CC BY
211
Галиакбаров Ромэн Рахиммулович Шульга Андрей Владимирович Сокол Алексей Валерьевич
История возникновения и становления учения о составе преступления в зарубежном уголовном праве
Рассматриваются исторические особенности развития учения о составе преступления от древнеримских представлений до современных западноевропейских концепций. Особое внимание обращается на трансформацию первоначального процессуального значения понятия состава преступления в уголовно-правовую конструкцию. Исследуются истоки нормативистской трактовки состава преступления.
Ключевые слова: corpus delicti, actus reus, mens rea, состав преступления, учение о составе преступления.
History of evolution the doctrine of the component elements of a crime in criminal law in foreign countries
In the article the historical features of the evolution of the doctrine of the component elements of a crime from the ancient Roman ideas to its modern Western European concepts are considered. Particular attention is drawn to the transformation of the original procedural meaning of the doctrine of the component elements of a crime into a criminal law structure. The origins of the normativistic interpretation of the component elements of a crime are researched.
Key words: ^rpus delicti, actus reus, mens rea, component elements of a crime, doctrine of component elements of a crime.
Состав преступления является одним из центральных (базовых, категориальных, системообразующих) институтов не только российского, но и зарубежного уголовного права. Он также активно используется в уголовном законодательстве и в судебной практике. Учение о составе преступления называют «одной из самых важных составных частей уголовно-правовой теории» [1, с. 11]. Состав преступления уподобляют фундаменту, на котором стоит здание уголовного права [2, с. 3], а также сравнивают его открытие в уголовно-правовой науке с созданием в химии таблицы Менделеева [3, с. 126].
Учение о составе преступления имеет многовековую историю, истоки которой находились еще в Древнем Риме. Подчеркивая особую историческую роль римского права и его рецепции на Западе, Р. Иеринг на первой странице своей работы «Giest des romischen Recht» писал: «Три раза Рим подчинял себе мир: первый раз своим оружием, второй - своей религией, третий - своим правом, и все три раза он объединил мир: первый раз - в государственное единство, второй - единство церкви, третий -единство права» [4]. Изложенное подчеркивает необходимость изучения древнеримских
корней современных учений о составе преступления.
На различных этапах развития уголовно-правовой мысли учение о составе преступления (corpus delicti) постоянно привлекало в себе внимание многочисленных отечественных и зарубежных исследователей.
Ядром данного учения является понятие состава преступления. Будучи исторически сложившимся понятием, состав преступления сформулирован для обозначения системы признаков, указывающих на то, что совершенное деяние является преступным и наказуемым [5, с. 45]. За свою многовековую историю содержание понятия состава преступления претерпевало существенные изменения.
Понятие «состав преступления», или по-латыни «corpus delicti» (в дословном переводе «корпус деликта» или «тело деликта»), первоначально свидетельствовало о наличии телесного, материального, внешнего проявления преступного деяния и рассматривалось как основа (существо) преступления.
Состав преступления на начальном этапе применялся главным образом в процессуальном значении. Его процессуальная роль заключалась в том, что установление corpus
37
delicti свидетельствовало о наличии внешних (материальных) признаков (следов) преступления, по которым можно было удостовериться в действительном совершении самого деяния (преступления). Наличие corpus delicti служило достаточным основанием для дальнейших розыскных действий в отношении неустановленных преступников или для рассмотрения дела в суде, поскольку сам факт преступления в этом случае признавался установленным (доказанным). Данное мнение подтверждается различными источниками. Так, Н.А. Неклюдов отмечал, что «сначала этим именем называли внешние следы преступления, хотя бы преступник и не был еще известен» [6, с. 337].
По словам В. Спасовича, состав преступления обозначал «совокупность вещественных улик преступления (следовательно, например, в убийстве corpus delicti состоял из тела, покрытого ранами или вмещающего в себя яд; в случае подлога он состоял из поддельного документа). Потом понятие corpus delicti раздвинуто и стало обозначать не только сумму следов преступления вещественных, но и самое внешнее действие преступника, за исключением всего того, что происходило в душе преступника...» [7, с. 89-90].
Н.С. Таганцев также обращал внимание на то, что содержание corpus delicti включало не только материальные следы преступления, но «даже и орудия преступления» [8, с. 3].
П.Д. Калмыков отмечал: «Происхождение слова "corpus delicti" объясняется следующим образом: в самом тяжком из всех частных преступлений (смертоубийстве) прежде всего было необходимо осмотреть труп убитого для определения важнейших признаков убийства. Это понятие в средние века было обобщено и перенесено на все прочие преступления; сначала оно употреблялось только в судопроизводстве, а впоследствии времени распространено не только на преступления, уже учиненные, но и на совокупность признаков всех запрещенных в законе преступлений» [9, с. 66].
Н.С. Таганцев признавал, что выражение «corpus delicti» первоначально «означало veritas или liquidation delicti, т.е. совокупность тех признаков, по которым можно было бы удостовериться в действительном совершении преступления, чтобы затем перейти к специальному розысканию преступника» [8, с. 3].
И.Я. Фойницкий констатировал, что «в старом процессуальном смысле» выражение «corpus delicti» означало «внешний предмет, на который была непосредственно направлена преступная деятельность; таковы: труп уби-
того, нанесенные раны, сгоревший дом, поддельный документ, похищенное имущество. Прежде всего должны быть обнаружены такие предметы и установлены последовавшие в них изменения путем осмотра, простого или сложного, обыска и выемок. Отсутствие их в деле порождает ненадежность дальнейшего исследования по крупнейшему вопросу, существовало ли само событие преступления. Судебной хронике известны многочисленные случаи осуждения невиновных, когда самый предмет посягательства не был обнаружен: человек, убийство которого было признано и наказано судом, появлялся после приговора здравым и невредимым; вексель, признанный подложным, впоследствии разыскивался и оказывался совершенно правильным, и т.д. Можно поэтому в виде общего правила руководствоваться положением, что как наличность предмета, на котором усматриваются изменения, произведенные преступлением, заставляет предполагать о существовании последнего, так и отсутствие его обязывает нас к противоположному предположению» [10, с. 296].
Важно отметить, что в своем историческом развитии уголовное судопроизводство первоначально совпадало с гражданским судопроизводством. Примерно с 1000 г. н.э. стало формироваться уголовное публичное право, отделявшееся от гражданско-правовой концепции. Рост преступности требовал по-другому структурированного уголовного процесса, который должен был более четко, чем прежний, отличаться как от гражданского процесса, так и от обвинительной формы уголовного производства. Развитие юридической практики, главным образом в городах, все больше приводило к замене искового порядка публичным преследованием уголовных деяний.
После падения Римской империи следующим этапом существенных изменений в правовой области стала так называемая «Папская революция» (конец XI - начало XII в.), в ходе которой формировались новая система права, правовая наука, а также класс профессиональных юристов, прежде всего судей, адвокатов и ученых-юристов.
В конце XII в. в Болонском университете (Италия) началось преподавание уголовного права [11], которое со временем распространилось по другим университетам Западной Европы. При этом уголовное право рассматривалось как второстепенная отрасль правоведения, а также четко не разделялось на материальное и формальное. Тем не менее, благодаря стараниям исследователей права произошла рецес-
38
сия римского права, которое стало изучаться и преподаваться в университетах Европы.
В Европе в начале XIII в. папой Иннокентием III был введен инквизиционный процесс для борьбы с еретиками, а император Фридрих II распространил на всю Германскую империю действие решения вселенского собора об ответственности светской власти за преследование ереси, а также назначал инквизиторов для розыска и преследования еретиков по всей империи.
Каноническое право восприняло ряд концепций римского права, включая «corpus delicti», а также концепции «actus reus» («виновное действие») и «mens rea» («виновный разум»).
Древнеримские правовые категории «actus reus» и «mens rea» в различные исторические эпохи постоянно трансформировались с учетом социально-политических, культурных и правовых особенностей развития тех или иных государств, а также складывающейся в них юридической практики.
Латинское выражение «actus reus» чаще всего переводилось как «противоправное действие», под которым понимался акт поведения субъекта в виде действия или бездействия. Зачастую в содержание «actus reus» включалось и последствие (результат) деяния.
В свою очередь, понятие «mens rea» трактовалось как «виновный разум» («запрещенное умонастроение», «виновная воля», «виновное состояние ума» и т.п.), представляя собой своеобразный аналог вины (виновности).
Вплоть до XII в. для наступления ответственности за причиняемый вред было достаточно установить сам факт совершения преступления, т.е. одного лишь вызвавшего такой вред действия. Другими словами, доказывание наличия «виновного разума» исполнителя этого деяния не требовалось.
Под влиянием канонического права и совершенствования судебной практики для установления виновного совершения противоправного деяния требовалось наряду с actus reus (внешним проявлением преступного деяния) обязательно устанавливать и наличие mens rea (внутреннего проявления преступного деяния).
Вплоть до конца XV в. уголовно-правовые учения находились в полной зависимости от церковных догматов. Однако с постепенным расширением светского сословия юристов последние для доказательства истинности выдвигаемых ими положений активно ссылались на различные авторитеты, в том числе и древнеримские.
В XVI-XVII вв. состав преступления продолжал иметь процессуальное значение, выступая
в качестве внешних (материальных) следов преступления (труп, кровь, раны на теле потерпевшего и т.п.).
В государствах Германии в XVII в. окончательно закрепился розыскной порядок уголовного процесса как основной [12, с. 288]. Эмпирический опыт борьбы с преступностью тщательно собирался, обобщался и описывался.
Философское осмысление государственного права благодаря учениям С. Пуфендорфа, Х. Томазия и Х. Вольфа заложило основание для научной разработки уголовного права и уголовного процесса. В результате этого с начала XVIII в. уголовное право в Германии становится предметом отдельного преподавания в университетах в качестве самостоятельной отрасли правоведения, в которой, в свою очередь, появляется так называемая общая часть науки, ранее неизвестная средневековым криминалистам [13, с. 505]. Издается соответствующая литература, включая многочисленные учебники по уголовному праву и уголовному процессу [6, с. 133].
В ходе поступательного исторического развития рецепция древнеримского учения о составе преступления в разных европейских государствах была подвержена влиянию специфических национальных особенностей, в результате чего учение о составе преступления в англосаксонской системе права сохраняло свое преимущественно процессуальное значение, тогда как в уголовно-правовой доктрине стран континентальной Европы теория состава преступления постепенно стала развиваться в рамках материального уголовного права, которое придавало гораздо большее значение необходимости подробного описания преступных деяний в уголовном законодательстве.
В.В. Сверчков обоснованно констатирует: «Формирование в XVIII-XIX вв. уголовного права как самостоятельной отрасли права побудило ученых к поиску достаточной совокупности необходимых признаков, которые могли бы соединить представленные в законе положения с признаками фактически совершенного деяния. Это привело к необходимости создания уголовно-правовой конструкции состава преступления, определения его понятия» [5, с. 45-46].
Существенную теоретическую разработку учения о составе преступления осуществила немецкая классическая школа уголовного права в XVIII-XIX вв., которая окончательно перенесла состав преступления в материальное уголовное право.
Большинство немецких криминалистов под corpus delicti понимали только внешние признаки
39
преступления [9, с. 65]. В 1796 г. немецкий криминалист Клейн (Klein) выражение corpus delicti перевел буквально на немецкий язык словом Tatbestand [7, с. 89; 6, с. 337], а в 1804 г. другой немецкий криминалист Штюбель (Stubel) использовал понятие «Tatbestand» в своем научном труде «Uber den Tatbestand des Verbrechens, besondere der Todtund» [9, с. 65; 14, с. 134].
Немецкие криминалисты стали обращать внимание на исследование различий между преступлением (Verbrechen) и составом преступления (Tatbestand). При этом состав преступления трактовался ими как «состав закона». Предлагалось также вместо прежнего слова «Tatbestand» использовать слово «Handlungsbestand» [6, с. 337].
Рассматривая предложение немецких криминалистов об отграничении понятия преступления от состава преступления, Н.С. Та-ганцев подчеркивал, что «анализируя состав преступления, мы останавливаемся исключительно на юридических свойствах преступления, а определяя его понятие, мы необходимо должны иметь ввиду его социальное и государственное значение» [8, с. 4].
Вместе с тем в учебниках уголовного процесса выражение «corpus delicti» продолжало употребляться в прежнем процессуальном значении [8, с. 4]. В частности, П.Д. Калмыков отмечал одновременное использование выражения corpus delicti в уголовном праве и в уголовном судопроизводстве. По словам П.Д. Калмыкова, в уголовном праве под corpus delicti понимались «все признаки известного преступления, означенные в положительном законе, которым оно запрещено под страхом наказания» [9, с. 65], тогда как в уголовном судопроизводстве - «все признаки, означенные в уголовном законе, но выведенные из известного уголовного дела посредством исследования и собрания доказательств», а также «каждый внешний след, оставленный преступлением, и по которому может быть определен один из его признаков» [9, с. 65].
Прежнее процессуальное происхождение понятия œrpus delicti продолжало оказывать влияние на содержание этого понятия в уголовном праве. В связи с этим Н.С. Таганцев констатировал: «Только в конце XVIII столетия эта процессуальная точка зрения была оставлена, но следы старого воззрения держались еще долго, производя запутанность в определении самих условий, входящих в состав преступления» [8, с. 3-4].
Именно указанным влиянием объясняется тот факт, что длительное время из учения о
составе преступления исключались различные вопросы, связанные с виновностью (субъективной стороной преступления). Так, Штюбель исключал из состава преступления учение о способности к вменению [8, с. 4], тогда как позиция П.А. Фейербаха в этом вопросе была не столь категоричной. П.А Фейербах отмечал: «Совокупность признаков какого человеческого дела или происшествия, кои содержатся в законном понятии об определенном роде противоправных деяний, называется подлинным состоянием преступления (corpus delicti)» [15, с. 78-79]. «Подлинное состояние преступления бывает различно, смотря по разности законного понятия о преступлениях. Обыкновенно к подлинному состоянию дела принадлежит: 1) определенное противозаконное последствие деяния; но часто также 2) некоторые подлежательные (в душе преступника скрывающиеся) основания неправомерного деяния, кои или а) в определенном намерении или б) в определенном роде побуждения воли состоят. Но всегда принадлежат к подлинному состоянию преступления 3) известные признаки внешнего деяния, сами по себе ощутительные» [15, с. 79-80].
Хотя большинство немецких криминалистов не включали в состав преступления субъективные признаки и, соответственно, считали, что вопросы о вине, о субъективных (внутренних) признаках преступления не охватываются уголовно-правовым учением о составе преступления, тем не менее понятие вины также формировалось в качестве самостоятельной уголовно-правовой категории.
Противопоставляя составу преступления (Tatbestand) «внутреннюю виновность» («винов-ничество»), или, другими словами, созревшую в душе преступника «преступную решимость» [7, с. 90], немецкие правоведы, тем не менее, рассматривали «виновничество» в неразрывной связи с составом преступления. В результате такого подхода преступление в немецком уголовном праве состоит из двух противостоящих, но связанных между собой элементов: Tatbestand (состав преступления) и Taterschaft («преступная решимость»).
Важно отметить, что на германскую теорию состава преступления (Tatbestand) сильное влияние оказала немецкая классическая философия в лице ее представителей И. Канта (1724-1804), Г.В. Гегеля (1770-1831) и А. Фейербаха (1775-1833), которые способствовали развитию теории психологической вины, свободы воли и т.п.
Таким образом, с конца XVIII - начала XIX в. в немецкой уголовно-правовой доктрине под
40
составом преступления (Tatbestand) понималась совокупность признаков преступления, получивших закрепление в уголовном законе. Признаки преступления как родового понятия образовывали общий состав преступления, а видовые признаки - особенный состав [6, с. 337; 7, с. 90]. В свою очередь, признаки преступления подразделялись на существенные, обыкновенные и случайные. «Только существенные признаки обусловливают понятие и наличность преступления, обыкновенные и случайные имеют влияние на меру наказания» [6, с. 338].
Немецкие криминалисты отмечали, что преступление - это прежде всего деяние, «поэтому понятие деяния должно служить твердою основою, скелетом для построения учения о преступлении (или общем составе преступления» [6, с. 338].
В частности, А.Ф. Бернер особо подчеркивал, что «преступление, как деяние, предполагает наличность: 1) субъекта, который производит деяние; 2) объекта, на который деяние направлено; и 3) средств, с помощью коих субъект действует на объект» [6, с. 338]. «Субъект, объект и средство еще не составляют самого деяния, а только его условия. При наличности этих условий, преступная воля, завладев средством, может, при помощи последнего, овеществиться в действии на объект» [6, с. 338].
Благодаря последующим работам немецких теоретиков конца XIX - начала XX в., в частности Э. Белинга, К. Биндера, Г. Ешека, Р. Фран-ска и др., германская школа уголовного права предложила обстоятельную теоретическую разработку учения о составе преступления [16, с. 44-48].
Именно в классической немецкой школе уголовного права заключаются истоки современной нормативной (или нормативистской) позиции относительно трактовки состава преступления. В частности, ее родоначальник Э. Белинг, работавший в университете г. Тюбингена и придавший самостоятельную роль составу в структуре преступления, отмечал следующее: «Состав - это элемент закона, он принадлежит исключительно закону, а не реальной жизни» [17; 18].
Франц фон Лист также говорил о «законном составе преступления» [14, с. 120]. По его словам, «преступление может быть (по существу) определено как вменяемое, противоправное действие, которое вследствие своей особой опасности для строя юридических благ обложено наказанием. Из этих четырех признаков
составляется понятие (общий состав) преступного деяния» [14, с. 120].
Традиция немецких исследователей рассматривать состав преступления в качестве абстракции (категории, законодательной модели), а также противопоставлять преступление и его (законный) состав и поныне занимает прочное место в современной немецкой уголовно-правовой доктрине.
В свою очередь, в англосаксонской системе права corpus delicti сохранил первичную уголовно-процессуальную роль. Наибольшее развитие в английской уголовно-правовой практике получили римские концепты «actus reus» и «mens rea».
С 1362 г. судебное разбирательство в английских судах велось на английском языке, а судебные решения и другие процессуальные документы до 1731 г. составлялись на латыни [19, с. 4].
Только с 1600-х гг. в английской доктрине и судебной практике окончательно сформировалась позиция, согласно которой уголовная ответственность должна наступать при доказанности наличия двух основных элементов преступления -actus reus (преступное, противоправное деяние) и mens rea («виновное состояние ума»). Соответственно, состав преступления (corpus delicti) в англосаксонской уголовно-правовой системе образуют именно указанные выше конститутивные элементы [20, с. 46].
При определении основания уголовной ответственности английские юристы традиционно исходили из латинского изречения «Actus non facit reus nisi mens sit rea», означающего, что «действие не делает виновным, если невиновна мысль». Этот принцип, действовавший в Англии более 600 лет, в конце XVIII в. закрепил Вильям Блэкстон (1723-1780), известный английский юрист, судья и политик, автор Комментариев к законам Англии (Commentaries on the Laws of England), изданных в 1765-1769 гг. Таким образом, уголовная ответственность отсутствует без единства действия (противоправного деяния) и виновной воли [21, с. 14; 22, с. 3].
Выражение «actus reus» чаще всего использовалось в Англии в качестве синонима словосочетания «противоправное действие» и означало преступный акт человеческого поведения в виде действия (или бездействия), получивший закрепление в английском уголовном праве (общем или статутном) и совершенный обвиняемым «по доброй воле». При этом уголовно-правовая характеристика преступного деяния может существенно отличаться
41
степенью его правовой детализации (от более детального к обобщенному).
«Недобрые мысли», не подкрепленные реальным физическим действием или бездействием обвиняемого, сами по себе не являются достаточным основанием для наступления уголовной ответственности.
В английском праве бездействие значительно реже ведет к возникновению уголовной ответственности, поскольку в общем и статутном праве этой страны имеется значительно меньше уголовных законов, обязывающих человека действовать в определенных ситуациях, нежели тех законов, которые содержат запреты на совершение конкретных действий. Бездействие признается уголовно наказуемым только в том случае, когда обязанность совершения каких-либо действий предусматривается английским уголовным правом.
Для признания деяния преступным требуется, чтобы оно было совершено добровольно, без принуждения, не автоматически. Обязательная добровольность действия обвиняемого является важным требованием наличия actus reus. Действия, совершенные в состоянии аффекта, по приказу, принуждению, рефлекторно и т.п., не могут квалифицироваться как уголовно наказуемые деяния, поскольку были совершены вопреки «здравой» (или «доброй») воле такого лица.
Процессуальный аспект actus reus проявляется в том, что обвинение в обязательном порядке должно доказать (без всякого разумного сомнения), что в действиях обвиняемого имеется противоправное деяние. Если actus reus в виде конкретного деяния не установлен, то считается, что нет и самого преступления. Более того, признание наличия actus reus требует обязательного установления того важного обстоятельства, что противоправное действие совершил конкретный обвиняемый. Таким образом, требование actus reus выступает в английском уголовном праве гарантией отграничения преступления от иных непреступных действий.
В свою очередь, понятие «mens rea» («виновная воля») чаще всего означало определенный «настрой ума», некое «душевное состояние» обвиняемого и выступало в качестве критерия для доказывания психологической осознанности обвиняемым совершенного им деяния и его преступных последствий.
Содержание mens rea не тождественно привычным для российской юридической мысли понятиям «вина» или «субъективная сторона преступления». К тому же в английском уголов-
ном праве отсутствует определение вины и ее форм.
Дословный и однозначный перевод латинского выражения «mens rea» на русский язык крайне затруднителен, поскольку этот термин имеет не только юридическую, но и некую морально-философскую трактовку. Поэтому в англосаксонской литературе встречаются различные варианты его трактовки: «злой разум», «виновный разум», «виновная воля», «виновный дух», «виновное сознание», «виновная мысль» и т.п.
Получая прямое или косвенное выражение в правовой норме, определяющей преступное деяние, выражение «mens rea» в различные исторические периоды не оставалось четким и определенным, допускало разные трактовки учеными и практиками. Так, архаичные концепции mens rea, разработанные в рамках общего права, сводили его сущность к некой «моральной упречности». Более поздние концепции связывали содержание mens rea с виновностью, представляющей собой разнообразные трактовки психического отношения лица к деянию и его последствиям. Тем не менее, mens rea по-прежнему признается современными исследователями одним из фундаментальных принципов англосаксонского уголовного права [22, с. 6].
Английской судебной практике и уголовно-правовой доктрине, наряду с такими разновидностями mens rea, как намерение, неосторожность и небрежность [21, с. 14], известна и такая архаичная форма mens rea, как «злобность», или «злой умысел». Поскольку содержание «злого умысла» не имеет четких границ и не тождественно современным представлениям о вине и ее формах, применение этой разновидности mens rea имеет тенденцию к постепенному исключению из судебной практики [21, с. 22-23].
Важно подчеркнуть, что англосаксонская уголовная теория, используя термин «состав преступления» (corpus delicti) [23, с. 189], так и не сформировала систематизированного, доктринального уголовно-правового учения о составе преступления. Состав преступления продолжает рассматриваться преимущественно в процессуальном смысле и основываться на эталонном характере судебных прецедентов, закрепленных в судебной практике. Изложенное отчасти объясняет тот факт, что в английском законодательстве сохраняется положение, при котором нормы материального уголовного права по-прежнему могут содержаться в законах уголовно-процессуального характера [19, с. IV].
42
Таким образом, в результате длительного исторического пути древнеримское учение о составе преступления (corpus delicti) получило наибольшее развитие в романо-гер-манской (континентально-европейской) и
1. Учение о составе преступления в уголовном праве России и Китая: сравнительно-правовое исследование / под ред. В. С. Комиссарова, А.И. Коробеева, Хе Бинсуна. СПб., 2009.
2. Иванчин А. В. Состав преступления: учеб. пособие. Ярославль, 2011.
3. Кругликов Л.Л. Этапы становления учения о составе преступления // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: материалы Пятой междунар. научн.-практ. конф., 24-25 янв. 2008 г. М., 2008.
4. Гамбаров Ю. С. Курс гражданского права. Т. I. Общая часть. СПб., 1911. URL: http:// books.e-heritage.ru/book/10071923 (дата обращения: 03.06.2019).
5. Сверчков В. В. Преступление и состав преступления. Особенности преступного поведения и уголовного преследования: учеб. пособие. М., 2019.
6. Бернер А.Ф. Учебник уголовного права: Части общая и особенная: С примечаниями, приложениями и дополнениями по истории русского права и законодательству положительному. Магистра уголовного права Н. Неклюдова. Т. I. Часть Общая. СПб., 1865.
7. Спасович В. Учебник уголовного права. Т. I. Выпуск первый. СПб., 1963.
8. Таганцев Н.С. Курс русского уголовного права. Часть общая. Кн. 1-я. Учение о преступлении. СПб., 1874.
9. Калмыков П. Д. Учебник уголовного права. Изданный А. Любавским. Часть общая. СПб., 1866.
10. Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. Т. 2. Издание третье. СПб., 1910.
11. Уголовное право // Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. URL: http://www.vehi.net/brokgauz/all/103/103933. shtml (дата обращения: 26.05.2019).
12. Чельцов-Бебутов М.А. Курс уголовно-процессуального права. Очерки по истории суда и уголовного процесса в рабовладельческих, феодальных и буржуазных государствах. СПб., 1995.
13. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: в 86 т. СПб.,1902. Т. 34а.
14. Лист ф. Ф. Учебник уголовного права. Общая часть. Перевод с 12-го издания. М., 1903.
англосаксонской правовых системах, трансформировавшись к настоящему времени в два основных, относительно самостоятельных концепта, испытывающих на себе взаимное воздействие.
1. The doctrine of the component elements of a crime in the criminal law of Russia and China: comparative legal research / ed. by KS. Komissarov, A.I. Korobeev, He Binsun. St. Petersburg., 2009.
2. Ivanchin A.V. Component elements of a crime: study aid. Yaroslavl, 2011.
3. Kruglikov L.L. Stages of the of evolution of the doctrine of the component elements of a crime // Criminal law: development strategy in the XXI century: proc. of the Fifth Intern. sci. and practical conf., Jan. 24-25, 2008. Moscow, 2008.
4. Gambarov Yu.S. The course of civil law. Vol. I. General part. St. Petersburg, 1911. URL: http://books.e-heritage.ru/book/10071923 (date of access: 03.06.2019).
5. Sverchkov V.V. Crime and component elements of a crime. Features of criminal behavior and criminal prosecution: study aid. Moscow, 2019.
6. Berner A.F. Textbook of criminal law: General and special parts: With notes, annexes and additions on the history of Russian law and positive legislation. By Master of Criminal Law N. Neklyudov. Vol. I. General part. St. Petersburg, 1865.
7. Spasovich V. Textbook of criminal law. Vol. I. First issue. St. Petersburg, 1963.
8. Tagantsev N.S. The course of Russian criminal law. General part. First book. The doctrine of a crime. St. Petersburg, 1874.
9. Kalmykov P.D. Textbook of criminal law. Published by A. Lyubavsky. General part. St. Petersburg, 1866.
10. Foinitsky I.Ya. The course of criminal proceedings. Vol. 2. Third edition. St. Petersburg, 1910.
11. Criminal law // Encyclopedic dictionary of F.A. Brockhaus and I.A. Efron. URL: http://www. vehi.net/brokgauz/all/103/103933.shtml (date of access: 26.05.2019).
12. Cheltsov-Bebutov M.A. The course of the law of criminal procedure. Essays on the history of the court and the criminal process in the slave, feudal and bourgeois states. St. Petersburg, 1995.
13. Encyclopedic dictionary of Brockhaus and Efron: in 86 vol. St. Petersburg, 1902. Vol. 34a.
14. Franz von Liszt. Textbook of criminal law. General part. Translation from the 12th edition. Moscow, 1903.
43
15. Фейербах П.А. Уголовное право / Сочинение доктора Павла Анзельма Фейербаха. СПб., 1810.
16. Ляпунов Ю. Состав преступления: гносеологический и социально-правовой аспекты // Уголовное право. 2005. № 5.
17. Beling E. Die Lehre vom Verbrechen. Tubingen, 1906.
18. Beling E. Die Lehre vom Tatbestand. Tubingen, 1930.
19. Уголовное право зарубежных стран. Общая и Особенная части: учеб. для магистров / под ред. Н.Е. Крыловой. 4-е изд., перераб. и доп. М, 2015.
20. Юрченко И. А. Уголовное право зарубежных стран: учеб. пособие. М., 2015.
21. Elliott C, Quinn F. Criminal Law. 9 ed. 2012.
22. Guze J. Mens rea reform. The Law Shouldn't Turn Innocent People into Criminals // Spotlight report. 2017. № 487.
23. Tong S., Bryant R., Horvath M. Understanding Criminal Investigation. 2009.
15. Feuerbach P.A. Criminal law /The writing of Dr Paul Anselm Feuerbach. St. Petersburg, 1810.
16. Lyapunov Yu. Component elements of a crime: gnosiological and socio-legal aspects // Criminal law. 2005. № 5.
17. Beling E. Die Lehre vom Verbrechen. Tubingen, 1906.
18. Beling E. Die Lehre vom Tatbestand. Tubingen, 1930.
19. Criminal law of foreign countries. General and Special parts: textbook for masters / ed. by N.E. Krylova. 4th ed., rev. ed. Moscow, 2015.
20. Yurchenko I.A. Criminal law of foreign countries: study aid. Moscow, 2015.
21. Elliott C., Quinn F. Criminal Law. 9 ed. 2012.
22. Guze J. Mens rea reform. The Law Shouldn't Turn Innocent People into Criminals // Spotlight report. 2017. No. 487.
23. Tong S., Bryant R., Horvath M. Understanding Criminal Investigation. 2009.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ
Галиакбаров Ромэн Рахиммулович, доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры уголовного права Кубанского государственного аграрного университета им. И.Т. Трубилина; e-mail: cshulga@rambler.ru;
Шульга Андрей Владимирович, кандидат юридических наук, доцент, заведующий кафедрой уголовного права Кубанского государственного аграрного университета им. И.Т. Трубилина; e-mail: cshulga@rambler.ru;
Сокол Алексей Валерьевич, студент юридического факультета Кубанского государственного аграрного университета им. И.Т. Трубилина; e-mail: sokol-alex-so-cool@mail.ru
INFORMATION ABOUT AUTHORS
R.R. Galiakbarov, Doctor of Law, Professor, Professor of the Chair of Criminal Law of the Kuban State Agrarian University named after I.T. Trubilin; e-mail: cshulga@rambler.ru;
A.V. Shulga, Candidate of Law, Associate Professor, Head of the Chair of Criminal Law of the Kuban State Agrarian University named after I.T. Trubilin; e-mail: cshulga@rambler.ru;
A.V. Sokol, Student of the Faculty of Law of the Kuban State Agrarian University named after I.T. Trubilin; e-mail: sokol-alex-so-cool@mail.ru
44
