CC BY
80
47. Межуев В.М. Культура как проблема философии // Культура, человек и картина мира. М., 1987. С. 328.
48. Культурология: Основы теории и истории культуры. СПб., 1996. С. 22.
49. Давидович В.Е. Онтология культуры // Культурология. Ростов-на-Дону, 1996. С. 96.
50. Риск исторического выбора России: Материалы круглого стола (А.С. Панарин, И.К. Пантини др.) // Вопросы философии. 1994. № 5. С. 21.
CATEGORIES «EXISTENCE», «REAL» AND «DUE» IN CONCEPTUAL MODELING
OF CULTURE
S.N. Amelchenko
Categories «existence», «real» and «due» are not widely and stably adopted in culture-philosophical theories, but they are namely the key ones in formation of ontology, gnosiology, deontology and axiomatic area of culture. The use of these categories along with a conceptual method of modeling culture allows to expand possibilities of understanding culture essence, structure, typology and introduce some new aspects into research of culture correlation with civilization.
© 2008 г.
М.С. Рудакова
ИСТОРИОГРАФИЧЕСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ МИШЕЛЯ ФУКО: ОПЫТ АНАЛИЗА ИСТОРИОСОФСКИХ ТЕКСТОВ
Историософскую концепцию Мишеля Фуко следует рассматривать не только в контексте развития философской мысли, но и в контексте развития западноевропейской историографии второй половины ХХ века. Эта потребность объясняется тем, что неотъемлемой составляющей историософской концепции Фуко является его индивидуальная историографическая лаборатория. Реконструкция историографической лаборатории Фуко — конкретных исследовательских приемов и интеллектуальных процедур, комплекса представлений о прошлом и способов исторической репрезентации — позволяет увидеть его историософию в качестве историографической практики, предполагающей исследовательский эксперимент, осуществляемый с конкретным историко-культурным материалом.
Исследования Фуко — это историософская рефлексия, он сам — историзи-рующий философ, который в то же время проделывает историческую работу. Фуко ангажирован философией, что, однако, не означает его неспособность проделать работу историка. В качестве подкрепления тезиса можно привести
высказывание Ф. Анкерсмита, который считал, что историография — это парадигма для изучения философских проблем1. Любопытно, что П. Рикер отнес Фуко к числу тех мыслителей, «чьи голоса раздались за пределами историографии эЫйо sensu, но подняли при этом на новую, небывало радикальную сту-
2
пень дискуссию, касающуюся наук о человеке в целом» .
Действительно исследования Фуко, в частности, выработанные им понятия-концепты и спектр исследуемых проблем, оказали влияние на историческую науку. Американский историк Лоренс Стоун, который во многом оспаривал результаты исторического анализа Фуко, в то же время однажды сказал: «На какое-то время Фуко удалось изменить наше видение мира»3. Х. Уайт также отмечал, что для историографии важны не только оригинальные достижения работы историка, но и альтернативные модели того, какой может быть историография и историческое сознание4.
Выстраивая свою работу, Фуко не раз пытался соотнести свои исследования с образцами современной исторической науки. Он признавал, что существуют типы истории, характерные для научного познания5. В то же время способ исторического исследования Фуко кардинально отличался от традиционного исторического познания. Для характеристики историографической лаборатории Мишеля Фуко, а также определения степени ее взаимодействия с существующей историографической традицией представляется любопытным применить подход, согласно которому специфика гуманитарного познания формулируется по следующим параметрам: проблематика, предметная область, методология, логика построения теории, язык, ограничения, результативность6. В соответствии с этими параметрами мы и предпримем попытку реконструкции историографической лаборатории Фуко.
В историографической лаборатории Мишеля Фуко проблематику исследований составляло рассмотрение истории европейской цивилизации сквозь призму критической, «репрессивной» гипотезы. Говоря о проблематике исследований Фуко, стоит обратиться к размышлениям одного из его критиков — Ричарда Рорти. Он причислял Фуко к парадигматическим представителям жанра истории духа и считал, что представители данного жанра работают скорее на уровне проблематики, нежели на уровне решения проблем'.
Фуко и сам признавал тот факт, что он сосредоточен в своих исследованиях в большей степени на постановке историософских проблем и вопросов, нежели на их решении. Не случайно один из ключевых индивидуальных исследовательских методов Фуко получил название метода проблематизации. В свою очередь постановка историософских вопросов и метод проблематизации требовали от Фуко проделать определенную историческую работу.
Что касается предметной области историографических поисков Фуко, то она была заключена в междисциплинарном пространстве, очерченном историей, философией, психологией, культурологией. Франция была одним из источников активного междисциплинарного взаимодействия различных гуманитарных наук. Исследовательская деятельность Фуко в междисциплинарной предметной области способствовала его активным поискам методологии и теории исследования. По словам Фуко, он стремился к установлению метода исторического анализа, свободного от антропологических примесей8. Поэтому сово-
купности, отрефлектированные традиционной историей, он помещал в общее пространство с целью выработать теорию9.
В одном из интервью Фуко заметил, что вопросы предметной области интересуют его гораздо больше, чем вопросы метода10. Однако, несмотря на то, что Фуко заинтересовали специфические темы, характерные для смежных с историей наук, предмет его исследований всегда определялся историческим временем и пространством11. Специфику историографической лаборатории Фуко также определяла его методология, основу которой составляла историософская проблематизация историко-культурного опыта европейской цивилизации. В представлении Фуко проблематизация детерминирует определенные исторические фигуры. Проблематизация — это способ анализа вопросов, имеющих
универсальное значение, но рассматриваемых в их исторически уникальной
12
форме12.
Избранная Фуко методология определила языковые особенности его исследований. Язык также является ключевым моментом для понимания историографической лаборатории Фуко. Здесь следует обратить внимание на то, что под языком мы понимаем не только набор мыслительных категорий, которыми пользовался Фуко в процессе историописания, но жанровые и стилистические особенности его историографических штудий и историософских размышлений. По мнению Х. Уайта, Фуко понимал стиль как определённую постоянную
манеру использования языка, с помощью которой мир представляется и наде-
13
ляется смыслом .
Проблеме языка историков историография ХХ столетия уделяла пристальное внимание и рассматривала такие ее аспекты как вопрос о соотношении текста и контекста в практике историографического исследования, проблема «пограничья» между историческим и художественным освоением прошлого, художественное проектирование и художественный контекст, профессиональное и непрофессиональное историописание.
Следует отметить, что в интеллектуальном поле Франции была сформирована достаточно мощная публицистически-артистическая атмосфера14, стимулировавшая сосредоточенность авторов на языке и стилистике их работ. Многие исследователи французской интеллектуальной культуры отмечают, что она изобиловала метафорами, афоризмами, различного рода риторическими оборотами15. Так, например, поэтическими метафорами было насыщено исследовательское творчество Мишле16. Не случайно Ролан Барт в своей актовой лекции, прочитанной в Коллеж де Франс, упомянул Мишле, которому он, по его словам, «был обязан открытием привилегированного положения Истории
среди наук о человеке и тому, что он открыл также власть письма — в той мере,
17
в какой знание готово с ним согласоваться»17. «История, — писал Р. Барт, — стремится к метафоричности и соседствует с лирикой и символикой; так, например, обстоит дело у Мишле»18.
Можно вспомнить и о традиции историописания Школы Анналов. Л. Февр в лекции, прочитанной в Коллеж де Франс в 1933 г., также определял историческое повествование как «хитросплетение... фактов, созданных, воссозданных, вымышленных или сфабрикованных историком при помощи гипотез и предположений»19. Традицию «Анналов» всегда характеризовал отказ от строго сциен-
тистского стиля изложения, что обеспечивало внимание широкой читатель-
20
ской аудитории и часто определялось как «возврат к традициям Мишле»20.
В 70-е гг. ХХ в. в манере изложения исторического материала произошла
очередная серия изменений. Рассказ, повествование стали приобретать все 21
большее значение21. В числе причин рождения философии исторического нарратива в начале 70-х гг. и ее последующего развития нередко называют неудовлетворенность интеллектуалов-гуманитариев традиционной философией истории. По их убеждению, традиционная философия истории не уделяла должного внимания вопросу о том, как историк нарративно интерпретирует результаты исторического исследования22. К этим вопросам обратился целый ряд авто-
ло 'лл О/С
ров — П. Вейн, М. де Серто, А. Данто, Х. Уайт26. Размышления некоторых из них (П. Вейна, М. де Серто) оказали влияние на методы работы Фуко с историческим материалом. Исследования других (А. Данто, Х. Уайта) отражают историографический контекст, на фоне которого Фуко творил в своей историографической лаборатории.
Попытку снять существующую в исторической науке оппозицию между историографией и философией истории, посредством изучения языковых особенностей предпринял Ф. Анкерсмит, признав право обеих на производство исторического знания. В связи с этим Анкерсмит описал словари, характерные для историософского знания — словарь описания и объяснения, словарь интерпретации и словарь репрезентации прошлого27. Исследователь, выстраивающий свое повествование на основе словаря репрезентации, оказывается способен отрефлектировать собственные мыслительные концепты.
Фуко без сомнения принадлежал к числу авторов, работающих в рамках историософского словаря репрезентации. В то же время этот словарь был создан в историографической лаборатории Фуко и его репрезентация в полной мере является исторической. Основу словаря репрезентации Фуко составляла понятийная сетка, выработанная в рамках его историософской концепции. Эта понятийная сетка отражала связь между историософским мышлением Фуко и языком его исторических исследований, определяла взаимосвязь научного и литературного языка историософских штудий Фуко28. Примечательно, что после вскоре смерти Фуко, в Беркли (где Фуко преподавал в последние годы своей жизни) в 1983 г. был основан интердисциплинарный журнал «Representations»29.
Язык исторических исследований Фуко, степень соотношения научного и литературного языка его историософских штудий могут быть исследованы на основе изучения разнообразных языковых механизмов, действующих в историческом повествовании. Законченное развитие теория исторического повествования получила в трудах Поля Рикера. В целом в рамках этой теории исследованиям подвергают весьма разнообразные языковые механизмы — «от глубинных тропологических структур исторического дискурса до «регулятивных метафор
30
среднего уровня» и поверхностных стилистических эффектов»30.
В научном историческом дискурсе самой распространенной языковой фигурой является метафора. Так, Ф. Анкерсмит высказал утверждение, что историографии присущ целый ряд метафор. В свою очередь изменение традиционных историографических метафор стало основой перелома, происшедшего в исто-
риографии XX века. При этом под метафорами подразумеваются мыслительные категории. По мнению П. Рикера, метафора есть возникающее в результате
познавательных усилий историка семантическое нововведение в существовав-
31
ший до сих пор язык .
Парадигма метафорического сознания была присуща и работам Мишеля Фуко. Фуко был одним из тех, кто не только отказался от применения традиционных для западноевропейской историографии метафор, но и предложил свой набор индивидуальных метафор. По утверждению Ф. Анкерсмита, «пример Фуко показывает, что метафорическое измерение в историописании более сильно, чем буквальное или фактографическое»32. Концептуально насыщенное историософское повествование Фуко действительно располагало к продуцированию многочисленных метафор. Основные идеи Фуко распространялись по его повествованиям именно посредством метафор — переноса значений, создания образов вместо понятий. Он создавал метафоры понятийные, временные, пространственные. Можно привести примеры многочисленных метафор, характерных для историософского повествования Фуко. Метафоры обусловливают построение Фуко исторических сюжетов, характер его исторического мышления и, как следствие, природу создаваемых им историографических 33
образов33: «Великое заточение», «геометрия морали и пространство изоляции», «Великое освобождение», «лики безумия». Метафоричны названия методов Фуко — археология, генеалогия. Метафоричны исследовательские темы и, как следствие, названия работ — «Рождение клиники. Археология взгляда медика», «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук», «Рождение тюрьмы», «Забота о себе». Метафоричны исследовательские концепты — дискурс как соотношение слов и вещей, порядок, дисциплина, власть.
Фуко признавал, что его повествования насыщены метафорами и иногда был вынужден пояснять: «Слово «отчуждение», по крайней мере в данном случае, — не только метафора»34. В более поздних работах Фуко воспринимал метафоры в качестве риторических фигур повествования и в качестве культурных феноменов. Фуко приводил примеры метафор медицинского языка — метафора «укрепление духов и нервов»35, «метафора осязания, с помощью которой
36
врачи без конца хотят определить, что такое их взгляд»36. Он писал также о
37
культурно-исторических метафорах — «Великая метафора книги»37, «привыч-
ная для нашего Запада метафора, уподобляющая город телу»38, биологическая
метафора рождения, жизни, старости различных языков39, метафоры Эпиктета,
которым суждено будет возродиться в христианской духовности40, метафора
«полного растворения», заимствованная из стоической физики41.
В самой методологической своей работе — в «Археологии знания» — Фуко уделял особое внимание метафорам традиционной историографии, сопоставляя их с собственными методами42. Фуко отказывался от традиции, согласно которой сложные и специфические проблемы исторических изменений погружают в динамические, биологические и эволюционистские метафоры43. Ценность метафоры он видел в том, что в ней обретет форму перемещение смысла44. Осознавая тот факт, что перенасыщенное индивидуальными метафорами повествование может утратить статус научного, Фуко задавался вопросом
о том, как узнать, «каким образом концепт, перегруженный метафорами и во-
ображаемым содержанием, очищается и становится способным принимать статус и функции научного концепта»45. Вместе с тем большинство исследователей творчества Фуко не всегда определяют его концепты в качестве научных, а скорее, наоборот, воспринимают их в качестве метафор его художественного дискурса, как, например, феномен власти, несомненно, обладающий у Фуко метафорическим значением46.
В исследованиях Фуко особое внимание следует обратить на метафору прерывности, которая выражала его стремление описывать нелинейное время, текущее от настоящего к прошлому. Прерывность также является для Фуко научным концептом. В своих исследованиях Фуко пытался избавиться от всех понятий, концептуально обеспечивающих непрерывность и протяженность
47
пространства и времени в историческом исследовании . В силу этого отказа он ввел в свой научный оборот концепт прерывности, обладающий в то же время метафорическим значением.
Прерывность, по словам Фуко, раскалывает исторический ландшафт и позволяет извлекать факты из разломов истории48. Сама история для Фуко — это рассеивание во времени49. Воссозданием подробностей линеарной истории занимается, по мнению Фуко, история идей50. Сам же Фуко отказался от модели линеарной истории и линеарной модели языка51. Идею нелинейного исследования времени Фуко подкрепил методом археологии. Методы археологического
исследования предполагают первоначальную работу с более поздними культур-
52
ными слоями: «Археология действует в противоположном направлении»52.
Мы уже сказали о том, что Фуко использовал в процессе своего историопи-сания понятийные, временные и пространственные метафоры. Особо стоит остановиться на метафорах пространственных, поскольку проблематика пространства имела большое значение для Фуко. Ж. Делез называл Фуко «новым
53
архивариусом, картографом и топологом» историософского знания53. Уделяя большое внимание географическому и топографическому пространству, Фуко, по сути, действовал в рамках особенностей университетского образования во Франции, которое тесно объединяло изучение географии и истории54. Фуко также следовал за своим наставником Г. Башляром, написавшим известное исследование «Поэтика пространства» (1957)55. Пространственную поэтику Баш-ляр описывал в качестве определенного жанра и способа философского видения. «Поэтический образ, — писал Башляр, — в действительности изменчив по своему существу, он не конститутивен, в отличие от понятия»56.
Фуко подвергал географическое и топографическое историческое пространство историософскому осмыслению, воссоздавая его с поразительной точностью. По словам Фуко, он стремился «делать топографическую и геологическую съёмку поля битвы»57. Таким образом, можно смело говорить о том, что Фуко концептуализировал время в терминах пространства58. По мнению Фуко, в европейском гуманитарном дискурсе вопрос о пространствах был поставлен очень давно и был представлен как задача историко-политическая59. Фуко отмечал тот факт, что рассуждения философов были одной из причин, которые в течение долгого времени рождали определённое пренебрежение по отношению к пространствам. Это пренебрежение заставило философию переориентироваться на проблематику времени60.
В свою очередь, Фуко часто обращал внимание на утверждение А. Бергсона о том, что мы мыслим чаще всего в пространстве61. В этом положении Бергсона Фуко ценил возможность получения знания об индивиде и индивидуальности: «Бергсон обращается совершенно в другую сторону, когда ищет во времени и
против пространства,.. благодаря которым можно думать о живой индивидуаль-
62
ности».
Разнообразие пространств, описываемых Фуко в рамках его историософской системы, можно свести к достаточно обширному перечню: социальное пространство, пространство изоляции, моральное и нравственное пространство, пространство дискурсивных событий, пространство правосудия, пространство множественных очагов власти, дисциплинарное пространство, пространство повседневной жизни, пространство сексуальности. Появление и функционирование этих пространств имеет в работах Фуко точные географические и временные координаты. Он описывает их появление, распространение, протяженность на географической карте Европы, уделяет особое внимание их хронологическим границам. В то же время историческое развитие каждого из этих пространств составляет сюжет для движения историософской мысли Фуко.
По мнению Х. Уайта, в процессе построения сюжета историческое пространство рассматривается в качестве повода для создания образов, а не мате-
63
риала для концептуализации63. В то же время сюжет позволяет фактам «говорить за себя» и сохранить концептуальные принципы повествования, глубоко запрятав их в ткань текста. Смысл приходится извлекать из сюжетной линии, а
тяжесть объяснительного эффекта переносится на способ построения
64
сюжета .
В историософской концепции Фуко умозрительные сюжеты разворачивались на конкретном историческом материале. Сюжетные линии, выстраиваемые Фуко, репрезентативны для описания его историографической лаборатории. Любопытно, что Фуко противопоставлял сюжет теории. Примером такого противопоставления может послужить его рассуждение о влиянии марксизма на историческую науку. Фуко осуждал «стремление переписать сюжеты... в соответствии со словарем теории, чье происхождение непосредственно связано с марксизмом»65.
Сюжетные линии и сюжетный контекст имеют и еще одно значение для понимания историографической лаборатории Фуко. Не стоит забывать, что в этой лаборатории направление исторического времени в рамках исследований было обращено вспять. В то же время стоит обратить внимание, что выстраивание нелинейной истории возможно лишь в историческом повествовании, поскольку только в нем линейное время свершившихся событий и событий, описанных в нарративе, может не совпадать. Причем логичность повествованию в том случае, если оно описывает нелинейное время, придает именно сюжет. Сюжет собирает факты и события воедино и подчиняет их замыслу повествования. Таким образом, анализ сюжетов, описанных в историософской концепции Фуко, имеет важное значение для реконструкции его историографической лаборатории, поскольку эти сюжеты стоят на стыке истории и философии истории.
Действительно, Фуко, ставя историософские вопросы, заинтересовался сюжетами из истории европейской цивилизации. И чтобы ответить на поставленный историософский, а порой и чисто философский вопрос, Фуко проделывал историческую работу — реконструировал обстоятельства появления какого-либо феномена, прослеживал его развитие в широком историческом контексте, а в итоге получал необходимый историософский ответ. В этом и состояла интрига, определившая специфику историографической лаборатории Фуко. Не случайно и очень показательно то, что в своей работе «История безумия», с которой, по сути, и началось становление и развитие историософского проекта Фуко, он сказал что безумие — это интрига66.
Нарративность исторических исследований Фуко, их метафоричность и ориентированность на развитие определенных историософски выстроенных сюжетный линий, внимание к категориям времени и пространства предопределили его отношение к историческим источникам. Ряд критиков отмечают, что стиль Фуко — это одна из причин того, почему его исследования «захватывают» как способ письма, но сомнительны как история. Некоторые исследователи высказывают мнение, что в работах Фуко «голоса» текста не взяты в кавычки
или не прокомментированы должным образом и введены в текст для того, что-
67
бы оттенить его яркую прозу и стиль67. Жак Деррида и Карло Гинзбург также обратили внимание на то, что Фуко, описывая истории «анормальных», в сущности, не дает им слова и сам говорит на том языке, который является языком западного рационализма и его власти68.
Данное утверждение заставляет обратиться к проблеме исследовательских подходов Фуко к историческим источникам. Стоит отметить, что в современном источниковедении выделяют монологический и диалогический подходы к чтению исторических источников69. В данном аспекте тексты Фуко противоречивы, в них прослеживается и монологический и диалогический подходы, что во многом характеризует стиль его исторической работы и стилистику его историописания.
Подходы Фуко к работе с историческими источниками, осуществляемой им в рамках собственной историографической лаборатории, можно реконструировать на основе небольшого количества методологических размышлений (представленных в основном в «Археологии знания») и на примере обращения с конкретными источниками, практикуемого в серии его историко-культурных исследований. Особо стоит отметить курсы лекций, прочитанных Фуко в Коллеж де Франс. Методологические размышления Фуко о работе с источниками отталкивались от оценки традиционных способов работы с историческими
документами70. Сам Фуко признавал особую важность исторической работы по
71
освоению и развитию внутреннего пространства документа71. Источником для него выступали не только письменные памятники72. По словам Фуко, его работа с историческими источниками была направлена на то, чтобы обнаружить
«другую историю, более серьезную, более тайную, более основательную, более
73
близкую к источнику, теснее связанную с его последним горизонтом»73. Историю Фуко воспринимал в качестве инструмента, с помощью которого обретает надлежащий статус весь корпус документов, описывающих то или иное сообщество74.
В то же время нельзя говорить о том, что Фуко уделял серьезное внимание проблемам источниковедения, вопросам классификации исторических источников. Об этом свидетельствует, например, его высказывание, что исторические свидетельства он берет из одного источника: «Архивов заточения, поли-
75
ции, челобитных государю и бланкетных указов за королевской печатью»75. Подобное отношение к серьезным вопросам исторической работы с источниками заставило многих усомниться в профессионализме Фуко-историка. Тем
более что культура работы с историческими источниками имела во Франции
76
давние традиции76.
Действительно, работая с историко-культурными понятиями и категориями, пространством и временем, Фуко подбирал соответствующие исторические источники. Свидетельства источников, для Фуко, это — новеллы, отрывки из драматургии действительного, а те люди, о которых идет речь — персонажи в театре повседневного77. Фуко иронически признавал несовершенство проделанной им работы с историческими источниками, находя оправдания в цели его исследований, которая не было чисто исторической, но была историософской: «По недостатку необходимого дарования я долго предавался одному-единственному виду исследования: брал тексты во всей их сухости, допытывался, какова же
была причина их появления, с какими учреждениями или с какой политиче-
78
ской практикой они соотносились» .
Действительно, Фуко не удалось избежать тесной связи мироощущения с риторикой исторического повествования. В целом для исследований Фуко и стилистики его историописания были характерны эссеистические стратегии. Показательно, что свою работу «Археология знания» Фуко определял как эссе о методе. Он писал, что анализ мысли всегда аллегоричен по отношению к тому дискурсу, который использует79. Данные эссеистические стратегии определили логику и способ построения исторических исследований Фуко.
Стоит отметить, что у Фуко историческое повествование целиком, а порой и полностью заполнялось рефлексией исследователя, что в свою очередь наложило целый ряд ограничений на результаты проделанной им исторической работы. Это связано с тем, что, как отметил П. Бурдье, историкам (за редким ис-
80
ключением) почти не свойственна рефлективность80. Именно поэтому проблематика, предметная область, методология и язык исследований Фуко обеспечили ему статус маргинального, непрофессионального историка. В то же время Фуко был далеко не первым среди тех, кто входил в число непрофессиональных историков.
Феномен непрофессиональных историков существовал уже давно. Выше уже приводился один из примеров — Ж. Мишле, в работах которого так или иначе отражалось романтическое мироощущение, свойственное первой половине XIX в. Позднее ранкеанская «историографическая революция», выдержанная в духе позитивистской методологии, способствовала усовершенствованию методики и техники работы с документами, особенно с архивными, занявшими первое место по значимости среди всех исторических источников. На этом фоне творчество многих историков (Г.М. Тревельяна, Т.Б. Маколея,
Дж. Р. Грина, а также Я. Буркхардта, Н.Д. Фюстель де Куланжа) стало выгля-
81
деть «непрофессиональным»81.
В свою очередь, в ХХ столетии представление об историописании расширилось и, возможно, усложнилось. Наряду с требованиями объективности и научной строгости в отношении к источникам была осознана известная условность такого понятия, как исторический факт (неокантианцы и М. Вебер), а также то, что историк — не только беспристрастный свидетель и хроникер прошлого, но также тот, кто, подобно атланту, поддерживает настоящее, опираясь на прошлое. Иными словами, было осознано, что настоящее постоянно «выравнивает» себя посредством текучей, исторической и историософской рефлексии, посредством непрекращающегося вслушивания в прошлое. Фуко чутко воспринял этот методологический сдвиг, индивидуализировав его и расширив его эвристические возможности.
Кроме того, следует добавить, что если в XIX в. история была в основном занятием профессионалов, то в ХХ веке круг причастных к изучению прошлого чрезвычайно расширился, в немалой степени также и за счет представителей смежных наук82. Так случилось и с Мишелем Фуко, который в итоге оказался «непрофессиональным» историком или, если угодно, историком нового стиля и новой эпохи.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. См.: Анкерсмит Ф. История и тропология: взлет и падение метафоры. М., 2003. С. 256-257.
2. Рикер П. Память, история, забвение. М., 2004. С. 279.
3. См.: Стоун Л. Будущее истории //THESIS. 1994. Вып. 4. С. 158-174.
4. См. УайтХ. Метаистория. Екатеринбург, 2002. С. 171.
5. См.: Фуко М. Жизнь: опыт и наука // Вопросы философии. 1993. № 5. С. 44-53.
6. См.: Юртаева Ю.В. Культуртворческий потенциал гуманитарного познания. Автор. дисс. канд. философ. наук. Тюмень, 2006. С. 5 // www.tmnlib.ru/ resources/ abstract/pdf/Urtaeva.pdf.
7. Рорти Р. Историография философии: четыре жанра // Джохадзе И.Д. Неопрагматизм Ричарда Рорти. М., 2006 // http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/ Philos/ Article/Ror_IstFil.php.
8. См.: Фуко М. Археология знания. Киев, 1996. С. 17.
9. Там же. С. 27.
10. Фуко М. Интеллектуалы и власть. Статьи и интервью 1970-1984. Ч. 1. М., 2002. С. 285-286.
11. Фуко М. Интеллектуалы и власть. С. 319.
12. См.: Фуко М. Что такое Просвещение? // Вестник Московского Университета. Серия 9. Филология. 1999. №2. С. 132-149.
13. Уайт. Ук. соч. С. 9-10.
14. Соломеин А. Ю. Французская национальная гуманитарная традиция: специфика и генезис // «Credo New». Теоретический философский журнал. 2003. № 3 // http://credo-new.narod.ru/credonew/03_03/14.htm.
15. Там же //http://credo-new.narod.ru/credonew/03_03/14.htm.
16. Уваров П. Ю. История, историки и историческая память во Франции // Отечественные записки. 2004. № 5 //http://magazines.russ.ru/oz/2004/5/2004_5_17.html.
17. Барт Р. Система моды. Статьи по семиотике культуры. М., 2003. С. 427-441. С. 435.
18. Там же. С. 436.
19. ФеврЛ. Бои за историю. М., 1991. С. 14.
20. Уваров. Ук. соч. // http://magazines.russ.rU/oz/2004/5/2004_5_17.html.
21. См.: Дюби Ж. Развитие исторических исследований во Франции после 1950 года // Одиссей. 1991. М., 1991. С. 48-59.
22. См.: Зверева Г. И. Реальность и исторический нарратив: проблемы саморефлек-сии новой интеллектуальной истории // Одиссей: Человек в истории. 1996. М.,
1996. С. 11-24.
23. Вейн П. Как пишут историю. Опыт эпистемологии. М., 2003.
24. Книга М. де Серто «История как письмо» (1975) представлена только отдельными фрагментами. См.: Серто М. де. Искаженный голос: Речь бесноватой // НЛО.
1997. № 28. С. 10-28; Он же. Разновидности письма, разновидности истории // Логос. 2001. №4. С. 7-18.
25. Данто А. Аналитическая философия истории. М., 2002.
26. Уайт. Ук. соч.
27. Анкерсмит. Ук. соч. С. 210-211.
28. См.: Зверева. Ук. соч. С. 11-24.
29. Берк П. Историческая антропология и новая культурная история // Новое литературное обозрение. 2005. № 75 //http://magazines.russ.ru/nlo/2005/75/
30. Копосов Н. Как думают историки. М., 2001 //http://www.ecsocman.edu.ru/images/ pubs/2004/11/29/0000184915/004koposov41-56.pdf.
31. См.: Вжозек В. Историография как игра метафор: судьбы «новой исторической науки» // Одиссей. Человек в истории. М., 1991. С. 61-74. С. 62.
32. Анкерсмит. Ук. соч. С. 341.
33. Вжозек. Ук. соч. С. 62.
34. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1998. С. 118.
35. Там же. С. 312.
36. Фуко М. Рождение клиники. Археология взгляда медика. М., 1998. С. 188.
37. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М., 1977. С. 71.
38. Там же. С. 207.
39. Там же. С. 386.
40. Фуко М. История сексуальности III. Забота о себе. Киев, 1998. С. 72.
41. Там же. С. 176.
42. Фуко М. Археология знания. Киев, 1996. С. 172.
43. Там же. С. 205.
44. Там же. С. 50.
45. Там же. С. 188.
46. См.: Бессмертный Ю.Л. Некоторые соображения об изучении феномена власти и о концепциях постмодернизма и микроистории // Одиссей. Человек в истории. М., 1995. С. 5-19.
47. См.: Бланшо М. Мишель Фуко, каким я его себе представляю. СПб., 2002. С. 18.
48. Фуко М. Археология знания. Киев, 1996. С. 29.
49. Там же. С. 127.
50. Там же. С. 136.
51. Там же. С. 167.
52. Там же. С. 168.
53. См.: ДелезЖ.Фуко. М., 1998.
54. См.: Дюби. Ук. соч. С. 48-59.
55. Башляр Г. Избранное. Поэтика пространства. М, 2004.
56. Там же. С. 9.
57. Фуко М. Интеллектуалы и власть. С. 169.
58. См.: Копосов. Ук. соч. // http://www.ecsocman.edu.ru/images/ pubs/2004/ 11/29/ 0000184915Z004koposov41-56.pdf.
59. Фуко М. Интеллектуалы и власть. С. 224.
60. Там же. С. 224.
61. См.: Копосов. Ук. соч. // http://www.ecsocman.edu.ru/ images/pubs/2004/ 11/29/ 0000184915Z004koposov41-56.pdf.
62. Фуко М. Рождение клиники. Археология взгляда медика. С. 258.
63. Уайт. Ук. соч. С. 428.
64. Там же. С. 173.
65. См.: Фуко М. Полемика, политика, проблематизация // Фуко М. Интеллектуалы и власть. Ч. 3. М., 2005.
66. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. СПб., 1998. С. 57.
67. Кукарцева М. А. Опыт чтения текстов в лингвистической философии истории // Философия и общество. 2005. № 1 //
http://abuss.narod.ru/Biblio/ kukarts_ph-society.htm.
68. См.: Деррида Ж.Письмо и различие. М., 2000. С. 54-104; Гинзбург К. Предисловие к книге «Сыр и черви. Образ мира у мельника XVI века» // Современные методы преподавания новейшей истории: Материалы из цикла семинаров. М., 1996. С. 40-53.
69. Кукарцева. Ук. соч. //http://abuss.narod.ru/Biblio/kukarts_ph-society.htm.
70. Фуко М. Археология знания. Киев, 1996. С. 9.
71. Там же. С. 9.
72. Там же. С. 119.
73. Там же. С. 122.
74. Там же. С. 10-11, 14-15.
75. Фуко М. Жизнь бесславных людей // Фуко М. Интеллектуалы и власть. Статьи и интервью 1970-1984. Ч. 1. М., 2002. С. 260.
76. Уваров. Ук. соч. //http://magazines.russ.ru/oz/2004/5/2004_5_17.html.
77. Фуко М. Жизнь бесславных людей. С. 253.
78. Там же. С. 248-250.
79. Фуко М. Археология знания. Киев, 1996. С. 28.
80. Бурдье П. За рационалистический историзм // Социо-Логос постмодернизма’97. Альманах Российско-французского центра социологических исследований Института социологии РАН. М., 1996. С. 9-29 // http://bourdieu.narod.ru/ bourdieu/ PBrationalism.htm.
81. Там же //http://bourdieu.narod.ru/bourdieu/PBrationalism.htm.
82. См.: Кантор. Ук. соч. С. 48-98.
MICHEL FOUCAULT’S HISTORIOGRAPHIC LABORATORY: ANALYSIS EXPERIMENT ON HISTORICAL TEXTS
М.S. Rudakova
The author considers formation of Michel Foucault's individual historiographic laboratory. Michel Foucault was a French philosopher and historian at the same time. His studies, concepts, a spectrum of problems under research influenced development of a historical science; however, he was not included into a number of professional historians.
