CC BY
41
УДК 821.161.1 О. В. ВОЛОХ
Омский государственный педагогический университет
ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В РЕЦЕПЦИИ Н. В. ГОГОЛЯ И И. В. КИРЕЕВСКОГО
В статье рассматривается один из ключевых аспектов эстетики Н. В. Гоголя и И. В. Киреевского — концепция истории русской литературы. В работе показано наличие единства концептуального взгляда писателей на генезис историко-литературного процесса и их связь с традицией русской философской критики в оценке литературного творчества.
Ключевые слова: концепция созидательного искусства, духовное просвещение, история русской литературы.
Статья выполнена при поддержке гранта Президента РФ МД-6987.2010.6
Вопрос о национальной литературе и перспективах ее развития получил отражение в наследии многих представителей русской философской критики, но, пожалуй, стал одним из основополагающих в нравственно-философских исканиях Н. В. Гоголя и И. В. Киреевского. Стремление постичь, по словам Киреевского, «пестрый дух эпохи», преодолеть «странный хаос» в русской литературе, устранить раскол в русском самосознании, — все это поставило перед писателями проблему поиска некоего объединяющего, примиряющего начала. Таким связующим началом, восстанавливающим органическую целостность бытия, для писателей стала история русской словесности, представленная в критических статьях Гоголя «В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность», «Карамзин» из книги «Выбранные места из переписки с друзьями», и в литературно-критических работах Киреевского «Обозрение русской словесности за 1829 год» (1830), «Девятнадцатый век» (1832), «О стихотворениях г. Языкова» (1834).
Размышляя об историко-литературном движении отечественной словесности, оба критика акцентируют внимание на историко-литературной значимости реформаторской деятельности Петра Великого. Оценивая Петра I как великого просветителя и преобразователя, Гоголь и Киреевский приходят к единому пониманию того, что произведенный им коренной «перелом национальности» оказал положительное действие: открыл путь взаимодействия русской и европейской мысли, ускорил процесс исторического сближения с народами Европы: «<...> воля Бога вложила ему мысль ввести молодой народ свой в круг европейских государств и вдруг познакомить со всем, что ни добыла себе Европа долгими годами кровавых борений и страданий» [ 1, с. 148]. В связи с этим реформаторская деятельность Петра воспринимается авторами как явление божественного Промысла и начало участия России в просвещении всего человечества. Гоголь в избрании рода Романовых усматривал знак провидения: «Как явно тоже оказывается воля Бога — избрать для этого фамилию Романовых, а не другую! Как непостижимо это возведенье на престол никому не известного отрока!» [1, с. 44].
По определению А. Э. Еремеева, «русская мысль пробудилась на проблеме историософской» [2, с. 127]. Взаимоотношение судеб России и Европы было
исходной посылкой рассуждений русской философской критики. На фоне этой темы развивал свою концепцию русского литературного процесса и С. П. Ше-вырев, считавший, что западная культура переживает гибельный по своим последствиям духовный кризис. Стремление раскрыть мессианский путь развития России через осознание глубинной метафизической связи русской истории и литературы XIX в. является доминирующим в сознании русской философской критики 30 — 40 годов. Продолжая традиции немецкой философии, русские мыслители восприняли историю в контексте идеалистической диалектики. Каждая нация, в представлении русских романтиков, является духовным целым, выполняя свою особую миссию как носительницы мирового духа. Анализируя ход европейского просвещения, Гоголь, Киреевский и Шевырев приходят к мысли о том, что европейская литература завершила свой период развития, передав эстафету русской словесности.
Основным мотивом «обозрений» Гоголя и Киреевского становится мотив младенчества русской литературы. Метафорически сравнивая этап развития европейской словесности с осенью в «Обозрении русской словесности за 1831 год» (1830), Киреевский утверждает наличие особой перспективы в развитии русской литературы, переживающей «первую весну», где «каждый цвет ее пророчит новый плод и обнаруживает новое развитие» [3, с. 41]. Другими словами, русской литературе писатели отводят мессианскую роль синтеза западноевропейского опыта и распространения истинного просвещения. Подтверждением тому, по мнению русских классиков, является наличие глубинной онтологической связи русской литературы с божественным источником духовной жизни, что проявляется в творчестве русских авторов и отличает их от рационалистического отношения к природе западноевропейской культуры. В качестве примера Гоголь и Киреевский приводят североамериканскую литературу, которая превратилась в «огромную фабрику стихов, без малейшей тени поэзии» [4, с. 153].
Гоголевский анализ истории русской литературы начинается с рассмотрения деятельности «отца стихотворной речи» М. В. Ломоносова. Писатель акцентирует внимание на стремлении Ломоносова выразить предназначение России в ракурсе ее «сияющей будущности» в оде «Вечернее размышление о божи-
ем величестве», в «Письме к его высокородию Ивану Ивановичу Шувалову» и в «Письме о пользе стекла». Сравнивая поэзию Ломоносова с «начинающимся рассветом», Гоголь видит в ней первые ростки духовного самосознания русского народа в литературе. Шевырев также связывает имя Ломоносова с особым этапом развития русской словесности, заключая, что универсальный гений Ломоносова положил начало формированию национальной и подлинно художественной литературы, которую в дальнейшем разовьет гений Пушкина [5, с. VII].
В «Обозрении русской литературы за 1829 год» Киреевским сделан акцент на разборе забытой просветительской деятельности Н. И. Новикова. Это объясняется попыткой проследить литературную преемственность русского романтизма традициям просвещения XVIII в. По мысли Киреевского, Новиков подготовил почву для литературной деятельности Карамзина, способствуя формированию общественного мнения и вкуса. Следует заметить, что Новиков выдвинул важное для литературы положение о том, что «просвещение без нравственного идеала несет в себе отраву», то есть фактически заложил критерий оценки литературного творчества, который станет ведущим для гоголевского творческого сознания. По нашему мнению, попытка периодизации Киреевского истории русской литературы, начиная с Новикова, по принципу доминирования в художественном сознании идеи просвещения, последовательна и не имеет принципиальных отличий от гоголевской. Гого-левское соотношение внутренних закономерностей литературного процесса с циклами общественноисторической жизни опирается на тот же принцип.
В творчестве другого создателя лирической поэзии— «певца величия» Г. Р. Державина, Гоголь наблюдает черты истинного творчества: величественный слог, едва уловимое духовное очертание образов, проникнутых вдохновением, попытку изобразить полноту человеческой жизни. Все это, по мнению критика, является свидетельством зарождения в литературе интереса к вопросу времени и исторической памяти, что получило выражение в фило-софско-аллегорической оде Державина «Водопад». В другой оде Державина «На возвращение графа Зубова из Персии» (1797) Гоголь подчеркивает стремление поэта изречь глубокую истину в своем произведении, «зримо» представить образ «старца Каспия». С точки зрения Гоголя, в творчестве Державина проявляется важное для русской словесности направление по созданию органичного произведения, воплощающего правду жизни в художественном образе, которое не увенчалось успехом. Причину этого Гоголь видит в «односторонности» развития поэтического таланта писателей и поэтов XVIII века. Односторонность, в понимании Гоголя, — это отсутствие у художника идеи душевного самовоспитания и концепции созидательного искусства. Здесь гоголевская мысль перекликается с ведущим тезисом русской философской критики о том, что художественное произведение выражает «целостное мирочувствова-ние автора творца и воспринимается как неразъединимая мыслительная реальность в образах» [2, с. 18]. Художественное произведение становится зеркалом духовного облика писателя, свидетельством единства личности и его поэтического наследия.
С позиции гоголевской религиозной эстетики, недостаток душевного образования и односторонность ведут к хаосу в творчестве. Сравнивая утраченную гармонию слога Державина со скрипом несмазанных колес телеги, а стихотворение с «трупом,
покинутым душою», Гоголь выделяет в качестве параметра осмысления истории русской литературы выявление глубинной взаимосвязи художественного слова с состоянием души поэта. Здесь, безусловно, получила отражение гоголевская философия жизне-строения 40-х годов, утверждавшая, что слова поэта — это дела его [6, с. 30 — 31]. Гоголь и Киреевский ждали от литературы выражения «нового слова»: литература должна «смысл красоты и правды хранить в той неразрывной связи, которая, конечно, может мешать быстроте их отдельного развития, но которая бережет общую цельность человеческого духа и сохраняет истину его проявлений» [4, с. 215]. В связи с этим в творческом сознании обоих мыслителей представители литературы XVIII века не занимают доминирующего положения по сравнению с поэтами-романтиками XIX века.
В литературном процессе XIX века Гоголь, как и Киреевский, выделяют три эпохи, связывая их с именами Н. М. Карамзина, В. А. Жуковского и А. С. Пушкина, в творчестве которых проявилось новое эстетическое качество литературы. Карамзинская эпоха определяется как распространение филантропического образа мыслей, обусловленная, по мнению Киреевского, французским влиянием. В поэзии этого периода наблюдается тенденция выразить «жизнь действительную». Мысль Киреевского и Гоголя фокусируется на личностно-деятельностном аспекте творчества Карамзина-историка. Так, Киреевский считает, что чистота души и жизни Карамзина позволила ему создать примиряющую «Историю государства Российского». На созидательной роли «Истории государства Российского» в восстановлении единства русского самосознания делает акцент и Гоголь. В статье «Карамзин» Гоголь, обращаясь к евангельской Притче о пяти талантах, приходит к выводу о том, что Карамзин сумел свято исполнить долг поэта: приумножить данный ему душевный талант. Отталкиваясь от понимания тесной связи между творчеством и состоянием души, Гоголь убежден, что глубокая внутренняя организация души историка позволила Карамзину сказать слово правды, которое не вызывает неприязни и не порождает споров: «Имей такую чистую, такую благоустроенную душу, какую имел Карамзин, и тогда возвещай свою правду: все тебя выслушает, начиная от царя до последнего нищего в государстве» [1, с. 53].
Вторую эпоху, противоположную первой, составляет творчество Жуковского. Киреевский в сосредоточенности поэзии Жуковского «на идеальной, мечтательной» стороне усматривает стремление поэта дать «полное выражения человека». Немецкий романтизм, по мнению Гоголя, оказал благоприятное действие на развитие просвещения России: он обратил русскую словесность к необходимости поиска самобытных начали осознанию своего предназначения, во многом благодаря «самоцветной» лирике Жуковского. С точки зрения Гоголя, Жуковский освободил русскую поэзию от материальности, придал легкость слогу, создал канонические образцы жанров элегии и баллады в русской литературе. Но критическая мысль Гоголя сконцентрирована в большей мере на деятельности Жуковского-переводчика, умеющего, с одной стороны, представить «вернейший сколок, слово в слово, личность каждого поэта» [1, с. 155], а с другой, — сохранить при этом оригинальность и выразить собственную личность, составив верный портрет своей души. Именно в переводах, по мнению Гоголя, наблюдается эволюция поэта: личность переводчика начинает сливаться с оригиналом и стремится
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №3 (98) 2011
прочувствовать переводное произведение. Последний период творчества Жуковского отмечен Гоголем как «перелом поэтического направления», где задумчивость уступила место «светлости душевной». Свидетельством эволюции творчества Жуковского, по мнению Гоголя, является «Ундина», которая была прологом на пути создания поэмы «Агасфер. Странствующий жид». Ее создание Гоголь оценивал не иначе как подвиг, который должен принести ее автору «значение всемирное». В позднем творчестве Жуковского Гоголь отмечает тенденцию создания произведений с отчетливой созидательной концепцией.
Эпоха Карамзина и эпоха Жуковского, с точки зрения Киреевского и Гоголя, выразила два противоположных друг другу начала в поэзии, что было уравновешено третьей примиряющей эпохой Пушкина. Его творчество стало синтезом первых двух направлений. В творчестве Пушкина происходит сближение образованности европейской и русской, что становится началом подлинного пробуждения русского самосознания. Начало историософской рефлексии Киреевский видит в трагедии Пушкина «Борис Годунов» и в исторической поэме «Полтава». Стремление автора в этих произведениях постичь историческую реальность расценивается Киреевским как новая ступень развития литературы.
Гоголь, напротив, высочайшими творениями Пушкина считает произведения «Арап Петра Великого», «История селаГорюхина», «Дубровский», «Капитанская дочка». По мнению критика, в поздней прозе Пушкина происходят сущностные изменения его стиля и мировоззрения, наблюдается процесс при-уготовления к исполнению великого замысла. Одним из лучших его произведений Гоголь считает повесть «Капитанская дочка», в чистоте и безыскусственности которой проявляется стремление Пушкина исполнить главную задачу созидательного искусства. Проявления идеи духовного жизнестроительства, глубокой религиозности Гоголь видит и в стихотворении Пушкина «Странник» (1835). Основным направлением гоголевской мысли при анализе художественного наследия Пушкина, Карамзина и Жуковского становится стремление постичь образный мир художника как выразителя идеи духовного просвещения. Таким образом, в историзме творчества Пушкина Гоголь и Киреевский видели начало осознания литературой своего особого пути в деле общечеловеческого просвещения.
В свете своего аскетического идеала автора-творца оценивает Гоголь и личность Пушкина как поэта, «скупого на слова», для которого поэзия — это святыня, в которую он не вносит «растрепанную действительность» жизни. Отталкиваясь от эстетики созидательного искусства, Гоголь и Киреевский не приняли байронического «разочарования» в пушкинском романе «Евгений Онегин». Оба мыслителя, отстаивая высокую идеальную сущность искусства, понимали всю ущербность и односторонность критицизма и скепсиса европейского романтизма, его индивидуализма и пафоса отрицания действительности, возникшего в русской литературе в 1820 — 1840-е гг. Г оголь не принимает и проявлений «безочарования» в творчестве М. Ю. Лермонтова, его легкомысленного отношения к созданию произведения.
Гоголь отказывается от пушкинского направления поэзии «чистого искусства». В качестве аргумента он ссылается на авторскую позицию Н. М. Языкова в его послании «Поэту»: «Иди ты в мир, да слышит он
поэта». В этом лирическом тексте, по мысли Гоголя, представлен идеал поэта-гражданина и пророка, осознающего сакральную природу Логоса. По нашему мнению, посредством этого стихотворения писатель выражает собственное видение перспективы развития литературы, близкой его концепции пророческого служения художника. С точки зрения Гоголя, Языков развивал не пушкинскую традицию, а державинскую. Сравнивая его поэзию с «электрическим восторгом», Гоголь и Киреевский выделяют в качестве ядра его поэзии — «стремление к душевному простору», а также заостряют внимание на глубокой перспективе его поэтического видения.
Итак, теургический путь развития литературы был намечен, по мысли Гоголя, в творчестве Пушкина, Жуковского, Карамзина, но не стал для них основным. Обращаясь к анализу их творчества, Гоголь видит поэтическую и духовную преемственность в развитии русской литературы, а также намечает в качестве перспективы ее дальнейшего развития религиозное, пророческое служение, духовное просвещение.
Таким образом, проанализировав два историко-литературных подхода к истории русской словесности, следует отметить единство позиций Гоголя и Киреевского в осмыслении литературного процесса. Генезис русского историко-литературного процесса в изложении русских мыслителей предстает как идейно-концептуальное обоснование мессианской роли русской словесности, попытка определить перспективу ее развития путем осмысления основных художественных направлений в литературе. Главным предметом литературно-эстетического анализа критиков выступает художественное произведение как выражение духовного облика писателя с последующим выявлением единства, целостности творческого наследия.
Библиографический список
1. Г оголь, Н. В. Собр. соч. В 9 т. Т. 6. Духовная проза. Критика. Публицистика [Текст] / Н. В. Гоголь; сост. и комм. В. А. Воропаева, И. А. Виноградова. — М.: Русская книга, 1994. — 557 с.
2. Еремеев, А. Э. И. В. Киреевский. Литературные и философско-эстетические искания (1820— 1830) [Текст] / А. Э. Еремеев. — Омск: ОмГПУ, 1996. — 171 с.
3. Киреевский, И. В. Полн. собр. соч. В 2 т. Т. II. [Текст] / И. В. Киреевский. — М. : Тип. Императорского Московского ун-та, 1911. — 302 с.
4. Киреевский, И. В. Полн. собр. соч. В 2 т. Т. I. [Текст] / И. В. Киреевский. — М. : Тип. Императорского Московского ун-та, 1911. — 288 с.
5. Шевырев, С. П. Взгляд на современное направление русской литературы. (Вместо предисловия ко второму году «Москвитянина».) Статья первая. Сторона черная [Текст] / С. П. Шевырев // Москвитянин. — 1842. — Ч. I. — № 1. — С. I —XXII.
6. Канунова, Ф. 3. Нравственно-эстетические искания русского романтизма и религия (1820 — 1840-е гг.) [Текст] / Ф. 3. Канунова, И. А. Айзикова. — Новосибирск : Сибирский хронограф, 2001. - 304 с.
ВОЛОХ Ольга Васильевна, аспирантка кафедры литературы.
Адрес для переписки: e-mail: akfee@yandex.ru
Статья поступила в редакцию 18.10.2010 г.
© О. В. Волох
