суры на востоке, и только спустя какое-то время, после того, как после захвата Казани в 1552 году их земля подпала под власть русских, они в большом количестве, возможно, уже в первой половине XVII века, притесняемые русскими, начали покидать насиженные места и переселяться на восток и юго-восток, на другой берег Суры и Волги. Это передвижение продолжалось вплоть до XVIII века23. Также следует учитывать то, что такие песни, как, например, особо популярная песня о полумифическом князе Тюштяне, который спасся с частью своего народа от русского великого князя бегством на морской остров, или широко известные в народе песни, в которых повествуется о посещении мордовских земель грабительскими шайками ногайцев, вряд ли могли появиться позднее XVII века.
Таким образом, на основании приведенных в данном исследовании данных мы можем с определенной долей уверенности утверждать, что мордва переняла метрические формы своего фольклора, в том виде, в каком они представлены сейчас, в XVII веке; возможно также, что еще в начале следующего, XVIII века, причем заимствовали они их у своих славянских соседей, в первую очередь у русских.
С точки зрения содержания, мордовское поэтическое искусство, как, собственно, и следовало ожидать, отмечено несомненным и значительным русским влиянием: мне кажется, что огромное количество песен представляют собой копии или подражание русским песням, или, по крайней мере, в них прослеживаются мотивы, общие с русским фольклором.
Дальнейшие исследования в этой области, возможно, приведут к тому, что малоизвестные мелодии мордовских песен можно будет использовать как ценный источник также и по истории русских (великорусских и малорусских) народных песен. Поскольку народная поэзия в действительности всегда связана с пением, само собой разумеется, что метрические формы могут передаваться от одного народа к другому только вместе с мелодиями.
Хельсингфорс Х. Паасонен24.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Paasonen H. Über den Versbau des mordwinischen Volksliedes // Finnisch-ugrische Forschungen. 1910. B. 10. Pp. 154-192.
2 Вопрос участия финских народов в образовании великорусской народности становился предметом спора двух ученых-этнографов - Д.К. Зеленина и С.П. Толстова. Первый признавал участие
финнов в формировании великорусской народности на начальных ее этапах, второй утверждал, что финский компонент вошел в нее уже после ее формирования (Решетов А., 2007, с. 272).
3 Напротив, мокшанская народная музыкальная культура междуречья Мокши и Инсара, по-видимому, является автохтонной, сложившейся
именно на данной территории (Дорохова Е., 2008, с. 216).
4 Перевод с немецкого языка выполнил кандидат исторических наук В.Г. Тельминов при участии кандидата искусствоведения П.С. Шахова.
5 Цит. по: Корш Ф. Введение в науку о славянском стихосложении // Статьи по славяноведению. Вып. 2. Изд. втор. отд. Имп. акад. наук. СПб., 1906. С. 329.
6 По всей видимости, Х. Паасонен ссылается на работу Ф. Корша, где под «растяжимостью» понимается увеличение длительности сильных единиц, за счет которого строки с разным количеством слогов получают взаимное временное равенство.
7 Сравните со словами Евгении Линевой, внимательной собирательницы русских и родственных им народных песен: «число слогов каждого полустишия в народном стихе не одинаково; напротив, неравенство числа слогов в полустишиях, из которых каждое имеет одно главное ударение, является характерной чертой русской народной песни» (Х. Паасонен цитирует англоязычную версию работы Е. Линевой «The peasant songs of Great Russia as they are in the folk's harmonization». The first series. St. Petersburg, 1905. P. 17. Мы приводим соответствующий текст из оригинального русскоязычного издания «Великорусские песни в народной гармонизации. Записаны Е. Линевой. Вып. 1. СПб., 1905. С. 17).
8 Библиографические описания источников, использованных Х. Паасоненом, даны в современной орфографии.
9 Нейман Ц.Г. Куплетные формы народной южно-русской песни // Киевская старина. 1883. № 8. С. 599-644.
10 Исторические песни малорусского народа / с объясн. Вл. Антоновича и М. Драгоманова. Т. 1. Киев, 1874-1875.
11 Шсш украшського люду / Видав Д. Лавренко. Киев, 1864.
12 Збiрник украшських шсень / Зiбрав i у ноти завiв М. Лисенко. Киев, 1868.
13 Скорее всего имеется в виду собрание песен Ю. Мошинской, опубликованное в серийном издании: Moszynska J. Kupajlo tudziez zabawy doroczne i inne z dodatkiem niektorych obrz^dow i piesni weselnych ludu ukrainskiego z okolic Bialej Cerkwi // Zbior wiadomosci do antropologii krajowej wydawany staraniem komisyi antropologicznej Akademii umiejetnosci w Krakowie. T. V. 1881.
14 Труды Этнографическо-статистической экспедиции в Западно-русский край, снаряженной Русским географическим обществом: Юго-зап. отдел: Материалы и исслед., собр. д. чл. П.П. Чубин-ским. Т. III, V. СПб., 1872, 1874.
15 Примечание Х. Паасонена: кроме того, богатый материал содержит еще одно собрание малорусских песен из Галиции и Венгрии Головацкого: «Народные песни Галицкой и Угорской Руси, собранные Я.Ф. Головацким». Ч. 1-3. М., 1878.
16 Южнославянские сказания о кралевиче Марке в связи с произведениями русского былевого
эпоса: Сравнит. наблюдения в области героического эпоса южных славян и русского народа. 1-4 тт. / М. Халанский. Варшава, 1895. Т. 3. С. 769.
17 Корш Ф.Е. О русском народном стихосложении. I. Былины // Известия Отделения русского языка и словесности Императорской академии наук. Т. I, кн. 1. СПб., 1896. С. 1-45.
18 Перетц В.Н. Историко-литературные исследования и материалы. Т. 3. СПб., 1902. С. 360.
19 У Кохановской приведен пример варианта 4+5+6 (Кохановская I, с. 110-111).
20 См. сноску 6.
21 Перетц В.Н. Историко-литературные исследования и материалы... С. 15.
22 См. названную работу: Т. 1. Из истории русской песни. СПб., 1900. С. 283 (ср. с. 333).
23 Ср.: Смирнов И.Н. Мордва. Историко-этно-графический очерк. Казань, 1895. С. 75, 91-92.
24 Сноска Х. Паасонена: Текст данной статьи был изложен мною на заседании финно-угорского общества в октябре 1910 года. В «Мордовском этнографическом сборнике» А.А. Шахматова, появившемся через несколько недель после этого (я касался этой работы на с. 175 (см.: (Шахов П., 2023, с. 159)), автор сборника на основании в нем же опубликованных песен, записанных в Саратовском уезде Саратовской губернии, пришел к точно такому же выводу, а именно, что в различных силлабических стихотворных размерах строки разделяются на соразмерные слоговые группы. В сборнике Шахматова выведены следующие метрические формы:
7-слоговые: 4+3.
8-слоговые: а) 4+4; б) 5+3.
9-слоговые: 4+5.
10-слоговые: а) 5+5; б) 4+3+3.
11-слоговые: а) 4+4+3.
12-слоговые: б) 4+5+3; в) 5+4+3.
13-слоговые: а) 4+4+5.
[14-слоговые см. выше, на с. 175 (Шахов П., 2023, с. 159)]
15-слоговые: а) 4+4+4+3; б) 5+5+5.
Впоследствии я обнаружил, что Аладар Бан (Aladаr Вап) в своей работе «Финско-вен-герская этническая группа» (на венгерском языке: «A finn-magyar népcsoport») в недавно вышедшем IV томе «Всеобщей истории литературы» / «Egyetemes irodalomtôrténet. IV» (работа господина Бана, а также остальные разделы, опубликованные в этом томе, были мне любезно отосланы в начале этого года (1911) господином доктором Б. Мункачи (В. Munkacsi) в виде отдельного оттиска), подтвердил метрическое строение песен в изданном мной сборнике эрзя-мордовских песен: Proben der mordwinischen Volkslitteratur. Erster Band. Erzjanischer Theil. Erstes Heft. Erzjanische Lieder. Gesammelt von H. Paasonen // Suomalais Ugrilaisen Seuran aikakauskirja // Journal de la Société Finno-Ougrienne. IX. Helsinki, 1891.
ЛИТЕРАТУРА
Дорохова Е.А. Мордовские параллели в южнорусском музыкальном фольклоре: иллюзия очевидности // Финно-угорские музыкальные традиции в контексте межэтнических отношений. Саранск, 2008. С. 202-217.
Кондратьев М.Г. О теории национальной музыки: к методологии сравнительного изучения фольклорных музыкально-поэтических систем // Проблемы музыкальной науки. 2020. № 4. С. 8-19. DOI: 10.33779/2587-6341.2020.4.008-019.
Решетов А.М. С.П. Толстов и Д.К. Зеленин: к истории их спора об участии финнов в образовании великорусской народности // Радловский сб. Научные исследования и музейные проекты МАЭ РАН в 2006 г. СПб., 2007. С. 269-274.
Хакамиэс П. Изучение мордовского фольклора в Финляндии // Вестник Мордовского университета. 1995. № 1. С. 16-20.
Шахов П.С., Тельминов В.Г., Зубов И.В. Исследования Хейкки Паасонена по мордовским языкам и фольклору: «О строе стиха мордовских народных песен» (перевод с немецкого языка, I часть) // Вестник музыкальной науки. 2023. Т. 11, № 2. С. 138-162. DOI: 10.24412/2308-1031-2023-2-138-162.
REFERENCES
Dorokhova, E. (2008), "Mordovian Parallels in South Russian Musical Folklore: the Illusion of obvious", Finno-ugorskie muzykalnye traditsii v kontekste mezhetnicheskikh otnoshenii [Finno-Ugric musical traditions in the context of interethnic relations], Saransk, pp. 202-217. (in Russ.)
Khakamies, P. (1995), "Study of Mordovian folklore in Finland", Vestnik Mordovskogo universiteta [Bulletin of the Mordovian University], no 1, pp. 16-20. (in Russ.)
Kondratyev, M.G. (2020), "About the theory of national music: towards a methodology of comparative study of musical and poetic folklore systems", Music Scholarship, no. 4, pp. 8-19. DOI: 10.33779/25876341.2020.4.008-019. (in Russ.)
Reshetov, A.M. (2007), "S.P. Tolstov and D.K. Zelenin: on the history of their dispute about the participation of Finns in the formation of the Great Russian nationality", Radlovskii sb. Nauchnye issledovaniya i muzeinye proekty MAE RAN v 2006 g. [Radlovsky compendium. Scientific research and museum projects of the Museum of Archeology and Ethnography of the Russian Academy of Sciences in 2006], Saint Petersburg, pp. 269-274. (in Russ.)
Shakhov, P.S., Telminov, V.G., Zubov, I.V. (2023), "Heikki Paasonen's studies in Mordvin languages and folklore: «On the verse structure of the Mordovian folk songs» (translation from German, first part)", Journal of Musical Science, Vol. 11, no. 2, pp. 138-162. DOI: 10.24412/2308-1031-2023-2-138-162. (in Russ.)
Сведения об авторах
Шахов Павел Сергеевич, кандидат искусствоведения, старший научный сотрудник Института филологии Сибирского отделения Российской академии наук (Новосибирск) Тельминов Вячеслав Григорьевич, кандидат исторических наук, доцент национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (Москва)
Леонова Наталья Владимировна, кандидат искусствоведения, доцент, профессор кафедры эт-номузыкознания Новосибирской государственной консерватории им. М.И. Глинки
Authors Information
Pavel S. Shakhov, Cand. Sc. (Art Criticism), Senior Researcher at the Institute of Philology of the Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences (Novosibirsk)
Vyacheslav G. Telminov, Cand. Sc. (Historical Sciences), associate professor at the National Research University Higher School of Economics (Moscow)
Natalia V. Leonova, Cand. Sc. (Art Criticism), Docent, Professor of the Department of Ethnomusicology of the M.I. Glinka Novosibirsk State Conservatory
Поступила в редакцию 25.09.2023 После доработки 16.11.2023 Принята к публикации 21.11.2023
Received 25.09.2023 Revised 16.11.2023 Accepted for publication 21.11.2023
