CC BY
28
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ • 2013 • Т. XXXV• № 1
14
тория науки как скромная подруга онтологии
В.П. ФИЛАТОВ
Свою статью O.E. Столярова начинает с Канта и постоянно возвращается к кантовскому и посткантовскому трансцендентализму по ходу рассуждений. Это вполне логично, поскольку именно от Канта идет новое понимание онтологии. Вспомним его знаменитый пассаж: «Гордое имя онтологии, притязающей на то, чтобы давать априорные синтетические знания о вещах вообще в виде систематического учения (например, принцип причинности), должно быть заменено скромным именем простой аналитики чистого рассудка»1. Не спекулятивные размышления о бытии, а анализ категорий и основоположений чувственности и рассудка, формирующих предметы опыта, является задачей онтологии. По этому пути развивались в дальнейшем основные виды онтологических концепций. Структуры трансцендентального субъекта интерпретировались как языковые и чисто логические, как психологические и социокультурные, как структуры жизненного мира и формы предпонимания и т.п. В этом ряду стоит и скромное понятие «концептуальный каркас/концептуальная схема», которым в наши дни обычно пользуются при обсуждении онтологических проблем, связанных с научным познанием и его историей.
Если кратко сказать о Канте на этом упрощенном языке, то получится приблизительно следующее. В соответствии с его характеристикой своего учения как соединения «трансцендентального идеализма» с «эмпирическим реализмом» с формальной стороны предметы опыта идеальны, они структурированы нашим концептуальным каркасом. Но эмпирически они вполне реальны, мы можем сколь угодно долго заниматься их познанием в сфере опыта. Каким-то образом выйти из своего концептуального каркаса мы не можем, для Канта он
1 Кант И.Сочинения. В 6 т. Т. 3. М., 1964. С. 305.
U
Z
и
<0 ■
л
S ■
(В
н
У
i w
<o ■
л
единственно возможен и дан вместе с родовой природои человека, включающей в себя определенную структуру познавательного аппарата. Исторические или культурные факторы не могут влиять на этот каркас, они носят поверхностный характер: не бывает «французской геометрии» или «китайской физики», хотя есть французская мода и китайская кухня. Отсюда и краткость его «истории чистого разума», в которой свет открылся Галилею и окончательно озарил все у Ньютона, и все проблемы с историзацией трансцендентализма, о которых весьма интересно говорит О.Е. Столярова.
Однако я не согласен с ней в том, что дальнейшие трансцендентальные истории науки ущербны и бесплодны. Возможно, она вместе с Я. Хакингом права, что прояснение Э. Гуссерлем в рамках генетической феноменологии жизненного мира как универсального горизонта позитивных наук не является значимым вкладом в собственно историю науки. Но можно привести другие примеры. У неокантианца Э. Кассирера есть многотомное исследование проблемы познания в философии и в науке Нового времени с анализом идей Кеплера, Галилея, Гюйгенса, Ньютона, Эйлера и других ученых, есть третий том «Философии символических форм», в котором сопоставляются аристотелевская и новоевропейская наука. Эти работы вполне можно отнести к обсуждаемой О.Е. Столяровой философской истории науки, кстати, Кассирер прослеживает в них и онтологическую линию - движение от субстанции к функции в понимании предмета познания.
Если несколько ослабить критерии отнесения к трансцендентализму, то примеры множатся. Из старых это, например, «История индуктивных наук» испытавшего влияние Канта У. Уэвелла, «Метафизические основания современной физической науки» Е.А. Барта, который отдает должное упомянутым работам Кассирера и в самом названии книги отсылает к Канту. Из более близких нам рискну привести двухтомный труд «Эволюция понятия науки» П.П. Гайденко и «Понятие "природа" в античности и в Новое время ("фюсис" и "натура")» А.В. Ахутина. Оба автора этих замечательных работ историки науки и одновременно философы с явной склонностью к онтологической проблематике в ее трансценденталистской трактовке2. Вот первые фразы книги Ахутина: «Сопоставляя античную "фюсис" как существо, подлежащее онтологическому умопостижению, и новоевропейскую "натуру" как предмет естественно-научного познания, я не сравниваю два понимания одного предмета, по отношению к которому правильным могло бы быть только одно. Перед нами два разных понимания и самого мышления и соответственно того, что значит быть предметом мысли, что значит быть понятым, знаемым, что зна-
61 чит быть вообще. Замысел нашего исследования состоит в том, чтобы
« ~~;-
2 См.: Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному. Новая онтология XX века. М.,
~ 1997; Ахутин A.B. Тяжба о бытии. М., 1997.
ИСТОРИЯ НАУКИ КАК СКРОМНАЯ ПОДРУГА ОНТОЛОГИИ
путем такого исторического сопоставления попытаться точнее определить границы естественно-научного разума, ближе уяснить его внутреннюю определенность, его собственную субстанциальную форму или природу». Язык вполне кантовский, хотя тезис о двух столь разных типах разума показался бы Канту странным.
Поэтому я не думаю, что идущий от Канта критицизм выглядит Нарциссом, не способным менять свой прекрасный облик под влиянием исторических изменений, в том числе и тех, о которых говорит история науки. На мой взгляд, проблема здесь в другом. В этой традиции забылся завет Канта о «скромном имени», и онтология вновь стала приобретать гордое имя учения о бытии как таковом, или, как пишут у нас в философских словарях, изучением фундаментальных принципов бытия. Но можно ли ясно объяснить, что может означать изучение бытия? Мы в общем-то понимаем, что такое изучение земных и небесных тел и процессов, исторических событий, явлений психики и даже процессов познания. Но что такое онтология в формулировке «изучение бытия», я, например, понять не могу. Многие утверждают, что это дело особой важности, и пишут множество туманных текстов о «трансцендентальных основаниях фундаментальной онтологии». В этой ситуации вряд ли стоило вслед за С. Жижеком говорить, что «невозможно до бесконечности откладывать онтологический вопрос». Его никто и не откладывал, напротив, этот вопрос, можно сказать, до бесконечности заболтан. В свое время Н. Бердяев заметил, что слово «либерализм» принадлежит к разряду очень порченых слов. Что-то похожее ныне происходит и со словом «онтология», которое стало применяться ко всему на свете и рискует оказаться, если уже не оказалось, в кругу таких порченых понятий. Тот же Жижек в процитированной статье говорит об онтологическом вопросе в связи с кинофильмами в жанре «нуар». Туманные рассуждения о сути бытия как такового соседствуют с широким употреблением термина «онтология» в информатике, где в методах представления баз данных от онтологии требуют точный формат, который может обработать компьютер. Косвенным показателем этой подпорченности может быть то, что в «Энциклопедии эпистемологии и философии науки», которая готовилась в нашем кругу, нет общей статьи «Онтология», хотя есть хорошая статья о принципе онтологической относительности У. Куайна.
Кстати говоря, если вернуться к нашей основной теме, то натуралистическая трактовка онтологии Куайном открывает, на мой взгляд, более ясную перспективу для осмысления взаимодействия онтологии и истории науки. Американский философ понимает онтологию не как некое метафизическое размышление о бытии, но как анализ тех допущений о существовании различных объектов, которые явно или неявно принимаются людьми, когда они используют определенный язык или создают различные научные теории. При этом внимание к онто-
и ?
и
<о ■
л
г ■
(В
Н
логическим вопросам характерно не только для философов, но и для всех, кто причастен к познанию. «Лишь широта категорий отличает онтологическую озабоченность философов от подобной же озабоченности всех остальных. В отношении физических объектов вообще ученый-естественник - это человек, решающий вопросы о существовании вомбатов и единорогов. В отношении классов или чего бы то ни было другого, составляющего расширенное царство объектов, в которых нуждается математика, дело математика решать, существуют ли, в частности, четные простые числа или кубические числа, являющиеся суммами пар кубических чисел. С другой стороны, при изучении такого некритического допущения самого царства физических объектов или классов и т.д. полномочия передаются онтологии... Задача философа, таким образом, отличается от задач всех остальных в деталях; но она не отличается никаким таким радикальным образом, какой предполагают те, кто воображает, что для философа существует выгодная точка зрения за пределами изучаемой им концептуальной схемы. Такой позиции не существует»3.
В реальной истории познания всегда велись и ведутся споры о существовании: атомов и эфира, генов и энтилехий, телепатии и гравитационных волн, общественного договора и азиатского способа производства и т.д. и т.п. У ученых есть разнообразные способы решения подобных вопросов о существовании, историк науки может о них рассказать, описать реальные дискуссии по поводу такого рода проблем в науке.
Наконец, есть традиционный жанр философской истории науки, в рамках которого прослеживается историческое развитие базисных понятий научного познания - пространства, времени, материи, причинности, движения, массы и т.п. Онтологическая значимость таких историй не вызывает сомнений, поскольку значения подобных понятий существенно менялись в различные эпохи. Но хотя в этом жанре написано немало интересных работ4, о них редко вспоминают те, кто говорит и пишет об онтологии.
У нас нет особого органа для постижения бытия, помимо наших обычных чувств и рассудка, языка и различных концепций. Поэтому _ онтологии, хотя она и входит в теоретическое ядро философии, не стоит поддаваться чувству собственной важности и говорить о существовании на особом языке, который слабо пересекается с языком И других дисциплин, занимающихся познанием и его объектами. ^ В этом плане, как мне представляется, скромное обаяние истории ц науки может заметно оздоровить нынешний онтологический дис-Я курс.
в 3 Куайн У. Слово и объект. М., 2000. С. 308.
(Ц 4 См., например: Джеммер М. Понятие массы в классической и современной физике. М., 1967; Ахундов М.Д. Концепции пространства и времени. Истоки, эволюция, пер-1 спективы. М., 1982.
