CC BY
73
деятельности персонала, а также обобщающего и динамического показателей оценки эффективности. Основными мероприятиями повышения экономической эффективности управления являются: технические, организационные и социально-экономические.
Оценка социальной эффективности отражает социальный результат управленческой деятельности и характеризует степень использования потенциальных возможностей коллектива для осуществления миссии организации. Оце-
нить вклад менеджера в деятельность организации можно с помощью показателей: управленческая добавленная стоимость; добавленная бизнесом стоимость и рентабельность. Показатели оценки персонала позволяют создать систему мотивации работников управления, поставить оплату их труда в определенную зависимость от эффективности управления, что способствует совершенствованию управления организацией и требует определенных капиталовложений и инвестиций.
Примечания
1. Васильева О. Н. Модели и методы материального стимулирования: Теория и практика / О. Н. Васильева и др. - М.: ЛЕНАНД, 2007. - 288 с.
2. Губко М. В. Математические модели оптимизации иерархических структур / М. В. Губко. - М.: Изд-во «Ленанд», 2006. - 264 с.
3. Друкер П. Ф. Задачи менеджмента в XXI веке: учебное пособие / П. Ф. Друкер; пер. с англ. - М.: Издательский дом «Вильямс», 2007. - 288 с.
4. Ковалев С. В. Работа с персоналом: системный подход / С. В. Ковалев. - М.: Изд-во Альфа-пресс, 2008. - 248 с.
5. Ковалев С. В. Стратегия обеспечения эффективности системы управления персоналом организации на основе концепции контроллинга / С. В. Ковалев // Третьи Друкеров-ские чтения: [материалы международной научно-практической конференции]. - М.: ИПУ РАН, 2007. - С. 385-388.
6. Ковалев С. В. Управление качеством работы персонала / С. В. Ковалев. - М.: Изд-во Альфа-пресс, 2009. - 384 с.
7. Человеческий капитал: теория и практика управления в социально-экономических системах: монография / под общ. ред. Р. М. Нижегородцева. - М.; Пенза, 2008. - 394 с.
Л. А. Андреева
ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ РЫНКА ТРУДА И ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЫ В УСЛОВИЯХ МИРОВОГО КРИЗИСА
В статье рассматривается история развития рынка труда и заработной платы в условиях мирового кризиса Выявлено, что всего за период с 1991 по 1998 год общее число занятых в российской экономике сократилось на 13,5%, что трудовое законодательство было пересмотрено с целью его адаптации к новым рыночным реалиям, а в последующем институциональном строительстве широко использовались стандартные лекала, рекомендованные международными экономическими организациями. Ключевые слова: экономика и управление в сфере культуры, рынок труда, заработная плата, финансовый кризис, экспериментальные работы, научные изыскания, трудовое законодательство.
In the article the tendency of history of market of labour and zarabotnoy pay development opens up in the conditions of world crisis it is shown. It is exposed, that all for period from 1991 to 1998 general number busy to 64 million persons grew in the Russian economy short from 74, or on 13,5%, that a labour legislation was revised with the purpose of his adaptation to new market realities, and the standard French curves, recommended international economic organiz, were widely used in subsequent institucional'nom building. Keywords: economic and management in the sphere of cultural, market labour, wages salary, financial crisis, experiments show, scientific researches, legislation-labour.
Рынок труда имеет два основных измерения — количественное и ценовое. Первое определяется числом и составом занятых работников, а также продолжительностью их рабочего времени; второе
- заработной платой, то есть ценой труда как фактора производства. В развитых рыночных экономиках заработная плата обладает той или иной степенью негибкости к понижению, причем в зависимости от конкретной конфигурации институтов, регулирующих трудовые отношения, негибкостью может отличаться как номинальная, так и реальная заработная плата. Такая негибкость была бы невозможна без соответствующего набора институтов, определяющих деятельность рынка труда. Состав этих институтов хорошо известен и конечен. Основные среди них — минимальная заработная плата, пособия по безработице, законодательство о защите занятости, налоги на заработную плату (включая обязательные отчисления работодателей на социальные цели), объединения работодателей и профсоюзов, система коллективных договоров и процедуры переговоров между социальными партнерами.
Но если адаптивный потенциал заработной платы (цены труда) ограничен, то основным механизмом приспособления становится количественная подстройка
— сокращение занятости и рост безработицы. Если при этом занятость чрезмерно «зарегулирована» административными барьерами или вменяемыми работодателям финансовыми издержками, то безработица может становиться не только неприемлемо высокой, но и устойчивой во времени. При полной зарегулиро-ванности трудовых отношений рынок труда особенно плохо переносит внешние шоки (макроэкономические кризисы), «наказывая» безработицей в первую очередь молодежь, женщин и другие группы со слабыми переговорными позициями. Такова ситуация во многих странах континентальной Европы (Германии, Франции, Италии).
Жесткость заработной платы осо-
бенно наглядно проявляется в ситуациях острых кризисов. Так, в годы Великой депрессии в первой половине ХХ столетия в США занятость резко сократилась, безработица превысила двадцатипроцентную отметку, но реальная заработная плата (у тех, кто сохранил работу) практически не отреагировала на экономический спад. Похожая ситуация наблюдалась в тот период и в Великобритании, где значительные по масштабам сокращение занятости, снижение продолжительности отработанного времени, рост безработицы имели место на фоне продолжавшегося увеличения реальной и лишь незначительного уменьшения номинальной заработной платы работающих.
Развитие событий в большинстве стран Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) в 1990-е годы в целом шло примерно по той же схеме. Снижение реальной заработной платы было в них относительно невелико, тогда как динамика занятости вплотную следовала за динамикой ВВП. Кроме того, процесс обесценения заработков в этих странах не был затяжным: экономический рост, возобновлявшийся спустя два-три года после начала рыночных преобразований, обеспечивал их быстрое восстановление дореформенного уровня.
Иначе развивалась ситуация в России (а также в других странах СНГ), где падение реальной заработной платы оказалось намного глубже, чем в странах ЦВЕ, тогда как снижение занятости оставалось непропорционально слабым (относительно глубины падения ВВП). В России переходный период стартовал с сильнейшего шока конца 1991 — первой половины 1992 года, вызвавшего резкое сокращение ВВП и, как следствие, спровоцировавшего коллапс спроса на труд. Здесь тесным образом переплелось всё: распад СССР, крах централизованного планирования, разрыв кооперативных связей между предприятиями, либерализация цен, бюджетный кризис и резкое снижение бюджетных расходов, гиперинфляция. Дальнейшее поддержание
искусственно завышенной занятости стало невозможным при любом сценарии развития ситуации, а тем более — на фоне драматического сокращения производства. Естественным и всеобщим ожиданием в тот период был взрывной рост безработицы с сопутствующими катастрофическими социальными и политическими последствиями. Различные эксперты активно подогревали друг друга алармистскими прогнозами, отпугивая политиков от реформ, тем самым неявно агитируя работников снижать притязания и соглашаться на низкую оплату. Отчасти страх безработицы сделал своё дело.
Безработица неуклонно росла, хотя и медленными темпами, и достигла своего пика, составившего 14% от экономически активного населения, на восьмом году переходного периода, вскоре после финансового краха 1998 года. Массовые увольнения, которых так опасались власти, имели место только как единичные и локальные события, но так и не стали повседневной реальностью, заметно влияющей на рынок труда и социально-политическую температуру в стране. Предприятия отнюдь не спешили приводить численность занятых у них работников в соответствие со своей фактической производственной программой и своими реальными потребностями в рабочей силе. Они гораздо чаще практиковали постепенное «индивидуальное» выдавливание, принуждая лишних работников к «добровольному» уходу. Хотя такое выдавливание и приняло значительные масштабы, но будучи сильно растянутым во времени и в пространстве, было неспособно вызвать немедленный обвал на рынке труда. В итоге занятость — изначально чрезмерная — снижалась постепенно, шаг за шагом нащупывая новое равновесие и при этом крайне слабо реагируя на текущую экономическую конъюнктуру.
Всего за период с 1991 по 1998 год общее число занятых в российской экономике сократилось с 74 до 64 млн. человек, или на 13,5%. В корпоративном
секторе (секторе предприятий и организаций) сокращение занятости все эти годы шло почти постоянным темпом, и его масштаб был больше. Число работающих на «крупных и средних предприятиях», составляющих ядро корпоративного сектора, снизилось с примерно 59 млн. человек в 1991 году до 42—43 млн. человек в 1998 году, или почти на треть от исходного уровня. Расхождение между трендами во всей экономике и в корпоративном секторе объяснялось разной эластичностью занятости внутри них по отношению к изменениям в выпуске. Напомним, что совокупное сокращение ВВП за этот период составило около 40% и по большей части пришлось на корпоративный сектор.
Финансовый кризис 1998 года стал сильным ударом для всей российской экономики, но в то же время обозначил начало перелома в ее развитии. Глубокая девальвация рубля, стимулировавшая импортозамещение, консервативная макроэкономическая политика, а также произошедший вскоре скачок цен на основные товары российского экспорта запустили двигатель экономического роста. Экономика начала постепенно вылезать из «ямы». В итоге, в 2006 году ВВП превысил уровень кризисного 1998 года почти в 1,7 раза. Экономический рост дал импульсы к резкому сокращению безработицы и «потащил» вверх за собой показатели занятости.
В посткризисный период (1999—2007 годы) безработица снизилась вдвое — до примерно 7% от численности экономически активного населения, что само по себе — завидный показатель для стран с переходной экономикой. Общая занятость за те же годы увеличилась почти на 5 млн. человек (с 64 до 69 млн. человек), или на 8%. И все же на фоне быстро «прибавлявшего» ВВП рост числа занятых был не слишком масштабным, а к середине 2000-х годов потенциал его дальнейшего расширения оказался, по-видимому, исчерпанным. Благоприятная динамика занятости не должна вызывать особых иллюзий еще и по другой причи-
не. Число занятых в секторе крупных и средних предприятий, который является основным генератором ВВП, не только не увеличилось, но продолжало сокращаться примерно тем же неизменным темпом, что и в кризисный период. Как будто глубокий спад в экономике не сменился бурным ростом! За 1999-2007 годы списочная занятость в этом секторе сократилась с 42 до 38 млн. человек, или на 9%. Ее сокращение было бы еще больше, если бы ползучее расширение бюджетных отраслей (образование, здравоохранение, государственное управление и безопасность) не противостояло сокращению числа занятых в отраслях частного сектора. Разрыв между двумя индикаторами занятости (общей и на крупных и средних предприятиях) увеличился с 22 до 31 млн. человек. Возросшую разницу между ними заполнили занятые в неформальном секторе и на малых предприятиях, где рынок труда достаточно гибок в обоих своих измерениях, а социальная защита крайне слаба, если вообще существует. Фактически происходил постепенный переток работников из формального и социально защищенного (Трудовым кодексом) сегмента экономики в неформальный и социально незащищенный сегмент (где Трудовой кодекс фактически не действует). Особо следует отметить, что на протяжении всего переходного периода динамика занятости на крупных и средних предприятиях, на которых сосредоточена основная масса российских получателей заработной платы, демонстрировала удивительную устойчивость по отношению к любым внешним шокам. Численность этой категории работников неуклонно и последовательно снижалась, несмотря на то, что вначале шоки были в основном сильными негативными, а затем, поменяв знак, стали положительными.
Что же при этом происходило с заработной платой, в какой мере она участвовала в этих адаптационных процессах? Если занятость оставалась мало чувствительной к шокам, то реальная заработная плата демонстрировала обрат-
ную реакцию: она была гиперчувствительной. Реагируя на каждый из трех самых мощных негативных шоков, имевших место в течение первого десятилетия трансформации (в 1992, 1994, 1998 годах), она всякий раз «проваливалась» вниз примерно на четверть или треть от предкризисной величины, проскакивая, по-видимому, экономически обоснованный уровень. После очередного падения она вскоре вновь начинала «ползти» вверх, пытаясь восстановить потерянное во время кризиса. Адаптивность заработной платы опиралась и на многие «смежные» инструменты: накопление долгов по заработной плате, получивших особое распространение в середине и второй половине 1990-х годов; высокую долю в заработках теневой составляющей; значительную вариативность рабочего времени.
Напротив, посткризисный период был отмечен бурным ростом реальной заработной платы, ежегодные темпы которого достигали двузначных величин. Подобные итоги функционирования российского рынка труда тем более удивительны, что с точки зрения формального устройства он едва ли сильно отличался от рынков труда стран ЦВЕ. Уже в самом начале переходного периода в России были введены такие базовые институты, как минимальная заработная плата (МРОТ) и пособия по безработице, налоги на заработную плату (включая обязательные отчисления работодателей на социальные цели) и единая тарифная сетка для оплаты труда бюджетников, возникли объединения работодателей и были перестроены профсоюзы, заработала Трёхсторонняя комиссия как высший орган согласования интересов в социально-трудовой сфере. Трудовое законодательство было пересмотрено с целью его адаптации к новым рыночным реалиям, а в последующем институциональном строительстве широко использовались стандартные лекала, рекомендованные международными экономическими организациями (например, МОТ и ОЭСР).
