CC BY
1купности с рассмотренным нами примечанием № 13 (а все эти примечания были созданы приблизительно в одно время) авторские пояснения образуют единый «текст» об имени «Агафон»: № 13 — этимологическая, стилистическая и социальная характеристика имени, № 30 — сюжетная мотивировка ввода имени, № 31 — намек на цитатный характер имени (указание на источник, откуда оно взято). Возможно, этот «текст» был задуман не сразу, не во время работы над самой 5-й главой, но позднее, когда создавались примечания. В. В. Виноградов полагал, что предисловие («От издателя») к «Повестям Белкина», в котором создан образ Ивана Петровича Белкина, было написано после самих повестей, но «он (этот образ, — Я. Г.) должен был облечь стиль повестей новыми смысловыми оттенками. . ,».38 Точно так же и созданный в пояснениях к роману образ имени бросал новый свет на само это имя. В последнее время убедительно доказана художественная (а не только вспомогательная, техническая) функция пушкинских примечаний,39 которые «не столько объясняют, сколько соотносятся с текстом, не сужают смысл, а расширяют его».40 Добавим: в «диалогические отношения» могут вступать не только фрагмент текста и примечание к нему, но и фрагмент, и несобственное примечание, а также отдельные примечания друг с другом.
Само понятие пародии получает в романе очень широкое и своеобразное истолкование: если «Агафон» — пародийное имя жениха, соотносимое для Татьяны с именем Онегина, то в 7-й главе сам герой в ее глазах оказывается пародией («Уж не пародия ли он?»), подобием литературной маски.41 Смысл же примечания о греческих именах в том, что они снижаются, т. е. пародируются в русском языке (русской действительности). И гадание Татьяны об имени суженого, заканчиваясь ничем, входит в ряд «непроисходящих, или несовершенных, событий» (Ю. М. Лотман), но это справедливо лишь в плане сюжета. Словесное же изображение этого не-события («игра стилями», по В. В. Виноградову) оказывается ярким и запоминающимся событием в речевом плане, поскольку происходит переход из одной «стилистической реальности» в другую.
Я. И. Гин
К ДАТИРОВКЕ РАННИХ КРИТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ ПУШКИНА
В рабочей тетради Пушкина № 834 (ее еще называют «Первой масонской») на одном листе (2 и 2 об.) записаны два наброска критиче-
38 Виноградов В. В. Стиль Пушкина. С. 538.
39 Ч у м а к о в Ю. Н. Состав художественного текста «Евгения Онегина» // Пушкин и его современники. Псков, 1970. С. 20—33; Лотман Ю. М. К структуре диалогического текста в поэмах Пушкина: (Проблема авторских примечаний к тексту) //Там же. С. 101 — 110.
40 Ч у м а к о в Ю. Н. Состав художественного текста «Евгения Онегина». С. 29.
41 См. об этом: Бочаров С. Г. Стилистический мир романа: («Евгений Онегин»). С. 81.
ских статей: 1) набросок незаконченной, вернее только начатой, статьи «О причинах, замедливших ход нашей словесности» (название редакторское) и 2) заметка «Жалуются на равнодушие русских женщин к нашей поэзии. . .». Палеографические данные четко свидетельствуют, что тексты эти писались в два приема в одни и те же дни. В сочинениях Пушкина первый набросок печатается самостоятельно, второй (о женщинах) помещается в составе статьи «Отрывки из писем, мысли и замечания», опубликованной в «Северных цветах» на 1828 г.
Соответственно в томах критики эти два текста разделены. Один (о причинах) стоит на четвертом месте по порядку, т. е. относится к самым первым попыткам Пушкина обратиться к жанру критической статьи. В комментариях Б. В. Томашевского указывается, что это «черновой набросок среди бумаг 1824 г.».1 К 1824 г. относит этот текст и московский десятитомник (комментарий Ю. Г. Оксмана).2 Второй текст (о женщинах), как и все «Отрывки из писем, мысли и замечания», датируется августом—сентябрем 1827 г., т.е. временем, когда «Северные цветы» на 1828 г. готовились к сдаче в цензуру.
В тетради некоторое количество дат поставлено Пушкиным. Первая дата — 27 мая 1822 г.—день, когда он получил от бывшего казначея масонской ложи «Овидий» Алексеева тетрадь для работы (эта дата стоит на передней крышке переплета), а на л. 4 уже видим дату 9 мая 1823 г. — в этот день был начат «Евгений Онегин». Особенностью тетради № 834 является то, что все записи в ней велись по порядку, за редкими исключениями, когда хронология сбивалась на один или два дня (да и то это относится к концу тетради — всего в ней 51 лист).
Между л. 2 (с набросками) и 4 (начало «Евгения Онегина») много листов вырвано, т. е. работа в тетради велась, но листы эти не сохранились и были, по-видимому, уничтожены Пушкиным, когда он чистил свой архив после декабрьского восстания. Повторю, для нас важно то, что названные наброски размещены между двумя датами: 27 мая 1822 г. и 9 мая 1823 г. Почему же Томашевский и другие уверенно датируют набросок о причинах, замедливших развитие литературы, 1824 г.? Ответ находим в том же комментарии. Здесь читаем: «Заметка вызвана статьей А. Бестужева „Взгляд на русскую словесность в течение 1823 года", напечатанной в „Полярной звезде" на 1824 год». На эту же статью ссылается и Оксман в десятитомнике 1976 г.
Действительно, в этом обзоре Бестужева имеются слова, прямо совпадающие с начальной фразой Пушкина. После короткого вступления, рисующего общественную апатию послевоенного периода, Бестужев пишет о равнодушии общества к родному языку и заканчивает это вступление словами: «О прочих причинах, замедливших ход словесности, мы скажем в свое время».3 Дальше он к этой теме не возвращается, и слова «в свое время» подразумевают следующий обзор, напечатанный уже в третьей книжке альманаха «Полярная звезда», вышедшей в 1825 г.
Итак, во втором обзоре тема обозначена, но не раскрыта.
Иное дело первый обзор Бестужева в «Полярной звезде» на 1823 г. Статья называется «Взгляд на старую и новую словесность в России» и представляет собой беглый очерк истории русской литературы с мо-
1 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. В 10 т. 4-е изд. Л., 1978. Т. 7. С. 457.
2 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. В 10 т. М., 1976. Т. 6. С. 452.
3 Полярная звезда <...) на 1824 год / Изд. А. Бестужевым и К. Рылеевым. СПб., <1823). С. 3.
мента ее возникновения до современности. В самом начале обзора Бестужев пишет: «Нынешнее состояние (. . .) увидим мы впоследствии; теперь мысленно пробежим политические препоны, замедлявшие ход просвещения и успехи словесности в России».4 Основной пафос статьи и обращен на «препоны, замедлявшие (...) успехи словесности». Бестужев пишет «препоны», Пушкин — «причины». Дальше Бестужев дает краткий обзор исторических событий, начиная с крещения Руси. Историческая хроника переходит в литературную — сперва идет краткий обзор древней литературы, потом более обстоятельный обзор литературы от Феофана и Кантемира до Озерова, и, наконец, основное внимание уделено «характеристике особ, прославившихся или появившихся в течение последнего пятнадцатилетия».5 Заканчивает Бестужев этот обзор так: «В сей картине, мною начертанной, читатели увидят, в каком бедном отношении находится число оригинальных писателей к числу пишущих, а число дельных произведений к количеству оных. Рассмотрим тому причины». Вот и появляется вместо «препон» искомое нами и отмеченное Пушкиным слово «причины». Каковы же, по Бестужеву, эти «причины»? Тут он называет и «необъятность империи», которая, «препятствуя сосредоточиванию мнений, замедляет образование вкуса публики», и недостаток учебных заведений, и «недостаток хороших учителей», и малое число журналов, и «феодальную умонаклонность многих дворян», и то, что в России еще «нет европейского класса ученых».
Заканчивается же это перечисление «препон» или «причин», замедляющих ход развития словесности, следующим пассажем: «Наконец, главнейшая причина есть изгнание родного языка из обществ и равнодушие прекрасного пола ко всему, на оном писанному! Чего нельзя совершить, дабы заслужить благосклонный взор красавицы? В какое прозаическое сердце не вдохнет он Поэзии? Одна улыбка женщины милой и просвещенной награждает все труды и жертвы! У нас почти не существует сего очарования, и вам, прелестные мои соотечественницы, жалуются Музы на вас самих!».6
Я не буду высказывать соображения, что вызвало у Пушкина желание полемизировать с Бестужевым и почему Бестужев, уже сформулировавший свое понимание «причин» или «препон», замедливших ход словесности в России, снова собирался вернуться к этому вопросу уже в последнем обзоре в «Полярной звезде» на 1825 г. Цель моей заметки одна — определить, с какой статьей и когда собирался полемизировать Пушкин. Можно считать бесспорным, что заметка «Жалуются на равнодушие русских женщин к нашей поэзии, полагая тому причиной незнание отечественного языка» вызвана тем отрывком из обзора Бестужева, который я приводила, т. е. является прямым откликом на заявленный Бестужевым тезис.
Положение в тетради и палеографические данные свидетельствуют, что обе статьи Пушкина писались одновременно — уже это позволяет утверждать, что статья «О причинах.. .» тоже является ответом на «Полярную звезду» 1823 г. Проверим, сочетается ли это с содержанием статьи Пушкина.
Статья Бестужева призвана показать, что, несмотря на «препоны», литература у нас есть. Основная мысль Пушкина: «У нас еще нет ни сло-
4 Полярная звезда <. . .> на 1823 год / Изд. А. Бестужевым и К. Рылеевым. СПб., <1822). С. 3.
5 Там же. С. 20.
6 Там же. С. 41—43.
10 Временник, в. 25 145
весности, ни книг.. .». Эта мысль потом пройдет через несколько статей Пушкина, написанных позднее.
В первых фразах статьи Пушкина об оппоненте сказано неопределенно: «Причинами, замедлившими ход нашей словесности, обыкновенно почитаются. . .». Дальше неопределенное «обыкновенно почитаются» персонифицируется, хотя прямо имени оппонента Пушкин не называет.
Приведу заключительную часть пушкинского наброска. «Согласен, что некоторые оды Держ(авина), несмотря на неровность слога и неправильность языка, исполнены порывами истинного гения, что в Душеньке Богдановича встречаются стихи и целые страницы, достойные Лафон-тена, что Крылов превзошел всех нам известных баснописцев, исключая, мож(ет) б<ыть>, сего же самого Лафонтена, что Батюшков, счастливый) сподвижник Ломоносова, сделал для русского языка то же самое, что Петрарка для италианского; что Жуковского перевели бы все языки, если б он сам менее переводил» (XI, 21). На этих словах статья обрывается. Перечислив оценки и мнения, с которыми он согласен, Пушкин, по-видимому, собирался перейти к возражениям. Но, как видим, статья осталась недописанной. Если согласиться с Томашевским и Оксма-ном, что это ответ Пушкина на второй обзор Бестужева, нужно прежде всего посмотреть, что пишет Бестужев о писателях, с оценками которых «согласен» Пушкин.
Второй обзор называется «Взгляд на русскую словесность в течение 1823 года», т. е. речь здесь идет только о произведениях, напечатанных в 1823 г. Произведения Ломоносова, Державина, Богдановича в этом году в печати не появлялись, и в обзоре Бестужева они не упоминаются. О Жуковском и Крылове Бестужев дает только краткие справки, скорее библиографического, чем оценочного характера. Так, сообщается, что в «Сыне Отечества» «в произведениях поэзии заметны: Василёк, прекрасная басня И. А. Крылова; Путешественник Жуковского; дальше называются стихи других авторов. Сообщается, что «Инвалид» богат хорошими стихами и что там помещены «некоторые пьесы г. Плетнева, князя Вяземского, Жуковского, прелестное Послание к Г недину Баратынского»,7 — далее опять идут другие имена.
Еще раз Жуковский упоминается в связи с чтениями в Российской академии и Обществе соревнователей просвещения и благотворения.
Как видим, соглашаться или не соглашаться тут Пушкину не с чем. Иное дело обзор в «Полярной звезде» на 1823 г., где есть развернутые характеристики всех поэтов, которые упоминаются в статье Пушкина. Совпадают и оценки, которые дают им Пушкин и Бестужев. В некоторых случаях, соглашаясь с оценкой Бестужева, Пушкин формулирует ее короче, точнее и выразительнее.
Когда же были написаны эти две заметки Пушкина?
6 февраля 1823 г. он уже прочитал альманах и пишет Вяземскому: «Бестужева статья об нашей братьи ужасно молода — но у нас все елико печатано, имеет действие на святую Русь: за то не должно бы ничем пренебрегать, и должно печатать благонамеренные замечания на всякую статью — политическую, литературную, — где только есть немножко смысла. Кому, как не тебе, взять на себя скучную, но полезную должность надзирателя наших писателей» (XIII, 57—58). Очевидно, роль, которую Пушкин предлагал Вяземскому, поэт стал исполнять сам.
7 Полярная звезда <. . .) на 1824 год. С. 10, 12.
146
В письме к Бестужеву от 13 июня он благодарит его за альманах, за повести, в нем напечатанные, и «за статью о литературе»; при этом пишет: «О Взгляде можно бы нам поспорить на досуге, признаюсь, что ни с кем мне так не хочется спорить, как с тобою да с Вяземским — вы одни можете разгорячить меня» (XIII, 63—64). А дальше в письме следуют некоторые из тех самых критических замечаний, которых недостает в начатой статье. Пушкин упрекает Бестужева, недоумевая, «как можно в статье о русской словесности забыть Радищева», «зачем хвалить холодного однообразного Осипова, а обижать Майкова» (XIII, 64), и т. д.
Возражения, очевидно, уже были обдуманы Пушкиным, когда он принимался за свою статью. Почему она не была написана, это уже разговор особый, но мне кажется несомненным, что датировать отклики на «Полярную звезду» 1823 г. в тетради № 834 можно как раз временем между двумя процитированными мною письмами — к Вяземскому, где излагаются первые впечатления от только что полученного альманаха, и письмом к Бестужеву, в котором Пушкин излагает некоторые свои возражения, вероятно уже отказавшись от намерения высказать их в печати. Возникшее желание «спорить» с Бестужевым реализовалось в двух заметках, которые так и остались в черновиках.
Я. Л. Левкович
О ПРОПУЩЕННОЙ ЦИТАТЕ В СТАТЬЕ ПУШКИНА «О МИЛЬТОНЕ И ШАТОБРИАНОВОМ ПЕРЕВОДЕ „ПОТЕРЯННОГО РАЯ"»
Завершая первую часть статьи «О Мильтоне и шатобриановом переводе ,,Потерянного рая14», где подвергнуты резкой критике писатели французской «новейшей романтической школы» — Альфред де Виньи и В. Гюго — за то, что они «жестоко оскорбили великую тень» Джона Мильтона, Пушкин противопоставляет «эффектным сценам» из их произведений «картину, просто набросанную другим живописцем» — Вальтером Скоттом. «Прочтите в Вудстоке встречу одного из действующих лиц с Мильтоном в кабинете Кромвеля», — пишет он и, оставив место для соответствующей цитаты, продолжает: «Французский романист конечно не довольствовался бы таким незначащим и естественным изображением. У него Мильтон, занятый государственными делами, непременно терялся бы в пиитических мечтаниях и на полях какого-нибудь отчета намарал бы несколько стихов из Потерянного Рая; Кромвель бы это подметил, разбранил бы своего секретаря, назвал бы его стихоплетом и вралем etc., а из того бы вышел эфект, о котором бедный В. Скотт и не подумал!» (XII, 143).
Этот пассаж всегда ставил в тупик комментаторов, которые давно установили, что подобного эпизода нет ни в романе «Вудсток, или Кавалер» (1826), действие которого происходит во времена Кромвеля, ни в каком-либо другом произведении Вальтера Скотта. Единственное гипотетическое решение «загадки» пропущенной цитаты было дано М. И. Гиллельсоном, предположившим, что Пушкин имел в виду сцену из XXV-й главы «Вудстока», где трое персонажей ведут спор о поэзии
10* 147
