CC BY
146О.А. Дашевская
ИСТОРИОСОФСКИЕ ИДЕИ М. ВОЛОШИНА И Д. АНДРЕЕВА: МИФ О РОССИИ
Для сопоставления М. Волошина и Д. Андреева имеются глубокие основания: во-первых, их творчество отличается культурфилософской направленностью; в центре внимания поэтов находятся проблемы путей развития и судеб культуры и цивилизации. Во-вторых, в наследии Д. Андреева прочитывается рецепция поэтических идей и судьбы Волошина: в лирическом цикле «Крест поэта» (стихотворение «Могила М. Волошина», 1935) и в книге «Роза Мира». М. Волошин выступает нравственным ориентиром для Д. Андреева, поэтом, который руководствуется высокой «религиозно-этической заповедью»: «в дни революции быть человеком, а не гражданином»1. Цитируя в «Розе Мира» строки Волошина («Темен жребий русского поэта»)2 и встраивая их в свою концепцию вестничества (глава «Миссии и судьбы»), Андреев указывает на глубинную связь своих идей с наследием русского поэта и подчеркивает преемственность проблематики.
Правомерно усматривать «волошинский код» в поэтических циклах Андреева 1930-х годов, а именно, в мотиве странничества. В исследованиях о М. Волошине показано, что его лирический герой находится в странствиях по земным путям и «по эонам мировой и космической истории»3. Лирический герой Д. Андреева движется по культурно-историческим дорогам столетий, его духовное самоопределение осуществляется через собирание в памяти ушедших цивилизаций, (циклы «Голоса веков», «Древняя память»), в которых «голос» лирического Я сливается с
1 Андреев Д. Роза Мира. М.: Мир Урании, 1999. С. 380.
2 В «Розе Мира» Андреев цитирует стихотворение М. Волошина «На дне преисподней» из книги «Неопалимая купина»: «Темен жребий русского поэта: / Неисповедимый рок ведет / Пушкина под дуло пистолета, / Достоевского на эшафот...». — Указ. издание. С. 410. Хотя книга «Неопалимая купина» была издана целиком в 1980-е годы, стихи из нее публиковались в периодической печати на рубеже 1920-х годов.
3 См.: Филиппов Б. «Поэт контрастов и мятежей» // Волошин Максимилиан. Стихотворения: В 2 т. Paris: YMCA-PRESS, 1982. Т.1. С. 2.
сознанием первопредков, их опыт становится его индивидуальным переживанием: «Я возвращался с долгой ловитвы / С тушею кабана на спине; / Воля преследования и битвы все еще клокотала во мне»; «Помню: широкие губы, / Раскаленный песок дней ...и т.д.»4.
В книге «Годы странствий» М. Волошин выстраивает мифологическую историю мирового пути человечества как смены культурных эпох: Восток — Европа (Франция) — Россия (Киммерия). В ранних поэтических циклах Андреева лирический герой тоже проходит этапы развития человеческой культуры: Восток (Индия), романо-германская культура и Россия, он ориентируется на универсальное в культурных «напластованиях», на духовные пророчества и откровения (цикл «Голоса веков»).
Подчеркнем, что интерпретация темы странствий и «блужданий» у Андреева близка «волошинской»: лирический герой — «путник во вселенной», «пилигрим», странник, заброшенный на землю; он развивает мотивы М. Волошина: в «Лунных камнях» мотив отражения «Ее» «в зеркалах» земных имен («Любимая вечно одна»); «астральную» символику: «наши свиданья рассыпаны млечною пылью»; «И бродим мы в небе. / И ищем друг друга, сходя на горячую землю, / Кличем друг друга в пучинах мирской глубины»» («Элегия»)5. Лирический субъект поэзии Андреева ощущает луны «приливы и отливы», «звездная власть» («лунные камни») влияют на его земную жизнь: «Брожу я, заброшенный бурями, / Потомок себя самого» («За разрушенными амбразурами»); он «распят» между двумя стихиями — притяжением земли и небесных светил (что остается важным и для позднего творчества). Сравним у М. Волошина: «.я — Прохожий, / Близкий всем, всему чужой; «тот, кто раз сошел с вершины, / С ледяных престолов гор, / Тот из облачной долины / Не вернется на простор» («Таиах»)6. Лирический герой Андреева «сходит» с гор в долину, звезды определяют его судьбу («Звезда Скитаний» — Вега) и судьбу человечества (звезда Антарес, символизирующая войну); особое значение в поэтической системе Андреева и М.Волошина имеет звезда Полынь, знаменующая апокалиптические события.
Андреев вслед за Волошиным развивает мотивы странничества как перевоплощения, прапамяти; жизнь человека определяется законом «нравственной причинности» (кармой). «Петли блужданий» лирических
4 Андреев Д. Собр. соч. В 3-х томах. М.: Урания, 1996. Т. 3. Кн. 1. С. 321, 320.
5 Андреев Д. Собр. соч. В 3-х томах. Т. 3 (1). С. 316.
6 Волошин М. Избранное. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996. С. 32.
героев Волошина и Андреева имеют общие «географические» координаты — Гималаи. Есть основания ставить вопрос об эзотерическом характере их духовных исканий, однако они имеют разные «источники»: теософия Р. Штейнера у М. Волошина и индийская философия у Д. Андреева.
Историософские идеи Волошина в раннем творчестве Андреева претворены в мифе о Монсальвате. В книгах 1900 — 1910-х годов М. Волошиным развивается легенда о Чаше Грааля, символизирующей мистико-хри-стианскую идею «тайного знания», «сокрытого Пути», которым владеют посвященные; кровь Христа в «чаше с вином» была «перенесена» на гору Монсальват; тайна Грааля в мифологии Волошина заключается в его способности различать добро и зло7. Этот комплекс мотивов Андреев развивает в стихотворении «Титурэль» (1934) и в поэме «Песня о Монсальвате» (1934-1938). К ним можно поставить эпиграфом слова М. Волошина: «Мне же снятся рыцари Грааля / На скалах суровых Монсальвата» (цикл «Париж», 1909).
В «Титурэле» Андреев «засвидетельствовал» значение поисков Священного сосуда. Он вводит в миф образ Святой Земли — Мировой Саль-ватэрры (принципиальное понятие будущей концепции), высшей духовной точки Планетарного Космоса, от которой исходят волны духовности «к векам и поколениям», порождая последователей и указывая на неиссякаемость духовной жажды в человечестве. Андреев трансформирует идеи Волошина, усиливая спасительную миссию Чаши («крови в хрустале»), она становится «сосудом радости» и «причастием Логосу», искуплением «лежащего во зле мира».
В поэме «Песня о Монсальвате» Андреев ставит проблему разнонаправ-ленности духовных путей на земле, размышляет о «двойственности» рыцарей, искателей Грааля. Грааль становится знаком высокого и приземленного одновременно8. Король Джероним, доблестный рыцарь, увлеченный песней жонглера о Монсальвате, провидит свою высокую миссию в поисках Священной горы, он готов на испытания, но наряду с высокими помыслами им движут честолюбивые цели: хочет «овладеть» Чашей Завета, мечта о Граале — это «сон о мировом владычестве», о «правленье гармонией
7 См. о роли мифа о Монсальвате в творчестве М. Волошина: .Палачева В.В. «Поэма «Путями Каина» в контексте культурфилософских исканий М.А. Волошина». Авто-реф. дисс. канд. филол. наук. Томск, 2003. С. 11.
8 Палачева В.В. Указ. работа. С. 11.
мировой»9, его «дерзкие помыслы» возникают от «скуки на горестной земле», им движет человеческая месть (отомстить Парсефалю, «лже-ко-ролю»). То есть, «сон о Граале» «искажает» самых достойных, пополняя «стан» сил зла (замок Клингзора). Король приносит в жертву мечте близких — королеву Агнессу. «Чаша» (название одной из песен «Кровь мира») даруется смиренным, отказавшимся от меча: «преподносится» до конца преданной Джерониму королеве и ее верному вассалу Рожэ как «чаша радости», как «причастие» «божественной плоти» Христа, благодати окружающего мира.
В книге «Лики творчества» в статье «Демоны разрушения и закона» (1908) Волошин определяет семантику меча: «Меч — символ справедливости. Средневековье было священным царством меча, являвшего прообраз креста. . Меч был живым существом, . он обладал магическими свойствами....В нем сокрыта метафизическая истина. Каждое движение меча было символом и священнодействием. . Он был оружием избранных и посвященных. Меч был связан с судом Божьим10. Андреев в «Песне о Монсальвате» сохраняет сакральный смысл меча: меч был вручен Рожэ в Благовещенье, окроплен священной водою; Андреев строит сцену, в которой герой «ритуально» возвращает меч Богоматери перед опасным походом, так как его должна заменить «духовная невидимая брань», «оружие благочестивого гнева»11. В Розе Мира истинные искатели Святого Грааля отправляются на его поиски без оружия («меча»).
Д. Андреев сохраняет «контуры» идей Волошина и в зрелых книгах: восприятие культуры прошлых эпох как странствий духа в поисках Солнечного храма и Святого Грааля; «Чаша с кровью» сохранит мистикоритуальное значение Чаши Завета в «Железной мистерии».
Обратимся к одной из центральных для обоих поэтов-мыслителей тем — к теме «России распятой». «Железная мистерия» Д. Андреева (1950—1956) стала развитием историософских идей М.Волошина, представленных в книге стихов «Неопалимая купина» (1918—1922). Историософская концепция, изложенная в «Неопалимой купине» М. Волошина и в «Железной мистерии» Д. Андреева, имеет в основе образ — мифологему «России распятой». Стихи из «Неопалимой купины» выходят за границы восприятия конкретно-исторической действительности
9 Андреев Д. Собр. соч. в 3-х томах. Т. 3. Кн. 1. С. 507.
10 Волошин М. Лики творчества. Л.: Наука, 1989. С. 166.
11 Андреев Д. Собр. соч. Т. 3 (1). С. 528-529.
(«стихов о войне и революции») и становятся «историко-философскими трактатами»12. В статье «Россия распятая» (1920) Волошин дает теоретико-эстетическое осмысление, Андреев в мистерии выявляет символический смысл национальной истории и судьбы России.
Книги «Неопалимая купина» и «Железная мистерия» - пророчества о «путях России» у Волошина и о «железных тропах» русского народа у Андреева. Художники вписывают свою концепцию в русскую апокалиптическую традицию, «рефлексируют» связь с идеями Ф. Достоевского и Ф. Тютчева. В «Неопалимой купине» наиболее весом пласт аллюзий и цитат из произведений Достоевского (он прокомментирован в статье «Россия распятая»); Тютчев представлен в стихотворении «Дом поэта» классической цитатой: «И ты, и я - мы все имели честь / «Мир посетить в минуты роковые»13. Андреев, повторяя эти же слова Тютчева14, включается в «диалог» с русской культурой о судьбах России, «примыкает» к той же национальной традиции, что и Волошин, что свидетельствует о близости духовных ориентиров и о преемственности идей. Волошин один из первых ввел понятие «поэта-вестника», вычленив из круга писателей «художников-пророков», наделенных особым даром15. Концепция вест-ничества, развернутая Андреевым в «Розе Мира» в этико-религиозном, философском и эстетическом ракурсах на материале мировой и отечественной культуры, - дальнейшее развитие положений М. Волошина.
Эстетика Волошина (как позже Андреева) сориентирована на обнаружение «тайных знаков» и символов в окружающем мире; она опирается на знание культурно-исторических закономерностей, которые позволяют выходить к философским обобщениям. М.Волошин отрефлексиро-вал в «Ликах творчества» значение символов и знаков в своей поэзии: «Символ - . семя, в котором замкнут целый цикл истории человечества,
12 Филиппов Б. «Поэт контрастов и мятежей» // Волошин Максимилиан Стихотворения. В 2-х т. Paris: YMCA-PRESS, 1982. Т.1. С. 20.
13 Волошин М. Избранное. С. 324.
14 Андреев использует эти слова Ф. Тютчева в качестве эпиграфа к поэме «Ленинградский Апокалипсис». См. там же: «...воистину жалка / Судьба того, кто мир наследовал / В его минуты роковые, / Кого призвали Всеблагие / Как собеседника на пир.». (Андреев Д. Собр. соч. Т. 1. С. 144).
15 См. о концепции поэта в творчестве М. Волошина у И.А. Абрамовой: Волошин считал, что «создатель избирает поэта своим вестником» и что в жизни поэтов повторяется судьба пророков. См.: Абрамова ИА. Максимилиан Волошин в 1920-е годы: поэзия и позиция. Автореферат дисс. канд. филол. наук. М., 1994. С. 10.
целая эпоха, уже отошедшая, целый строй идей.. Эти семена умерших культур, развеянные по миру в виде знаков и символов, таят в себе законченные отпечатки огромных эпох. Отсюда та власть, которую имеют символы над человеческим духом. Истинное знание заключается в умении читать символы» [Выделено нами — О.Д.]16. Перед Андреевым мир раскрывается как книга скрытых знаков, недоступных для других: «И, разгадывая вечнодвижущиеся знаки / На скрижалях метаистории и судьбы, / Различаю и в мимолетном, как в Зодиаке, / Те же ходы миропронизываю-щей борьбы»17. Волошин видит отражение символов прошлых культур в современности, Андреев — проявления метафизического в земном, и оба «читают» одни и те же «смыслы».
Как художники «интеллектуального склада» («интеллектуальной страсти»), Волошин и Андреев оказываются близки в общем восприятии событий, в «апокалиптическом дискурсе». В книгах «Неопалимая купина» и «Железная мистерия» перед поэтами раскрываются «пророческие письмена», свидетельства «последних времен». Книга Волошина открывается циклом «Война», в сюжетах ее стихов выражены предчувствия и видения эсхатологической битвы (стихи «В эти дни великих шумов ратных», «Под знаком льва», «Армагеддон»). Лирический герой наделяется даром всезнания: «В начальный год Великой Брани / Я был восхищен от земли»; «... был мне внешний мир показан / И кладезь внутренний разъят» («Пролог»). «Ужас разъявшихся времен», «часы Голгофы» Волошин связывает с циклом войн (1905, 1914, 1917); содержательной основой «Железной мистерии» становится изображение ряда «войн». «Великая битва народов», зафиксированная в «Неопалимой купине» и «Железной мистерии», и свидетельствует о завершении целой исторической эпохи, предугаданной и выраженной в символах Священного писания. Война есть «предвестие» «завершающего» этапа; у Волошина в разделе «Война» это выражено в стихах «Пролог» и «Над законченной книгой», где лирическому герою дана возможность охватить целиком земную человеческую историю в ее символическом содержании. Война и неожиданна, и ожидаема, в определенном смысле «необходима»: знаменателен образ «законченной книги» Волошина («Над законченной книгой»). В стихах «само в себе захлебывается время, и замыкается круг»; нет «ни выхода, ни огня, / Времен исполнилась мера», «все прорастающее в мире давно завершено внутри».
16 Волошин М. Лики творчества. С. 166.
17 Андреев Д. Собр. соч. Т. 3 (1). С. 10.
В «Железной мистерии» вещая Карна напоминает об исполнении предначертанного: «Грянула буря немыслимая, / .Вины столетий исчисли-вающая»18.
Признаки катастрофы у поэтов выражены похоже: «Разверзлись недра жизни и хляби душ»; «Ангел непогоды пролил огнь о гром, / Напоил народы яростным вином. / .Преклоняя ухо в глубь земли, внемли, / Как вскипает глухо желчь и кровь земли» (М. Волошин)19; «И в раздолье души пустынной / Запевает ветер Конца — Неумолчный и неустанный, / Как рокочущий рог гонца» (Д. Андреев)20. В «Неопалимой купине»: «Но грянул гром, и ветр упал, / И свет померк, и вздулись воды»21 ; в «Железной мистерии»: «Сам собою смерк свет в хижинах, / И с дубов пал в грязь лист»22. Оба поэта вводят тему совершающейся мировой «драмы», мистерии Голгофы: у Волошина «Уж занавес дрожит перед началом драмы»; Андреев призывает во вступлении: «Небывалое это действо благослови».
Основу концептосферы «Неопалимой купины» и «Железной мистерии» составляют образы Священного писания, схемы мышления восходят к Библейскому тексту: Апокалипсис — Чаша гнева — Эсхатологическая Брань — Красный Всадник Апокалипсиса у Андреева и Алый Всадник у Волошина — Гефсимания и Голгофа — Христос и Антихрист — Звезда Полынь — Каин у Волошина и Каин и Авель у Андреева — Иудин грех — Неопалимая купина — посев и жатва — бесы и демоны и т.д. Близкая (библейская) образность подразумевает и отличие историософских идей.
У Волошина в «Неопалимой купине» акцентируются проблемы: природа и сущность революции, (ее истоки и «предтечи»), национальный характер и его специфика, Россия и Европа (западные социальные идеи и их усвоение), национальная история и ее отражение в современности, большевизм как одержимость и бесовщина, «звериное» и святое в человеке (лик — личина — маска). Эти же проблемы составляют содержание творчества Андреева в целом и поднимаются в «Железной мистерии».
Оба художника раскрывают онтологическую природу братоубийственной войны в цикле «Гражданская война» (отчасти в «Пламенах Парижа»)
18 Андреев Д. Собр. соч. Т. 1. С. 31.
19 Волошин М Избранное. С. 135.
20 Андреев Д. Собр. соч. Т. 3 (1). С. 43.
21 Волошин М Избранное. С. 135.
22 Андреев Д. Собр. соч. Т. 3 (1). С. 313.
«Неопалимой купины» и в первом и втором актах «Железной мистерии». Междоусобица в изображении М. Волошина — кровавая «бойня» (стихи «Бойня», «Террор», «Красная пасха»): «Зачем с таким лязгом распахиваются врата? / Сегодня сколько? полтораста? сто? / .Кто стонал так долго, а после стих?./ .Пулеметом дробят их кости и кольем / Протыкают яму до самого дна» («Бойня»). Подзаголовок «Феодосия, декабрь 1920» намекает на одинаковую жестокость разных политических лагерей, которые попеременно «занимали» Крым; Андреев представляет почти символическую картину, изображая в «Железной мистерии» зверства разных «претендентов» на власть, жестоких к противникам:
Г о л ы й.
По телу. пляшут.. в ботинках!!
Замучили. сотню. в застенках!
На лбах.выжигают. кокарды.
На нервах.играют. аккорды!23
Оба поэта обращают внимание на те же детали и ситуации (предательство, трусость обывателей), упоминают одинаковые факты (расстрел царя и его детей, эмиграцию в Крыму). Волошин из стихотворения в стихотворение проводит мотив «красной (кровавой) пасхи», Андреев — «кровавой свадьбы» (смерти), показывая, как разъярены и «подняты на ножи / Армии, классы, народы», несущие террор, зверские пытки, бессудные расправы над жертвами:
— Как! На русского ж брата вы!
— Малюты Скуратовы!
— Аракчеев — ребенок!..
— Случайных бабенок,
Врачей заслуженных.
— Солдат обожженных,
Едва из окопов.
— Двух стареньких прачек.
— Известный поручик.24.
Андреев дает гротесковый образ захлестнувшего мир хаоса, в котором «нерасчлененное целое» превращает себя в единое «месиво»; лямка в виде
23 Андреев Д. Собр. соч. Т. 3 (1). С. 40.
24 Там же. С. 38.
лассо выхватывает группу людей на улице; «толпа приходит в бешенство», организуясь для отпора.
Р е в
— Гад. — Рвут. — В гроб. — В мать.
— Спрут. — Скот.. — Срыть. — Смять.
— В глаз. — В пах. — Рвань. — Псы.
— А. — О. — У.. — Ы.25.
Художники выявляют трагический абсурд исторической смуты: она
есть продолжение войны (у Волошина сначала армии рубят друг друга,
потом обнимаются и начинается резня внутри страны), неразрешимость междоусобицы заключается в том, что «злом за зло» воздается без меры: «Любовь воздай за меру мерой, / А злом за зло воздай без мер» («Пролог»). В стихотворении «Большевик» из «Неопалимой купины» обнажена «абсурдная» логика зла; герой «спасал» буржуев от матросов, не давая последним устроить «Варфоломеевскую ночь» и оставляя право на насилие только себе: «Буржуй здесь мой, и никому / Чужим их резать не позволю».
Андреев акцентирует наслаждение местью: «Ярко-красной укрась метой скотам лбы! / Мщенье — сладостно, мщенье — жгуче, дрожит дух / Пей страданье врагов, мучь их.»); «Отряды Бурого, зверея: — Откликаться на месть — местью! / — На ощеренную пасть — пастью! / — Переплевывать злость — злостью! / — Пересиливать власть — властью!»26 Захлестывающая мир ненависть превращает людей в зверей; в гротесковом образе Андреева действуют чудовища из подземного мира, невидимые людям (тени и призраки), и озверевшие горожане неразличимы с ними. Так Андреев углубляется в метафизику смуты, в механизмы «сообщения» двух миров — земного и подземного.
Волошин в цикле «Пламена Парижа», создавая «прообраз» событий, которые развернутся в России, опирается на исторические документы, мемуары, свидетельства очевидцев. В стихах «Голова таёате ёе Lamballe», «Взятие Бастилии», «Взятие Тюильри», «Термидор» поэт от-крыает в «революционном» терроре народную «вакханалию». Парижская голь растаптывает, надругавшись, тело «таёате ёе Lamballe» (субъектом восприятия выступает отрубленная голова), надевает ее го-
25 Там же. С. 39.
26 Там же. С. 41.
лову, избитую и израненную, на пику и начинает безумное шествие; действия буйных толп напоминают оргический танец: «Я на пике взвилась над толпой, .. /
И, казалось, на бале в Версале я.». Террор — опьянение гневом, который душит самих его участников, народ казнит и жжет, будучи не в силах остановиться: «Париж в бреду. Конвент кипит, как ад. / .Кровь вопиет. Казненные взывают / Мстят мертвецы. («Термидор»). Офицер, «слушая их исступленный вой, / досадует, что нету под рукой / Двух батарей — «рассеять эту сволочь» («Взятие Тюильри»). Волошин ставит под сомнение истинность любых социальных идей, во имя которых могут совершаться перевороты («мечты вождей, качающих миры»); он рассматривает революцию как «психофизиологический комплекс», определяет состояние ее главарей термином «революционный пароксизм» (крайняя степень возбуждения, болезнь), утверждает невозможность обретения правоты (истины) в границах земных представлений: человеческая «стесненная мысль» не способна взвесить «чашу весов добра и зла» («Над законченной книгой»). Зверства — следствие идей, химер, поднимающих народ, за которые расплачиваются все: король, идеологи, народ. Волошин фиксирует надругательство над всем, абсурдность действий, а главное, — бессмысленность совершившегося, неосуществ-ленность надежд. Сюжеты жестоких расправ представлены на фоне красоты Парижа, «солнца-города», «средоточия» совершенства мира: «Париж, Царьград и Рим — кариатиды / При входе в храм! Вам — солнцам-городам, / Кольцеобразно легшим по водам, / Завещан мир. В вас семя Атлантиды дало росток.» (•Лиіегіа рагІ8Іогит»).
Трагический абсурд истории для М. Волошина и Д. Андреева заключается в том, что каждый ее последующий акт более разрушителен по сравнению с предыдущим; хотя, в отличие от «русского француза» Волошина, Андреев опирается на материал национальной истории.
Волошин считает большевизм и германизм проявлениями «здорового комфортабельного эгоизма», а его распространение в России связывает со стремлением русской интеллигенции видеть Россию частью Западного общества27. Автор «Неопалимой купины» сосредоточивается на типологических проявлениях людей новой формации, объясняя их сущность генезисом, разложением старой армии («Красногвардеец»,
27 См. подробнее: Абрамова И.А. Максимилиан Волошин в 1920-е годы: поэзия и позиция. Автореферат дисс. . канд. филол. наук. М., 1994. С.14.
«Матрос»). Новые «антропологические типы», которые расшатывают устои — выходцы из русской истории, это доказывает Волошин в статье «Россия распятая»28. «Спираль» национальной жизни возвращает нацию на круги своя. Эта же концепция просматривается в творчестве Андреева, в «Железной мистерии»: становление советского государства не отличается от создания прежних «самодержавных империй»: «Крепость — на слом. / Извергов — в плен. / Кровью промыть / Край. / Масса! Вперед! / В кровь — до колен! / Штурм, но потом — / Рай»29.
Позиция лирического героя Волошина в национальном расколе — «молиться за тех и за других». В драматическом произведении Андреева духовный двойник автора изображен в эволюции (сначала «неизвестный мальчик», затем — «юноша», потом Екклезиаст). Он с теми, кто уходит в катакомбы «молиться» за спасение России. Содержание молитвы скрывающихся в крипте включает идею Волошина: «дозволь не разлюбить врага и брата не возненавидеть» («Газеты»), но выходит за пределы гуманистической позиции, выраженной у Волошина, в сферу духовно-религиозную.
Историческая смута в концепции Волошина связана с бесовщиной. Тема бесовщины — принципиальный содержательный пласт «стихов о революции»: «духи мерзости и блуда». «стремглав кидаются на зов, / Вопя на сотни голосов»; «нежить хлынула в сей дом / И на зияющем престоле, / Над зыбким мороком болот, / Бесовский правит хоровод» («Петроград», 1917); «бесы шумны и быстры» («Трихины»); «Расплясались, разгулялись бесы / По России вдоль и поперек» («Северо-Восток»). Наряду с бесами, силами хаоса и смуты, Волошин в статье «Пророки и мстители» вводит образ, заимствованный у Достоевского из романа «Преступление и наказание», — «трихины»: «.Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тот час же бесноватым и сумасшедшими» [Выделено нами —
28 «Когда .с русской Революции спала интеллигентская идеологическая шелуха и обнаружился ее подлиный лик, то сразу начало выявляться ее сродство с народными движениями давно отжитых эпох русской истории. Из могил стали вставать похороненные мертвецы; казалось, навсегда отошедшие страшные исторические лики по-новому осветились современностью. См.: Волошин М. Россия распятая // Волошин М. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. М.: «Правда», 1991. С. 318.
29 Андреев Д. Собр. соч. Т. 3 (1). С. 29.
О.Д.]30. Трихины вселяются в «тело и дух» людей («Петроград, 1917», «Трихины», «Газеты»), когда он находится в состоянии болезни или в экстазе. У Андреева наделенные умом и волей «бесы» входят в сознание человека во сне, но Андреев создает миф о стоящем за действиями человека демоне, инспирирующим земные проявления бесовщины. У Волошина «демоны глухонемые», «темные духи», стоящие за бесовщиной силы «бездны», невидимы, недоступны сознанию, они «чертят знаки огневые». Андреев «материализует» идеи Волошина, темные силы, бесы и трихины «персонифицируются», обретают разную «форму»: хищница антикосмоса Велга отодвигает глыбы камней и выходит на поверхность земли, «танцуя карманьолу». Персонажи «Железной мистерии», люди, становятся «рупорами» демонических сил, «человекоорудиями» (человекоорудия Бурого, Багрового, Бледного, Черного собирают массы и начинают борьбу за власть). Среди действующих лиц «мистерии» есть неоформленные «голоса» («Женский голос», «Заглушенный говор, «Голос за воротами», «Голоса в ареопаге», «Экзальтированный голос», «Голос в народе», «Крики», «Разноголосые крики», «Голоса сухопутных машин», «Тайные голоса человеческих мыслей», «Голоса из котлованов», «кариатиды»), выражающие разные настроения, социальные силы. «Голос» — это присутствие внеземных существ, влияющих на сознание.
Некоторые стихи Волошина можно прочитывать как предварение или комментарий к «Железной мистерии». Так, в стихотворении «Петроград» бесы вселяются «в пустоту» самодержавного государства: «Сквозь пустоту державной воли / Когда-то собранной Петром, / Вся нежить хлынула в сей дом / И на зияющем престоле, / Над зыбким мороком болот / Бесовский правит хоровод». «Железная мистерия» начинается бесовским шабашем в нижних залах дворца, где постоянно гаснет свет, в центре «танцующего вихря» находится «Саваоф», увлекая всех «в мерзости и блуд»; оргия сопровождается «голосами из глубины» («Хлынь в зло, в грех»). У Волошина в «Петрограде»: «.духи мерзости и блуда / Стремглав кидаются на зов, / Вопя на сотни голосов». Андреев усиливает «спиритизм», «голоса» разной высоты, тембра, силы — бесы, участники хлыстовского «действа». Например: «тонкий, как нить, вздрагива-
30 Волошин М. Россия распятая. С. 268.
ющий г о л о с и з г л у б и н ы». «Развенчивай / Царство / Пред концом! Оскверняй / Церковь / Бубенцом!»31.
Другой аспект темы бесовщины связан с мотивом лика — личины — маски, который Волошиным развит в книге «Лики творчества». В каждой исторической эпохе «бесы» обретают новую «личину» при сохранении «демонической» сущности. Новые «антропологические типы», обнаруженные Волошиным в период русской революции — «Красногвардеец», «Матрос», «Большевик», — «личины», новые маски инициаторов насилия. В «Железной мистерии демонические личины представителей набирающего силу индустриального мира в своих «нарицательных» именах содержат самохарактеристику: «Автомат» в имени соединяет семантику «железа» (металла) и убийства. Андреев устанавливает прямую связь между инфракосмосом и земной жизнью, в мистерии есть сцена символического зачатия «чугунных чад», детей нового «посева» «железного» мира: «Афродита Всенародная. «Как таинственны твои каменные личины! / .как лицо твое и обличье неразличимы / Наклоненные с непонятной мне высоты!»32
Волошин в стихах «Стенькин суд», «Дметриус-император», «Голова таёате ёе Lamballe» воспроизводит «возвращение» «духа» убитых в жизнь «бесовщины». Стеньке Разину «приходит пора» вернуться из «тьмы темени» («ада» за преступления) на Русь судьей для отмщения всем виновным в его «муке кровавой»; смысл его возвращения — уровнять всех, «кто хлопы, кто попы, паны», «пощупать помещиков», «на столбах с перекладиной поразвесить собачьих детей». «Дух» Стеньки Разина гуляет по России, за ним «движутся» его сподручные и голытьба, «темная, пьяная, окаянная Русь».
С другой стороны, «бесовщина» поддерживается кровью невинно убиенных, душа которых не может найти покоя («Дметриус-император»). Младенец Дмитрий, зарезанный в Угличе, много раз «живой и мертвый» правит «лихой годиной бед». Он связан с самозванством и «воскресает» в периоды жестокой расправой над ним («С белой .с лебедью — с Мариной / Я — живой и мертвый, — но единый / Обручался заклятым кольцом»). «Дух» царевича сопровождает все казни, пытки и расправы, он как бы всегда около Лобного места — «срама» России. В «Красной пасхе» Волошин проясняет, что «души вырванных / Насильственно из жизни
31 Андреев Д. Собр. соч. Т. 3 (1). С. 13.
32 Там же. С. 60.
вились в ветре, / Носились по дорогам в пыльных вихрях, / Безумили живых могильным хмелем / Неизжитых страстей, неутоленной жизни, плодили мщенье, панику, заразу..». «Размножаясь», «дух» царевича — «нетопырь» — провоцирует новую кровь («Тут меня тогда уж стало много»). Казнь Лжедмитрия, описанная Волошиным, и бесовщина самозванства станет предметом размышлений Андреева в поэме «Рух»; отметим, что внешние признаки присутствия «бесов» у поэтов одинаковые: синие огоньки (болотные), пляска и бубен. Бесовщина у Волошина и Андреева
— явление мирового масштаба: «России душу омрачая, / Враждуют призраки, но кровь / Из ран ее течет живая.» («Русская революция»).
Трагизм национальной истории Волошиным и Андреевым связывается с «размахом» национального характера. Андреев в стихотворении «Размах» (книга «Русские боги») подчеркивает, что «дерзание души», устремленность к невозможному является стихией национальной жизни: «Есть в медлительной душе русских / Жар, растапливающий любой лед: / Дно всех бездн испытать в спусках / И до звезд совершить взлет»33.
Оба художника обращаются к образу ветра, восходящему к поэзии А. Блока, как символу национальной судьбы: «В этом ветре вся судьба России — / Страшная, безумная судьба» (М. Волошин). «Ветр метельный» у Андреева гонит русских на Восток к захвату земель, к беспредельным рубежам. У Андреева: «Пламень жгучий и ветр морозный, / Тягу — вглубь, дальше всех черт, / В сердце нес Иоанн Грозный, / И Ермак, и простой смерд. / За Урал, за пургу Сибири, / За Амурский седой вал, / Дальше всех рубежей в мире / Рать казачью тот зов гнал». Волошин в стихотворении «Северо-восток» называет его «ветром смуты»: «Ветер тундр, полесий и поморий, / Черный ветер ледяных равнин./ Этот ветер был нам верным другом / На распутьях всех лихих дорог; / Сотни лет мы шли навстречу вьюгам, / С юга вдаль — на северо-восток. / .В этом ветре гнет веков свинцовых: Русь Малют, Иванов, Годуновых./ Быль царей и явь большевиков». Оба поэта подчеркивают отсутствие «меры» и «границ». Волошин: в историческом развитии России «мы ни в чем не знаем меры да средины». Андреев: «Дальше! дальше! вперед! шире! / Напролом! Напрорыв! вброд! / К злодеяньям, каких в мире / Не свершал ни один род; / И к безбрежным морям Братства.». Волошин, как видим, все же более сосредоточен на «злодеяниях», а Андреев изображает тяготение национального духа к «грядущим далям».
33 Андреев Д. Собр. соч. Т. 1. С. 129.
«Размах» русской души и ее безумства — внутреннее осознание и выражение ею особого предназначения. Оба поэта разделяют идею богоизбранности России и ее «крестного пути». Волошин обозначает христианское водительство России: «Сильна ты нездешней мерой, / Нездешней страстью чиста, / Неутоленною верой / Твои запеклись уста» («Россия»). В концепции Андреева России завещана культурно-историческая миссия Византии: «Увидел с горного пути я, / Зачем пространства — без конца, / Зачем вручила Византия / Нам бремя царского венца» («Наитье зоркое привыкло»)34.
В книге «Неопалимая купина» аллегорический образ России в ее женском облике разворачивается в ряде мотивов: «святой и грешной» Руси; поруганной и растоптанной Родины; «богоспасаемой» и «богонаказуемой» России. В «Видении Иезекииля» поэт развивает тему «богочеловеческой» природы России: Россия — невеста, с которой «сочетается» Бог: «.В полдень лежала ты в поле нагая, / И проходил и увидел тебя Я, / Край моих риз над тобою простер, / Обнял, омыл твою кровь, и с тех пор / Я сочетался с рабою Моею. / Дал тебе плат, кисею на лицо, / Перстни для рук, ожерелье на шею./ .И покрывала из тканей сквозных./ Стала краса твоя совершенной / В великолепных уборах Моих». Россия, предназначенная быть «кроткой и смиренной», «рабою Божьей», изменяет себе, предает свое предназначение («Иуда апостол»). Поэт обвиняет ее в «прельщении волей», в расточении богатства: отдает «Власть —холопам, силу — супостатам, / Смердам — честь, изменникам — ключи» и превращается в «бездомную, гулящую, хмельную, / Во Христе юродивую Русь». В «Гулящей Руси» поэт воспроизводит «степень» ее падения (поет «бесстыжие песни», «сквернословит», «пляшет голая», «непотребства творит напоказ» и т.д.), но ее бесстыдство сочетается с покаянием («бьется», «ревет»). «Смрадная» и «хмельная», Россия вызывает у лирического героя чувство вины: «И родину народ / Сам выволок на гноище, как падаль» («Мир»); «И ты лежишь в крови, нагая, / Изранена, изнемогая, / И не защищена никем» («Родина»).
Противоречивость образа «Святой Руси» проясняют размышления Волошина о скифских корнях России. В микроцикле «Дикое поле» автор возвращается к идее панмонголизма. «Скифские земли» Волошина — «Припонтийское Дикое Поле, / Киммерийская темная степь» — это
34 Там же. С. 127.
бывшее «дно океана», заявляющее о себе в национальном характере «пучинами неизжитых страстей»: «Эх, не выпить до дна нашей воли, / Не связать нас в единую цепь! / Широко наше Дикое Поле, / Глубока наша Скифская степь». Таким образом, концепт «Святая Русь» в историософии Волошина подразумевает ее двуединую сущность: греховность России неискоренима, как безусловна и ее святость.
В мифологии Волошина Россия остается «святой Русью» еще и потому, что она пьет «чашу» чужих страданий: она «изживает» болезни Европы, «принимает на себя примерное заболевание социальной революцией, чтобы переболеть ею», своей мечтой «врачует» мир (это близко идее «Скифов» Блока — спасение Россией Европы от восточных племен). Социализм (западная идея, обретшая в «безумной» России невиданное выражение) стал ее «неосуществленной мечтой», «изжитой кровью» и позором («Родина»). Волошин сравнивает Россию со святыми, которые «переживали крестные муки Христа, как свои собственные»35. Россия совершает жертвенный подвиг по отношению к Западной Европе, принимает «Чужих страстей, чужого зла / Кровоточащие стигматы» («Русская революция»).
Поэт в этом усматривает ее внеземную сущность, противоположную мещанскому благополучию Запада. Не случайно появляется метафора сна, Россия — «фантом», мираж, сон, миф, что закрепляется в ключевых мифологемах — Китежа и Неопалимой купины: «Кто ты, Россия? Мираж? Наважденье? / Была ли ты? есть? или нет? / Омут.. стремнина.го-ловокруженье./ Бездна. безумие.бред. / Все неразумно и необычайно: / Взмахи побед и разрух./ Мысль замирает пред вещею тайной / И ужасается дух» («Неопалимая купина»). «Китеж», «подводный город», тоже фантом: «Святая Русь (подводный Китеж — О.Д.) покрыта Русью грешной» («Китеж»).
Волошин вводит тему «ревнивой» Божественной любви: как самая любимая, Россия наиболее жестоко наказуема («Видение Иезекииля», «Благословение): «Из избранных тебя, избрал Я, Русь!»; «Ты — лучшая, пощады лучшим — нет!». В «распятии» и заключается высшее предназначение России и ее спасение («воскресение»): «Так дай же силу / Поверить в мудрость / Пролитой крови; / Дозволь увидеть / Сквозь смерть и время / Борьбу народов, / Как спазму страсти, / Извергшей семя / Внемирных
35 Волошин М. Россия распятая. С. 323.
всходов» («Над законченной книгой»). «Воскресение», таким образом, заключается в «бездне», в падении и гибели: « Для разума нет исхода, / Но дух ему вопреки / И в безднах чует ростки неведомого всхода»; «.Из бездны — со дна паденья, благословляю цветенье / Твое — всестрастный цвет» («Из бездны»). Как видим, поэт выходит к жизнетворческой идее спасения, что позволяет видеть в его построениях «предтечу» панрелигиозной теории Андреева «Розу Мира».
Наряду с аллегорическим женским обликом России в поэзии Волошина представлен ее историко-культурный «абрис», историко-культурный «ландшафт» как единство духовной, материальной и «психо-физио-логической» субстанций (поэма «Россия»). Обрисовывая «организм» страны (физиология), поэт делает экскурс в «географию» России и вскрывает «дух истории», прочерчивает исторический путь России за десять веков в смене династий и царей, в духовных высотах (Пушкин, Тютчев, Герцен, Соловьев, Достоевский). Волошин вплотную подходит к пониманию России как духовно-телесной субстанции, что будет на других основаниях развито Андреевым.
Андреев представляет Россию как «культурно-историческую реальность», «продолженную» в метафизическую сферу, в космическую вселенную; тем самым он усиливает духовно-религиозную сущность России. Россия у Андреева имеет божественное происхождение как метафизический замысел демиурга. Женская сущность России коррелирует с мужским ее началом, «раздваивается» на «природно-телесную основу» и на духовную ипостась (Навна). На языке мифологии Андреева ее «телесная» и «духовная» основы связаны как сообщающиеся сосуды (у Волошина — неразрывность «святой» и «грешной» Руси): физическое истребление России подразумевает ее духовную смерть, а богоотступничество чревато «смутой» и междуусобицей, ставит под сомнение ее дальнейшее существование.
Россия в концепции Андреева «сильна нездешней мерою» поиска веры, и ей предначертана высокая духовная миссия. Можно сопоставить идею христианского мученичества у Андреева и Волошина, развитие мотивов праведничества и «страстотерпчества» («катакомбный сюжет» в «Железной мистерии и стихи Волошина «Протопоп Аввакум» и «Сказание об иноке Епифании»).
В сюжете «Железной мистерии» развернута метафора Волошина, «Святая Русь» превращена в «Русь гулящую». Этот процесс выражают себя в разрушении храмов, переплаве колоколов, надругательстве над святынями; «Иудин грех» народа оборачивается победой антихристианских
сил. У Волошина и у Андреева обнаруживается равная склонность народа к вере и к святотатству; Россия в равной мере «земля исступлений» и «взыскующей любви», у Андреева наделена тягой «к всемирному братству», «зов всемирных преображений» выдвигает русскую метакультуру («сверхнарод») в центр, где рещаются судьбы вселенной («пульс мира нынче бьется здесь»).
«Железная мистерия» Андреева в общей логике совпадает с книгой Волошина. В «Неопалимой купине» выделены восемь разделов, которые образуют три части: первая — предвестие усобицы («Война», «Пламена Парижа», «Пути России (Предвестия)»); вторая — изображение «России распятой» («Личины», «Усобица»); третья часть — «преосуще-ствление» (раздел «Возношение»: стихи «Посев», «Заклинание», «Молитва о городе», «Святой Франциск», «Хвала Богоматери», «Заклятие о русской земле»). «Железная мистерия» содержит двенадцать актов, которые условно делятся по смыслу на три части: первая включает I — III акты («Вторжение», «Восшествие», «Царствование»,); вторая — распятие («Тирания», «Крипта», «Гефсимания», «Спуск», «Низвержение»); содержанием третьей части становится «проеображение» мира после окончательного «ниспровержения» «бесов» и «демонов» («Пепелище», «Возможности», «Роза Мира»). Таким образом, в обеих книгах сюжет организуется «распятием» и «преображенинм» (у Андреева), «преосу-ществлением» (у Волошина). Оба поэта выстраивают «жизнестроительный» проект.
«Голгофа» (раздел «Усобица» у Волошина и акт «Гефсимания» у Андреева) — трагическая кульминация, «наказание», «расплата» за Иудин грех и в то же время «акт» мистерии, который должен вывести на новый уровень бытия. Волошин считал, что революция — духовный кризис нации, человечество должно пройти в своем совершенствовании через очистительный огонь, «необходимо путем испытаний, безумия, страданий очиститься для нового мира», он приветствует «Божий бич»36:
. Так семя, дабы прорасти,
Должно истлеть.
Истлей, Россия,
И царством духа расцвети37.
36 Абрамова И.А. Максимилиан Волошин в 1920-е годы: поэзия и позиция. С. 12.
37 Волошин М. Избранное. С. 163.
Андреев изображает нравственное одичание нации после катастрофы (акт «Пепелище»), духовное пепелище разуверившихся во всем людей и материальные разрушения, однако «возможности» (так называется следующий акт) открываются только на «пепелище»: Даль века вижу невозбранно, / А с уст — в беспамятстве, в бреду, / Готова вырваться осанна / Паденью, горю и суду»38. Оба поэта вводят тему «нового посева», изменения плотского состава человека. В концепции Волошина «из крови, пролитой в боях», «из душ, крестившихся в крови», из преступлений, исступлений» — / Возникнет праведная Русь» («Заклинание от усобиц»); «истлев до дна», Россия сама «прорастет» духом. Поэтому ключевым образом книги становится образ «неопалимой купины», метафора очищения огнем («горит, не сгорая Неопалимая купина»). В воззрениях Андреева необходимо «причащение» оступившихся Логосу, им востребован миф из раннего творчества — о чаше Грааля; чаша с кровью выполняет в «Железной мистерии» мифо-ритуальную функцию.
У Волошина миф о будущем выливается в идею Славии (хотя она не развернута). Волошин сам определяет мифотворческую основу своих историософских представлений: «Мой единственный идеал — это град Божий. Но он находится не только за гранью политики и социологии, но даже за гранью времен. Путь к нему — вся крестная, страстная история человечества. Я не могу иметь политических идеалов потому, что они всегда стремятся к наивозможному земному благополучию и комфорту. Я же могу желать своему народу только пути правильного и прямого, точно соответствующего его исторической и всечеловеческой миссии. Я заранее знаю, что этот путь — путь страдания и мученичества. Что мне до того, что он будет вести через монархию, социалистический строй или через капитализм — все это только различные виды пламени, проходя через которые перегорает и очищается человеческий дух»39. Под этими словами мог бы подписаться и Андреев, но в отличие от Волошина, Андреев полагает осуществление идеала в отдаленной перспективе смены крупных исторических циклов (эонов), он верит в возможность создания «земного братства» народов, подробно прописывает «преобразовательные акции» Всемирной Лиги. В его историософской версии «опустошенные души» засеваются «ростками» новых религиозных идей усилиями
38 Андреев Д. Собр. соч. Т. 1. С. 127.
39 Волошин М. Россия распятая. С. 330.
воспитателей (отметим, что Волошин не приемлет учительства, которое играет важную роль у Андреева). «Конкретность» системы Андреева иллюзорна, «Роза Мира» — подобие «града Божия» Волошина.
В «Неопалимой купине» Волошин проговаривает идеи, которые Андреев разовьет как важные мотивы и темы в последних частях «Железной мистерии»: будущее «рассатанение» мира, всеобщая любовь («далекие потомки» будут жить во вселенной, «где каждая частица вещества / С другою слита жертвенной любовью»); единства человечества («Нет ни врага, ни брата, / Все во мне, и я во всех. Одной / И одна — тоскою плоть объята»). Наконец, Волошиным введено «программное» положение историософских воззрений Андреева: будет «человечеством преодолен / Закон необходимости и смерти».
Появившаяся в книге Волошина метафора «железный посох» (жезл), восходящая к Библии, в мистерии Андреева выходит на первый план, приобретая сюжетообразующее значение. В завершающем «Неопалимую купину» стихотворении «Заклятие о русской земле» осуществляется воскресение убитых и возрождение жизни, что выражено с помощью этой же метафоры: «Ходит по полю Железный Муж, / Бьет по костям / Железным жезлом: С четырех сторон, / С четырех ветров / Дохни, Дух, / Оживи кость!»; .«Кости шуршат, / Плоть шелестит, / Жизнь разгорается».
В «Железной мистерии» в драматическом действии разворачивается эта же метафора, данная в заглавии. «Восшедшие» и «царствующие» силы зла суть «жезл железный», который обретает тотальную власть над миром в виде техногенной цивилизации. «Последняя битва» дает «возможность» изживания «путей Каиновых». Андреев использует «амбивалентность» метафоры: «жезл железный» будет заменен «крепостью веры», то есть другим «жезлом железным». В «Откровении Иоанна Богослова» «Жена, облаченная в Солнце, родила младенца мужеского пола (— О.Д.), которому надлежит пасти все народы жезлом железным» (Гл. 12:5) [Выделено нами
— О.Д.]. Цитата имеет продолжение: «Из уст его исходит острый меч, чтобы им поражать народы» (19: 15—16). «Острый меч из уст» (Христа) — «Слово Божие» (Логос на языке Андреева).
Культурфилософские идеи Волошина претерпевают эволюцию. В статьях 1900-х годов он размышлял о «машинном демонизме» Европы и государстве, о «новой государственности» («Демоны разрушения и закона»), которая явится в следующем цикле человеческого развития; новый строй «будет пронизан ритмическом трепетом сил, его породивших, которые, сбросив свои личины демонов, зримые нами, явят свои строгие
божественные лики новой справедливости»40. Поэма «Путями Каина» имеет прямо противоположный смысл. Хронологически она недалеко отстоит от «Неопалимой купины» (завершается во второй половине 1920х годов), однако общая концепция в ней существенно корректируется: поэма завершается гибелью человечества (глава «Суд»); Волошин отказывается от идеи Славии.
Андреев и углубляет идеи Волощина, и выступает «оппонентом» концепции, выраженной в «Путях Каина». Несмотря на трагизм «путей» зла (Каина), по мысли Волошина, это единственно возможный путь для человечества (путь духа — огня), возвышающий над мещанским, земным благополучием, образ Каина наполняется амбивалентной семантикой. В отличие от Волошина, у которого «мятеж — от Бога», Андреев считает, что «мятеж» — не «от Бога», а «от Каина» (тема бунта против Творца отрефлек-сирована Андреевым через картину Врубеля «Поверженный Демон»). Трагическое противоречие, заложенное в развитии мира, для Волошина неразрешимо. У Андреева искупительная жертва России будет началом изживания противоречия: законы Зла («пути Каина») должны быть заменены законами Бога («Lex Domini»), «каинность» сменится на «авельнос-тью».
Другой пласт проблематики «Железной мистерии», — изображение «демонической» природы государства и философии власти, — восходит к поэме Волошина «Путями Каина», и эти схождения поэтов требуют особого разговора. В заключение скажем, что историософские идеи М. Волошина развиваются Д. Андреевым на протяжении всего творчества и играют важную роль в формировании общей культурфилософской концепции поэта.
40 Волошин М. Лики творчества. С. 178.
40
