CC BY
65
ИСТОРИЯ БИБЛЕЙСКОГО ЦАРЯ ДАВИДА КАК ОБРАЗНАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ «ЖИТИЯ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО»
Г .А. ХИМИЧ
Кафедра русской и зарубежной литературы Российский университет дружбы народов Ул. Миклухо-Маклая, 6, 117198 Москва, Россия
Статья выявляет и анализирует текстовые и содержательные параллели между книгами Ветхого Завета и «Житием Александра Невского».
Влияние Священного Писания на «Житие Святого благоверного великого князя Александра Невского» (варианты названия: «Слово о жигйи...», «Повесть о житии...» и др.) подмечено давно, но до сих пор этой теме посвящена была только одна специальная работа — исследование В.П. Мансикки «Житие Александра Невского» 1913 г.
«Житие Александра Невского», уникальный памятник литературы Древней Руси XIII в., не имел прямых агиографических аналогов, заметно отходил от канонов житийной литературы и по сути своей был одним из первых примеров жития с преимущественно воинской тематикой. С одной стороны, автор включал в повествование большое количество конкретных исторических деталей, а с другой — должен был подчеркнуть в князе явленность вечного. Также удивление исследователей вызывал тот факт, что Александр сравнивался преимущественно с персонажами не Нового, а Ветхого Завета: Моисеем, Иосифом, Иисусом Навином, Самсоном, Давидом, Соломоном и др. («...помози ми, Боже, яко же древле Моиссови на Амалика»; «...лице же его — акы лице Иосифа, иже бе поставилъ его египетьскый царь и втораго царя въ Египте. Сила же бе его — часть от силы Самсоня. И даль бе ему Богъ премудрость Соломоню...»; «Бысть же в то время чюдо дивно, яко же въ древняа дни при Езекеи цари...»; «Тако же и у князя Олександра бяше множество храбрых, яко же древле у Давыда царя силнии, крепции»; «Зде же прослави Богь Олександра пред всеми полки, яко же Исуса Навина у Ерехона» [1]).
В самом обращении агиографа к библейским «прототипам» его героя нет ничего неожиданного: чтобы освободить образ (лик) от всего временного, частного и случайного, создателю «Жития» необходимо остановить время, сопоставив своего персонажа с Тем, Кто неподвластен времени, или с Ему подобными. Об этом приеме агиографии писал Ю.К. Бегунов: «Деконкретизация образа шла... путем приравнивания князя Александра Ярославича к общепризнанным героям минувшего: ...песнотворцу Давиду, царю Соломону, пророкам Моисею и Иисусу Навину <.„> В художественном восприятии древнерусского книжника образы действительности превращаются в символы, максимально приближенные к идее мира» (Бегунов Ю.К., 1996, с. 166).
Но автор усложнил привычную схему, соединив в образе Александра вполне житийный тип героя-святого с типом эпического героя-воина, причем мотивация поступков князя давалась отнюдь не в фольклорном или рыцарском, как утверждали многие исследователи, а в сугубо агиографическом.
В этой же связи многие восходящие к эпическому фольклору образы Ветхого Завета, где тема войны за Святую Землю и избранный народ представлена
намного полнее, чем в Новом, становились важны для агиографа не только как авторитетный, но и как и сюжетно близкий источник типизирующих схем, отвечающих жанровым требованиям героического (воинского) эпоса [2].
Выявленные Мансиккой параллели между библейским жизнеописанием царя Давида [3] и «Житием» условно подразделяются на две группы: прямые сравнения, содержащиеся в самом тексте (1), и скрытые (2).
Вот примеры текстовых параллелей:
1. «...нача крепити дружину свою, глаголя: «Не в силе Богь, но въ правде. Помянемъ Песнотворца, иже рече: «Сии въ оружии, а сии на конех, мы же во имя Господа Бога нашего призовемь, тии спяти быша и падоша, мы же въстахом и прости быхом».
2. «...у князя Олександра бяше множество храбрых, яко же древле у Давыда царя силнии, крепции. Тако и мужи Олександрови исполнишася духом ратнымъ: бяху бо сердца их, акы сердца лвомъ». Причем эти слова, как отмечает Мансикка, предполагают знакомство автора с той частью истории Давида, где так говорится о войске его: «И из Гадитян перешли к Давиду в укрепление в пустыню люди мужественные, воинственные, вооруженные щитом и копьем; лица львиные — лица их, и они быстры, как стрелы на горах» (1 Пар. 12:8).
В приведенных отрывках отметим два чисто фонетических сходства, которые могли возникнуть в результате переноса на бумагу заученного со слуха библейского текста [4]: во-первых, подмена слов «лиД4» и «сещЦА», тем более, что синтаксическая конструкция, в которой встречаются оба слова в Библии и в «Житии», одинакова: «сердЦА // шЦА львиные — серд,ЦА // лиЦА их»; а во-вторых, сходство корней в словах «крепщш» (характеристика воинов Александра в «Житии») и «укрепление» (1 Пар. 12:8).
3. «Пособивый, Господи, кроткому Давыду победита иноплеменьникы и верному князю нашему оружиемь крестнымъ, и свободити градъ Плесковъ от иноя-зычникъ рукою Олександровою». Если в первом отрывке царь Давид лишь упоминается как Песнотворец в связи с приведенной автором цитатой из 19 псалма, то во втором и третьем отрывках мы наблюдаем прямые сравнения: во втором отрывке сравниваются воины князя Александра и царя Давида, их храбрость и сила; в третьем сопоставляется помощь, оказанная «кроткому Давиду» и «верному Александру» при освобождении народов их от иноверных. Таким образом, повод для поиска параллелей между «жизнеописанием» библейского царя Давида и «Житием Александра Невского» дает нам сам агиограф, неоднократно прямо сопоставляя Давида с Александром.
Кроме прямых сравнений и цитат из Псалтири, В.П. Мансикка обратил внимание на ряд сходств в описаниях ситуаций из жизни царя Давида и Александра Невского:
1. Встреча Саула и Давида с женщинами и встреча Александра Невского со священниками
После счастливой победы над крестоносцами в 1242 г. Александр приближается к Пскову, где его встречают горожане: «И яко же приближися князь кь граду Плескову, икумени же и попове в ризах со кресты и весь народ сретоша и пред градомъ, подающе хвалу Богови и славу господину князю Олександру, поюще песнь: «Пособивый, Господи, кроткому царю Давыду победита иноплеменьникы и верному князю нашему оружиемь крестнымъ, и свободити градъ Плесковъ от иноязычникь рукою Олександровою».
Этот эпизод возник под влиянием библейского рассказа о возвращении Давида после победы над филистимлянами: «Когда они шли при возвращении Давида с победы над филистимлянами, то женщины из всех городов Израильских выходили навстречу Саулу царю с пением и плясками, с торжественными тимпанами и с кимвалами. И восклицали игравшие жены, говоря: «Саул победил тысячи, а Давид — десятки тысяч» (1 Цар. 18:6—7). Заметим один актуализирующий цитату момент: крестоносцы в 1204 г. захватили Константинополь и были хозяевами
Святой Земли (вкл. Иерусалим). Таким образом, борьба православных греков-византийцев и Руси с неверными захватчиками Палестины и Святого града могла восприниматься в контексте ветхозаветной борьбы избранного народа с филистимлянами. Различия же в описании двух встреч объясняются несовпадением церковных традиций Израиля во времена Давида и Руси XIII в.
2. «По одному слуху о мне повинуются мне»
Поле победы Давида над филистимлянами «пронеслось имя Давидово по всем землям, и Господь сделал его страшным для всех народов» (1 Пар. 14:17). В одном из псалмов Даввд сам говорит об этом: «По одному слуху о мне повинуются мне. Иноплеменники ласкательствуют передо мною; иноплеменники бледнеют и трепещут в укреплениях своих» (Пс. 17:45—46).
В «Житии Александра Невского» есть отрывок, полностью созвучный с приведенными цитатами из Библии: «Князь же Олександро прииде во Володимер по умертвии отца своего в сили велице. И бысть грозенъ приездъ его и до устья Волги. И начата жены моавитьскыя полошати дети своя, ркуще: Олександро князь едеть!» Автор упоминает о распространении славы Александра по всем странам после Ледовой победы, и женщины волжских «моавитян» стращали именем его своих детей.
Упоминание в «Житии» моавитян объясняется тем, что, согласно Библии, эта народность, происходившая от Моава, сына Лота, жившая на востоке от Иордана и Мертвого моря, вела войны с Израилем именно во времена Давида. Несомненно, эта деталь возникла также под влиянием того места Ветхого Завета, где рассказывается, что после поражения филистимляне и моавитяне «сделались рабами Даввда, принося ему дань» (1 Пар. 18:2), выдавая чаяние за действительность.
Автор настойчиво эксплуатировал прием восхваления князя, описывая слухи о святом воине, сопоставляя славу Давида и Александра и этим сравнением возвеличивая своего героя: «И нача слыти имя его по всемь странамъ и до моря Египетьского, и до горъ Араратьских, и обону страну моря Варяжьскаго, и до великаго Рима». И даже папа римский присылает своих послов к Александру со словами: «Слышахом тя князя честна и славна, и земля твоя велика...».
3. Описание «мужей храбрых» в ратях Давида и Александра (нумерологический и идейные аспекты)
Принимая во внимание характерный для средневековья интерес к символике чисел и нумерологические предпочтения Древней Руси, кажется странным, что в эпизоде, битвы в «Житии Александра Невского» автор отметил не трех, семерых [5] или девятерых, а шестерых героев (Гаврило Олексич, Збыслав Якунович, Иаков, Миша, Савва и Ратмир), что характерно скорее для Ветхого Завета, где оно было оправдано древнееврейскими представлениями об особой значимости 6 (ср. 6 лучей звезды Давида). Эта догадка подкрепляется в частности тем фактом, что в Библии описание воинов Давида встречается дважды (2 Цар. и в 1 Пар.), причем в обоих местах идет речь о двух группах воинов по три человека.
Количество героев, отличившихся в священной битве, могло быть «подогнано» под значимое число 6, которое подтверждало участие Божественной воли в совершенных ими деяниях. Этот процесс закономерен, ибо лишь небольшая часть чисел, встречающихся в памятниках древнерусской литературы, обладает «документально-фактографическим содержанием» (к ним относятся в первую очередь хронологические указания); остальные признаны носителями «символического содержания» (Кириллин В.М., 1995, с. 246).
Причем явный параллелизм в поступках всех воинов Давида и Александра отсутствует, потому что агиографу были достоверно известны реальные заслуги трех героев сражения [6]: Гаврило Олексич преследовал королевича до самого корабля, а затем вступил в бой с воеводой шведов; Савва разрушил королевский шатер; Миша с дружиной своей уничтожил три шведских корабля. Напротив, о Ратмире автору было известно только то, что тот был убит, а о действиях
остальных автор точных сведений не имел и потому ограничил свой рассказ о них общими фразами.
Но именно эти фразы более всего приближены к описаниям подвигов воинов Даввда. Так, Збыслав Якунович, который «бился одним топором, не имея страха в сердце своем», явно напоминает Елеазара, сына Додо, который бился мечом столь неистово, что рука его прилипла к оружию, и люди следовали за ним только для того, чтобы уносить убитых; а Иаков («наехавъ на полкь с мечемь и муже-ствова») — Исбосефа Ахаманитянина («поднял копье свое на 800 человек и поразил их в один раз»; 2 Цар. 23:9. Заметим, что в 1 Пар. 11:11 Исбосеф назван Иесваалом, а число пораженных им воинов составляет не 800 чел., а 300).
Кроме указанных сходств, отмеченных В.П.Мансиккой, отметим еще ряд параллелей между историей царя Давида и «Житием Александра Невского».
4. Описание боя Давида с Голиафом и войн Александра Невского.
Обе войны ведутся не за землю, а за правую веру против неверных: Израиль — против язычников, а Александр — против «неверных римлян».
Обоих богоизбранных правителя Господь благословляет идти на войну, дает силы и дарует своим верным победу в сражении с превосходящими силами противника (см. приведенные в «Житии Александра Невского» строки из псалма Давида (Пс. 19: 8—9): «Иные — колесницами, иные — конями, а мы именем Господа, Бога нашего, хвалимся: они поколебались и пали, а мы встали и стоим прямо»). При этом благословение Свыше дается Давиду через царя Саула, помазанника и ставленника Бога; а Александру — через архиепископа Спиридона.
Оба правителя уповают на Бога как на защитника и покровителя. Но собственно в библейском повествовании Давид — помазанник Божий, «чувствует себя в руке Божией». Напротив, у Александра нет такой уверенности, поэтому, услышав угрозы Андреяша, он, обратившись к псалму Давидову, «нача молитися съ слезами: «Сужи, Господи, обидящим мя и возбрани борющимся со мною, приими оружие и щить, стани в помощь мне». Причем создание данного песнопения (Пс. 34: 1—2) вполне могло быть отнесено автором к часу подготовки будущего царя к сражению с Голиафом.
Само появление в агиографическом сочинении XIII в. этого отрывка из псалма (который, заметим, фигурирует в «Житии» дважды) неожиданно, поскольку представления о Высшем Суде в ветхозаветные времена и в эпоху христианства сильно разнятся. Так об этом писал известный христианский богослов: «...Мы, христиане, видим на скамье подсудимых самих себя, иудеи же видели там своих обидчиков, а себя считали истцами. Мы надеемся на оправдание, то есть хотим, чтобы суд был помилостивее; им нужно, чтобы суд судил строго. ... [В Ветхом Завете] правдивый судья прежде всего выправляет несправедливость, восстанавливает правду в гражданском деле. ... [и псалмопевцы] хотели суда, потому что считали себя, именно себя, несправедливо обиженными» {Льюис К.С., 1994, с. 9—10). Таким образом, в новозаветные времена вряд ли могла возникнуть фраза «...суди. Господи, и рассуди распрю мою...», а внесение этих слов в молитву князя Александра объяснимо стремлением агиографа сблизить образы двух праведников: князя и библейского царя.
Уповая на Бога как на защитника и покровителя, оба правителя шли на войну с явно превосходящими, с точки зрения людей, силами врагов: «И сказал Саул Давиду: «Не можешь ты идти против этого филистимлянина [речь о Голиафе. — Г-Х.], чтобы сразиться с ним, ибо ты еще юноша, а он воин от юности своей» (1 Цар. 17:33). Естественно, что автор «Жития» переносит это превосходство на количество воинов в дружине, так как война князя-полководца со шведами — это не поединок двух, но битва дружин: «И събра [«король северной страны»] силу велию, и наполни корабля многы полков своихъ, подвижеся в силе тяжце, пыхая духомъ ратным <...> Поиде [Александр] на ны в мале дружине, не съждався съ многою силою своею, но уповая на Святую Троицу».
Все параллели между описаниями первой войны Израиля с филистимлянами и битв Александра Невского, взятые по одному, могли бы показаться простой данью традиции. Но будучи рассмотренными в столь большом числе и в целом — как система, они подтверждают предположение о том, что агиограф заимствовал из библейских рассказов о Давиде и псалмов повествовательные схемы для изображения Невской битвы и Ледового побоища.
5. Помазание на царство Давида и освящение княжения Александра Невского
Древнерусского агиографа не интересовала частная историческая коллизия: как и когда святой стал князем. Но крайне важно было обратить внимание паствы на то, что Александр — ставленник Божий (эту мысль подчеркивает приведенная в самом начале «Жития» цитата из книги пророка Исаии «Яко же рече Исаия пророк: «Тако глаголеть Господь: «Князи Азъ учиняю, священ-ни бо суть, и Азъ вожю я». Воистину без Божия повеления не бе княжение его [Александра]»).
Тема богоизбранности князя развернута и в описании качеств, которыми он был наделен: ростом он выше других, голос его — «как труба в народе», обладает силой Самсона и премудростью Соломона, лицом прекрасен, как Иосиф. Казалось бы, что здесь есть противоречие: Давид в момент своего помазания на царство не обладал ни одним из вышеупомянутых качеств, но избран был за то, что был «муж по сердцу Моему» (1 Цар. 13:14). Но это, на первый взгляд, расхождение, сближает в эпической перспективе образы царя (а не пастуха, которому власть еще только была обещана Свыше [7]) и князя, ибо и рост, и голос, и сила последнего — это дары Александру, уже принявшему власть, от Бога.
6. «Аще бы лзе, в въ гробъ бы лезлъ с ним!»
Эта чрезвычайно странная для христиан, и особенно агиографа, фраза звучит при описании автором «Жития» кончины любимого им князя Александра. Традиция положения во гроб слуг вместе с их господами — сугубо языческая. Имела она место в древности и у восточных славян и была памятна на Руси XIII в. (хотя бы в фольклорных причитаниях [8]). Потому-то ее включение в текст требовало наполнить старую словесную формулу принципиально новым смыслом, который был найден на страницах Ветхого Завета.
Описание преставления Александра сопоставимо с плачем Давида по его убитому сыну Авессалому: «Сын мой Авессалом! О, кто дал бы мне умереть вместо тебя...» (2 Цар. 18:33). Для агиографа древняя формула, рожденная традицией захоронения живых слуг с их почившими господами, предстала в ином свете: не как дань язычеству, а как экспрессивный риторический оборот, освященный церковным преданием. Однако и здесь монах, житель сравнительно недавно христианизированной страны, вынужден сделать поясняющую оговорку «аще бы лзе».
7. Поражение противника в лицо
В описании сражения князя Александра с «неверными римлянами» есть эпизод, нехарактерный на Руси ни для агиографии, ни для жанра воинских повестей: «И бысть сеча велика над Римляны, и избави их множество бесчисленно от них, и самому королю возложи [Александр] печать на лице острымъ своим копиемь». Более того, сама формулировка «возложить печать на лице» нестандартна. Ю.К. Бегунов, упомянув древнеримскую традицию ставить в качестве знака собственности клеймо на лоб раба или домашнего животного, предположил, что автор «Жития» использовал данный оборот, чтобы дать понять читателю, что предводитель «римлян» пал до уровня раба [9]. В.П. Мансикка предположил, что это место из «Жития» — след влияния книги Иосифа Флавия.
Вместе с тем есть и иная гипотеза, объясняющая возникновение данного эпизода: принимая во внимание наличие огромного круга соответствий в описании Невской битвы и поединка Давида с Голиафом, вполне вероятно, что именно
ветхозаветный рассказ о поражении Давидом Голиафа камнем в голову (1 Цар. 17:49) было взято древнерусским агиографом за основу в повествовании о ранении Биргера Александром. Причем в сознании и простых прихожан, и образованных читателей-монахов отмеченный кульминационный момент вызывал целый рой ассоциаций, направленных на выявление одного и того же содержания, — величия свершившегося подвига:
— победа праведного властителя Александра над «неверными римлянами» сопоставлялась с победой царя Давида над язычниками филистимлянами;
— в формуле «возложил печать на лицо» содержался намек как на то, что Биргер потерпел поражение по всем статьям — даже по их, римским, законам, так и вызывал в памяти Каинову печать, символ проклятия и изгнанничества за отступничество от заветов Бога.
Итак, чтобы выявить глубинную — архетипическую — значимость того или иного поступка святого правителя или исторического события, с ним связанного, автор древнерусского «Жития» стремился найти схожие моменты биографии Александра и Давида, дополняя плохо известные ему эпизоды жизни князя фрагментами Библии. Часто объектом агиографического заимствования становилась нарративная или экспрессивная схема, трафарет формы, обнаруженный писателем в текстах Священного Писания.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Все цитаты из «Жития Александра Невского» приведены по реконструированному тексту «Жития» I редакции 1280-х гг. Реконструкция подготовлена Ю.К. Бегуновым на основе текстологического изучения всех сохранившихся списков.
2. Вместе с тем многие исследователи отмечали сильное влияние Ветхого Завета на всю древнерусскую культуру XI—XIII вв., где на протяжении всего этого периода не утихал спор о том, что важнее для христианина: Ветхий или Новый Завет (см., например: «Слово о законе и благодати» и «Слово о Никите затворнике» в «Киево-Печерском патерике»).
3. Основные источники библейского «жизнеописания» царя Давида: 1 Цар.: 16—31; 2 Цар.;
3 Цар.: 1-2; 1 Пар.: 11-29; Пс. 3, 5-7, 32, 38-41, 51, 61, 69, 70, 86, 143.
4. Запоминание священных текстов со слуха было для монаха обычным явлением, ибо он
слышал их ежедневно в церкви, на совместной молитве и т. д.
5. Справедливости ради отметим, что с учетом Пелугия, старейшины Ижорской земли, который видел чудесное явление св. Бориса и Глеба и сообщил князю о приходе врагов, число упомянутых достигает семи. Но символика «6» явно доминирует в описании битвы — она встречается здесь трижды: кроме имен шести ратников, отмечено, что битва началась «въ 6 час дне» и «зде же явишася 6 муж храбрых» (об этой вставке см.: Охотникова В.И., 1997, с. 516). Ледовое побоище произошло в субботу, после того как на третий год после битвы на Неве крестоносцы пошли новой войной против православных.
6. Агиограф, не участвовавший в битве, писал в «Житии»: «сии вся слышахомъ от господина своего Олександра и от инехъ, иже в то время обретошася в той сечи».
7. На фресках в церквях Давид изображался с царской короной, т. е. именно как реальный
царь, а не пастух, который вышел на битву с Голиа(|юм.
8. На ее связь с фольклорными формами, как представляется, может указывать явная внутренняя рифма: ...л(ь)зе / ...лехтъ — вкупе с анафорой: Лию... / А въ...
9. Речь, вероятно, идет не о физическом порабощении или пленении Биргера, а о его поражении, так как в противном случае данное утверждение противоречит тому историческому факту, что Биргер вскоре вернулся на родину и захватил власть. Сведений же о том, что предводителя шведского отряда выкупали из плена, нет.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бегунов Ю.П. [Комментарии] // Князь Александр Невский и его эпоха. — СПб., 1996.
2. Еремин И.П. Художественная проза Киевской Руси XI—XIII вв. — М., 1957.
3. Кириллин В.М. Символика чисел в литературе Древней Руси // Древнерусская литера-
тура. Изображение природы и человека. — М., 1995.
4. Ключевский В.О. Древнерусские жития святых. — М., 1871.
5. Льюис КС. Размышление о псалмах // Мир Библии, 1994, № 1.
6. Мансикка В.П. Житие Александра Невского. — СПб., 1913.
7. Охотникова В.И. [Комментарии к «Житию Александра Невского»] // БЛДР (Библиотека литературы Древней Руси). Т. 5. — М., 1997.
THE BIOGRAPHY OF KING DAVID IN THE BIBLE AS A MODEL FOR THE OLD RUSSIAN «LIFE OF ST. KING ALEXANDER OF NEVA»
Galina KHIMICH
Department of World Literature Russian University of Peoples’ Friendship
6, Miklukho-Maklaya St., 117198 Moscow, Russia
Several unknown textual and substantial parallels between the Bible, esp. the biography of King David, and the Old Russian «Life of St. King Alexander of Neva» (13th Century) were found.
LA VIDA DEL REY BIBLICO DAVID COMO EL PARALELO TYPOLOGICO DE «LA VIDA DE SANTO ALEJANDRO DE NEVA»
En el aiticulo se argumenta la necesidad de buscar paralelos en el texto y en el contenido entre libros del Testimonio Viejo y «La vida de Santo Alejandro de Neva»; se describen y se analizan los paralelos entre «La vida...» y la historia del famoso rey David.
