CC BY
10КРАЕВЕДЕНИЕ
А.Е. Коняев
Изменение характера взаимоотношений заключённых и надзирателей ярославских тюрем в конце XIX - начале ХХ века
Взаимоотношения государства со своими преступниками - важный показатель его сущности. Бесчеловечность большевизма, например, наиболее ярко отразилась в создании Гулага и системы «карательной медицины».
Тюремное дело Ярославского края в настоящее время остаётся не изученным до конца, поэтому осветить проблему взаимоотношений заключённых и надзирателей ярославских тюрем - актуальная историко-краеведческая задача, особенно если рассматривать её в контексте внутриполитической ситуации в стране.
Возникновение в Ярославском крае развитой тюремной системы следует относить к концу XVIII века; толчком к этому стало учреждение Ярославского наместничества в 1777 г.
К сожалению, быстрый прогресс в «технической стороне» вопроса (к 1820-м гг. в Ярославле функционировали как минимум 3 тюремных органа: Ярославская губернская тюрьма, пересыльная тюрьма в Коровниках и смирительный дом) амортизировался отвратительным отношением к заключённым ярославских тюремных учреждений.
В 1820-е годы ярославцы «прославились» на всю Россию. 28 января 1822 г. Совет Министров Российской Империи устранил законодательным актом одну из острых проблем российского тюремного дела - в обращение вводились единые по форме и весу кандалы для заключённых. До этого кандалы в каждом регионе изготовляли кустарно - неудивительно, что нередко доходило до откровенного изде-
вательства над заключёнными. Например, широко практиковался «стул» - дубовая колода весом до 3 пудов [1], к которой арестанта приковывали короткой цепью за шею так, что он не мог разогнуться. Теперь же вводились единые кандалы весом 5,5 фунтов [2].
Ярославская администрация очень воспротивилась нововведению - «стулья» и им подобные приспособления она рассматривала с чисто практической стороны (они очень эффектно противодействовали побегам заключённых). Поэтому прокурорская проверка выявила в Ярославском смирительном доме факты использования цепей, «рогаток», «стульев» и иных самодельных кандалов. Обоснование такому положению вещей в администрации края придумали «гениальное» - указ Совета Министров распространяется только на осужденных, а не на подследственных арестантов. О том, что смирительный дом как раз и есть место отбытия наказания, а не СИЗО - «забыли».
Переписка между Ярославлем и Петербургом тянулась аж до 1829 года и закончилась фактической победой ярославцев - те за 7 лет наконец-то «усвоили смысл сих узаконений» и согласились ввести единые кандалы в своих тюрьмах, а Сенат в ответ 22 июня 1829 г. постановил
- никаких наказаний на местную администрацию не налагать, а дело считать законченным [3].
С опозданием на 35 лет в Ярославле было учреждено отделение Попечительного о тюрьмах комитета. В общероссийском формате эта организация начала дей-
ствовать с 1819 г., однако в Ярославле -лишь с 28 июня 1852: после того, как Президент общества пригрозил ярославскому губернатору, что будет жаловаться на его медлительность императору лично [4].
Казалось, что ситуация несколько улучшилась к концу XIX века: например, учреждение ярославского отделения основанной в марте 1890 г. Тюремной инспекции - органа по надзору за соблюдением законности в тюремных учреждениях -состоялось уже в сентябре того же года. На самом деле всё обстояло иначе.
В архивах можно найти свидетельства беззаконий тюремной администрации, датируемые 60-ми годами XIX в. Отсутствие подобных сведений более раннего периода объясняется, на мой взгляд, исключительно малым количеством документов тех лет, дошедших до нас.
В сентябре 1867 года товарищ (заместитель) прокурора Ярославского окружного суда, будучи с ревизией в Лю-бимской уездной тюрьме, обнаружил странное приспособление - во многих камерах в пол были вделаны железные кольца. Заключённые, когда прокурор остался с ними наедине, рассказали - к этим кольцам начальник тюрьмы приковывал их ко-
роткой цепью за шею, избивал, оставлял в таком положении по несколько суток, не давая пищи. За такое самоуправство смотрителя тюрьмы, отставного унтер-офицера Иванова, привлекли к суду, но наказали лишь строгим выговором, приняв во внимание его участие в Крымской войне и подавлении Венгерского восстания, а также... беспорочную предыдущую службу в должности [5].
Документов более позднего времени значительно больше, поэтому и картина взаимоотношений тюремной администрации и контингента арестантов вырисовывается более чётко. Мне довелось исследовать целый ряд материалов Государственного архива Ярославской области, затрагивающих этот вопрос.
Вот, например, «Ведомость о движении арестантов» Ярославского исправительного арестантского отделения за 189192 гг.[6] Выбывали арестанты из отделения по нескольким причинам. Основные из них: «за окончанием срока»; «по неспособности к работам» (арестант стал полностью нетрудоспособным инвалидом); «за смертью». В целом получается такая таблица:
Таблица 1
Количество заключённых, выбывавших из Ярославского исправительного арестантского отделения в 1891 г. по месяцам, и причины их выбывания [7].
За окончанием срока По неспособно -сти к работам За смертью Другие причины ВСЕГО ВЫБЫЛО, чел.
Январь 12 10 2 - 24
Февраль 25 - 1 - 26
Март 20 - 4 3 27
Апрель 9 5 5 - 19
Май 15 10 5 1 31
Июнь 17 9 - 26
Июль 21 4 5 1 31
Август 17 12 2 31
Сентябрь 9 8 6 1 24
Октябрь 24 3 3 34
Ноябрь 11 - 2 1 14
Декабрь 15 3 1 19
В ЦЕЛОМ за 1891 год 195 64 36 11 306
В среднем ежемесячно в 1891 г. в человек [8]. Таким образом, 13,42 % «кли-Арестантском отделении содержалось 477 ентов» Арестантского отделения станови-
лись инвалидами; 7,55 % - покойниками. Налицо «гуманное» отношение администрации заведения к своим подопечным.
Прошло 10 лет, и положение практически не изменилось. В 1902 г., например, тюремная администрация того же Арестантского отделения зафиксировала такие нарушения режима содержания, допущенные заключёнными:
За «ослушание и неисполнение требований Начальства и надзирателей, оскорбление чинов тюремной стражи и т. п.» были наказаны 102 человека. За «уклонение от работ и небрежное их исполнение»
- 24. За «тайное приобретение табака и иного рода подобные преступления» - 9. За «брань, сквернословие, драки и т. п.» -13. За «неопрятное содержание камеры» -7, за хранение денег и др. запрещённых вещей - 2, за «другие маловажные проступки» - 9 человек. А вот ни за «Разные незаконные требования», ни за «Разного рода ложные заявления» не наказано ни одного заключённого [9]. Ни один арестант не решился спросить что-то «лишнее», даже, возможно, и полагающееся ему по закону.
Что касается самих надзирателей -проблема подбора кадров на эту должность является чем-то вроде «вечного спутника» российской тюремной системы. Традиционная оценка исследователей, когда-либо затрагивавших этот вопрос, примерно такова:
«Десятилетиями штаты тюрем и изоляторов комплектовались даже по родственному принципу: сотрудники уговаривали родственников подсобить. Но те втягивались и оставались насовсем. И до недавних пор каких-то особых требований при приёме на работу не было. Брали всех подряд» [10].
Традиционной была практика набора надзирателей из бывших военных, главным образом - из отставных рядовых и младших чинов до унтера. По социальному положению это были в основном выходцы из крестьянства и мещане. Образование многие (учитывая крайне низкий
уровень грамотности в частности среди крестьян) получали в армии, со всей армейской спецификой. Поэтому неудивительно, что периодически органы надзора за пенитенциарной системой рассылали на места циркуляры вроде обнаруженного мной в фондах ГАЯО: «Надзиратели, оказавшиеся неспособными или вовсе негодными к службе в одних тюрьмах, вновь принимаются на службу в другие. Начальники мест заключения вообще не всегда действуют с должной осмотрительностью при замещении надзирательских должностей, не считая нужным собирать о лицах, изъявивших желание поступить на эти должности, необходимые справки об их нравственности, предшествовавшей службе или занятиях» [12].
Одного из таких «вовсе негодных к службе» его «успешная» деятельность привела в места не столь отдалённые уже в качестве арестанта. В фондах ГАЯО сохранилось «Дело об арестанте Алексее Зайцеве» [11]. Этот «бывший полицейский служитель г. Петровска» 4 июня 1903 г., исполняя обязанности надзирателя в местной арестантской камере, нанёс находившемуся в камере крестьянину Матвею Захарову тяжкие побои. Крестьянин скончался, а бывшего полицейского на 6 лет отправили в Исправительное арестантское отделение.
Впрочем, некоторые положительные моменты в этой практике всё же были. В 1905-1907 гг. Россию захлестнула первая революционная волна, породившая немало фанатиков-революционеров. В ГАЯО мне довелось работать с делом одного из них [13].
Антон Молодов, военный моряк Севастопольского порта, в 1905 г. принял активное участие в вооружённом мятеже, за что и был осужден военно-морским судом на 15 лет лишения свободы. В Ярославль был этапирован в 1911 г. Заглянув в список правонарушений, допущенных арестантом, [14] я не мог не отметить, что все они датируются первыми двумя годами пребывания арестанта в Ярославском
исправительном отделении. Нарушения, достойные идейного революционера: «пение революционных песен», «отказ дать для просмотра при обыске записку (изорвал её)», и даже «вытащил шпингалет, чтобы наколоть сахару».
Администрация действовала не менее решительно - «в светлый карцер на месяц», «3 суток тёмного карцера» и т. п. меры быстро успокоили горячую голову. С 1912 до освобождения в марте 1917 г. по всеобщей амнистии Молодов вёл себя тихо и спокойно.
К сожалению, примеров административного беззакония гораздо больше. Вот несколько самых ярких. Например, «один арестант с целью самоубийства поджёг себя керосином из подвешенной в камере лампы, и, хотя начавшийся пожар был тотчас же потушен, но арестант этот, получивший тяжкие ожоги, умер на другой день» [15]. Или другой пример [16]: несправедливо наказанный розгами арестант Грибоедов, будучи помещён в карцер, попытался разбить себе голову шайкой для воды, а когда это не удалось и он был переведён в другой карцер, где уже находились 2 арестантов, то умолял их добить его. «Добили» Грибоедова условия содержания в ИАО - он умер спустя год от «ка-тарраивного воспаления лёгких».
Особенно тяжёлым было положение политических заключённых, по отношению к которым творился откровенный беспредел. Вот всего лишь одна зарисовка: на один день без прогулки был оставлен политический арестант Александр Ва-новский за то, что «к месту прогулки шёл медленно и оглядывался на окна одиночного корпуса» [17].
Ещё мне попался очень любопытный документ 1906 г. Находящийся в «Коровниках» военный арестант (практика помещения военных арестантов в общеуголовные тюрьмы ввиду нехватки мест на гауптвахте была распространена) Антон Новицкий писал прошение «Воинскому начальнику г. Ярославлю» (я специально привожу документ, написанный полугра-
мотным рядовым, без каких-либо исправлений):
«Имею честь просить Вашего Высоко Благородию, в том прошу сообщить нам, на каких основаниях мы находимся в исправительной тюрме и до каких пор будем содерживаться, тем более, что мы находимся в одиночном заключении как политические преступники. Вам известно, Ваше Высоко Благородию, что мы содер-живались на городской гаугвахте в общей камере. Мы так рошчитывали, что нас отправляют в исправительную тюрму на время, до мая месяца, так как Окружной суд бывает в мае месяце. Посудите сами, Ваше Высоко Благородию, так как я сижу 5 месяцев до суда и теперь ещё приходится сидеть 5 месяцев в одиночном заключении, посудите сами, Ваше Высоко Благородию, что я несу довольное наказание. /.../ Затем прошу Ваше Высоко Благородие зайти в наше безвыходное положение и сделать какое-нибудь распоряжение отправить нас на городскую гаугвахту /. /» [18].
Есть в фондах архива и свидетельства людей, гораздо более образованных. Например, в начале 1915 г. в «Коровниках» содержался некий Иван Опанасенко, судя по оставленному им дневнику, очень хорошо образованный, интересующийся наукой человек. Поэтому, мне кажется, отрывки его дневника не требуют комментариев.
«25 января. После прогулки Харченко передал из конторы прошение для переписки, т.к. его там замарали. Может, баба яка тряпку положила, они там часто убирают».
«28 января. Освидетельствован прежде комиссией. /.../ Доктор смотрел, по обыкновению, с презрительным удивлением («с презрительным удивлением» вымарано цензором дневника, но замазано плохо - А.К.) /.../ На слова «Господин доктор! Господин доктор!» отвернулся от меня, якобы по делу, в сторону».
«11 февраля. Проснулся в 4 часа и до 5 утра грустил, вернее сказать, досадовал.
В 1-й раз в тюрьме вырвались слёзы, которые удалось подавить только силою рассудка. Знает ли полиция и прокурорский надзор, что это самочувствие моё и слёзы вызваны ими? Знают ли они, какое горе причиняют мне, задерживая письма мои и жены и разъединяя нас духовно? /.../Да! (Курсив мой - А.К.)» [19].
Не спасала положения и Тюремная инспекция. Положение о ней составлено было в лучших традициях бюрократического изуверства - тюремный инспектор мог посещать тюрьмы «во всякое время», заходить в тюрьме куда угодно, но - обнаружив нарушения, он мог лишь сигнализировать о них. Поэтому и занималась инспекция в основном другими заботами. Я выделю только 2 «шедевра», вышедших из-под пера ярославского тюремного инспектора.
Вот, например, циркуляр начальникам мест заключения г. Ярославля от 22 мая 1910 г.: «Не в ущерб качеству, необходимо рядом разумных хозяйственных мер удешевить продовольствие. /. / Поезжайте лично, один, раз-другой на рынок, поторгуйтесь, делайте покупки за наличный расчёт» [20]. Другой «шедевр» был рождён в общероссийском масштабе; ярославский тюремный инспектор лишь разослал копию с общероссийского циркуляра. Как оказалось, в ряде мест заключения «даже сообщения в несколько строк пишутся на листах ин-квадро» [21]. «Ин-квадро» - это немногим крупнее современного А4. Оказалось, что это большая роскошь, поэтому начальники мест заключения должны строго следить за расходом бумаги.
Как раз подходящие занятия для начальника тюрьмы - торговаться на рынке и следить за расходом бумаги формата ин-квадро!
Любое действие рано или поздно рождает противодействие. Работая с материалами ГАЯО, я натолкнулся на очень
любопытный документ. Это свидетельство приближающейся катастрофы и революционного взрыва. Годами копившаяся ненависть арестантов к надзирателям к началу февраля 1917 года вылилась в почти открытое противостояние. В ситуации, отражённой в ниже цитируемом документе, ярко отразилась ненависть общества (в данном случае - тюремного сообщества арестантов) к старому порядку и предвестие грядущей революционной анархии.
События, описываемые в документе, случились 4 февраля 1917 г. И. о. начальника Ярославской губернской тюрьмы, надзиратель с 35-летним стажем Кузьма Никаноров, писал в своём рапорте:
«4 февраля я был дежурным по тюрьме. В 8-м часу вечера пришёл на поверку военных арестантов, содержащихся в камере 6, которые, несмотря на то, что им дали команду «Смирно!», продолжали в моём присутствии смеяться и курить. На моё замечание, что так себя вести заключённым в тюрьме непристойно, они подняли крик и нанесли мне оскорбление словами «Сука Кузька!», произнося по моему адресу ругательства площадной бранью» [22].
В 1902 г., напомню, за попытки приобретения табака арестантов наказывали, а в 1906 военный арестант Новицкий умолял перевести его из тюрьмы на родную гауптвахту.
Спустя всего месяц революция освободила из тюрьмы и военных арестантов из камеры 6, и матроса Молодова, и огромное количество просто уголовников. Теперь это были полноправные граждане, «надежда и опора» новой России. Люди, доведённые до озверения предыдущими годами и десятилетиями отвратительного обращения с ними, научившиеся в тюрьме не жить честно, а лишь люто ненавидеть «остальной мир». Теперь им предстояло строить новый, справедливый порядок.
Примечания
1. Пуд - 16,38 кг.
2. Фунт - 409 гр.
3. Подробнее см.: Гернет М.Н. История царской тюрьмы. Т. 1. М.: Госюрлитиздат. 1960. С. 341343.
4. ГАЯО. Ф. 641. О. 1. С. 2-3.
5. Подробнее см.: Савичев В. Портрет Фемиды былых времён // Городские новости. 1966. № 34 (338). С. 3.
6. ГАЯО. Ф. 337. О. 1. Д. 61.
7. ГАЯО. Там же. ЛЛ. 4, 11, 18, 25, 32, 40, 47, 53, 58, 65, 72, 79.
8. Среднее арифметическое ежемесячных сводок о численности арестантов; подробнее см. там же.
9. ГАЯО. Ф. 337. О. 1. Д. 112. Л. 6.
10. Романов С. Готовьте ваши денежки. Взяточничество в России. М.: Эксмо-пресс. 2002. С. 146.
11. ГАЯО. Ф. 936. О. 1. Д. 130. Л. 44.
12. ГАЯО. Ф. 936. О. 1. Д. 42.
13. ГАЯО. Ф. 338. О. 2. Д. 509.
14. Там же, Л. 9.
15. ГАЯО. Ф. 1276. О. 17. Д. 97. Л. 26.
16. Подробнее м.: ГАЯО. Ф. 338. О. 1. Д. 49.
17. ГАЯО. Ф. 337. О. 1. Л. 97.
18. ГАЯО. Ф. 337. О. 1. Д. 211. ЛЛ. 16-17.
19. ГАЯО. Ф. 338. О. 2А. Д. 86. ЛЛ. 1, 2, 5.
20. ГАЯО. Ф. 936. О. 1. Д. 130. Л. 59.
21. Там же. Л. 44.
22. ГАЯО. Ф. 936. О. 1. Д. 481. Л. 170.
Н.А. Дидковская, Е.А. Кузина
Культурно-антропологический подход к изучению городской среды
И я придумал модель города, - ответил Марко, - из которой вывожу все остальные. Это город сплошь из противоречий, запретов, несуразностей, всяческого вздора. Если он -предел невероятия, то с уменьшением числа не соответствующих норме элементов вероятность существования такого города растет. Поэтому довольно изымать в любом порядке исключения из моей модели, чтобы в конце концов добраться до одного из городов, которые -опять же в виде исключения - существуют. Главное - не перейти определенную границу, дабы не получились чересчур правдоподобные, чтобы быть взаправдашними.
Итало Кальвино. Невидимые города. ского моделирования социокультурных процессов, у Е. Кузиной - из журналистского опыта сотрудничества с изданием «Губернский город», открывшим рубрику «История города». Пути научного руководителя и студентки пересеклись, и выяснилось сходство методологий при значительном разнообразии изучаемых объектов. Но главное, что и предопределило возникновение исследовательского тандема, - общность личностных мотиваций при восприятии городского пространства.
Конечно, предъявляемые нами модели восприятия и осмысления геокультур-ного пространства Петербурга и Ярославля не универсальны. Но мы идем в ногу с Стр. 120
Сегодня любой исследователь, будь то представитель гуманитарных, естественных либо точных наук, находит уместным и даже необходимым предъявить в авторском тексте личный опыт освоения научного поля. Желание это становится и вовсе непреодолимым, а главное оправданным, когда полем является реальное геокультурное пространство родного и символико-художественное пространство известного городов. А потому истории встреч авторов с темой и друг с другом стоит уделить место и внимание.
У Н. Дидковской интерес к культурно-историческим смыслам городской среды возник на основе опытов теоретиче-
