CC BY
5иной, нежели у Пушкина, сюжетной схеме: когда в доме у «души-девицы» все засыпают, она добывает ключи, с помощью которых либо открывает городские ворота, либо впускает ожидавшего на морозе молодца к себе в дом.
Передрог, перезяб добрый молодец, За стеною стоючи белокаменной, Красну девицу дожидаючи.29
Таким образом, вопрос о народнопоэтических связях пушкинской «Стрекотуньи белобоки» (возможны западноевропейские параллели) остается открытым.
С. В. Березкина
ИЗ КОММЕНТАРИЕВ К «ЕВГЕНИЮ ОНЕГИНУ»: АГАФОН
Чу. . . снег хрустит. . . прохожий; дева К нему на цыпочках летит, И голосок ее звучит Нежней свирельного напева: Как ваше имя? Смотрит он И отвечает: Агафон (VI, 101)
Простонародное имя первого прохожего поражает Татьяну, а резкий стилистический слом создает комический эффект.1 Дева, летит, нежней, свирельный — все это поэтизмы, элементы элегического словаря. Не случайно свирель упоминается в черновом варианте 22-й строфы 2-й главы, где речь идет о стихах Ленского: «Его свирели первый стон» (VI, 286; в окончательном тексте вместо свирели — цевница, — см.: VI, 41); оба образа достаточно типичны для поэтов школы Карамзина.2 Особенно значимо в этом ряду слово нежней: понятие нежного играет большую роль не только в поэтической речи, но и в метаязыке карамзинистов.3 Так, нежное слово противостоит слову грубому, жесткому, подлому — эпитеты эти вполне приложимы к имени «Агафон». Если посмотреть на ситуацию со стороны, то выпадает из «контекста» именно Татьяна с ее романтическими чувствами. Но поскольку вся сцена дана с точки зрения героини, в ее стилистическом ключе, «инородным» оказывается имя Агафон.
В «Евгении Онегине» Пушкин использует два основных средства выделения фрагментов текста: примечание к ним и подачу курсивом; вопрос
29 Песни, собранные П. В. Киреевским. М., 1863. Вып. 5. С. 173.
1 См.: Л от м а н Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий. Л., 1980. С. 264; Eugene Onegin: In 4 v. / Transi, from the Russian, with a Commentary, by Vladimir Nabokov. New York, 1964. V. 2. P. 499.
2 Поэтическая фразеология Пушкина. M., 1969. С. 125, 142.
3 Подробный комментарий см.: Л о т м а н Ю. M., У с п е н с к и й Б. А. Споры о языке в начале XIX в. как факт русской культуры // Уч. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 358. Труды по русской и славянской филологии. Тарту, 1975. Т. 24: Литературоведение. С. 224—237.
Татьяны «Как ваше имя?» — довольно редкий случай сочетания обоих приемов: в романе 44 места снабжены примечаниями, 70 раз употреблен курсив, но лишь в 10 случаях данные средства пересекаются. Таким образом, подчеркнута особая значимость эпизода гадания об имени суженого в структуре главы и всего текста. Курсивом в романе отмечаются прежде всего иноязычные слова, варваризмы, цитаты (как подлинные, так и фиктивные), прямая речь персонажей.4 Отметим динамику функций курсива: если в первой главе он отмечает только иноязычную стихию (vale, васисдас, сплин и т. п.), то в дальнейшем картина существенно изменяется. Уже во второй главе курсивом выделены в основном цитаты и прямая речь (например, нечто, туманну даль, полурусского соседа); единственный случай использования курсива в третьей главе — цитата из Данте. В следующих главах оба этих «принципа» взаимодействуют. Однако пятая глава выделяется исключительно последовательным проведением «принципа цитаты (чужой речи)»; в ней курсивом даны: жучку, Там мужички-то все богаты. . кошурка, Как ваше имя? ах!, Мое! — иноязычные же вкрапления графически не выделены («Reveillez vous, belle endormie»; «belle Nina»; «belle Tatiana»). Г. A. Гуковский тонко охарактеризовал атмосферу первой, «этнографической», части 5-й главы: «И так плотно фольклорная стихия пронизывает весь текст этого места романа, что когда в него включаются перефразированные стихи подлинной народной песни ,,Там мужички-то все богаты", — эти стихи не выделяются из общего окружающего их стилистического фона».5 Стихи народной песни — добавим — даны курсивом; думается, замечание исследователя много дает для понимания поэтической функции курсива у Пушкина (ср. широкое использование этого графического приема у H. М. Карамзина, В. А. Жуковского). Курсивом в 5-й главе отмечены не инородные вкрапления в текст, но элементы «стилистического фона», доминирующей стилевой линии. Поэтому курсив не только и не столько выделяет слово или выражение из окружающего контекста, сколько напоминает, — актуальной оказывается его соотносительная функция: важна корреляция графически отмеченных мест рассматриваемой главы. 1-я и 5-я главы отличаются постоянством стилистической доминанты, но их доминанты прямо противоположны: соответственно западноевропейская и русская речевые стихии.
Следовательно, вопрос Татьяны выделен не только потому, что это прямая речь, но и потому, что это обрядовая формула (авторское примечание № 30: «Таким образом узнают имя будущего жениха»), участвующая в формировании атмосферы «простонародности». Правда, в самой реплике есть иноязычный, инокультурный штрих, наглядно выражающий противоречие между «русская душою» и «по-русски плохо знала»: европейская вежливая форма «ваш», которая ярко характеризует речь и само переживание Татьяны, в романе соотнесена с чередованием ты и вы в письме Татьяны и прямо противопоставлена обращению к молодцу в «Песне девушек»: «Не ходи подслушивать. . . Не ходи подсматривать. . .».6
4 См. об этом: Гинзбург Л. Я. Об одном пушкинском курсиве // Гинзбург Л. Я. О старом и новом: Статьи и очерки. Л., 1982. С. 153—156.
5 Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., 1957. С. 214.
6 Ср. ту же ситуацию гадания в последнем стихотворении цикла А. А. Фета «Гадания»: «И вопрос раздастся звонкой: „Как тебя зовут?44» (Ф ет А. А. Стихотворения. Л., 1956. С. 83).
«Смотрит он|И отвечает. . .» — глагол «смотрит» обозначает маленькую немую сцену, недоумение прохожего, вызванное и обликом спрашивающей, и этим «ваш». Граница стиха усиливает присоединительное значение союза «и». Слово «Агафон» — и как простонародное имя, и как прямая речь — вполне могло бы быть графически выделено, но само отсутствие курсива оказывается весьма выразительным: тем самым подчеркнута неоднородность вопроса и ответа, неожиданность и даже неуместность последнего.
Если персонажи — Татьяна и Агафон — резко противопоставлены друг другу, то их имена, напротив, обнаруживают известную общность, на которую указал сам автор: называя героиню «низким» именем, которое было популярно прежде всего среди купечества и крестьянства,7 Пушкин дает следующее примечание (№ 13): «Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами» (VI, 192). Тот факт, что имя «Агафон» дважды фигурирует в романе, очевидно, не случаен; он говорит о значимости этого имени.
«В художественном произведении нет неговорящих имен (...) Все имена говорят».8 Как же, на каком языке «говорит» имя «Агафон»?
В высшей степени примечательна сама позиция рассматриваемого имени в тексте: оно употреблено в конце заключительного двустишия
9-й строфы. «Онегинская кода в огромном большинстве случаев может считаться заключительной pointe, особым видом неожиданной и остроумной концовки. Приемом внезапного и меткого оборота, смелого образа, острого изречения или внезапной шутки она отмечает конец данного рит-мико-смыслового периода (...) Смысл отдельного фрагмента как бы накопляет к концу строфы свою весомость и часто отливается здесь в блестящие словесные драгоценности афористического или живописного характера».9 В романе только пять раз строфа оканчивается именем собственным; кроме рассматриваемого случая — «Грандисон» (3-я глава,
10-я строфа), «Москва» (4-я глава, 17-я строфа), «Tatiana» (5-я глава, 27-я строфа), «Морали» («Отрывки из Путешествия Онегина»). «Агафон» в отличие от перечисленных слов выделен также грамматически и интонационно: это однословная ответная реплика. Если обычно пуантом онегинской строфы является все конечное четверостишие или его второй стих, то в данном примере — это одно слово. Образ случайного персонажа исчерпывается именем (отметим, что оно употреблено рефлек-тивно), на которое падает вся смысловая нагрузка: Агафон — это персонифицированный прием обманутого ожидания, это олицетворенный образ имени.1"
7 Никонов В. А. Имя и общество. М., 1974. С. 53, 234—235.
8 Тынянов Ю. Н. Поэтика. Теория литературы. Кино. М., 1977. С. 269.
9 Гроссман Л. П. Онегинская строфа // Пушкин / Ред. Н. К. Пиксанова. М., 1924. Сб. 1. С. 122, 125. См. также: Винокур Г. О. Слово и стих в «Евгении Онегине» // Пушкин: Сб. ст. / Под ред. проф. А. М. Еголина. М., 1941. С. 205—213; Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М., 1941. С. 380; ТомашевскийБ. В. Стих и язык: Филол. очерки. М.; Л., 1959. С. 310.
10 Ср. с образом мужа Татьяны, которого исследователь назвал «персонифицированным сюжетным обстоятельством» (Л отманЮ. М. Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин»: Спецкурс. Тарту, 1975. С. 78). Важно отсутствие имени у этого персонажа, точнее это имя дано в романе отрицательно: мужа героини зовут не Агафоном.
Наличие пуанта — черта, сближающая финал онегинской строфы с жанром эпиграммы. Л. П. Гроссман писал, что двустишие часто приобретает «вид эпиграмматической характеристики», и в качестве яркого примера приводил рассматриваемую нами 9-ю строфу 5-й главы.11 Интересно, что само слово «эпиграмма» неоднократно встречается в конце строф романа — как в значении «жанр сатирической поэзии», так и в значении «колкое, остроумное замечание, насмешка, острота».12 Лаконизм и комический эффект объединяют анализируемый фрагмент с эпиграммой. Связь «Агафона» с эпиграмматическим стилем представляется не случайной: в эпиграммах русские поэты XVIII — начала XIX в. часто употребляли в сатирических целях простонародные «сладкозвучнейшие греческие имена»: Карп, Кузьма, Макар, Мирон, Панфил, Пахом, Федул, Филат, Фирс, Фока, Фрол и др.13, наряду с греческими книжными, высокими именами (Арист, Леандр и др.). Интересна — как параллель «Агафону» — эпиграмма Пушкина «Из антологии» на А. Н. Муравьева (1827); вот ее вторая половина:
Кто ж вступился за Пифона, Кто разбил твой истукан? Ты, соперник Аполлона, Бельведерский Митрофан.
(III. 51)
Простонародное имя «Митрофан», получившее благодаря Фонвизину нарицательный смысл, является остроумным пуантом эпиграммы, причем его греческий колорит лишь усиливает контраст с «Пифоном» и «Аполлоном».14
Кроме литературного пушкинское примечание об именах имеет и собственно лингвистический смысл: противопоставление своего и чужого в языке относительно и неоднозначно. Так, «сладкозвучнейшие греческие имена» противопоставляются как свои именам западноевропейским, подлинно чужим; ср. следующее (№ 14) примечание: «Грандисон и Ловлас, герои двух славных романов» (VI, 192).15 Тем самым актуализируется фонетический облик перечисленных автором имен, соответствующий восточной (византийской) традиции и противопоставленный западной в передаче греческих слов, содержащих звук, обозначавшийся
11 Гроссман Л. П. Онегинская строфа. С. 123.
12 Словарь языка Пушкина. М., 1961. Т. 4. С. 1007.
13 См.: Русская эпиграмма второй половины 17—начала 20 в. Л., 1975 Ср. далее в 5-й главе типичное для эпиграммы имя одного из сатирически нарисо ванных гостей: «Панфил Харликов».
14 К имени «Агафон» вполне применима характеристика (вторая ее часть), которую дал поэт слову «vulgar» в 8-й главе: «. . .вряд ли быть ему в чести. // Оно б годилось в эпиграмме. . .». Заметим, что А. А. Потебня, говоря о сцене гадания Татьяны, называет имя прохожего «вульгарным» (Потебня А. А. Из записок по теории словесности. Харьков, 1905. С. 469).
15 Когда Ларина-мать переименовывала своих крепостных — Прасковью в Полину, Акулину в Селину, — она заменяла греческое (низкое) имя именем французским (высоким, книжным). О приеме переименования у Пушкина см.: Б л а г о й Д. Д. Социология творчества Пушкина: Этюды. 2-е изд., доп. М., 1931. С. 161 —163; БочаровС. Г. Стилистический мир романа: («Евгений Онегин») // БочаровС. Г. Поэтика Пушкина: Очерки. М., 1974. С. 40 и след.; М а г а з аник Э. Б. Ономапоэтика, или «Говорящие имена» в литературе. Ташкент, 1978. С. 68—74.
«тэтой»: в первой традиции ему соответствует «ф», во второй — «т».16 В подтексте примечания — намек на пары Агафон—Агатон, Федора— Теодора, Фекла—Текла.17 Пушкин неоднократно использовал оппозицию западной и восточной редакций: антология (антологический) — анфоло-гия (анфологический), теолог (теологический) —феолог (феологиче-ский), театр—феатр, эстетика—эсфетика и др.18 Выбор той или иной формы мог быть стилистически оцелен; современная исследовательница, анализируя пушкинские антологические эпиграммы, замечает: «Избирая античный размер, Пушкин тем самым отказывался от европейского (французского) посредничества в рецепции античного образца. Он подчеркнул это и в названии своих стихотворений ,,Анфологические эпиграммы", изменив на греческий лад привычную латинизированную форму».19 В черновых заметках «Возражение на статью „Атенея"» (1830) писатель, сохранив в заглавии общепринятую форму названия журнала, в тексте называет его «Афенеем», очевидно с оттенком иронии (XI, 70).
Особый интерес представляет «Агафон» («Агатон»). Это имя древнегреческого драматурга (V в. до н.э.),20 ставшего героем знаменитого романа воспитания «История Агатона» К. М. Виланда (1766—1767 гг., в России переведен в 1783—1784 гг.). Р. Ю. Данилевский в работе «Виланд в русской литературе», высказав предположение о том, что Пушкин читал Виланда во французском переводе, также замечает: «Свидетельство знакомства Пушкина с романом „Агатон44 и критического отношения к этому произведению можно увидеть в том, что „сладко-звучнейшее44 имя Агатона появляется в юмористической ситуации в строфе IX пятой главы и в примечании к строфе XXIV второй главы „Евгения Онегина44».21 «История Агатона» было самым популярным произведением Виланда в России; внимательный и благодарный его читатель — В. А. Жуковский.22 Агатон — персонаж «Афинской жизни»
16 Оппозиция двух традиций активно обсуждалась в трудах русских лингвистов XVIII в.; предпочтение отдавалось западной, которая соотносилась с нормами светского языка, однако в сфере собственных имен узаконивалась другая, см.: Ломоносов М. В. Поли. собр. соч. М.; Л., 1952. Т. 7. С. 612; Успенский Б. А. Первая русская грамматика на родном языке. М., 1975. С. 60—61, 115—118, 197— 198. Эта проблема была связана с орфографией — выбором одной из двух букв: ферта или фиты; обзор разных точек зрения см.: Грот Я. К. Филологические разыскания. — СПб., 1876. Т. 2. С. 135—141.
17 Имя же «Филат», по мнению одних ученых, представляет собой народную форму имени «Феофилакт» (Петровский Н. А. Словарь русских личных имен. М., 1966. С. 222); по мнению других, — гиперкорректную форму имени «Пилат» (Ф а с м е р М. Этимологический словарь русского языка / Пер. с нем. и доп. О. Н. Трубачева. М., 1973. Т. 4. С. 193). В этом слове писался ферт, в остальных трех — фита.
18 Словарь языка Пушкина. М., 1956. Т. I. С. 42; 1961. Т. 4. С. 487—488, 498, 1011. В некоторых случаях писатель предпочитал одну традицию: так, у него только афей, афеизм (т. I, с. 54).
19Мальчукова Т. Г. Память поэзии: (О сравнительно-типологическом изучении классической лирики). Петрозаводск, 1985. С. 10—И.
20 См. о нем: Аристотель. Об искусстве поэзии / Пер. с древнегреч. В. Г. Аппельрота. М., 1957. С. 68, 99, 100.
21 Данилевский Р. Ю. Виланд в русской литературе // От классицизма к романтизму. Л., 1970. С. 363. (Исследователь не учитывает важной разницы двух форм имени). В «Послании к Юдину» поэт назвал Вольтера и Виланда любимыми писателями.
22 См.: Реморова Н. Б. Роман «Агатон» в осмыслении В. А. Жуковского // Библиотека В. А. Жуковского в Томске. Томск, 1984. Ч. 2. С. 359—392.
Н. М. Карамзина; в «Цветах на гроб моего Агатона» и «Письмах русского путешественника» это — дружеское прозвище литератора А. А. Петрова. Упоминается Агатон и в знаменитом послании К. Н. Батюшкова «Мои пенаты», когда автор говорит о творчестве Карамзина.
То мудрого Платона Описывает нам И ужин Агатона И наслажденья храм. . .23.
Таким образом, имя «Агатон» имело большую литературную традицию — рассматриваемое примечание об именах не только контрастирует со следующим примечанием о Грандисоне и Ловласе, но и в чем-то перекликается с ним. Жадная читательница романов, Татьяна, скорее, ожидала услышать имя, подобное «Агатону», но никак не «Агафон». И почти пушкинской цитатой выглядит игра формами имени и даже вся ситуация в стихотворении А. А. Блока «Над озером» (из цикла 1907 г. «Вольные мысли»). #
О, нежная! О, тонкая! — И быстро Ей мысленно приискиваю имя: Будь Аделиной! Будь Марией! Теклой Да, Теклой!
Кричу: «Эй, Фекла, Фекла!».24
Связано ли с какой-то традицией простонародное имя «Агафон»? Имеет ли оно свой экспрессивно-семантический ореол? 25
Пушкин не сразу дал это имя эпизодическому персонажу: в черновиках вначале было «ей Мирон», «Харитон», а в беловой рукописи приписано «Парамон» (VI, 385, 603). В высшей степени показателен тот факт, что в первоначальном варианте рассмотренного примечания № 13 также не было имени «Агафон»: «Федора, Фекла, Агафоклея, Февронья (обрусевшая Хавронья)» (VI, 534). Примечания ко 2-й главе (как и к последующим главам, кроме 7-й) появились только в первом полном издании романа: задуманы были в 1830 г. и написаны в промежутке между 1830 и самым началом 1833 г.26 Таким образом, имя «Агафон» было первоначально найдено автором для сцены гаданий, а уже затем — не без колебаний — введено в примечание, которое для читателя, наоборот, подготавливает встречу Татьяны с Агафоном. Поэт отказался от двух имен («Агафоклея» и «Февронья») и ввел вместо них два других — «Агафон» и «Филат». В результате примечание приобрело более общий характер: оно стало относиться не только в одним женским именам, что мотивировалось объектом комментирования — именем героини, но ко всем личным именам и, таким образом, не только к 24-й строфе
23 Б а т ю ш к о в К. Н. Опыты в стихах и прозе. М., 1977. С. 266. См. также «Странствователь и домосед» (С. 311).
24 Б л о к А. А. Собр. соч. В 8 т. М.; Л., 1960. Т. 2. С. 300, 301.
25 Ср.: Л о т м а н Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий. С. 264—265.
26 История создания примечаний к роману обстоятельно исследована в статье: Тромбах С. М. Примечания Пушкина к «Евгению Онегину» // Изв. АН СССР. Сер. лит и яз. 1974. Т. 33, № 3. С. 222—233.
2-й главы, но ко всему «стилистическому миру» (С. Г. Бочаров) романа в стихах. Кроме того, отвергнутые имена чересчур экзотичны. Пушкин оставил имена внешне менее эффектные, но по-своему весьма выразительные, имена со сформировавшимися экспрессивно-семантическими ореолами, или национальными образами. Образы эти, полнее всего запечатленные в народной фразеологии, фольклорных текстах, словесных формулах народных обрядов, актуализируются в фольклорной атмосфере начала 5-й главы. Так, «Филатка», «Филя», «Филька» — прозвища лентяя, простака, дуралея, шута (отсюда — простофиля).27 «Федора» имеет похожий круг ассоциаций: ленивица, ветреница, дура.28 «Фекла» в народной речи — разиня.29 Кроме того, это имя используется в литературе как типичное простонародное — в известном стихотворении И. М. Долгорукова «Авось», например (речь идет о темах поэзии):
Измену Лизы, верность Нины И Феклу кто-то впрятал в стих.30
В отличие от «Нины» и «Лизы», имя «Фекла» употреблено рефлек-тивно: само его появление в поэтической речи — событие не меньшее, чем измена или верность в сюжете стихотворения.
Замечательный знаток народной речи и фольклора В. И. Чернышев в ряду имен, которые «стали даже бранными, пренебрежительными названиями неуклюжих, недалеких, нерасторопных людей», называет первым «Агафона».31 Образ этого имени — простак, глупец: «Наш Агафон доволен и на том»; «Агафон, надень балахон да иди вон!».32 Кроме того, — и это особенно важно — данное имя приобретает и в фольклоре отчетливо пародийный характер: так зовут героя знаменитой былины-пародии «Агафонушка» из сборника Кирши Данилова.
А на ту-та на драку — великий бой Выбежал сильной-могуч богатырь, Молодой Агафонушка Никитин сын. А и шуба-та на нем была
свиных хвостов, Болестью опушена, комухой
подложена, Чирьи да вереды — то пуговки, Сливныя коросты — то петельки.33
27 Д а л ь В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1980. Т. 4. С. 534—535; Кондратьева Т. Н. Метаморфозы собственного имени: Опыт словаря. Казань, 1983. С. 101 — 102.
28 Кондратьева Т. Н. Метаморфозы собственного имени. С. 100.
29 Там же. С. 101.
30 Поэты-сатирики конца XVIII—начала XIX в. Л., 1959. С. 403. Ср. характерный пассаж в «Невском зрителе» за февраль 1821 г.: «Взгляните по крайней мере на Фекл, Татьян, переименованных в Дориды, Аглаи, Темиры, в Хариты, в Венеры» (цит. по: Е ф и м о в А. И. Стилистика художественной речи. М., 1957. С. 303—304). В «Домике в Коломне» Феклой зовут стряпуху.
31 Ч е р н ы ш е в В. И. Избр. труды. М., 1970. Т. 1. С. 328.
32 Словарь русских народных говоров. М.; Л., 1965. Вып. 1. С. 201; Кондратьева Т. Н. Метаморфозы собственного имени. С. 18—19.
33 Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. 2-е изд., доп. М., 1977. С. 141. Обзор литературы об «Агафонушке» см.: Федорова В. П. Народные небылицы // Проблемы изучения русского устного народ-
В сказке-небылице из сборника А. Н. Афанасьева действуют шесть глупых братьев — «все Агафоны»: они лежат в борозде, когда другие жнут; они сеют гречиху на печи и т. п.34 Другая сказка из трго же собрания начинается с присказки о двух братьях — Агафоне и Антоне: «Жили-были два крестьянина: один — Антон, другой — Агафон. „Послушай, брат! — говорит Антон. — Бедовая туча к нам несется44, — а сам как лист трясется. „Ну что ж за беда!44 — „Да ведь град пойдет, весь хлеб побьет!44 — „Какой град! Дождь будет!44 — „Ан град!44 — „Ан дождь!44 — „Не хочу говорить с дураком!44 — сказал Антон да хвать соседа кулаком. Ни град, ни дождь нейдет, а у них из носов да ушей кровь льет».35 Пушкин, очевидно, знал этот комический, пародийный оттенок имени «Агафон»: так, к 1825 г. (т. е. ко времени, непосредственно предшествовавшему работе над 5-й главой) относятся его выписки пословиц и поговорок из разных сборников, в том числе и из Кирши Данилова.36 Конечно, говорить о сходстве одноименных образов фольклора и романа в стихах не приходится: так же, как «Агафон»—«Агатон» скрыто противопоставлены именно на уровне стиля, так и «Агафон»—«Агафонушка» сближаются стилистически. У этих имен персонажей одинаковая — пародийная, травестийная — окраска: пародийный богатырь — пародийный жених; отсюда весь обряд гадания приобретает пародийный характер (Татьяна узнает, как не будут звать ее супруга).37
Сцену встречи Татьяны с Агафоном автор снабдил процитированным выше примечанием № 30; в следующем же примечании, полемически заостренном против критика-пуриста М. А. Дмитриева, Пушкин, чтобы оправдать употребление слов «молвь» и «топ», ссылается на «Сказку о Бове Королевиче» и на «Древние российские стихотворения». В сово-
ного творчества. М., 1975. Вып. 1. С. 90—95. Основные точки зрения таковы: 1) это пародия на былину о Соловье Будимировиче (П. В. Шейн); 2) это пародия на жанр былины вообще (А. А. Морозов); 3) это сатира на саму действительность (П. Н. Берков). Отметим также элементы пародирования былин о Добрыне: во-первых, на это указывает отчество «Никитич»; во-вторых, в словах «А и тяжкия палицы — шемшуры. . .» можно увидеть травестированный мотив боя при помощи шапки земли греческой, где сибирский диалектизм «шемшура» (женская шапочка) пародирует наименование загадочного чужеземного предмета. Наконец, в-третьих, греческое имя «Агафон» и русское «Добрыня» имеют одинаковую внутреннюю форму: «добро» (см.: Петровский H.A. Словарь русских личных имен. С. 39).
34 Народные русские сказки А. Н. Афанасьева. В 3 т. М., 1985. Т. 3. С. 152 (№ 424). Ср. также в недавно записанной И. В. Зыряновым песне высмеивание дьякона Агафошки: Скоморошины. Пермь, 1983. С. 135—139.
35 Народные русские сказки А. Н. Афанасьева. Т. 2. С. 79—80. (№ 203). Авторы комментариев Л. Г. Бараг и Н. В. Новиков отмечают: «Присказка об Антоне и Агафоне имеет литературный источник — басню А. Е. Измайлова „Два крестьянина и облако4'» (с. 402). Сама же эта басня является вольным переложением басни Ж.-П. Флориана (см.: Классическая басня. М., 1981. С. 364 (примеч. М. Л. Гаспа-рова)). Измайлов придал сюжету русский колорит и потому использовал народную семантику имени «Агафон» — не случайно этот, текст пришел в фольклор.
36 П у ш к и н А. С. Поли. собр. соч. В 10 т. М., 1958. Т. 7. С. 527—528.
37 В связи с пародийностью имени отметим также пародию А. А. Дельвига на Н. Ф. Кошанского «На смерть кучера Агафона» (Русская стихотворная пародия: (XVIII—начало XX в.). 2-е изд. Л., 1960. С. 199), написанную в период между 1814 и 1817 гг. А. А. Морозов в комментариях пишет: «В числе служителей Лицея в 1812 г. значился кучер Агафон Ефимов, отставной солдат. Агафон был одним из персонажей, которого «паясил» (передразнивал) лицеист М. Л. Яковлев» (с. 706).
купности с рассмотренным нами примечанием № 13 (а все эти примечания были созданы приблизительно в одно время) авторские пояснения образуют единый «текст» об имени «Агафон»: № 13 — этимологическая, стилистическая и социальная характеристика имени, № 30 — сюжетная мотивировка ввода имени, № 31 — намек на цитатный характер имени (указание на источник, откуда оно взято). Возможно, этот «текст» был задуман не сразу, не во время работы над самой 5-й главой, но позднее, когда создавались примечания. В. В. Виноградов полагал, что предисловие («От издателя») к «Повестям Белкина», в котором создан образ Ивана Петровича Белкина, было написано после самих повестей, но «он (этот образ, — Я. Г.) должен был облечь стиль повестей новыми смысловыми оттенками. . ,».38 Точно так же и созданный в пояснениях к роману образ имени бросал новый свет на само это имя. В последнее время убедительно доказана художественная (а не только вспомогательная, техническая) функция пушкинских примечаний,39 которые «не столько объясняют, сколько соотносятся с текстом, не сужают смысл, а расширяют его».40 Добавим: в «диалогические отношения» могут вступать не только фрагмент текста и примечание к нему, но и фрагмент, и несобственное примечание, а также отдельные примечания друг с другом.
Само понятие пародии получает в романе очень широкое и своеобразное истолкование: если «Агафон» — пародийное имя жениха, соотносимое для Татьяны с именем Онегина, то в 7-й главе сам герой в ее глазах оказывается пародией («Уж не пародия ли он?»), подобием литературной маски.41 Смысл же примечания о греческих именах в том, что они снижаются, т. е. пародируются в русском языке (русской действительности). И гадание Татьяны об имени суженого, заканчиваясь ничем, входит в ряд «непроисходящих, или несовершенных, событий» (Ю. М. Лотман), но это справедливо лишь в плане сюжета. Словесное же изображение этого не-события («игра стилями», по В. В. Виноградову) оказывается ярким и запоминающимся событием в речевом плане, поскольку происходит переход из одной «стилистической реальности» в другую.
#. И. Гин
К ДАТИРОВКЕ РАННИХ КРИТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ ПУШКИНА
В рабочей тетради Пушкина № 834 (ее еще называют «Первой масонской») на одном листе (2 и 2 об.) записаны два наброска критиче-
38 Виноградов В. В. Стиль Пушкина. С. 538.
39 Ч у м а к о в Ю. Н. Состав художественного текста «Евгения Онегина» // Пушкин и его современники. Псков, 1970. С. 20—33; Лотман Ю. М. К структуре диалогического текста в поэмах Пушкина: (Проблема авторских примечаний к тексту) //Там же. С. 101 — 110.
40 Ч у м а к о в Ю. Н. Состав художественного текста «Евгения Онегина». С. 29.
41 См. об этом: Бочаров С. Г. Стилистический мир романа: («Евгений Онегин»). С. 81.
