CC BY
0
ХРИСТИАНСКОЕ ЧТЕНИЕ
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви
№ 1 2024
В. В. Долгов
Израильский троп в древнерусской книжности XI-XIV вв.
УДК 94(470):930
DOI 10.47132/1814-5574_2024_1_367 EDN FMFKBO
Аннотация: Настоящая заметка — отклик на статью проф. Т. В. Бордачёва, связавшего становление концепции богоизбранности Руси с актуализаций формулы «Русь — Новый Израиль» во время прохождения завершающей стадии борьбы Московского государства с ордынским игом. Автор отклика предлагает сосредоточить внимание на двух аспектах предлагаемой трактовки. Во-первых, сама по себе идея богоизбранности Руси была сформулирована существенно раньше и вне непосредственной связи с монголо-татарским игом. Формулировки этой идеи были разнообразны, однако и вариант, представляющий Русь как воплощение богоизбранного Израиля на новом витке истории, в домонгольском книжном материале можно отыскать без особого труда. Он встречается и в летописных текстах, и, особенно часто, в Александро-Невской житийной традиции. В свете этого необходимым видится уточнение: действительно ли идеи, сформулированные архиеп. Вассианом, содержали принципиально новую историософскую концепцию, или в «Послании на Угру» ростовский владыка использовал уже известную и овеянную традицией систему взглядов для риторического усиления своего обращения к Ивану III? Во-вторых, важно понять, насколько прочно в мировоззрении мыслителей XV в. образ «врагов Израиля» оказался связан именно с Ордой? По предположению автора, формула «Израиль vs безблагодатный мир» оставалась универсальной формулой описания отношения Руси со всеми ее «экзистенциальными» врагами, включая Запад.
Ключевые слова: Святая Русь, богоизбранность, архиепископ Вассиан (Рыло), святой князь Александр Невский, Новый Израиль, Иван III.
Об авторе: Вадим Викторович Долгов
Доктор исторических наук, профессор Удмуртского государственного университета.
E-mail: dolgov@ya.udm.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-2243-9853
Для цитирования: Долгов В. В. Израильский троп в древнерусской книжности XI-XIV вв. // Христианское чтение. 2024. № 1. С. 367-373.
Статья поступила в редакцию 28.12.2023; одобрена после рецензирования 13.01.2024; принята к публикации 25.01.2024.
KHRISTIANSKOYE CHTENIYE [Christian Reading]
Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church
No. 1 2024
Vadim V. Dolgov Israeli Trope
in Ancient Russian Literature of the 11th-14th Centuries
UDK 94(470):930
DOI 10.47132/1814-5574_2024_1_367 EDN FMFKBO
Abstract: This short article is the response to the article by Prof. T. V. Bordachev who found a link between formation of the concept of God-chosenness of Rus' and the updating of the formula "Rus' is New Israel" during the final stage of the struggle of the Moscow state against the Horde yoke. One should focus on two aspects of Bordachev's theory. Firstly, the idea of Holy Rus' by itself was formulated much earlier, without being directly associated with the Mongol-Tatar yoke. There were various formulations of the idea of God-chosenness, but the one in which Rus' is presented as the embodiment of Israel as chosen by God at a new stage of history, can be found in large numbers in the Russian literature of pre-Mongol period without much difficulty. This idea is found both in chronicle texts, and especially often, in the Alexander Nevsky hagiographic tradition. Accordingly, some clarification seems to be necessary: did ideas of Archbishop Vassian really contain a fundamentally new historiosophical concept, or did he just use a well-known traditional system of views in the "Message to the Ugra" to rhetorically strengthen his address to Ivan III? Secondly, it is important to understand how firmly the image of the "enemies of Israel" turned out to be related precisely to the Horde in the worldview of the thinkers of the 15th century. According to the assumption made, the formula "Israel vs the graceless world" remained a universal one for describing the relationship of Rus' with all its "existential" enemies, including the West.
Keywords: Holy Rus', God-chosenness, Vassian Rylo, Alexander Nevsky, New Israel, Ivan III.
About the author: Vadim Viktorovich Dolgov
Doctor of Historical Sciences, Professor of Udmurt State University.
E-mail: dolgov@ya.udm.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-2243-9853
For citation: Dolgov V. V. Israeli Trope in Ancient Russian Literature of the 11th-14th Centuries. Khristianskoye Chteniye, 2024, no. 1, pp. 367-373.
The article was submitted 28.12.2023; approved after reviewing 13.01.2024; accepted for publication 25.01.2024.
Мировоззренческая конструкция, где социальная общность, к которой принадлежит осмысляющий, представляется богоизбранной, единственной, обладающей истинно человеческими качествами, реализующей некий онтологический максимум, несомненно, весьма распространена в истории. Следы ее можно отыскать повсюду. От Чукотки, коренные обитатели которой гордо именовали себя «дыгьоравэтдьат» («настоящие люди»), до пустынь Магриба и американских прерий.
При этом, конечно, в каждом конкретном случае воплощение этой устойчивой идеи имеет различный, характерный месту и времени, колорит и стилистику. Сообщества, чье идейное и духовное развитие происходило в орбите авраамической группы религий, на библейской основе, часто используют для оформления этой мировоззренческой конструкции древнееврейский образец, примеряя на себя таким образом ветхозаветный венец богоизбранности.
Русь не осталась в стороне от этой волнующей возможности. К этому ее весьма решительно подтолкнула «родительская» византийская цивилизация, которая тоже, претендуя на место религиозного и культурного центра ойкумены, в полной мере отдала дань подобного рода политическим теориям. Причем под воздействием греческих интеллектуалов «израильский» «мем» был дополнен и в некоторой степени преображен «мемом» «константинопольским», глубинная сущность которых если и не идентична, то взаимно комплементарна.
Таким образом, Русь как наследница византийской идеологической традиции получила этот комплекс идей изначально в неразрывном единстве с идеями имперскими. Еще слабо разбираясь в сути и тонкостях библейско-византийской картины мира, Русь посильными средствами начинает ее копировать.
Понимание этого факта вызывает интерес к истокам концепции богоизбранности Руси, оформленной через идею «Нового Израиля». Ее актуализацию проф. Т. В. Бор-дачёв связал с активизацией борьбы Руси против ордынского господства, а идейные истоки справедливо полагает в предшествующем развитии политической мысли, старт которому был дан в XI в. принятием христианства [Бордачев, 2023, 255].
Об этом и пойдет речь в настоящей заметке.
В целом, можно считать, что идея Руси как особенной земли, на новом витке истории воспроизводящей противостояние святости против безблагодатного окружения, впервые была сформулирована еще митр. Иларионом. То есть первое оригинальное произведение зарождающейся древнерусской литературы уже содержало ядро рассматриваемой теории во вполне сформированном виде.
Идея Святой Руси продвигалась сразу по нескольким каналам. Можно согласиться с автором в том, что словосочетание «новый Израиль» становится особенно заметным в древнерусской литературе начиная с XV в. Однако сам круг образов, связанных с библейским Израилем, весьма велик и разнообразен: это и иерусалимская составляющая, и темы, связанные с древними царями, и сопротивление филистимлянам — всё это мы находим в древнерусских текстах и более раннего времени.
Начнем с «иерусалимской» составляющей древнерусского образа города. Она неоднократно привлекала внимание исследователей [Аверинцев, 2000, 550; Акентьев, 1995, 76-79; Данилевский, 2001, 355-369]. Иерусалиму уподоблялся Киев, причем формула этого отождествления может быть представлена следующим образом: Киев = Константинополь = Иерусалим. А вслед за Киевом подобное отождествление переходило и на другие стольные города, которые, в свою очередь, тянулись за Киевом.
В летописном некрологе князь Андрей Боголюбский уподобляется царю Соломону (см.: (ПСРЛ, I, 368)). Царь Соломон построил новые стены в Иерусалиме, а князь Андрей — во Владимире. По тому же принципу «вторым Соломоном» ранее в Повести временных лет назван князь Ярослав Мудрый, который возвел новую систему укреплений в Киеве. Рассказ о гибнущем под ударом монголов городе Владимире уподобляется пророчеству о захвате «языцами» Иерусалима (см.: (ПСРЛ, I, 463)). Встречается также использование образа Иерусалима и относительно Новгорода (см.: (ПСРЛ, I, 480; ПСРЛ, III, 337)).
Безусловно, сравнение с Иерусалимом служило в контексте древнерусской литературы Х1-ХШ вв. не только и, может быть, не столько религиозным или философским, сколько политическим целям и было расхожей идеологемой, которую использовали в качестве дополнительной детали для оформления претензий на общерусское (а не общемировое) лидерство. Для Киева равенство Иерусалиму было настолько актуально, насколько оно предполагало равенство Константинополю, а для Новгорода и еще в большей степени для Владимира оно было актуально прежде всего как равенство Киеву. Можно считать, что на Руси идея уподобления города Иерусалиму стала популярна именно в силу наличия в ней явно читаемого политического подтекста. Это можно с достаточной степенью уверенности утверждать потому, что «иерусалимские пассажи» чаще всего встречаются в сюжетах, так или иначе связанных с политическими вопросами. Иерусалимско-константинопольский образ «святого города» стал формой сакрализации властных функций древнерусского города как целого. То есть, хотя и в несколько ином контексте, но эксплуатация комплекса идей, родственных тем, которые исследует Т. В. Бордачёв, прослеживается явно. Пусть не в историософском, а в идейно-политическом контексте, но мысль о том, что Русь свята так, как была свята в прошлом земля обетованная, видна отчетливо.
Весьма многочисленный набор примеров «израильских» реминисценций и прямых отсылок находим мы в литературном комплексе, связанном с Александро-Невской традицией.
Обстоятельному изучению они были подвергнуты В. П. Мансиккой, который показал, насколько широко использовался библейский материал автором жития благоверного князя. Стремясь прославить блгв. кн. Александра, автор подбирает подходящие цитаты, сравнивает князя с библейскими царями и героями: Соломоном, Иосифом, Самсоном, Езекией и Давидом. Если кн. Александр есть царь Давид или Соломон, то Русь, соответственно, не может быть ничем иным, как Израилем. Причем Русь в этих пассажах противопоставляется отнюдь не Востоку.
Сравнение с царем Давидом особенно интересно. Библейские сюжеты, связанные с ним, использовались автором жития св. кн. Александра не только для характеристик главного героя, но и служили моделью описания целых сюжетных линий. Причем сюжетных линий, описывающих сражения с западными соседями Руси. Так, например, описание возвращения кн. Александра после победы на льду Чудского озера В. П. Мансикка сопоставляет с фрагментом Первой книги Царств, рассказывающей о возращении царя Давида после победы над филистимлянами. Сопоставления эти действительно весьма красноречивы. В этом легко убедиться при параллельном чтении соответствующих фрагментов, из которых наиболее яркими в своей перекличке являются следующие:
1 Цар 18:6
И бысть, внегда входити имъ, егда возвратися давидъ от победы надъ иноплеменникомъ: и изыдоша [д£вы] ликовствующыя во ср^теше Саула царя от вс£хъ градовъ Израилевыхъ поющя и скачущя въ тимпан^хъ съ радосию и съ гусльми.
И исхождаху жены ликующ и глаголющя: победи Саулъ съ тьгсящами своими, а Давидъ со тмами своими.
Житие Александра Невского
И яко же приближися князь къ граду Пскову, игумени же и попове и весь народ ср^тоша и пред градомъ съ кресты, подающе хвалу Богови и славу господину князю Александру, поюще п£снь: «Пособивый, Господи, кроткому Давыду поб^дити иноплеменьникы и верному князю нашему оружиемь крестным и свободи градъ Псков от иноязычникъ рукою Александровою» (Житие, 364).
Конечно, совпадение текстов не буквальное. Тем не менее Мансикка считал возможным сопоставлять эти фрагменты как минимум на уровне общей композиции и эмоционального содержания. Как видим, у него были для этого вполне резонные основания.
Еще важней обнаруженная В. П. Мансиккой библейская параллель житийному перечню отличившихся героев, который даже скептически настроенные авторы считали возможным включать в число исторических фактов (в узком событийном смысле слова), не угадывая в этом перечне влияния библейского текста. «Упомянутый параллелизм выступает более рельефно в эпизоде о шести героях, которые „мужествовали крепко" с Александром на Невском побоище. У Давида были тоже свои „сильные, которые крепко подвизались с ним в царстве его, вместе со всем Израилем, чтобы во-царить его, по слову господню, над Израилем" (1 Цар 11:10). Из числа Давидовых „храбрых" некоторые выделялись особенною знаменитостью. Подобно тому, как в житии Александра приводятся их имена вместе с обозначением имени отца и родового происхождения и перечисляются их героические дела. Сперва описываются деяния трех из них, потом вскоре других троих, стало быть, всего шести» [Мансикка, 1913, 21].
Для нас, во-первых, значимой в данном случае является сама сюжетная конструкция, в которой выделяются отдельные военные сподвижники главного героя (царя Давида / князя Александра), характеристика которых содержит краткое описание совершенного подвига. Во-вторых, само количество героев, удостоенных специального внимания (шесть), при том, что и в библейском, и в житийном текстах отмечается, что в целом количество отважных бойцов в дружине царя / князя было велико.
2 Цар 23:8-21
8. Сш имена сильныхъ давидовыхъ: Иевосеей Хананеанинъ князь треияго есть: Адинонъ Асоней, сей обнажи мечь свой на осмь сотъ воиновъ [и победи] единою.
9. И по немъ Елеазаръ, сьшъ отцабрата его, вь трiëхъ сильныхъ брамхъ, сей б£ со даввдомъ [во сирран£] внегда поносити ему во иноплеменниц^хъ: и иноплеменницы собрашася тамо на брань,
10. и изыдоша мужiе Израилевы противу лица ихь, и той воста и убиваше иноплеменники, дондеже утрудися рука его и прильпе рука его кь мечу: и сотвори Господь спасете велико въ той день: и лЮдië обратишася всл^дъ его токмо совлачати.
11. И по немъ сама!а сынъ асы, Арухëйскiй: и собрашася иноплеменницы во 0ир1ю: и б£ тамо часть села исполнь лящи: и лЮдië б^жаша от лица иноплеменнича:
12. и ста аки столпъ посредЁ части, и исхити ю, и порази иноплеменники: и сотвори Господь спасете велико.
13. И снидоша три князи от тридесятихъ, и прiид6ша въ касонъ къ давиду въ вертепъ Одолламъ: и чинове иноплеменникъ ополчишася во юдоли Рафаинст^й.
14. И давидъ тогда б£ во обдержанш, и станъ ин6плëмëнничëскъ б£ тогда въ Виелеем^.
15. И возжада давидъ и рече: кто напоитъ мя водою изъ рова, иже въ Виелеем^ при врат^хъ? станъ же б£ тогда иноплеменничь въ Виелеем^.
Житие Александра Невского
Зд£ же въ полку в Олексанъдров^ явилася 6 мужей храбрыхъ и сильныхъ и мужествовавъ съ имъ крепко.
Гаврило един, именемъ Алексичь. Сей на^хавше на шняку, вид^въ королевичь мчащше подъ руце, вьзъ^хавъ дозсьц£ до самого короля, по нейже досц£ возхожаху и востекоша предъ нимъ и паки обрящеся и свергоша его з доски и съ конемъ в море. Божiëю благодатию оттуду изыде невреженъ, и паки на^хавъ бися съ самимъ воеводою крепко среди полку.
Другiй же Новгородецъ, именем Збыслав Якуновичь. Сей на^хавъ многажды бьяшеся единым топоркомъ, не им^яша страха въ сердци своемъ, и паде н^колико отъ топорка его. Подивившася князь Александр Ярославичь силе его и храбрости его.
Третий же Яков, родом Полочянинъ, ловчей бысть у князь. Сей на^хавъ на полкъ съ мечемъ и мужестсовалъ, и похвали его князь.
Четвертый же Новогородецъ, именем Миша. Сей п£шь з дружиною своею погуби три корабли Римлянъ.
Пятый от молодыхъ его. Именемъ Сава. Сей на^хавъ шатеръ королевъ великш златоверхий и подсече столпъ шатерный.
16. И расторгоша трië сИльнiи ополчеше иноплеменничо, и почерпоша воды изъ рова Виелеемскаго, иже при врат^хъ: и взяша, и прiид6ша ко давиду, и не восхотЁ пити ея: и возлiЯ ю Господу
17. и рече: милостивъ мн£, Господи, еже сотворити сië, кровь ли мужей пошедшихъ въ душахъ своихъ пити имамъ? И не восхотЁ пити ея. СiЯ сотвориша трië сИльнiи.
18. И Авесса братъ Иоавль сынъ саруинъ, сей б£ князь въ трiехъ, и сей воздвиже копiе свое на триста язвеныхъ, и тому имя есть въ трiехъ.
19. От трiехъ оныхъ славный, и бысть имъ князь, и даже до трiехъ не прiИде.
20. И ванеа сынъ Иодаевъ, мужъ сей премногъ въ д£л£хъ, от кавасаила, и сей уби два сына Аршла Моавскаго: и той сниде, и уби льва посредЁ рова въ день снЁженъ:
21. и той порази мужа Египтянина, мужа красна, въ руц£ же Египтянина коте яко древо л^ствицы корабленыя: и сниде къ нему со палицею, и исторже копiе изъ руку Египтянина, и уби его котемъ его:
22. сш сотвори ванеа сынъ Иодаевъ, и тому имя въ трiехъ сильныхъ,
23. от трiехъ славный, и ко трiемъ не прiИде: и постави его давидъ надъ таинники своими.
Полцыи жъ великого князя Александра Ярославича вид^ша паденiа шатра, возрадовашася и падете шатра того.
Шестый же отъ слугъ его, именемъ Ратмиръ. Сей бысть п£шь. и оступиша его мнозии, и отъ многихъ ранъ паде и скончася. Сш же вся слышавъ отъ господина своего князя Александра Ярославичя и отъ иныхъ же въ то время обретошася въ той же с£чи [Мансикка, 1913, 1-10].
Как видим, и в данном случае речь идет не столько о буквальном использовании библейских цитат, сколько о реализации схожей повествовательной парадигмы. Значит, речь не идет о повествовательных клише самого элементарного уровня. Агио-граф не просто заимствовал фразы из библейского текста, а работал на уровне мыслей и образов. Генеральная идея прослеживается вполне ясно: русские противостоят шведам, как народ Израиля победоносно противостоял филистимлянам или иевусе-ям. Обратим внимание: шведам!
Конечно, отождествление Руси с Израилем в Александро-Невской житийной традиции не было последовательным. Временами св. кн. Александр превращался из «второго Давида» или «Соломона» во «второго Веспасиана», и в этом качестве оказывался уже как бы «анти-Израилем». Однако факт остается фактом: среди разнообразных древнерусских текстов мы имеем такие, в которых отождествление Руси с Израилем производится вполне явственно, еще до периода формирования единого государства с центром в Москве. Об этом в отечественной исторической науке не раз писали самые разные авторы. Израильский троп как инструмент утверждения идеи русской богоизбранности возник на Руси фактически одновременно с появлением оригинальной литературы.
Можно ли говорить, что во время формирования Русского московского государства происходит какое-то изменение (углубление, усиление, развитие) в бытовании этой идеологической конструкции? Насколько это усиление связано с активизаций антиордынской борьбы? Т. В. Бордачёв утвердительно отвечает на оба вопроса.
С первым положением, пожалуй, можно согласиться. В его пользу свидетельствует появление в это время прочного отождествления Руси с Израилем, приведшее к тому, что под пером Андрея Курбского эти слова превращаются чуть ли не в синонимы. Пожалуй, в более ранний период связь эта была менее основательной.
А вот второе утверждение оставляет, можно думать, некоторое пространство для продолжения дискуссии. Безусловно, на роль «фараона» царь ордынский по сюжетному сходству годился лучше всего (пленение, освобождение от плена и пр.). Но ведь в это же самое время продолжают свое бытование тексты Александро-Невской житийной традиции, где распределение ролей остается совершенно иным.
Несомненно, «Послание на Угру» формирует картину, в которой Русь приравнивается к Израилю, а хан Ахмат — фараону. Но был ли такой ход рассуждения архиеп. Вассиана результатом формирования новой историософской концепции или всего лишь традиционным для древнерусской литературы использованием старых тропов для описания новых ситуаций (то есть фактом не столько философским, сколько риторическим)? Об этом можно спорить. Для этого было бы интересно проследить дальнейшую судьбу рассматриваемой идеи. Насколько она оказалась прочна? Насколько универсально отождествление именно восточной угрозы с библейскими врагами Израиля? Что там с «коллективным Западом»? Не остался ли израильский троп универсальной моделью описания противостояния со всеми «экзистенциальными» врагами?
Разговор требует продолжения.
Источники и литература
Источники
1. ПСРЛ, I — Полное собрание русских летописей. Т. I: Лаврентьевская летопись. М.: Языки русской культуры, 1997. 496 с.
2. ПСРЛ, III — Полное собрание русских летописей. Т. III: Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.: Языки русской культуры, 2000. 720 с.
3. Житие — Житие Александра Невского // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 5: XIII в. СПб.: Наука, 1997. С. 358-515.
Литература
4. Аверинцев (2000) — Аверинцев С. С. К уяснению смысла надписи над конхой центральной апсиды Софии Киевской // Из истории русской культуры. Древняя Русь. М.: Языки русской культуры, 2000. Т. 1. С. 520-551.
5. Акентьев (1995) — Акентьев К.К. Мозаики Киевской Св. Софии и Слово митрополита Илариона в византийском литургическом контексте // Литургия, архитектура и искусство византийского мира: Труды XVIII Международного конгресса византинистов (Москва, 8-15 августа 1991) и другие материалы, посвященные памяти о. Иоанна Мейендорфа / Под ред. К. К. Акентьева. (Византинороссика. Т. 1). СПб., 1995. С. 76-79.
6. Бордачев (2023) — Бордачев Т. В. Концепция богоизбранности Русской земли в период формирования единого государства с центром в Москве: внешнеполитический аспект // Христианское чтение. 2023. № 3. С. 253-268.
7. Данилевский (2001) — Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.). Курс лекций. М.: Аспект пресс, 2001. 339 с.
8. Мансикка (1913) — Мансикка В.П. Житие Александра Невского. Разбор редакций и текст // Памятники древней письменности и искусства. Т. CLXXX. СПб.: О-во любителей древней письменности, 1913. VI, 226, 12-137 с.
