CC BY
33
Н. Н. Старикова (Москва)
Исторический роман Словении 1920-1930-х гг. Типологический аспект
В словенской литературе период между двумя мировыми войнами характеризуется атмосферой свободного художественного поиска и значительного художественного плюрализма, следствием которых стали бесспорные достижения в развитии отдельных жанров. Одним из наиболее плодотворно развивавшихся и в количественном отношении доминировавших жанров этого времени стал исторический роман, нашедший воплощение в разнообразных типологических модификациях. Достаточно сказать, что в период с 1918 по 1939 на словенском языке было опубликовано больше исторических романов (около 2-х десятков), чем, начиная с дебюта Юрчича в 1873 г., за все предыдущие полвека его существования в Словении. В следующий раз подобный всплеск исторической прозы будет наблюдаться в словенской литературе в 1970-е гг. на фоне кризисных явлений в сфере политики, экономики и идеологии. Очевидно, что в обоих случаях помимо эстетических потребностей самой литературы важную роль сыграли и внелитературные факторы. В исследуемый нами период это большие потери в первой мировой войне, экономический упадок, эмиграция, духовный кризис общества и реальная угроза территориальной целостности *. Если учесть, что на протяжении всей своей истории важнейшей задачей словенской литературы была самоидентификационная, а важнейшей функцией — национально-охранительная, и, используя формулу М. Ю.Лотмана, вся мощь национальной жизни была сосредоточена в литературе1, интерес к национальному прошлому был не просто закономерен, он становился инструментом общественной борьбы за национальный суверенитет. Впоследствии, в немалой степени благодаря этому особому положению литературы внутри национальной мифологии, ее «государственному» предназначению амортизировался культурный и идеологический прессинг в период титовской Югославии.
Словенский исторический роман 1920-1930-х гг. — гетерогенная жанровая форма, которая как всякое относительно новое жанровое образование возникла на почве серьезного социокультурного сдвига,
'Словенское Приморье в 1918г. отошло Италии, ббльшая часть Каринтии по итогам плебисцита 1920 г. оказалась под юрисдикцией Австрии.
на пересечении взаимодействующих тенденций литературно-эстетической эволюции и внелитературных процессов развития общества и общественного сознания. Этот жанр по-своему запечатлел мировые потрясения, войны и революции, упования и разочарования, окрасившие весь период, с его мучительными поисками смысла истории — всеобщей и частной, жизни индивида и масс, стержня национальной идеи. Исторический роман межвоенного периода — важнейший этап становления и развития этого жанра в словенской литературе, отнюдь не исчерпывающий его истории. Многие разработанные им жанровые стратегии входят в структуру различных модификаций исторического романа второй половины XX в.. При этом романическое и историческое в структуре исторического жанра обладает не только общероманной семантикой, но и собственной, специфической. Словенский исторический роман черпает свою топику из топики жанровых модификаций и форм мышления соответствующей воссоздаваемой эпохи, избирательно актуализирует элементы уже сложившихся в литературе и только складывающихся романных структур. Обращаясь к жанровой специфике словенского исторического романа, представляется возможным опираться на жанровую типологию, основанную на типе исторического конфликта, художественно изображенного в романе. В зависимости от характера исторического конфликта, трансформированного в конфликт художественный, в качестве ведущих форм исторического повествования можно различать историко-биографический, историко-философский, а также историко-социальный роман (жанровые черты психологического романа, как правило, поглощаются структурой других типов исторической прозы, поэтому вряд ли стоит его обособлять). Наряду с обширным блоком собственно исторической прозы существует множество достойных произведений, в которых история условна и служит лишь сюжетно-образной почвой для размышлений, далёких от непосредственного философского, социального, этического смысла конкретных эпизодов прошлого. Такие романы можно назвать условно-историческими. Внутри этих обобщающих жанровых понятий в соответствии с основным поэтическим началом, принципами композиционного построения, особенностями типизации и образного строя существует множество разновидностей.
С точки зрения жанровой специфики в словенской прозе исследуемого периода представлены все три основных типа исторической прозы: 1) историко-биографическое произведение, возникающее на стыке биографической и исторической прозы, в котором художественное воссоздание судьбы исторической личности происходит при обязательном исследовании характерных черт эпохи, эту личность
сформировавшей; 2) историко-социальный роман, где социально-ана-литическое начало становится главным инструментом преломления общественных коллизий исторического прошлого; 3) историко-фи-лософский роман, осмысляющий историю как источник не только социального и нравственного, но и духовного опыта, акцентирующий внимание на всеобщем, на том, что вопреки временным рамкам сближает людей разных эпох.
В своей статье я хочу рассмотреть ключевые с моей точки зрения для типологии жанра произведения словенской исторической прозы межвоенного периода. К историко-социальной прозе на национальном материале обращаются в это время такие крупные прозаики, как И. Тавчар — «Висоцкая хроника» («Хроника села Высокое») (1919) и Ф. Бевк — «Небесные знаменья» (1927-30). Основы историко-био-графического направления закладываются И. Ваште и А. Слодняком в романах, посвященных Ф. Прешерну («Роман о Прешерне» (1937) и «Нетленное сердце» (1938)). В. Бартол на материале мировой истории создает первый словенский интеллектуальный роман «Ала-мут» (1938), синтезирующий черты романа исторического, философского, психологического. При этом целый ряд авторов: И. Прегель, Ф. Говекар, И. Лах, Б. Пахор и др. в силу объективных причин останется вне поля моего зрения, что ни в коем случае не умалит достоинств их произведений.
Потребность в исторической прозе существует всегда, поскольку каждый новый этап в развитии общества порождает возможность и потребность нового освоения определенных пластов истории страны, нового проникновения в ее общие закономерности, эта потребность продиктована изменением уровня исторического самосознания. В межвоенный период необходимость сохранения традиций и определения стратегии развития национальной культуры, определила, по сути, интерес прозаиков к художественному освоению национального прошлого. Поиск исторических корней, с одной стороны, и исторических аналогий с современностью, с другой, стал одной из причин обращения авторов к историческому жанру, который в своих поисках прошлой действительности раскрывает культуру и духовный мир, как отдельного человека, так и нации в целом. Важным импульсом развития исторической прозы стал также ее успех у читателей. В каком-то смысле модус «массового» в литературе начинает конституироваться именно в историческом жанре.
Иван Тавчар (1851-1923) в своем романе-хронике «Висоцкая хроника», соединив историю и нравы, рисует частную жизнь и судьбу как выражение и воплощение национальной истории — нравственной и социальной, с документальной точностью воссоздавая эпо-
ху Контрреформации второй половины XVII в. История жизни Изидора Каллана, сына тайного протестанта Поликарпа Каллана, записанная им самим, — это рассказ о том, как «грехи отцов мстят детям» 2. В то же время проблема религиозности и религиозного фанатизма как одной из составляющих лица нации в условиях общественных противоречий и политических дебатов первого десятилетия XX века была необычайно актуальна и живо интересна Тавчару, который был, как известно видным политическим деятелем либерального толка. Его занимает вопрос о том, где корни этого религиозного мракобесия? Психология героя Тавчара сформирована эпохой -феодальным общественным устройством, социальным положением, конфессиональной принадлежностью, всем «богобоязненным духом XVII века»3, наконец, влиянием на него раздираемой противоречиями личности отца-протестанта. Главной движущей силой этой эпохи писатель видит страх, прежде всего страх перед богом, перед общественным мнением, перед самой жизнью, таящей в себе опасность. Крестьянский быт тяжел и часто безрадостен, наследственные отношения в семье не зависят от желаний, склонностей и талантов детей, система семейных отношений строго иерархическая. Помимо религиозной составляющей национального характера Тавчар акцентирует внимание и на социальной, также детерминирующей личность героя. С изменением социального статуса Изидора Каллана: наследник — хозяин меняется и внутреннее состояние героя. Реалии, быт, обряды, стиль изложения, нарочитую архаичность языка — все Тавчар подчиняет раскрытию своего понимания мировоззрения человека периода контрреформаци, когда религиозная догма из Нравственной жизненной опоры становилась диктатом. Художественная семантика обыденного и «археологический» элемент делаются составляющими исторического колорита эпохи и природы противоречия, лежащего в основе романа, — поисков путей выхода из той логики самоуничтожения, социальной детерминированности и религиозной вражды, которая в тот период в словенском обществе едва ли не перевешивала созидательные тенденции.
Иной, значительно более свободный и «ненаучный» подход к истории обнаруживает Франце Бевк (1890-1970). Уроженец Словенского Приморья, Бевк большую часть своей исторической прозы написал в годы итальянской оккупации родного края (1920-1940-е), в условиях жестокого инонационального прессинга и прямой угрозы итальянизации словенцев, и обращение к историческому прошлому своего народа стало для него средством протеста и возможностью завуалировано говорить о том, о чем нельзя было сказать открыто, поэтому центральной для его произведений становится националь-
но-патриотическая идея. Действие трилогии «Небесные знамения» («Кровавые всадники», 1928, «Скорпионы земли», 1929, «Черные братья и сестры», 1929) охватывает первую половину XIV в., когда распри горицких графов и аквилейских патриархов, эпидемии чумы, стихийные бедствия захватили западные словенские земли. Продолжением трилогии стал, созданный в 1930 г. роман «Человек против человека», повествующий о заговоре против патриарха Бертранда, его убийстве и жестокой расправе нового патриарха Николая с заговорщиками. Исторические факты Бевк черпал из книг Я. В. Вальвазора «Слава герцогства Крайна» (1689) и Симона Рутара «История Тол-минского края» (1882). На основе хроникальных сведений силой воображения он создает многообразную, насыщенную драматизмом картину жизни той бурной и жестокой эпохи, пытаясь адекватно отразить ее социальную структуру — взаимоотношения между сословиями. Наряду с подлинными историческими лицами — патриархами, знатными рыцарями, инквизиторами — в трилогии Бевка присутствуют вымышленные персонажи — простые крестьяне, на которых обрушиваются все тяготы угнетения, войн и бедствий. Именно эти герои являются носителями идейной концепции автора, выразителями свободолюбивых устремлений, мужества и человеческого достоинства. Это в первую очередь сыновья и внуки матери Агаты в «Небесные знамениях». И хотя почти все они трагически гибнут в неравной борьбе или умирают от чумы в финале, конец трилогии оптимистичен: остаются в живых внучка Агаты Живка, ожидающая ребенка, внук Флориан, они продолжат род и борьбу. Писатель сознательно соотносит историю и современность, поэтому многие исторические события приобретают символический смысл, концентрируя в себе ужасы насилия над людьми и человеческих страданий, напрямую ассоциирующихся с положением словенцев в Приморье в 1920-1930 гг. Символический смысл имеют и апокалиптические названия частей трилогии, и вещая песнь матери Агаты. Угрозы страшных предсказаний, впоследствии сбывающихся, неожиданные драматические повороты сюжета создают в прозе Бевка особую напряженную атмосферу и придают ей экспрессионистскую окраску.
Создавая свой «Роман о Прешерне» одна из зачинательниц словенской историко-биографической прозы И. Ваште (1891-1967) в лучших традициях жанра совершила погружение в атмосферу эпохи, которая сформировала личность великого словенского поэта. Образ Прешерна создан ею на основе индивидуального мировосприятия и с учетом всего контекста исторической действительности. Она делает акцент на важнейших событиях не столько национальной, сколько европейской истории, свидетелем которых стал поэт (Наполеонов-
ские походы, провозглашение Иллирийских провинций, Люблян-ский конгресс 1821 г.), тем самым, задавая масштаб личности своего героя. Профессиональная осведомленность в культурно-бытовых реалиях эпохи и артистическое, чувствительное восприятие прошлого — обе эти составляющие «личностно-психологического подхода»4 к истории, сформулированного историком и писателем Н. Эйдель-маном, присущи ее манере. Ключ к настоящему Прешерну Ваште ищет в его мировоззренческих позициях. Становление поэта происходило в условиях сложной, напряженной и увлекательной борьбы художественных направлений. Юная словенская словесность рождалась в азарте, в спорах, энергия которых была унаследована затем последующими поколениями литераторов. В романе Ваште перед читателем проходит жизненный путь первого национального романтического поэта Словении, путь, трудный в бытовом плане (с борьбой за кусок хлеба), полный жестоких разочарований, борения с собой и с непониманием окружающих, путь трагической личности. Представление о том, что жизнь, судьба и личность поэта сливаются с творчеством, составляя для публики единое целое, принадлежит времени романтизма. В это время творчество поэта стало рассматриваться как огромный автобиографический роман, в котором стихотворения служили главами, а биография — сюжетом. Два гения романтической Европы — Наполеон, разыгравший романтическую поэму своей жизни, и Байрон, превративший поэзию в цепь автобиографических признаний, укрепили эти представления. Бытовая жизнь поэта представлена автором как некая цепь невосполнимых утрат, к которым можно отнести как утрату иллюзий, так и реальные личные потери — ранний и ничем невосполнимый уход из жизни близких друзей сначала Матии Чопа, а затем Андрея Смоле. Прозаическая, а иногда и трагическая повседневность и романтическое жизнеощущение, спасительно обеспечивавшее чувство единства личности -таким предстает поэт в романе. Важной составляющей художественной концепции произведения является попытка создать контекст литературный, что в формальном плане выражается в том, что каждая глава озаглавлена строкой из Прешерна. Автор «Романа о Пре-шерне», воплощая художественную правду о прошлом, строит свою работу во внутренней полемике с идиллическим представлением о писательских судьбах, восхищаясь великим предшественником, одновременно сострадает ему.
Появление в скромной по европейским меркам словенской литературе в межвоенный период новаторского романа, получившего международное признание, ставшего впоследствии бестселлером и на родине и заграницей и оказавшего определенное влияние на всю
послевоенную прозу Словении, — факт из ряда вон выходящий. Таким уникальным явлением стал историко-философский роман Владимира Бартола (1903-1967) «Аламут» (1938). Внимание словенца Бартола привлекли события восьмисотлетней давности, последствия которых не просто повлияли на всю дальнейшую биографию человечества, но остаются актуальными и в XXI в., а именно — история зарождения мирового политического терроризма, вскормленного исламом. Одним из первых в европейской литературе он обратился, с одной стороны, к столь экзотическому для родной культуры, с другой, — абсолютно вневременному, универсальному по своему философскому и этическому смыслу материалу мировой истории, ставшему благодаря общественно-политическим катаклизмам первой половины XX в. необычайно актуальным. При этом писатель, используя античные и европейские философские концепции и учения (материализм, идеализм, релятивизм, субъективизм, нигилизм), через цитаты, парафразы, аллюзии, прямой пересказ ввел в произведение обширный, можно сказать, энциклопедический философский контекст. Его средневековый иранец оперирует понятиями и категориями, сформулированными, главным образом, мыслителями последующих столетий — Декартом, Макиавелли, Ницше, Фрейдом.
Психологическое ядро романа — анализ возникновения и развития религиозного фанатизма, нравственно-философское — проблема правды и лжи во имя высшей идеи и ради обретения власти. Здесь Бартол опирается, с одной стороны, на Коран, как на главный источник мировоззрения своих персонажей, с другой, — на идеи Фридриха Ницше с его «философией жизни», культом «сверхчеловека» и «волей к власти». Центральная фигура «Аламута» исламский философ и по совместительству шеф религиозных фанатиков-смертников Ибн Саббах воплощает в романе известную гипотезу о том, что идеи Ницше — много старше его самого. В романе четко выстраивается иерархическая система ступеней человеческого познания: от безликой людской массы, требующей идола для поклонения, через избранных, отличающих правду от вымысла к «богочеловеку», которому разрешено все, ибо он, объявивший себя «живым пророком» Аллаха на земле, сам есть творец этого миропорядка.
Исследуя механизм захвата власти и его непременные атрибуты (управление массовым сознанием, развитие культа личности, расправа с политическими противниками и т. д.), Бартол обращает вни-. мание на универсальный «вневременной» характер этого явления. С одной стороны, «Аламут» — это вполне аутентичная картина одного из этапов истории секты исмаилитов, где точны даты и события и дан широкий историко-культурный фон изображаемой эпохи (Фир-
доуси, Низами, Омар Хайям, Касим аль Харир, Мелик-шах), с другой, — налицо живое сопоставление с современным автору временем страшных диктатур XX в. между двумя мировыми войнами.
Роман В. Бартола, названный словенской критикой в 1990-е гг. предтечей словенского модернизма 5 и постмодернизма 6, отличается одной из тех новых черт искусства, которую привнес в него XX в. -тяготением к существенному, вторжением в художественную куль-туру философских и психологических концепций, соприкосновением искусства со всей сферой гуманитарного знания. В его лице словенская литература получила тот особый тип писателя, для которого философские размышления и художественное творчество составляет живое единство, так что философия эстетизируется, а литература пропитывается концептуальным мышлением, и в этом плане В. Бар-тол достоин соседствовать с В. В. Розановым, Ж. П. Сартром, Т. Манном, Г. Гессе.
Саморазвитие как свойство художественного текста по-разному реализуется в модификациях словенского романа межвоенного периода. Образуя системное целое, он трансформирует топику романического, определяющую своеобразие конкретных модификаций жанра. Подводя краткий итог вышесказанному можно констатировать следующее: в словенской литературе 1920-1930-х гг. исторический жанр продуцирует, стимулирует жанровую рефлексию, возникающую на стыке различных национальных модусов и моделей: именно в этот период в Словении впервые заявляют о себе созданные на материале национального прошлого исторический роман-хроника, исторический роман-эпопея, историческая художественная биография и апеллирующий к мировой истории историко-философский интеллектуальный роман.
Примечания
1 Лотман Ю. М. А. С. Пушкин. Биография писателя // Пушкин. СПб., 1997. С. 27.
2 Kramberger М. Visoska kronika. Literarnozgodovinska interpretacija. Ljubljana, 1964. S. 279.
3 Patemu B. Ivan Tavcar // Slovenska proza do moderne. Koper, 1957. S. 143.
4 Цит по: ТартаковскийА. История продолжается// Вопросы литературы. 1992. № 2. С. 138.
5 KosJ. Na poti v postmoderno. Ljubljana, 1995. S. 88.
6 Juvan M. Alaraut — enciklopedicni roman // Vezi besedila. Ljubljana, 2000. S. 234.
