CC BY
13
УДК 930.1
М.С. КАЛЬНЕЙ
ИСТОРИЧЕСКИЙ МИФ И ИСТОРИЧЕСКОЕ ПОЗНАНИЕ: ПРОБЛЕМЫ И ПРОТИВОРЕЧИЯ
Рассматриваются проблемы соотношения исторического мифа и исторического знания. Особенности гуманитарного знания требуют рассмотрения мифа как особой формы субъективного переживания исторического прошлого, определяющей систему оценок и ценностных ориентаций текущей социальной реальности. В силу этого историческим мифом считаются интерпретации событий прошлого, формирующие ложные идеологические установки.
Ключевые слова: исторический миф, историческое прошлое, символы, социальная реальность, интерпретация.
The article deals with the problems of correlation between historical myth and historical knowledge. The peculiarities of humanitarian knowledge require the consideration of a myth as a .special form of subjective experience of the historical past, which determines the system of assessments and value orientations of the current social reality. For this reason, interpretations of past events that form false ideological attitudes are considered a historical myth. Keywords: historical myth, past, symbols, social reality, interpretations.
Одной из существенных проблем исторического познания является проблема его достоверности. В связи с этим широкое распространение получила проблема исторических мифов, используемых в идеологических, а зачастую и геополитических целях. С этой проблемой тесно связаны задачи защиты исторической памяти, недопущения фальсификации истории, что ставит вопрос разграничения достоверного исторического знания и исторических мифов.
Особую трудность здесь представляет общеизвестная специфика исторической науки. Особенности гуманитарного знания затрудняют экспериментальную проверку и логико-теоретические доказательства как общепринятый способ различия науки и псевдонауки. В силу этого нет возможности признать исторический миф
© Кальней М.С., 2021
псевдонаучным знанием на тех же основаниях, на которых признается псевдонаучность астрологии, уфологии, парапсихологии и т.д. Таким образом, для рассмотрения проблемы исторического мифа необходимо обратиться к анализу природы мифа как такового.
Миф принято считать догматическим знанием, основанным на искаженном представлении о закономерностях природы, общества и человеческой жизни. Именно такое понимание мифа и магии дано у Дж. Фрэзера в работе «Золотая ветвь». Исследователь указывал на следующую особенность мифологического мировоззрения: «Старое представление о дикаре как о свободнейшем из людей противоречит истине. Он - раб, но раб не какого-то отдельного господина, а раб прошлого, духов умерших предков, которые преследуют его от рождения до смерти и правят им железной рукой. Деяния
предков являются для него настоящим неписаным законом, которому он слепо, без рассуждений повинуется» [8, с. 66]. Иными словами, одной из существенных основ мифа является историческое предание, которое служит стандартом, определяющим поведение индивида, его ценностные ориентации. Догматическое восприятие исторического предания, отсутствие возможности подвергнуть критическому анализу его достоверность, а также транслируемые преданием ценности служат основой легитимации авторитарной, если не тоталитарной власти.
Иное понимание природы мифа дано А.Ф. Лосевым. Исследуя природу мифа, мыслитель пришел к выводу, что «миф не есть историческое событие как таковое, но он всегда есть слово. А в слове историческое событие возведено до степени самосознания. Этой установкой мы отвечаем на вторую из предложенных выше апорий (относительно формы проявления личности в мифе). Личность берется в мифе исторически, а из ее истории берется вся словесная стихия. Это и есть разъяснение того, как личность проявляет себя в мифе. Кратко: миф есть в словах данная личностная история» [4, с. 171].
В связи с этим историческое знание также может рассматриваться как способ переживания в общественном сознании опыта прошедших поколений. Следовательно, возникает проблема различения в историческом знании субъективной и объективной стороны. Всякое личностное переживание представляет собой субъективную интерпретацию объективной реальности. Общеизвестно, что уникальность переживаний субъектом происходящих с ним событий служит одним из препятствий для установления в психологи-
ческом знании точных критериев, подобных знанию естественно-научному. Сходным образом историческое знание в качестве переживания событий коллективного прошлого социальной общностью также может рассматриваться как субъективный процесс, затрудняющий объективные оценки.
Именно на этот аспект обратил внимание Э. Фромм в своем анализе социального характера: «Каждое общество собственной практикой жизни, способом отношений, чувств и восприятий развивает систему или категории, которые определяют формы сознания. Фактически эта система действует как социально обусловленный фильтр: переживание не дойдет до сознания, пока не пройдет сквозь этот фильтр» [7, с. 283].
В отношении исторического знания это означает, что сложившаяся в силу определенных социально-экономических обстоятельств практика данного общества определяет оценки и интерпретации исторических событий. На эту особенность указывает С.Г. Кара-Мурза. В своем анализе манипуляции сознанием исследователь отмечает, что в исторической памяти «заложены сведения и символы, которые соединяют людей в общество и обеспечивают наличие в нем общего языка и устойчивых каналов общения» [3, с. 313]. Иными словами, историческая память формируется как часть универсалий культуры данного общества, определяющих мировоззренческие позиции индивидов, их программы поведения, их способы интерпретации текущей социальной реальности и событий прошлого.
В дальнейшем механизмы передачи социальной памяти закрепляют эти интерпретации и превращают их в исторический миф - знание о прошлом
социальной системы, которое воспринимается некритически, в восприятии которого доминирует эмоциональная сторона. Очевидно противоречие с требованиями объективного научного знания, подвергаемого обязательной критической проверке и свободного от эмоциональных оценок.
Таким образом, историческое знание зачастую служит одним из инструментов формирования социального характера, определяющим ряд стереотипов в восприятии социальной реальности. В свою очередь, исторические мифы и стереотипы оказываются препятствием к адекватному развитию социальной системы.
Эту особенность исторического знания отмечал Н.А. Бердяев: «Человек готов поклониться исторической необходимости, историческому року и в нем увидеть действие Божества. Историческая необходимость делается критерием оценок, и сознание этой необходимости признается единственной свободой» [1, с. 301]. Иными словами, исторический миф неразрывно связан с представлением о той или иной закономерности, рассматриваемой как объективный процесс и определяющей все стороны развития общества. Эти представления не только определяют истолкование исторических событий, но и сокращают сферу личной ответственности индивида.
Сходным образом Ф. Ницше указывал: «Когда исторический инстинкт не соединяется с инстинктом созидания, когда разрушают и расчищают место не для того, чтобы будущее, уже живущее в надежде, имело возможность возвести свое здание на освободившейся почве, когда властвует одна справедливость, тогда творческий инстинкт утрачивает свою мощь и мужество» [5,
с. 161]. Иначе говоря, исторический миф становится составной частью идеологического конструкта, ставящего своей целью не столько изучение социальной реальности, сколько набор готовых интерпретаций той или иной социальной ситуации.
В связи с этим представляется, что проблема исторического мифа связана не с проблемой поиска адекватного познавательного метода, а с проблемой подхода к историческому знанию как таковому. Если естественно-научное знание представляет собой процесс экспериментально-логического поиска и обоснования закономерностей развития природы, то историческое знание - процесс самопознания социума. Эту его особенность отмечал К. Ясперс: «Открытость в даль истории и самоотождествление с настоящим, понимание истории в целом и жизнь в истоках настоящего - в напряженности всех этих факторов становится возможным такой человек, который, будучи отброшен в свою абсолютную историчность, приходит к пониманию самого себя» [10, с. 276].
Историческое знание, таким образом, служит инструментом самопознания социума, формирования представлений о сущности как всей социальной системы, так и каждого принадлежащего к ней индивида. На это указывал Ф. Ницше: «В объяснении прошлого вы должны исходить из того, что составляет высшую силу современности. Только путем наивысшего напряжения ваших благороднейших свойств вы сумеете угадать в прошлом то, что в нем представляется стоящим познания и сохранения и что в нем есть великого. Равное познается только равным, иначе вы всегда будете принижать прошлое до себя» [5, с. 160]. Иными словами, существует риск догматизации
исторического знания, его использования для легитимации текущей политической повестки, тогда как цель исторического знания заключается в переживании опыта прошлых поколений с целью осознания и понимания собственной идентичности.
В связи с этим Н.А. Бердяев отмечал: «Память о прошлом духовна, она побеждает историческое время, но это не консервирующая, а творчески-пре-ображающая память, она хочет принести в вечную жизнь не мертвое, а живое в прошлом, не статику, а динамику прошлого. Эта духовная память напоминает человеку, поглощенному своим историческим временем, что в прошлом были великие творческие свершения духа, и они должны наследовать вечность, они напоминают также о том, что в прошлом жили конкретные существа, живые личности, с которыми во времени экзистенциальном у нас должна существовать связь не меньшая, чем с живыми» [1, с. 129].
Следовательно, историческое знание необходимо не как часть той или иной идеологии, а как переживание ценностного, нравственного опыта прошлого и связи индивида с деятельностью (в том числе духовной) предшествовавших поколений. Это дает основание сделать предметом исследования не столько историческое знание, сколько историческую память. Ее цель - формирование у индивида представлений о своей идентичности, системы ценностных суждений о социальной реальности, интерпретации текущих событий.
В соответствии с этим к памяти как способу субъективного переживания прошлого опыта неприменимы критерии истинности или ложности. Проблема исторической памяти в большей мере связана не с проблемой искаженного
описания исторических событий, а с проблемой такого переживания исторического опыта, который порождает ложные представления национальной идентичности, ложную систему ценностей, неадекватную социальной реальности систему интерпретации текущих событий.
Историческая память, таким образом, представляет собой систему символов, конструируемых социумом в соответствии с его целями. Эти символы, как и любые идеальные объекты, составляют духовную реальность. Она, с одной стороны, служит образом объективного мира, с другой - выражает систему абстрактных идей и ценностей (демократии, государственности, свободы, духовности и т.д.).
На эту особенность исторического знания указывал Н.М. Карамзин в своем вступлении к «Истории государства Российского»: «История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего» [2, с. 5]. Здесь историк отразил существенные свойства исторического знания: его догматический характер, интерпретацию посредством исторического знания социальной реальности, передачу ценностей и норм поведения, мотивацию к действию. Все эти свойства исторической памяти представлялись Н.М. Карамзину необходимыми условиями формирования гражданского сознания как неотъемлемой части общественного бытия [2, с. 8, 9].
Сходные функции исторического знания отмечает К. Поппер: «Каждое поколение имеет право по-своему интерпретировать историю, и не только имеет право, а в каком-то смысле и
обязано это делать, чтобы удовлетворить свои насущные потребности. Мы хотим знать, как наши беды связаны с прошлым, и найти пути решения того, что, согласно нашим чувствам и нашему выбору, является нашими главными задачами» [6, с. 444].
Иными словами, историческая память служит средством внедрения в индивидуальное сознание желательных для социума ценностей. В то же время историческая память может служить фактором, препятствующим развитию тех социальных свойств, которые представляются желательными для развития социальной системы. К примеру, Ф. Фу-куяма в своем анализе успешности или неуспешности продвижения либерально-демократических ценностей при гегемонии США связывает эту успешность с исторической памятью тех сообществ, в которых предстоит внедрить демократические преобразования. Указывая на успех перехода к демократии в Восточной Европе, бывших советских республиках, американский социолог отмечает: «Ситуация может оказаться иной в таких странах, как Россия или Китай, где сохраняется историческая память о былом господстве и гегемонии» [9, с. 184].
Таким образом, представление об историческом мифе как недостоверном, заведомо искаженном знании прошлого является односторонним. Необходимо обратиться к пониманию мифа как системы символов, отражающейся в социальной памяти и служащей средством субъективного переживания исторического прошлого. Такое понимание позволяет признать историческим мифом такую интерпретацию прошлого, которая не только не соответствует признанному достоверным историческому знанию, но также формирует в социуме ложные ценности.
В свою очередь, истинность или ложность системы ценностей не может быть обоснована рационально-логическим путем, вследствие чего признание исторического знания мифом также исходит из внерациональных оснований. В результате различие исторического знания и исторического мифа зачастую определяется политической конъюнктурой и используется для признания или непризнания легитимности той или иной политической системы. Это и служит одним из основных противоречий в оценке объективности исторического знания.
^М ЛИТЕРАТУРА
1. Бердяев Н.А. О рабстве и свободе человека. М.: АСТ; Хранитель, 2006.316 с.
2. Карамзин Н.М. История государства Российского. М.: Эксмо, 2012. 1024 с.
3. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. М.: Алгоритм, 2000. 440 с.
4. Лосев А.Ф. Диалектика мифа. М.: Мысль, 2001. 558 с.
5. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2005. 1024 с.
6. Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1: Чары Платона; Т. 2: Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. К: Ника-центр, 2005. 800 с.
7. Фромм Э. Человек для самого себя. Исследование психологических проблем этики. М.: АСТ, 2010.352 с.
8. Фрэзер Дж.Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. М.: Эксмо, 2006.960 с.
9. Фукуяма Ф. Америка на распутье: демократия, власть и неоконсервативное наследие. М.: АСТ, 2008. 282 с.
19. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Политиздат, 1991. 527 с.
