CC BY
41
ОБРАЗОВАНИЕ И КУЛЬТУРА
ИСТОРИЧЕСКИЙ ГОРОД В «ДУХОВНОМ СТРАННИЧЕСТВЕ» П. П. МУРАТОВА: ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ АСПЕКТ ПРОБЛЕМЫ
II. Ю. Лысова, доцент кафедры культурологии МГУ им. Н. 77. Огарева
В статье предпринята попытка культурологической реконструкции концепции восприятия исторического города, прочитываемой в книге П, П. Муратова «Образы Италии». Рассматриваются оригинальная классификация старинных культурных центров, выявляются сущность и современное предназначение феномена исторического города. Подчеркивается образовательное значение исследования Муратова.
В отечественной культуре рубежа XIX — XX вв. духовное странничество было одним из определяющих явлений не только искусства, но и жизни творческого человека в целом. Своеобразные маршруты, пролагаемые им в различных художественных хронотопах и уводящие от современной «механической жизни», способствовали стремлению к новым познавательным открытиям, их глубокому осмыслению и чувственному переживанию. Погружение художника в мир собственных увлечений влекло за собой осознание ключевых культурных феноменов.
Результатом «паломничества души» Павла Павловича Муратова (1881 — 1950) стала книга «Образы Италии» (М., 1911), являющаяся сегодня библиографической редкостью и воспринимающаяся высшим литературным достижением известного критика и историка искусства Серебряного века. В объемном трехтомнике, написанном в оригинальном жанре искусствоведческих воспоминаний, автор познакомил «тысячи русских людей» с ценностями европейского искусства. Посредством собственных конкретных впечатлений он сформировал особую художественно-научную концепцию отношения к историческому городу, повлекшую за собой понимание его сущности и современного предназначения.
Выбранное для «паломничества» пространство — Италия — традиционно осознавалось в отечественной культуре «эпохальным перекрестком», было центром притяжения русских живописцев, писателей, поэтов начиная с XVIII в.
«Никогда и никакая другая страна, никакое другое искусство не скажут нам столько о бесконечности и разнообразии человеческих судеб, вдохновений и сил»1, — объяснил свой выбор Муратов. Изучение богатейшего художественного наследия эмоционально совпадало у искусствоведа с восприятием времени, характерным для творческих кругов России конца XIX — начала XX в. Основополагающим культурным этапом мыслилось прошлое. Только оно было способно раскрепостить «духовный взор» и стать неким иллюзорным прибежищем, ограждающим человека от преследующего его негатива повседневности.
С искусствоведческой точки зрения нет ничего необычного в том, что целью муратовского исследования стали древнейшие города — хранители художественных богатств Европы. Тем не менее в нем специфично и ново прозвучала сама идея культурной персонификации исторического города, который привлек внимание писателя как реальный деятель, исторический герой со своей «сложной и превратной судьбой», веками формирующимся характером и уникальным обликом, «великолепнойжизнью и... славой... бесчисленных гробниц» (с. 101).
Выбранная Муратовым образная линия, обращенная в далекое прошлое, ярко очерчивает не только всемирно известные культурные центры Италии — Венецию, Рим, Флоренцию, Милан, — но и направляет взгляд читателя на некогда процветавшие, а затем утратившие свое значение небольшие исторические поселе-
В Н. Ю. Лысова, 2006
ния. «Мне было особенно приятно думать, что образы маленьких городов Тосканы, Умбрии и долины верхнего Тибра вызовут в ком-нибудь желание увидеть эти чудесные места»2, — отмечал искусствовед в предисловии. Заявленный исследовательский ракурс лежит в основании проблемы малых исторических городов как основных хранителей культурных ценностей и традиций — проблемы, стоящей перед современной гу-манитаристикой.
Описание старинных поселений Италии, по которым путешествует Муратов, не подчинено строгой научной логике. Это, скорее, «тончайшая душевная пряжа», истинно романтическое размышление о пережитом. Тем не менее подобный характер изложения материала не лишает его научной масштабности и объективности, обоснованных утверждений и неожиданных гипотез. Отметим, что на протяжении всего повествования искусствовед не обращается к привычному в современном архитектуроведении понятию «исторический город», заменяя его синонимическими выражениями, широко употребляемыми в то время, — «старинный город», «старое поселение», «древнее место».
В тексте «Образов» легко прочитывается своеобразная классификация исторических городов. Малые, большие и средние, они рассредоточиваются Муратовым в три основные группы. Двум из них даются оригинальные и точные названия, общепринятые в современном искусствознании и культурологии: умершие города и города-музеи. Те и другие имеют общие и специфические черты одновременно.
Среди давно умерших итальянских поселений называются Феррара, Пиза, Равенна. Современная жизнь в этих городах далека от их исторической судьбы и мыслимого при основании предназначения. Поэтому они похожи «на кладбище, и между рядами... гробниц хочется проходить благоговейно, с непокрытой головой» (с. 72). Смерть города, по
Муратову, связана не с уходом из него населения, заброшенностью, запустением, а с духовным равнодушием к ценностям былого, утратой исторического «духа места». Так, Равенна «умерла уже слишком давно, ее мавзолеи окружены теперь суетой провинциального зажиточного городка» (с. 72).
В городах-музеях жизнь продолжается за счет сохранившихся прославленных памятников, но современного развития город не получает, живя «полужиз-нью» вокруг своих святынь. К данному типу исторических мест Муратов относит прежде всего Венецию, называя ее призраком былой жизни. Проникновение в атмосферу города-музея дается не многим, поэтому «вечный праздник на Пьяцце — только пир чужих людей на покинутом хозяевами месте» (с. 9).
«Благородным зрелищем естественного умирания вещей» (с. 72) в современной среде наделен третий тип исторического города, которому не дано символического названия. Однако его черты отчетливо обрисованы в контексте искусствоведческих описаний. В подобном рукотворном пространстве современность не искажает «лицо города», сформировавшееся в веках, а лишь подчеркивает его своеобразие. Прошлое навсегда становится главной темой в зримой городской полифонии. Так, в маленьком умбрийском Фолиньо «есть заводы и торговые склады, но почему-то здесь не помнишь ни о трубах, ни о витринах, а все только о романских кампаниле, старинных церквах и капеллах» (с. 368), — отмечает Муратов.
Старина не противостоит развитию города в настоящем, но осознается его естественным культурным фундаментом. Поэтому все вновь возникшее в городской среде воспринимается результатом исторически последовательного генезиса. В старинном городе «современное... не враждебно прошлому, и жизнь в прошлом так легка, так естественна здесь, так полна всем цветом настоящей жизни» (с. 185).
Взаимовлияние различных хронотопов — одна из основных особенностей, закодированных в архитектурной ткани исторического поселения. Накопления «различных исторических эпох, то резко отрицающих друг друга... то странно примиренных» (с. 107), зримо фиксируют его жизненные этапы. Визуальная многослойность свойственна образу «благороднейшего тосканского города» Сьены. Хорошо сохранившаяся средневековая архитектура, целые улицы, построенные во времена треченто и кватроченто, не производят впечатления кладбища, мертвого города. Напротив, жизнь течет в его стенах стройно и гармонично. Муратов объясняет это естественной преемственностью, характерной для самой жизни в историческом месте. Дух старого города обитает всюду: «внутри домов, в скромных выбеленных комнатах с каменными узорными полами и выцветшей живописью на потолке, в маленьких садиках, где в старинных фаянсовых вазах вызревают померанцы, в благородном рисунке каждой двери, каждого окна, каждой оконной решетки» (с. 186).
Подлинность сохраненной исторической среды и естественность существования в ее контексте эмоционально воздействуют на современного человека. Ощущение реальности прошлого, возникающее благодаря общению с подлинным памятником, обязывает «к каким-то нестерпимым чувствованиям... к ка-кому-то выходу из своего Я и из своего века» (с. 430), осознанию собственной жизни в масштабе жизни человечества. Идея подлинности, и сегодня одна из самых актуальных в контексте изучения исторического города, рассматривается Муратовым также в связи с реставрацией наиболее известных архитектурных памятников. Подобная охранная мера лишает исторический текст восстановленного в Милане собора подлинности, безвозвратно стирая часть его фактологического и эмоционального содержания. «Камни восстановленных стен и башен.
поучая многому ум, ничего не говорят сердцу» (с. 458), — считает искусствовед.
Памятники архитектуры, «потемневшие камни» которых производят впечатление «глубокой исторической святости»* осознаются главной достопримечательностью города, наделяя его пространство чертами своеобразия. «Исторический характер» места по-особому ощущается в старинных романских соборах Феррары и Пизы, ренессансных палаццо Флоренции и Венеции, «великих храмах» Милана и Рима. «Подробности зданий» способны сохранить «весь вкус и дух того времени, все спиритуальное начало той жизни» (с. 415), которую они представляют сегодня.
Исторический город ценен для культуры не только отдельными выдающимися творениями зодчества, но целостной подлинной городской средой, хранящей как уникальные сооружения, так и их архитектурное окружение. Муратов писал об этом в начале XX столетия, фиксируя впечатления от посещения Сьены. Сердце города «раскрывается путешественнику не только перед картинами в музее, не только в соборе, в архиве, в палаццо Публика, но и в часы бездействия, проведенные на тихих площадях пред церквами, на городском бульваре Липиа или на маленькой солнечной террасе одного из пансионов* соседних с церковью Сан Доменико... Все здесь участвует в сложении того образа, каким запоминается Сьена» (с. 186). Только через полвека в архитектуроведении (Венецианская хартия) будет узаконен подобный взгляд на сохранение наследия прошлого, включающего наряду с важнейшими памятниками и рядовую застройку города.
Подлинные памятники архитектуры и искусства, музеи, «величавые исторические тени» деятелей культуры, свершившиеся события — основные, но далеко не все представленные в «Образах Италии» слагаемые поэтики исторического города. В муратовской презента-
ции старинного поселения особую роль играет пейзажное окружение. По мнению искусствоведа, благодаря историческому природному ландшафту общение путешественника с городом происходит «на языке простом и понятном, как язык родины» (с. 104). Исторические города невозможно воспринимать отдельно от их окрестностей, от насыщенной рукотворными воспоминаниями земли. Городское пространство естественно и гармонично продолжается, растворяясь в природной среде, активно участвующей в формировании его облика. Так, «Неаполь никогда нельзя представить без классической панорамы гор и моря» (с. 309), Флоренцию и Прато — без «отрогов Апеннин», Монтефалько — без «соколиного взора на Умбрию» (с. 371), Рим — без его окрестностей, Кампаньи.
Историческому образу вечного города посвящена большая часть второго тома муратовского сочинения. Именно на этих страницах впервые в отечественной культуре было введено специфическое понятие, применяемое современным искусствознанием при выявлении индивидуальности старинного поселения, — «дух места». Термин и само понимание феномена «Genius Loci» были заимствованы Муратовым у английской писательницы Вернон Ли, из ее книги «Италия», предисловие к русскому изданию которой он написал в 1914 г. Оба писавших о городах Италии сходились в том, что дух места — «это сущность нашего сердца и ума», его видимое воплощение — «сам город, сама местность... черты, речь его»3, эмоционально сильнее ощутимы в культурных памятниках и чертах пейзажного ландшафта.
Историческое и художественное наследие древних городов Италии, выросших на античном римском «прахе», позволило ученому осознать современное предназначение старинного поселения. Эмоционально рожденный вывод, постоянным смысловым рефреном сопровождающий авторские размышления на
страницах «Образов Италии», акцентирует духовную ценность рассматриваемого феномена. В историческом городе, писал Муратов на примере Рима, «формы жизни найдены и много раз повторены в веках. Материальное значение вещей изжито, освобождена их духовная сущность. Все, на чем останавливается здесь взор, — гробницы, но так долго обитала здесь смерть, что этот старейший и царственнейший из ее домов стал, наконец, самим домом бессмертия» (с. 221). Иначе говоря, сохраненный исторический город «знаменует счастливейшую победу человечества, победу над смертью» (с. 107), заставляя современников вновь и вновь испытывать чувства искренней благодарности к прошлому и особой ответственности перед будущим.
«Образы Италии» П. П. Муратова сразу после издания стали знамениты и имели глубокое образовательное воздействие на русскую интеллигенцию. Чтение книги воспринималось обязательной ступенью в постижении итальянского искусства и приобщении к его духовным ценностям. «Едва ли среди интеллигенции была семья, на книжной полке которой не стояли бы муратовские „Образы Италии“»4, — вспоминал писатель А. Бахрах. А. Блок записал в дневник 23 января 1912 г.: «Вчера на ночь — увлекательное чтение книги Муратова»5. Художник К. А. Сомов оставил подобную пометку в 1925 г.6
В книге, выдержавшей с 1911 по 1917 г. три издания, прочитывается оригинальная педагогическая программа, рассчитанная на самую широкую читательскую аудиторию. «Книга Муратова — не предмет легкого чтения. Ее текст очень насыщен. И не столько обилием фактов, сколько смысловым содержанием, эмоциональным богатством»7, — отметил в послесловии к современному изданию В. Н. Гращенков, Расширение интеллектуального культурно-исторического кругозора, формирование способностей художественного вос-
приятия, воспитание эстетического вкуса и развитие эмоционально-образного мышления — главные ракурсы муратов-ской «программы». Воспитание чувств в ее смысловом контексте совмещено с воспитанием историей. Образы старинных городов Италии, обладающих богатейшим культурным потенциалом, заставляют путешественника, по словам Муратова, иначе радоваться, иначе грустить и иначе любить. Благодаря «Образам Италии» «тысячи русских экскурсантов... по смехотворно удешевленным тарифам ездили обозревать памятники итальянского Возрождения, не только бродили по Риму и Флоренции, но и бороздили городки Умбрии и Тосканы, о которых услышали впервые от Муратова»8, — свидетельствовал А. Бахрах. Итальянское путешествие становилось для каждого не просто познавательной экскурсией, но «решительным душевным
опытом», закладывающим основу в восприятии отечественных культурных ценностей.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Муратов 77. 77. Образы Италии / П, П. Муратов. М., 1994. С. 479. Далее ссылки на но и ¡лампе приводятся в тексте с указанием номера страницы в скобках.
~Муратов П. 77. Образы Италии / П. П. Муратов. М., 1993. Т. 1. С, 7.
3 Вернон Да. Италия / Вернон Ли. М.. 1914. С, 17.
4 Цит. по: Толмачев В. М. Образ красоты /
B. М. Толмачев7/ Муратов П. П. Образы Италии. М., 1994. С. 564.
5Цит. по: Соловьев Ю. 77. Очерк жизни и творчества Павла Павловича Муратова / Ю. П. Соловьев // Муратов П. П. Ночные мысли. М., 2000.
C, 11.
'• ('пмпк К. А. Письма. Дневники. Суждения / К. А. Сомов. М., 1979. С. 282.
7 Гращенков В. 77. П. П. Муратов и его «Образы Италии» / Гращенков В. Н. // Муратов П. П. Образы Италии. М., 1993. Т. 1. С. 299.
8Цит, по: Толмачев В. М. Указ. соч. С. 565.
Поступила 20.01.06.
РОЛЬ ЭТНОЭТИКИ В ПОДГОТОВКЕ КАДРОВ СФЕРЫ КУЛЬТУРЫ
Е, Н. Ломшина, докторант кафедры философии для гуманитарных специальностей МГУ им. 77. 77. Огарева
Модернизация современного образования направлена не только на совершенствование общепро-фессиональной подготовки студентов, но и на формирование у них наряду с профессиональными качествами общечеловеческих и национальных нравственных ценностей. В данной статье рассматривается роль этноэтики в подготовке кадров сферы культуры.
Экономические, социально-политические, культурологические и другие процессы, происходящие в настоящее время в нашем полиэтническом обществе, во многом объясняются подъемом национального самосознания народов, населяющих Россию. В современном обществе все более отчетливо проявляются тенденции самосознания, самоидентификации и самоутверждения. В поле притяжения оказываются как индивиды, так и целые народы, этносы. Изучение нравственной культуры этносов, определение соотношения моральных универса-
лий и национально-специфических нравственных представлений и норм, особенностей преломления в них общечеловеческих моральных требований, выяснение роли нравственной культуры в совершенствовании подготовки кадров сферы культуры представляются особо актуальными и значимыми.
Требования к общепрофессиональной подготовке студентов сегодня обусловливаются формирующейся новой системой образования, которая направлена на удовлетворение образовательных потребностей личности обучаемого. При
© Е. Н. Ломшина, 2006
