Историческое знание в межкультурном пространстве Северного Кавказа xix - начала XX вв. : устные и письменные практики конструирования прошлого. Часть 1

Колесникова Марина Евгеньевна; Маловичко Сергей Иванович

8. Kudrjavœv A. A. Derbent - drevnejshij gorod Rossii (Derbent - the oldest city of Russia). Mahachkala: Dagestanskoe kriizhnoe izdatel'stvo, 2015. 342 p. (In Russian).

9. Kudrjavcev A. A. Puti razvitija severokavkazskogo goroda (po materialam Derbenta domongol'skoj pory) (Ways of development of the North Caucasian city (on materials of Derbent pre-Mongol time)). Stavropol': SSU publ., 2003. 330 p. (In Russian).

10. Mitropolit Makarij (Bulgakov). Istorija Russkoj Cerkvi (The History Of The Russian Church). Moscow: Preobrazhensky Valaam Monastery, 1994. Book I. 406 p. (In Russian).

11. Mhitar Gosh. Albanskaja hronika. Predisl.; per. i kom. Z. M, Bunijatova (The Albanian chronicle. Foreword.; TRANS, and com. Z. M, BuniyatovAvenue). Baku: Academy of Sciences, 1960. 33 p. (In Russian).

12. Pravoslavnaja jenciklopedija (Orthodox encyclopedia). Vol. 6. Moscow: Orthodox encyclopedia, 2003. (In Russian).

УДК 930.1 (470.6)

M. E. Колесникова, С. И. Маловичко

ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ В МЕЖКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА XIX - НАЧАЛА XX ВВ.: УСТНЫЕ И ПИСЬМЕННЫЕ ПРАКТИКИ КОНСТРУИРОВАНИЯ ПРОШЛОГО. ЧАСТЬ 1

В серии статей изучается проблема функционирования разных форм исторического знания в межкультурном пространстве Северного Кавказа XIX - начала XX вв. В первой статье обращено внимание на функционирование местной устной традиции, исламское историописание и привнесенную Российской империей европейскую модель истории, которая в форме популярной истории (непрофессиональной) позиционировалась

русскими учителями, военными и чиновниками. Делается вывод, что европейская модель исторического знания стала вытеснять из региона иные практики конструирования прошлого как «ошибочные» и «ненаучные».

Ключевые слова: устная традиция, исламское историописание, европейская модель истории, стадиальная теория, популярная история.

М. Е. Ко1е5Гпкоуа, Б. I. Ма1оуюИко

HISTORICAL KNOWLEDGE IN CROSS-CULTURAL SPACE OF THE NORTH CAUCASUS XIX - EARLY XX CENTURY: ORAL AND WRITTEN PRACTICES OF CONSTRUCTING THE PAST. PART 1

A series of articles examines the problem of functioning of different forms of historical knowledge in cross-cultural space of the North Caucasus in 19 - early 20th century. The first paper focuses on functioning of local oral tradition, an Islamic historical writing and the European model of history introduced by the Russian Empire which in the form of popular history (nonacademical) was positioned

by the Russian teachers, military and officials. The conclusion is drawn that the European model of historical knowledge began to displace other practices of constructing the past from the region as "erroneous" and "unscientific"ones .

Key words: oral tradition, Islamic historical writing, European model of history, stadial theory, popular history.

В исследовании, которое разделено на две статьи мы рассматриваем проблему функционирования форм исторического знания в межкультурном пространстве Северного Кавказа XIX -начала XX в. В современной социокультурной ситуации проблема функционирования знания в пространствах, где происходит межкультурный диалог является одной из актуальнейших. Историков все больше начинают интересовать

вопросы, связанные с транскультурными историографическими процессами [46, 42].

Пространство, о котором мы будем говорить представлено разными сосуществующими, конфликтующими, изменяющимися и исчезающими дискурсивными практиками, принадлежащими устной традиции истории, исламскому историописанию, популярной истории и научным исследованиям. Сосуществование

разных практик рефлексии о прошлом стало возможным благодаря тому, что классическая европейская историографическая культура в русской имперской оболочке была привнесена в северокавказское культурное пространство, имевшее иную религиозную традицию и другие способы мыслительно организовывать мир и уже знакомое, как минимум, с двумя практиками обращения к прошлому: устной и исламской.

Для решения проставленной проблемы в первой статье мы последовательно проанализируем: 1) традиционную устную и исламскую практики обращения к прошлому на Северном Кавказе; 2) европейско-русскую практику популярной истории на Северном Кавказе. Наш анализ основан на таких исторических и историографических источниках, в которых имеются сведения о функционировании устной традиции истории, отношение к прошлому народов Северного Кавказа, презентируется исламская модель истории и позиционируется - популярное (непрофессиональное) историческое знание: статьи в периодической печати и в периодических сборниках, а также ряд исторических произведений горских историописателей.

Свое исследование мы провели в двух предметных полях актуального исторического знания: интеллектуальной, а также новой локальной истории.

Традиционная устная и исламская практики обращения к прошлому

В XIX в. на территории Западного и Центрального Предкавказья наиболее распространенной формой поддержания коллективной памяти была устная традиция истории, представленная историческими песнями, рассказами о героях, генеалогическими историями и т.д.

В современной гуманитаристике существует понятие «фольклор», которым часто пользуются историки для обозначения устных практик обращения к прошлому [38]. Однако, мы понимаем концепт «фольклор» как конструкцию, состоящую из совокупности разных объектов этнографической, лингвистической, культурологической, фольклористической, а также исторической и т.д. рефлексий. В виду этого, мы не видим в понятии «фольклор» признаков строгости для проведения историографического анализа. Нам представляется, более корректным по отношению к такому объекту исследования как устная практика обращения к прошлому выступает понятие «устная традиция». Кроме того, оно лишено отрицательной, связанной с европоцентризмом, коннотации, которую устной практике, существовавшей в

бесписьменных обществах, придала европейская наука XIX в., включившая ее в пространство фольклора.

По мнению бельгийского исследователя Я. Вансина (предложившего понятие «oral tradition as history»), устная традиция - это истории о прошлом, которые передаются посредством устной формы как средство консолидации общества вокруг неоспариваемого прошлого. В отличие от устной истории (рассказа очевидца) устная традиция - это процесс, порождающий устные сообщения, основанные на предыдущих сообщениях (или принимающих их форму) и устно передающиеся в течении долгого времени [49, р. 3, 12-13]. Африканист Б. М. Купер уточняет, что устные традиции могут иметь форму мифов происхождения, рассказов о происхождении конкретных сообществ, деятельности легендарных героев, об отдельных важных для сообщества событиях и т.д. [45, р.192].

По мнению современных исследователей, на Северном Кавказе, среди адыгских народов наиболее популярными формами истори-ко-героических песен и сказаний были повествования, основанные на генеалогическом принципе (прошлое княжеских родов) и на принципе знаменитости (история героев) [14, р. 23], а, например, среди абазин устная традиция была представлена этногенетическими и генеалогическими преданиями («хабары об этногенезе народа, о княжеских и дворянских родах и т.д.) [29, с. 32].

Конечно, сегодня трудно согласиться с тем, что в устных рассказах, в частности, абазин присутствует главный «жанровый признак -это достоверность сообщаемых фактов, находящая подтверждение в исторических документах, как письменных, так и архивных» [29, с. 32]. По замечанию советского исследователя устной традиции чеченцев и ингушей У. Б. Далгата, местные герои сильно идеализировались, они, как правило, превосходили чужеземцев «в силе, могуществе, уме, гостеприимстве, мужественности, сдержанности, рассудительности» [7, с. 210]. В устной традиции актуализировались те черты общества, или отдельных героев, которые вызывали чувство гордости и способствовали выделению «своего» из круга «чужих». Кроме того, конструируемое прошлое и не могло не идеализироваться, т.к. служило примером поведения в настоящем. Так, одно из ингушских сказаний начиналось словами: «...Хотя мы теперь дурные люди, но наши предки не были похожи на нас; они были славными героями и прославили себя между народом» [2, с. 25].

В 40-х гг. XIX в. адыгский историописатель Ш. Б. Ногмов об устной традиции, писал: «В нашем <...> народе, как не имеющем письмен, предания, по-прежнему передаваясь из уст в уста, существуют лишь изустно. Многие из них, под названием сказаний старцев, повествуются и теперь <...> Пение сопровождается музыкой и рассказами о подвигах древних героев или о давно минувших народных невзгодах <...>. Сюжетами этих песен в старину служили всякий подвиг, нашествие иноплеменников, распря или междоусобие» [22, с. 13-14]. Процесс складывания исторических песен, русский наблюдатель - преподаватель Ставропольской мужской гимназии Ф.В. Юхот-ников, описывал так: «Едва разносилась весть о смерти героя в честь его тотчас слагалась песня <...>. Так возникли и распространились героические песни горцев» [41, с. 3-4]. Наблюдатель отметил и отношение горцев к историческим песням: «Песни и особенно старинные и притом о родных героях горцев составляют для них святыню, сбереженную в одних и тех-же дорогих формах и образах» [41, с. 2-3].

Другой русский учитель, но живший непосредственно среди горцев, обратил внимание на популярность рассказов о прошлом среди простого карачаевского народа: «они большие охотники до преданий о прошлом своей родины, охотники до рассказов о героях, о нартских богатырях» [1, с.138.]. Знакомство с иной исторической культурой еще не позволяло русским учителям, оказавшимся на Северном Кавказе, связывать устные рассказы и песни о прошлом с историей, т.к. под историей они видели то, что выработала европейская нововременная культура и именно ее как «правильную» модель обращения к прошлому они позиционировали своим воспитанникам, в том числе, из среды местных народов.

Получивший хорошее русское образование адыгский писатель А.-Д. Кешев (под влиянием европейской модели) усмотрел в практике устного обращения к прошлому общую, присущую всем бесписьменным обществам традицию, написав: «Наши кавказские горцы, как и вообще все народы, не выработавшие самостоятельной письменности, удовлетворяли свои невзыскательные умственные потребности запасом изустных преданий и песен, переходивших от поколения к поколению, вместе с другими пред-ковскими заветами» [9, с. 259]. С. Я. Кошокова вполне справедливо отметила важную черту устной традиции, в частности, сказания и исторические песни еще не знают единиц исчисления времени, а линейное время «применяется

ограниченно, чаще всего для исчисления возраста героя» [14, р. 23]. Устная традиция и не могла быть линейной, т.к. она основана на иной [ рил m томном темпоральное™.

В XIX в., особенно в его второй половине, представители европеизирующейся кавказской культурной элиты обратили внимание на процесс утраты традиции устной истории. При этом, следуетучесть, что отмечали этот процесс те, кто уже сам стал приобщаться к иной культуре и получил возможность рефлексировать об устной традиции лишь как об одной из форм культуры (но - не знания), причем - культуры архаичной. Например, об исторических песнях у осетин, Дж, Шанаев писал, что они «с каждым днем все более забываемые» [39, с. 52]. По мнению А.-Г. Кешева, этот процесс был связан с изменениями, происходившими на Северном Кавказе. Как только начала рушиться «цельность раз установившегося племенного быта, - писал А.-Г. Кешев, - произведения народного ума начали утрачивать прежнее свое значение,ибо народу, озабоченному вопросом о своем существовании, некогда уже было думать о песнях и рассказах» [9, с. 259].

Балкарец С.-А. И. Урусбиев увидел несколько причин, влиявших на утрату устной традиции, которая, как он писал, исчезала вследствие «преследований со стороны представителей магометанской религии, а равно и многих других причин» [31, с. VIII]. Как можно заметить, С.-А. И. Урусбиев назвал лишь одну из них - ислам - активно распространявшийся среди балкарцев с середины XVIII в., но, видимо, в силу лояльности по отношению к Российской империи, не стал прямо указывать и на ее влияние.

Надо заметить, что процесс утраты устной традиции замечали и в обществах, в которых она столетиями уживалась с исламом, например, у аварцев. Так, ученик Темир-Хан-Шу-ринского реального училища О. Каранаилов со своим русским учителем в 80-х гг. XIX в. сообщали, что у аварцев - жителей аула Чох героические песни «поются все реже, только стариками, и уже забываются, потому, что нигде не записаны» [10, с. 6]. Правда, в этом ауле уже открылась русская школа, которую стали посещать молодые аварцы. В пользу того, что не только распространявшийся ислам влиял на утрату устной традиции поддержания коллективной памяти свидетельствует интересное наблюдение, сделанное M. М. Паштовой, отмечающей, что в исламском социокультурном пространстве - в Турции - в среде черкесской диаспоры сохранялась доисламская устная традиция [24, р. 162].

Современный историк Е. И. Кобахидзе, говоря о социокультурных изменениях, произошедших на Кавказе, после вхождения части его в состав Российской империи, метко замечает, что «встреча автохтонных общественных структур с российской государственностью неизбежно сопровождалась ломкой всей системы устоявшихся общественных связей и социальных ролей с одновременным выстраиванием системы новых идентичностей и формированием новых социальных мотиваций» [11, р. 141]. Поэтому, говоря о причинах утраты коренными жителями Северного Кавказа устной традиции, следует вернуться к замечанию А.-Г. Кешева, написанному еще в 1871 г., что произошедшие «преобразования в быту горцев, подорвав в корне все основания в начале народной жизни, заставили народ окончательно забыть о скудном умственном завещании его предков» [9, с. 259].

Исследователи обращают внимание на проблему сосуществования двух культурных каналов, оказывавших влияние на кавказское социокультурное пространство, в первую очередь, на формирование образованной прослойки местных обществ: восточный (представленный Турцией и Персией) и европейский (представленный Россией) [19, с. 145; 38, с. 33-39]. Конечно, значимой сферой, формировавшей группы-трансляторов первой и второй культур, становилась сфера образования, а также культурная ориентация отдельных представителей северокавказской культурной элиты. В первой и второй трети XIX в. восточный канал заметно влиял на распространение устной и письменной форм исламской традиции исторического знания. С. Я. Цикушева справедливо указывает, что в первой половине XIX в. «восточный культурный канал в большей степени, чем российский, охватывал основную массу населения вне зависимости от социального статуса» [38, с. 35-36].

На территории Северного Кавказа была известна исламская модель истории, как в устной форме, так и в форме историописания, но наиболее широкое распространение последняя получила на Восточном Кавказе - в Дагестане. Именно здесь письменная культура, как указывал И. Ю. Крачковский, «за свое трехвековое существование знала один период особого расцвета, который является и апогеем ее развития. Он падает на конец XVIII и первую половину XIX в., приблизительно до 70-х годов. Он отражает известное движение мюридизма на Кавказе и, особенно, долголетнюю борьбу с царским правительством третьего имама, знаменитого Шамиля» [15, с. 614]. Однако, нужно

иметь в виду, что современные исследователи отмечают отсутствие, - «объемных исторических сочинений» (так их называет М, А. Муса-ев), написанных в период XVIII - первой половины XIX в. [18].

Проблема влияния исламской устной и письменной практик исторического знания на культурное пространство Центрального и Западного Предкавказья, еще недостаточно изучена. Приобщавшиеся к европейской культуре горцы отмечали процесс распространения исламской модели истории. Воспитанник кадетского корпуса, офицер русской армии, чеченец У. Лауда-ев, описывая традиции своего народа, писал: «По принятии магометанства, муллы начали добывать рукописи от арабов, турок, персиян, и тогда чеченцы познакомились с рассказами о халифах, султанах, об Аксак-Темире (хромой Темир или Тамерлан)» и т.д. [17, с. 17] На данную культурную практику обращали внимание и русские исследователи. Преподаватель гимназии Ф. Юхотников отмечал, что кроме «своей родной поэзии, насущной потребности горца, турки вместе с исламизмом принесли горцам и восточные сказки, и предания и цинические анекдоты про своего любимого и по-турецки остроумного шута-ходжа, который с тех пор и между горцами сделался любимым героем рассказов» [41, с. 3-4].

Говоря об исламской модели истории надо иметь в виду, что она отличалась от европейской отсутствием строгой линейности и хро-нологичности в конструировании изложения о прошлом. Как писал известный исламовед А. Корбен, исламское мышление не сталкивалось с проблемами так называемого «исторического сознания», так как «формы мыслятся здесь, скорее, в пространстве, чем во времени». Исламские мыслители видят мир не в «эволюции», но «в восхощении; прошлое находится не позади нас, но "под нашими ногами"» [13, с. 21].

В известном своими многочисленными копиями и пользовавшимся популярностью с 50-х гг. XIX в. (по словам A.M. Барабанова, на всем Кавказе [5, с. 9]) труде Мухаммеда Тахи-ра «Блеск дагестанских шашек в некоторых шамилевских битвах», как-раз таки отсутствует одна из основных составляющих европейскую модель истории центрированность на хронологии. Автор иногда указывает дату (тот или иной год хиджры), но делает это редко, а чаще использует иной нарративный прием. Например, глава произведения может начинаться словами: «Затем Абдуллах ал-Ашиль-ди, да помилует его всевышний...», другая глава начитается иначе, т.к. дается привязка

ко времени года: «Когда соседи Гази Мухамма-да из Чиркея и из других селений склонились к неверным, он [Гази Мухаммед] собрал войско в Чечню, а это было время весны...» [37, с. 46, 48] и др. В качестве источника Тахир широко использует устные рассказы, даже не непосредственных свидетелей событий, а переданных через иных свидетелей, например: «Передают со слов гимринской женщины...», «Передавал мне человек заслуживающий доверия, со слов одного слуги...» или «Сообщил мне человек, заслуживающий доверия, со слов такого же человека из Гимр...» [37, с. 49, 50, 52] и т.д. В последнем случае, нет необходимости называть Тахира слишком доверчивым к источникам информации, - он следовал традиционной практике исламского историописа-ния. Такую традицию Ч. Ф, Робинсон называет гибридной «услышано-рассказанной-написан-ной» (аига1-ога1-\л/гйег1у) практикой. Она уже в ранней исламской историографии стала обладать большим престижем [47, р. 247].

Новые веяния, появлявшиеся в арабской книжности во второй половине XIX в., уже не достигали Восточного Кавказа. «Арабская литература там, - заметил И. Ю. Крачковский, -до конца своего существования продолжала жить только традицией» [16, с. 605]. Новые веяния появляются в среде европеизирующихся интеллектуалов Западного и Центрального Предкавказья. Получившие русское образование представители горских народов перестают поддерживать устную традицию. Еще в начале 40-х гг. Хана-Гирея посещает мысль, что «изустные предания» его народа не могут служить даже историческими источниками, под которыми он понимает то, что было принято в Европе подразумевать под «историческими источниками». «Если б в сих песнях означались годы событий, - писал Хан-Гирей, - то они послужили бы такими историческими материалами, какими немногие народы могут гордиться в отношении так называемой предъисториче-ской эпохи» [36, с. 313]. Через три десятилетия У. Паудаев в родных чеченских исторических преданиях, усмотрел «изъян». По его мнению, они «ничего не разъясняют о происхождении нации, или случившихся переворотах в стране». Свой народ Лаудаев назвал - «первобытные чеченцы», поясняя, что процессы, происходившие у его народа, были «как и у всех полудиких народов» [17, с. 18, 23].

Употребление понятий «предъисториче-ский» (читай - доисторический, т.е. допись-менный), «первобытные», «полудикие» по отношению к своему народу, свидетельствует

о том, что со второй трети XIX в. северокавказские интеллектуалы начинали соглашаться с европейской идеей прогресса, с тем, что их предания - соответствуют «доисторическому» состоянию общества, а значит, они - анахронизм, бесконечная не отмеченная временем традиция, доказывающая отсталость. Похожий по сложности интеллектуальный процесс с последней трети XIX в. происходил в среде японских и китайских историописателей, представлявших народы имевшие очень давние традиции государственного строительства. Конечно, мы далеки от мысли сравнивать северокавказские практики обращения к прошлому с масштабными традициями историописания в Японии и Китае. В данном случае, важен сам транскультурный историографический процесс. Приобщаясь к модели европейской истории и пробуя синхронизировать свое прошлое с мировым (представленным культурной Европой) японским и китайским историописателям пришлось соглашаться с идеей о своей «отсталости» [48, р. 493-494].

«У нас нет никакой истории. Наша история начинается сегодня», - эти слова в 1876 г. были произнесены одним японским интеллектуалом, познакомившимся с европейской традицией историописания [48, р. 491]. Японская культура имела долгую, но иную традицию письма истории по отношению к научной (т.е. -европейской). Большинство народов Северного Кавказа такой практикой не обладали, они знали лишь устную традицию и слабо распространенную исламскую, которые (как и японское историописание) европейцами историй не признавались. Поэтому, схожую с японцем мысль сформулировал Хан-Гирей (правда, на три десятка лет ранее): «Народ, не имеющий письмен, не имеет и своей истории: об нем пишут другие» [36, с. 309].

Европейско-русская практика популярной истории на Северном Кавказе

Практики популярной истории стали широко распространенными в XIX в. Как сегодня справедливо отмечают С. Бергер, Б. Мелмен и К. Лоренц, историю позиционировали совершенно разные институты: школа, музей, периодическая печать и т.д., которые с начала XIX в. превращались в ансамбль коллективного воспоминания [43, р. 9].

Классическая рациональность XIX в. в значительной мере строилась на основе нарративной логики, которая предполагала линейное развертывание исторического процесса, а значит и линейную модель описания этого процесса. Европейские читатели были приуче-

ны к линейному восприятию времени, опорой которого стал формирующийся с начала XIX в. национально-государственный нарратив, а также учебные пособия (в них конструкции национального-государственного или всемирного прошлого были редуцированы в нужную учебную форму).

Наиболее распространенной формой в классической парадигме исторического знания была письменная история, поэтому пространство практик популярной истории в XIX-начале XX в. было широким - от написания исторических романов до этнографических описаний. Местная история в России, как и в Западной Европе, во второй половине XVIII—XIX в. подражала профессионализирующейся историографии и изучала историю сообществ, обладавших историческим типом памяти и письменной практикой фиксации событий. Однако, когда возник интерес к народам, которые в процессе колониальной экспансии включались в пространство империй практика изучения становилась принципиально иной [26, с. 25-47].

Европейско-русская историческая риторика на Северном Кавказе манифестировала свою правоту универсальностью и научностью. Местные культуры воспринимались как находящиеся на низших ступенях развития. Надо заметить, что стадиальная теория развития человечества получает популярность в Европе со второй половины XVIII в. А.-Р. Ж. Тюрго в 1750 г. писал: «... Нынешнее состояние вселенной, представляя одновременно все оттенки варварства и цивилизации,некоторым образом показывает нам при одном только взгляде следы и памятники всех шагов человеческого разума, картину всех ступеней, через которые он прошел, и историю всех эпох» [30, с. 53]. Эта теория позиционировалась как универсальная. Один из ее теоретиков А. Фергюсон в 1767 г. указывал: «стадии истории всех наций», отнеся к первоначальным стадиям «дикарей» и «варваров» [35, с.130]. В период Просвещения светская история становилась все более несовместимой с библейским рассказом.

Стадиальная теория довольно быстро распространяется в европейской исторической культуре второй половины XVIII в. Русский просветитель С. Е. Десницкий уже в 1768 г. рассуждает о народах, находящихся на стадиях собирательства, земледелия и коммерции [8, с. 205]. А в «Истории российской с древнейших времен» М. М. Щербатов в 1770 г. высказывает мысль о развитии человечества через универсальные формы быта - «степени» (кочевой, потом оседлый и т.д.) [40, с. II]. Один из извест-

нейших исследователей Кавказа второй половины XIX в. - профессор М. М. Ковалевский писал, что с конца XVIII в. «стала постепенно выясняется невозможность <...> обойтись при изучении <...> без того могущественного подспорья, которое дает исследователю наблюдение над бытом диких и варварских народов современности» [12, с. 4].

Посредством образования, а также философской и исторической литературы стадиальная теория превратилась в одну из составляющих исторического сознания русских чиновников, учителей, военных и пр. Образованные представители Российской империи были воспитаны на письменной (по форме) традиции фиксации прошлого. В пространстве, населенном кавказскими горцами и кочевниками они столкнулись с иным типом социальной памяти и с иной - нелинейной темпорально-стью. Данное пространство надо было сделать понятным для включения «неисторических» народов в исторический процесс с его линейной перспективой. Но если исторический процесс, включавший историю обществ с историческим типом социальной памяти, изучался по письменным историческим источникам (эта традиция осталась господствующей до середины XX в.), то в новом незнакомом пространстве (пока еще исключенном из исторического процесса), где отсутствовала традиция письменной фиксации прошлого, пришлось использовать иной исследовательский прием - метод включенного наблюдения, - явившийся основой этнографии XIX в.

Действительно, если обратиться к популяр-нымучебнымпособиямпоисторииРоссииХ1Хв., то мы не найдем там сведений об истории Кавказа. Например, в «Учебной книге русской истории» С. М. Соловьева (первое издание -1859 г.) кратко сообщается о продвижении Российской империи на юг - в Северное Причерноморье и степное Предкавказье и проводится мысль о большом значении, которое имеет для «цивилизованной» Европы приобретение этих регионов, которые «вошли теперь в границы европейско-христианского государства, подчинились цивилизации, стали житницей Европы, убежищем для ее колонистов» [27, с. 476].

Причины обращения русских к изучению кавказских народов и неакадемический (популярный) характер такого изучения отрефлекси-ровали редакторы «Сборника сведений о кавказских горцах». В «Предисловии» отмечалось, что тут «множество, так сказать, девственного материала для любознательности и науки», а движет исследователями «интерес, не столь-

ко научный, сколько гражданственный, практический». На русских, по мнению редакции, лежит «нравственная обязанность проникнуть в глубины в их [горцев] замкнутый круг жизни <...> и скорее помочь нашим новым согражданам выбраться из темного угла их полудикой жизни <...> открыть для европейской семьи народов» [4, с. 1-11].

Культуры Кавказа воспринимались как находящиеся на низшей ступени развития. Поэтому русские учителя объясняли своеобразие местных обществ посредством стадиальной теории. В своих публикациях в региональной и центральной печати они замечали, что «дикий Кавказ выйдет из своего уединения и вступит в духовное общение с Европою» [3, с. 111]. Практику трансляции достижений европейской культуры молодым представителям Кавказа, они понимали, как практику цивилизаторскую. Директор Ставропольской мужской гимназии Я. М. Неверов писал, что с помощью образования «прокладывалось в неприступные доселе ущелья и русское слово, а с ним просвещение и европейская цивилизация» [20, с. 72-75]. Русские учителя верили в то, что передовая культура придет в горные аулы, при этом, они нисколько не сомневались в необходимости такого процесса, ведь он на северокавказской практике подтверждал «универсальность» европейской идеи прогресса.

Стадиальная теория в историческом мышлении стала выполнять функцию объяснения исторического процесса, и неслучайно, авторы произведений о Кавказе презентируя общественно-политический и хозяйственный строй местных народов нередко старались усилить представление читателя об архаичности кавказских обществ посредством таких метафор как, например, «могила» или «Ной». «Обрывки племен, которых след давно исчез на земле, кавказские общества сохранили в своих бездонных ущельях первобытный образ, как сохраняются остатки старины в могилах», писал в середине XIX в. русский офицер Р. А. Фадеев [32, с. 20], а уже в начале XX в. Д. А. Пахомцов, заметил, что многие черты в обиходе кавказцев не отличаются от тех, «которые употреблял в дело Ной» [23, с. 88-89].

Научный и литературный дискурсы, ставшие на Кавказе доминирующими за счет военной, экономической и политической силы Империи, представляли местное,северокавказское культурное пространство не только архаичным, но и абсурдным. Как по-другому можно расценить слова директора Ставропольской гимназии Я. М. Неверова: «Если народ не имеетнетолько

какой-нибудь письменности, но даже и азбуки, то значит, он не дозрел до того, чтобы быть народом [здесь и далее, выделено нами. -М. К., С. М.], и у него не может быть языка, как послушного орудия мысли, потому что его мыслительные способности находятся в младенческой дремоте и требуют еще предварительного развития» [21, с. 123-134]. В начале XX в. о кочевых народах Ставропольский губернии, историк, преподаватель гимназии С. В. Фарфоровский писал, как об отсталых и нуждающихся в опеке, при этом иногда замечая: «процесс оседлости у них шел довольно нормально» или «вполне естественно», духовное творчество у них слабо», «к отрицательным сторонам духовной жизни калмыков относится» и пр. [33, 34]

В условиях колониального вторжения и культурного империализма в пространства других культур европейско-русская историческая риторика вытесняла местные исторические системы, основой которых была устная традиция, рассказывающая об умных и хитрых героях (как указывал преподаватель гимназии Ф. В. ¡Охотников, ум и хитрость - эти «понятия на Востоке - синонимы») [41, с. 4]. Новая европейская светская практика научной истории легитимировала себя на колонизируемых территориях путем выдавливания слабо распространенной теологической исламской (в основном на территории Дагестана), а также локальных практик рассказов о прошлом. Они компрометировались с помощью стадиальной теории как «недоразвитые», о чем свидетельствует короткое замечание российского офицера об исторических песнях горцев: «Пение и музыка находятся в полудиком состоянии» [28, с. 139].

Сформированная образовательной системой привычка воспринимать историю в том виде, который выработала европейская культура, заставляла воспринимать иные традиции как «ошибочные» и «ненаучные». Например, уже упоминавшийся преподаватель гимназии Ф. В. Юхотников, писал, что в настоящее время на Кавказе «даже нет истории какой-нибудь отдельной области, именно нет в том смысле, чтобы она могла послужить материалом для будущего историка целой страны» [41, с. 2]. Под «историей» он понимал привычную для себя европейскую модель исторического нар-ратива. В последней четверти XIX в. ставропольский статистик и исследователь Кавказа И. В. Бентковский, описывая ногайцев, подчеркивал, что они «не имеют еще своей истории» (с точки зрения европейцев) и задача русских написать такую историю [6, с. 1].

Непрофессиональные исследователи прошлого народов Кавказа, находясь в рамках классической модели рациональности, не допускали мысли, что дорога к этому прошлому может быть не одна (как не одно может быть и «прошлое»). Это не случайно, такой мысли не допускала и классическая европейская наука того времени, - она причислила устную традицию к фольклору. Так, в начале 80-х гг. XIX в., следуя сложившейся практике, член-сотрудник Императорского Русского Географического общества Н. Г. Потанин в вопроснике для сбора фольклорного материала на Кавказе («Несколько вопросов по изучению поверий,сказаний, суеверных обычаев и обрядов»), устную

традицию поставил между поверьями и суевериями [25, с. 5-7].

Таким образом, формирующаяся русская традиция презентации социокультурных пространств Северного Кавказа строилась на том, на чем вообще строился европейский ориентализм - Восток не может представлять себя сам, его могут представлять только европейцы и/или принявшая европейские традиции местная культурная элита.

Вопросы, связанные с утверждением в межкультурных пространствах Северного Кавказа научной модели истории, мы рассмотрим во второй статье.

Источники и литература

1. Алейников М. Карачаевские сказания // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Тифлис, 1888. Вып. 3. Отд. 2. С.138-168.

2. Ахриев Ч. [Э.] Ингуши (их предания, верования и поверья) // Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис: Типография главного управления Наместника Кавказского, 1875. Вып. 8. Отд. 2. С.1-40.

3. [Б.и.] Об образовании горцев на Кавказе // Русский педагогический вестник. 1859. № 3-4. С. 110-115.

4. [Б.и.] Предисловие // Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис: Типогр. главн. управления Наместника Кавказского, 1868. Вып. 1. С. I-VIII.

5. Барабанов А. [М.] Введение //Хроника Мухаммеда Тахира ал-Карахи о дагестанских войнах в период Шамиля / пер. с араб. А. М. Барабанова. М.; П.: АН СССР, 1941. С. 7-30.

6. Бентковский И. [В.] Историко-статистическое обозрение инородцев-магометан, кочующих в Ставропольской губернии: Ногайцы: Материалы для истории колонизации Северного Кавказа. Ставрополь: Типография Ставропольского губернского правления, 1883. 134 с.

7. Далгат У. Б. Героический эпос чеченцев и ингушей. М.: Наука, 1972. 470 с.

8. Десницкий С. Е. Слово о прямом и ближайшем способе к научению юриспруденции, в публичном собрании Императорского Московского университета... говоренное... июня 30 дня 1768 года // Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века: в 2 т. М.: Госполитиздат, 1952. Т. I. С.187-235.

9. Каламбий [Кешев А.-Г.]. О незаметном вымирании горских песен и преданий // Записки черкеса. Повести, рассказы, очерки, статьи, письма. Нальчик: Эльбрус, 1987. С. 259-261.

10. [Каранаилов О.] Аул Чох, составил уч. V кл. Т.-Х.-Шуринского реального училища Омар Каранаилов; сообщил учит, того-же училища А. Барсов // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Тифлис: Типография канцелярии Главнокомандующего гражданскою частью на Кавказе, 1884. Вып. 4. Отд. 2. С. 1-24.

11. Кобахидзе Е. И. Ресурсы позднеимперской «русификации»: опыт Центрального Кавказа // Kafkasya Cali^malari - Sosyal Bllimler Derglsi / Journal of Caucasian Studies (JOCAS). 2016. Vol. 2. №3. P. 115-145.

12. Ковалевский M. [М.] Закон и обычай на Кавказе: в 2 т. М.: Типография А.И. Мамонтова и К", 1890. Т.1. 304 с.

13. Корбен А. История исламской философии / пер. с франц. А. А. Кузнецова. М.:: Прогресс-Традиция, 2010. 360 с.

14. Кошокова С. Я. Историко-героические песни и сказания адыгов как героическая память народа // International Scientific and Practical Conference "World Science". 2016. Vol. 4. № 1 (5). P. 22-24.

15. Крачковский И. Ю. Арабская литература на Северном Кавказе // Избранные сочинения: в VI т. М.: П.: АН CCCR 1960. Т. VI. С. 609-622.

16. Крачковский И. Ю. Новые рукописи истории Шамиля Мухаммеда Тахира ал-Карахи // Избранные сочинения: в VI т. М.; Л.: АН СССР, 1960. Т. VI. С. 585-608.

17. Лаудаев У. Чеченское племя // Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис: Тип. гл. упр. Наместника Кавказского, 1872. Вып. 6. Отд. 1. С. 1-62.

18. Мусаев М. А. Дагестанские арабоязычные биографические и историко-биографические сочинения XIX - начала XX в. // Современные проблемы науки и образования. 2014. № 1. [Электронный ресурс]. М., сор 2005-2015. URL: http:// www.sclence-education.ru/115-11933 (Дата обращения: 20.12.2016).

19. Налоев 3. М. О восточном культурном канале // Общественно-политическая мысль адыгов, балкарцев и карачаевцев в XIX - начале XX в.: Материалы конф. 28-29 марта 1974. Нальчик: [б.и.], 1976. С.145-165.

20. Неверов Я. М. Еще об образовании кавказских горцев. Известие об успехах в русском языке и словесности обучающихся в Ставропольской гимназии горцев // Глагол будущего. Ставрополь: СГУ, 2006. С. 72-75.

21. Неверов Я. М. К вопросу об образовании инородцев // Журнал Министерства народного просвещения. 1869. Ч. 146. С. 123-134.

22. [Ногмов Ш. Б.] История адыхейского народа, составленная по преданиям кабардинцев Шора-Бекмурзин-Ногмо-вым. Тифлис: Типография главного управления Наместника Кавказского, 1861. 161 с.

23. Пахомцов Д. А., Лавинцев А. И. Кавказские горцы // Покоренный Кавказ: Очерки исторического прошлого и современного положения Кавказа. СПб.: Родина, 1904. С. 87-138.

24. Паштова М. М. Мифологический нарратив в черкесской диаспоре: сохранность, семантико-прагматический аспект// Kafkasya Cah§malari - Sosyal Bilimler Dergisi / Journal of Caucasian Studies (JOCAS). 2015. Vol. 1. № 1. P. 159-181.

25. Потанин H. Г. Несколько вопросов по изучению поверий, сказаний, суеверных обычаев и обрядов // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Тифлис: Типография главного управления Гпавноначаль-ствующего гражданской частью на Кавказе, 1882. Вып. 2. С. 5-7.

26. Румянцева М. Ф. Линейная/нелинейная темпоральность в истории // Образы времени и исторические представления: Россия - Восток - Запад / под. ред. Л.П. Репиной. М.: Кругъ, 2010. С. 25-47.

27. [Соловьев С. М.] Учебная книга русской истории / сочинение Сергея Соловьева [3-е изд.]. М.: Типография В. Грачева, 1860. 573 с.

28. [Сталь К. Ф.] Этнографический очерк черкесского народа, составил генерального штаба полковник барон Сталь в 1852 году // Кавказский сборник. Тифлис: [б.и.], 1900. Т. 21. С. 60-173.

29. Тугов В. Б. Фольклор и литература абазин: динамика взаимодействия: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Майкоп: АГУ, 2003. 48 с.

30. Тюрго А.-Р. Ж. Последовательные успехи человеческого разума: речь произнесенная в Сорбонне 11 декабря 1750 г. // Избранные философские произведения / пер. сфр. И.А. Шапиро. Москва: Гос. соц.-эк. изд-во, 1937. С. 51-73.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

31. [Урусбиев С.-А. И.] Несколько слов от собирателя и переводчика, ученика Владикавказ, реальн. училища, С. Урусбиева // Сказания о нартских богатырях, у татар-горцев Пятигорского округа Терской области // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Тифлис: [б.и.], 1881. Вып. 1. Отд. 2. С. I-VIII.

32. Фадеев Р. [А.] Шестьдесят лет Кавказской войны. Тифлис: Тип. Гл. штаба Кавказской армии, 1860. 159 с.

33. Фарфоровский С. В. Народное образование среди калмыков Большого Дербета в связи с их бытом и историей // Журнал Министерства Народного Просвещения. 1910. №4. С. 193-224.

34. Фарфоровский С. В. Народное образование у ногайцев Северного Кавказа в связи с их современным бытом // Журнал Министерства Народного Просвещения. 1909. №12. С. 179-212.

35. Фергюсон А. Опыт истории гражданского общества. М.: РОССПЭН, 2000. 392 с.

36. Хан-Гирей. Черкесские предания // Русский вестник. 1841. Т. 3. С. 292-337.

37. Хроника Мухаммеда Тахира ал-Карахи о дагестанских войнах в период Шамиля / пер. с араб. A.M. Барабанова. М.; Л.: АН СССР, 1941. 340 с.

38. Цикушева С. Я. Становление адыгской историографии: Ш. Ногмов и Хан-Гирей (первая половина XIX в.): дисс... канд. ист. наук. Майкоп: АГУ, 2006. 209 с.

39. Шанаев Дж. Осетинские народные сказания // Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис: Типография главного управления Наместника Кавказского, 1871. Вып. 5. Отд. 2. С. 2-52.

40. [Щербатов М. М.] История российская с древнейших времен / сочинена князем Михайлом Щербатовым: в VII т. [12 ч.]. Т. I. СПб.: При Императорской Академии наук, 1770. 399 с.

41. Юхотников Ф. [В.] Письма с Кавказа // Русское слово. 1861. № 4. С. 1-18.

42. Ballantyne Т. Paper, Pen, and Print: The Transformation of the Kai Tahu Knowledge Order// Comparative Studies in Society and History. 2011. Vol. 53. No. 2. P. 232-260.

43. Berger S., Melman В., Lorenz C. Introduction // Popularizing National Pasts: 1800 to the Present / eds by Stefan Berger, Chris Lorenz, and Billie Melman. N.Y; L.: Routledge, 2012. P. 1-33.

44. Boeck B.J. Probing parity between history and oral tradition: putting Shora Nogmov's History of the Adygei People in its place // Central Asian Survey. 1998. Vol. 17. No. 2. P. 319-336.

45. Cooper B.M. Oral Sources and the Challenge of African History//Writing African History/ed. by J.E, Philips. Rochester: University of Rochester Press, 2006. P. 191-215.

46. Fuchs E. Introduction: Provincializing Europe: Historiography as a Transcultural Concept //Across Cultural Borders: Historiography in Global Perspective / ed. by E. Fuchs, B. Stuchtey. N.Y.; Toronto; Oxford: Rowman & Littlefield Publishers, 2002. P. 1-28.

47. Robinson Ch. F. Islamic Historical Writing, Eighth through the Tenth Centuries // The Oxford History of Historical Writing: in 5 vol. Vol. 2: 400-1400 / eds by S. Foot, Ch.F. Robinson. N.Y.: Oxford University Press, 2012. P. 238-266.

48. Schneider A., Tanaka S. The Transformation of History in China and Japan // The Oxford History of Historical Writing: in 5 vol. Vol. 4: 1800-1945 / eds by S. Macintyre, J. Maiguashca, A. Pok. N.Y.: Oxford University Press, 2011. P. 491-519.

49. Vansina J. Oral tradition as history. Madison: The University of Wisconsin Press, 1985. 273 p.

References

1. Aleynikov M. Karachaevskie skazaniya (Karachai legends) // Sbornik materialov dlya opisaniya mestnostei i piemen Kavkaza (Collection of materials to describe places and tribes of the Caucasus). Tiflis, 1888. Issue. 3. Dep. 2. P. 138-168. (In Russian).

2. Ahriev Ch. [E.] Ingushi (ikh predaniya, verovaniya i pover'ya) (The Ingush (their traditions, beliefs and superstitions) // Sbornik svedenii o kavkazskikh gortsakh (Collection of Information about the Caucasian Highlanders). Tiflis: Type. Ch. Ex. Viceroy of the Caucasus, 1875. Vol. 8. Dep. 2. P. 1-40. (In Russian).

3. Ob obrazovanii gortsev na Kavkaze (On education of mountaineers in the Caucasus) // Russian Pedagogical Gazette. 1859. No. 3-4. P. 110-115. (In Russian).

4. Predislovie (Preface) // Sbornik svedenii o kavkazskikh gortsakh (Collection of Information about the Caucasian Highlanders). Tiflis, 1868. Vol. 1. P. I-VIII. (In Russian).

5. A. Barabanov [M.] // Khronika Mukhammeda Takhira al-Karakhi o dagestanskikh voinakh v period Shamilya (Introduction Chronicle Muhammad Tahir al- Karakhi on the wars in Dagestan during Shamil period). Moscow; Leningrad: Publishing House of the USSR Academy of Sciences, 1941. P. 7-30. (In Russian).

6. Bentkovsky I. Istoriko-statisticheskoe obozrenie iriorodtsev-magometan, kochuyushchikh v Stavropol'skoi gubernii: Nogaitsy: Materialy dlya istorii kolonizatsii Severnogo Kavkaza (Historical and Statistical Review of foreigners-Mohammedans, which were nornands in the Stavropol province: Nogai: Materials for the history of the colonization of the North Caucasus). Stavropol: Type. Stavrop. lips. Board, 1883. 134 p. (In Russian).

7. Dalgat U. B. Geroicheskil epos chechentsev i Ingushei (The heroic epic of the Chechens and Ingush). Moscow: Nauka, 1972. 470 p. (In Russian).

8. Desnitsky S. E. Slovo o pryamom i bllzhaishem sposobe k naucheniyu yurisprudentsii, v publichnom sobranii Imperatorskogo Moskovskogo universiteta... govorennoe... iyunya 30 dnya 1768 goda (Word of the direct and immediate

method of learning disability law in a public meeting of the Imperial Moscow University......Speaking of the day June 30 1768) II

Selected works of Russian thinkers of the second half of the XVIII century: in 2 vols. Vol. 1. Moscow: Gospolitizdat, 1952. Vol. I. P.187-235. (In Russian).

9. Calamba [Keshev A. G.]. O nezametnom vymiranii gorskikh pesen I predanii (About inconspicuous extinction of mountain songs and legends) // Zapiski cherkesa. Povesti, rasskazy, ocherki, stat'i, pis'ma (Notes Circassian. Novels, short stories, essays, articles, letters). Nalchik: Elbrus, 1987. P. 259-261. (In Russian).

10. [Karanailov O.] Aul Chokh, sostavil uch. V kl. T.-Kh.-Shurinskogo real'nogo uchlllshcha Omar Karanailov; soobshchil uchit. togo-zhe uchilishcha A. Barsov (Aul Chokh compiled by student of. Vth form. Of T.-X.-Shurinskoaya school Omar Karanailov; informed teaching, of the same school of A. Barsov) // Sbornlk materialov dlya opisaniya mestnostei i piemen Kavkaza (Collection of materials to describe places and tribes of the Caucasus). Tiflis: Tipogr. stationery. Glavnokom. the civil part of the Caucasus, 1884. Vol. 4. Dep. 2. P. 1-24. (In Russian).

11. Kobakhidze E. I. Resursy pozdneimperskoi «rusifikatsli»: opyt Tsentral'nogo Kavkaza (Resources late imperial 'Russification': the experience of the Central Caucasus) II Kafkasya Cali^malari -Sosyal Bilimler Dergisi/Journal of Caucasian Studies (JOCAS). 2016. Vol. 2. No. 3. P 115-145. (In Russian).

12. Kovalevsky M. Zakon i obychai na Kavkaze (Law and custom in the Caucasus): in 2 Vols. Vol. 1. Moscow: Tipogr. A! Mammoth and K, 1890. 304 p.

13. Corbln A. Istorlya islamskol filosofli (History of Islamic Philosophy). Moscow: Progress-Tradition, 2010. 360 p. (In Russian).

14. Koshokova S. Y. Istoriko-geroicheskie pesni i skazaniya adygov kak geroicheskaya pamyat' naroda (Historical and heroic songs and legends of the Circassians as a heroic memory of the people) // International Scientific and Practical Conference «World Science». 2016. Vol. 4. No. 1 (5). P. 22-24. (In Russian).

15. Krachkovsky I. Y. Arabskaya literatura na Severnom Kavkaze (Arab literature in the North Caucasus) II Selected works. Vol. VI. Moscow; Leningrad: Publishing House ofthe USSR Academy of Sciences, 1960. P. 609-622. (In Russian).

16. Krachkovsky I. Y. Novye rukoplsi istorii Shamilya Mukhammeda Takhira ai-Karakhl (New manuscript history of Shamil Mohammed Tahir al-Karakhi) // Selected works. Vol. VI. Moscow, Leningrad: Publishing House of the USSR Academy of Sciences. 1960. P. 585-608. (In Russian).

17. Laudayev W. Chechenskoe plemya (Chechen Tribe) // Sbornik svedenii o kavkazskikh gortsakh (Collection of Information about the Caucasian Highlanders). Tiflis: Type. Ch. Ex. Viceroy ofthe Caucasus, 1872. Vol. 6. Dep. 1. P. 1-62. (In Russian).

18. Musayev M. A. Dagestanskie araboyazychnye biograficheskie i istoriko-biograficheskie sochineniya XIX - nachala XX v. (Dagestan Arabic-language biographical and historical and biographical works of XIX- early XX century) // Modern problems of science and education. 2014. No. 1. URL: http://www.science-education.ru/115-11933 (Accessed: 12.20.2016). (In Russian).

19. Naloev Z. M. O vostochnom kul'turnom kanale (On the eastern cultural channel) // Obshchestvenno-politicheskaya mysl' adygov, balkartsev i karachaevtsev v XIX - nachale XX v. (Political thought Circassians, Balkar and Karachay in XIX-earlyXXcentury). Nalchik, 1976. P. 145-165. (In Russian).

20. Neverov Y. M. Eshche ob obrazovanli kavkazskikh gortsev. Izvestie ob uspekhakh v russkom yazyke i slovesnostl obuchayushchikhsya v Stavropol'skoi gimnazii gortsev (Some more about the formation ofthe Caucasian mountaineers. The news about the success of the Russian language and literature enrolled in the Stavropol grammar school mountaineers) // Glagol budushchego (Verb in the future). Stavropol: SSU publ, 2006. P. 72-75. (In Russian).

21. Neverov Y. M, Kvoprosu ob obrazovanii inorodtsev (On the issue of education of foreigners) //Zhurnal Ministerstva narodnogo prosveshcheniya (Journal ofthe Ministry of Education). 1869. Part.146. P. 123-134. (In Russian).

22. [Nogmov S. B.] History adyheyskogo people, composed by legends Kabardlans Shore-Bekmurzin-Nogmovym (History of Adygei people based on stories ofKabardians Shora-Bekmurzin-Nogmovym). Tiflis: Type. Ch. Ex. Viceroy ofthe Caucasus, 1861. 161 p. (In Russian).

23. Pahomtsov D. A. Lavintsev A. I. Kavkazskie gortsy (Caucasian mountaineers) // Pokorennyi Kavkaz: Ocherki istoricheskogo proshlogo i sovremennogo polozhenlya Kavkaza (Conquest of the Caucasus: Essays on the historical past and the present situation ofthe Caucasus). St. Petersburg: Homeland, 1904. P. 87-138. (In Russian).

24. Pashtova M. M. Mifologicheskii narrativ v cherkesskoi diaspore: sokhrannost', semantiko-pragmaticheskii aspekt (The mythological narrative in the Circassian diaspora: the preservation, semantic-pragmatic aspect) // Kafkasya Cali§malari -Sosyal Bilimler Dergisi / Journal of Caucasian Studies (JOCAS). 2015. Vol. 1. No. 1. P. 159-181. (In Russian).

25. Potanin N. G. Neskol'ko voprosov po Izucheniyu poverii, skazanii, suevernykh obychaev i obryadov (A few questions for the study of beliefs, legends, superstitious customs and rites) // Sbornik materialov dlya opisaniya mestnostei i piemen Kavkaza (Collection of materials to describe places and tribes ofthe Caucasus). Tiflis, 1882. Vol. 2. P 5-7. (In Russian).

26. Rumyantsev M. R Linelnaya/nelineinaya temporal'nost' v istorii (The linear/non-linear temporality in history) // Obrazy vremeni I istorlcheskie predstavleniya: Rossiya - Vostok-Zapad (Time images and historical representation: Russian - East-West) / ed. by L.P. Repina. Moscow: Krug, 2010. P. 25-47. (In Russian).

27. [Soloviev S. M.] Uchebnaya kriiga russkoi istorii (Textbook of Russian history) / Sergei Soiovyov essay. Moscow: Vladimir Grachev's printing office, 1860. 573 p. (In Russian).

28. [Stal K. F.] Etnograficheskii ocherk cherkesskogo naroda, sostavil general'nogo shtaba polkovnik baron Stal' v 1852 godu (Ethnographic sketch of the Circassian people, made up of the General Staff, Colonel Baron Steel in 1852) // Caucasian collection. Tiflis, 1900. Vol. 21. P. 60-173. (In Russian).

29. Tugov V. B. Fol'klor i literatura abazin: dinamika vzaimodeistviya (Folklore and Literature ofAbazin people: dynamics of interaction)', abstract of thesis. Maikop: ASU publ., 2003, 48 p. (In Russian).

30. Turgo R. G. Posledovatel'nye uspekhi chelovecheskogo razuma: rech' proiznesennaya v Sorbonne 11 dekabrya 1750g. (Consistent progress of the human mind: speech delivered at the Sorbonne, December 11, 1750) // Selected Philosophical Works. Moscow: State-Publishing House, 1937. P. 51-73. (In Russian).

31. Urusbiev S. [A. E.] Neskol'ko slov ot sobiratelya i perevodchika, uchenika Vladikavkaz, real'n. uchilishcha, S. Urusbieva (/A few words from the collector and interpreter, a student of Vladikavkaz, real, schools S. Urusbiev) // Sbornik materia lov dlya opisaniya mestnostei i piemen Kavkaza (Collection of materials to describe places and tribes of the Caucasus). Tiflis, 1881. Issue. 1. Div. 2. P I-VIII. (In Russian).

32. Fadeev R. [A.] Shest'desyat let Kavkazskoi voiny (Sixty years of the Caucasian war). Tiflis: Type. Ch. Staff of the Caucasus Army, 1860. 159 p. (In Russian).

33. Farfarovsky S. V. Narodnoe obrazovanie sredi kalmykov Bol'shogo Derbeta v svyazi s ikh bytom i istoriei (Education among the Kalmyks in Big Derbent: their way of life and history) // Zhurnal Ministerstva Narodnogo Prosveshcheniya (Journal of the Ministry of National Education). 1910. No. 4. P. 193-224. (In Russian).

34. Farfarovsky S. V. Narodnoe obrazovanie u nogaitsev Severnogo Kavkaza v svyazi s ikh sovremennym bytom (Education in Nogai Northern Caucasus in connection with their modern lifestyle) II Zhurnal Ministerstva Narodnogo Prosveshcheniya (Journal of the Ministry of National Education). 1909. No. 12. P. 179-212. (In Russian).

35. Ferguson A. Opyt istorii grazhdanskogo obshchestva (The experience of civil society History). Moscow: ROSSPEN, 2000. 392 p. (In Russian).

36. Cherkesskie predaniya (Khan - Giray. Circassian traditions) // Russkii vestnik. 1841. Vol. 3. P. 292-337. (In Russian).

37. Khronika Mukhammeda Takhira al-Karakhi o dagestanskikh voinakh v period Shamilya (Chronicle Muhammad Tahir al-Karakhi on the wars in Dagestan Shamil period). Moscow; Leningrad: Publishing Houseofthe USSR Academy of Sciences, 1941. 340 p. (In Russian).

38. Tsikusheva S. Y. Stanovlenie adygskoi istoriografii: Sh. Nogmov i Khan-Girei (pervaya polovina XIX v.) (Establishment of Adygei historiography: Sh Nogmov and Khan- Giray (the first half of XIX century)', abstract of thesis. Maikop: ASU publ., 2006. 209 p. (In Russian).

39. Shanaev J. Osetinskie narodnye skazaniya (Ossetian folk tales) // Sbornik svedenii o kavkazskikh gortsakh (Collection of data about the Caucasian Highlanders). Tiflis: Type. Ch. Ex. Viceroy of the Caucasus, 1871. Vol. 5. Dep. 2, P. 2-52. (In Russian).

40. [Shcherbatov M. M.] Istoriya rossiiskaya s drevneishikh vremen / sochinena knyazem Mikhailom Shcherbatovym (History of Russia from ancient times/composed by Prince Mihailo Shcherbatov). Vol. I. St. Petersburg: Academy of Science, 1770. 399 p. (In Russian).

41. Yuhotnikov F. [B.] Pis'ma s Kavkaza (Letters from the Caucasus) // Russian word. 1861. No. 4. P. 1-18. (In Russian).

42. Ballantyne T. Paper, Pen, and Print: The Transformation of the Kai Tahu Knowledge Order// Comparative Studies in Society and History. 2011. Vol. 53. No. 2. P.232-260.

43. Berger S., Melman B., Lorenz C. Introduction // Popularizing National Pasts: 1800 to the Present / eds by Stefan Berger, Chris Lorenz, and Billie Melman. N.Y; L.: Routledge, 2012. P. 1-33.

44. Boeck B. J. Probing parity between history and oral tradition: putting Shora Nogmov's History of the Adygei People in its place // Central Asian Survey. 1998. Vol. 17. No. 2. P. 319-336.