CC BY
106
Вестник ПСТГУ
III: Филология
2011. Вып. 2 (24). С. 27-31
Исторический факт и литературный прием в «Диалоге с Трифоном иудеем» св. Иустина Философа (II в.)
Е. В. Зуева
Св. Иустин Философ избирает для «Диалога с Трифоном иудеем» один из классических жанров античной литературы — диалог. При этом он легко и непринужденно воспроизводит отдельные приемы композиции платоновских пересказанных диалогов (указание времени и места беседы, описание персонажей, наличие философских тем, личная окраска беседы) и характерные для Платона обороты речи. Автор настоящей статьи показывает, что рассмотрение сочинения св. Иустина как пересказанного диалога, жанровым ориентиром для которого служат диалоги Платоновского корпуса, позволяет решить проблему исторической достоверности отдельных деталей «Диалога».
«Диалог с Трифоном иудеем1» св. Иустина в силу его литературного своеобразия занимает исключительное место в раннехристианской литературе: с точки зрения жанра данное сочинение принадлежит к иной литературной традиции, нежели прочие раннехристианские апологии и полемические трактаты. Действительно, сочинение св. Иустина, написанное в одном из классических жанров античной литературы, представляет собой рамочный, или пересказанный, диалог. Литературные особенности данного сочинения, впервые в христианской литературе воспроизводящего многие черты диалогов Платона, оказываются понятными на фоне образовательной системы того времени, в частности на фоне расцвета платоновских школ во II в.2 Обращение автора «Диалога» к литературному образцу классического периода соответствовало общим тенденциям эпохи т. н. «второй софистики» с ее культом классики.
Именно пересказанные диалоги, форма которых стала общепринятой для выражения философской мысли в начале IV в., преимущественно использовались в школах сократиков (Ксенофонт, Эсхин, Федон из Элиды, Эвклид). Как известно, в трудах Платона встречаются обе формы классического диалога3: пе-
1 Далее — «Диалог».
2 В «Диалоге» св. Иустин точно воспроизводит литературную рамку, характерную для пересказанных диалогов Платоновского корпуса (диалоги Платона «Федон», «Пир», «Евтидем», «Хармид», «Лисид», «Протагор», «Государство», «Парменид», а также диалоги его школы «Эриксий», «Аксиох» и «Соперники»).
3 Собственные свидетельства Платона об этом см. в диалогах «Теэтет» (143Ь-с) и «Государство» (III, 392с-396е).
ресказанные Сократом или его учениками и, следовательно, имеющие рамку, и написанные в прямой драматической форме4.
Выбирая для своего произведения свойственную наиболее совершенным платоновским диалогам форму пересказанного, или рамочного, диалога, св. Иус-тин вместе с тем легко и непринужденно воспроизводит отдельные характерные для диалогов Платоновского корпуса композиционные приемы (указание времени и места беседы, описание персонажей, наличие философских тем, личная окраска беседы) и обороты речи. С литературной точки зрения произведение ориентировано на классические нормы греческого языка.
В большинстве исследований, посвященных «Диалогу», в качестве его платоновских черт обычно рассматриваются многочисленные текстуальные заимствования, сходство ролей персонажей и внешних деталей5. Разумеется, отмеченное исследователями обилие параллелей с текстами Платона очень важно; но гораздо важнее понять, насколько сознательно св. Иустин следует в этом платоновской традиции. Нам представляется, что его восприятие этой традиции не сводится лишь к механическому, чисто внешнему подражанию форме пересказанного диалога. В настоящей заметке мы постараемся показать, насколько свободно св. Иустин использует один из литературных приемов, характерный для платоновских диалогов. Предложенный подход позволяет решить проблему исторической достоверности отдельных деталей «Диалога». Многочисленные примеры из «Диалога» показывают, что деталь, претендующая на историчность, вводится св. Иустином в сочинение постольку, поскольку имеется соответствующая параллель с диалогом Платона, или тогда, когда ее появление обусловлено общими жанровыми требованиями пересказанного диалога. Чтобы убедиться в этом, рассмотрим некоторые яркие исторические детали «Диалога».
Время действия. Напомним, что одной из стилистических особенностей диалогов Платона стало воссоздание реалий ушедшего V века, времени жизни Сократа, неизменно раскрывающего в каждом из них ту или иную важную для школы тему. Наиболее ярко жизнь этого времени отражена в рамке пересказанных диалогов. Например, в начале пересказанного диалога Платона «Хармид» (153а-ё) описывается возвращение Сократа из лагеря под Потидеей (432-429), осада которой повлияла на начало Пелопоннесской войны. В начале «Теэтета» (142а) упоминается эпизод Коринфской войны. В другом диалоге Платона, «Ме-нексене», мы встречаем подробный рассказ о событиях греко-персидских войн
4 Thesleff H. Studies in Platonic Chronology // Commentationes Humanarum Litterarum. Vol. 70. Helsinki, 1982. P. 53-67.
5 Ср.: HirzelR. Der Dialog. Ein literarhistorischer Versuch. Bd. 2. Leipzig, 1895; De Fraye E. De l’influence du Timée de Platon sur la théologie de Justin Martyr // Bibliothèque de l’École des Hautes Etudes. Sciences Religieuses. 1896. Vol. 7. P. 169-187; Keseling R. Iustin’s «Dialog gegen Trypho» (cap. 1-10) und Platon’s «Protagorases» // Rheinisches Museum für Philosophie. Bd. 75. Rhein, 1926; Schmid W. Frühe Apologetik und Platonismus. Ein Beitrag zur Interpretation des Proöms von Iustin’s Dialogs // EPMHNEIA. Festschrift für Otto Regenbogen. Heidelberg, 1952. S. 163-182. Подробный список буквальных совпадений см.: Зуева Е. В. Влияние пересказанных диалогов Платона на жанровые и композиционные особенности «Диалога с Трифоном иудеем» св. Иустина Философа (II в.) // Индоевропейское языкознание и классическая филология. XIII Чтения памяти И. М. Тронского. СПб., 2009. С. 192-203.
(239b—246a), которые также подробно (особенно эретрийская экспедиция) упоминаются в «Законах» (III, 698b—d).
Действие «Диалога» св. Иустина происходит во время Второй иудейской войны, вызванной восстанием под предводительством Бар-Кохбы (132—135). Напомним, что результатом Великой иудейской войны стало разорение Иерусалима и очередное крушение мессианских чаяний иудеев. Именно события этой войны, упоминаемой автором «Диалога» в его рамке6 дважды, заставили иудея Трифона покинуть свою родину (Dial 1. 3). О «бывшей в Иудее войне» (Dial 9. 3: «я£р1 той хатй x^v ’Iouôaiav ^evo^évou яоХёцои ôieÀàÀouv») говорят и спутники Трифона. Как и в диалогах Платона, эта историческая деталь призвана придать тексту реалистичность и отнести его к определенному времени: читатель «Диалога», составленного позднее 153—154 гг., но до 161 г.7, переносится во времена Второй иудейской войны (132—135). Поскольку до сих пор систематического сопоставления «Диалога» с платоновскими текстами не проводилось, дискуссии исследователей вызывал вопрос, является ли указанное в «Диалоге» время реальным временем беседы Иустина с иудеями или перед нами лишь эффектный литературный прием, отсылающий нас к традиции платоновского диалога8. В самом деле, «Диалог» происходит именно в то время, которое более всего соответствует цели его написания: исторический контекст восстания Бар-Кохбы9,
6 В основной части «Диалога» события этой войны упоминаются чаще: Dial. 16. 11—13; 52. 30— 31; 92. 13—14; 108. 16—17; 110. 40—41. Ср.: 1 Apol. 31. 6; 47. 1—6. Греческий текст «Диалога» цит. по изд.: Patrologiae cursus completus. Series Gvaeca / Ed. J. P. Migne. P. etal., 1857. Vol. 6, col. 471-800.
7 Текст «Диалога» содержит указание на фактическое время его написания: в одном из ответов собеседникам Иустин ссылается на свое письменное прошение императору (Dial 120. 6: Ё77р0фмд Kaioapi npooo^tXöv eunov), т. е. на составленные им апологии. Таким образом, «Диалог» был написан после апологий, т. е. позднее 153-154 гг., но до 161 г., времени смерти императора Антонина Пия, правление которого, как это следует из Dial 120. 6, еще продолжалось в момент составления Иустином его текста.
8 Мнения авторов относительно реальности событий, описанных Иустином в «Диалоге», разделяются. Так, Цан считает беседу Иустина с Трифоном реальным событием (Zahn T. Studien zu Justinus Martyr // Zeitschrift für Kirchengeschichte. Vol. 8. 1886. S. 1-84), Хильдаль (Hyldahl N. Philosophie und Christentum. Eine Interpretation der Einleitung zum Dialog Justins. Vol. 9. Copenhagen: Prostant apud Munksgaard, 1966) и Гудинаф (Goodenough E. R. The Theology of Justin Martyr. An Investigation into the conception of early Christian literature and its Hellenistic and Ju-daistic influences. Jena, 1923 (2nd edition: Amsterdam, 1968); см., например, p. 58) — литературным вымыслом, ван Винден (например: Winden van J. C. M. An Early Christian Philosopher: Justin Martyr’s Dialogue with Trypho. Chapters One to Nine. Leiden: E. J. Brill, 1971. P. 127), Жоли (Joly R. Christianisme et philosophie: Études sur Justin et les Apologistes grecs du deuxième siècle. Vol. 52. Bruxelles, 1973. P. 41), Морескини и Норелли (Early Christian Greek and Latin Literature: a Literary History // Ed. by C. Moreschini, E. Norelli. Vol. 1. Massachusetts, 2005. P. 198) склоняются к тому, что диалог является литературным вымыслом, содержащим некоторые исторические детали.
9 Симон Бар-Кохба — предводитель антиримского восстания, получившего название Второй иудейской войны (132-135). Симон был признан раввином Акивой Мессией, в результате чего в соответствии с мессианским пророчеством из Книги Чисел (Числ 24. 17: «Взойдет звезда от Иакова...») стал именоваться «Бар-Кохба» («Сын Звезды»). Достаточно быстро восстание, начинавшееся как партизанская война, охватило всю страну, был взят Иерусалим. В конечном итоге восставшие потерпели поражение. Последствия восстания были велики: сотни тысяч иудеев погибли, многие выдающиеся раввины, в том числе активно поддержавший Бар-Кохбу Акива, были казнены, страна была вновь разорена.
0 котором вспоминают друзья Трифона непосредственно перед началом дискуссии последнего с Иустином, представляет собой самый подходящий фон для бесед на мессианскую тему, актуальную как для иудеев, так и для христиан.
Таким образом, мы, с одной стороны, не должны отрицать важности исторических указаний св. Иустина в начале «Диалога». Но при этом важно понять, что у св. Иустина мы наблюдаем не историческую реконструкцию неких событий, а литературный прием: св. Иустин пишет не историю, в рамках которой фиктивные диалоги были бы злостным вымыслом, а философское и богословское сочинение, для которого важна соотнесенность именно с этим временем.
Плащ философа (Dial. 1). Поскольку о жизни св. Иустина известно очень мало, причем сведения о ней по большей части мы черпаем из его собственных аутентичных сочинений, любые отраженные в «Диалоге» автобиографические моменты представляются важными. К их числу относится описанная во вступлении «Диалога» единственная деталь внешнего облика Иустина — плащ философа. Вопрос о достоверности описания плаща философа, в котором св. Иустин впервые предстает перед Трифоном и его спутниками в ксисте, продолжает оставаться дискуссионным.
В значительной степени споры, связанные с плащом философа в «Диалоге», вызваны тем, что символика плаща рассматривается сама по себе, безотносительно к литературной форме «Диалога». Для нас несомненно, что в своем сочинении св. Иустин, использует плащ философа не только для того, чтобы подчеркнуть, что для него христианство является единственной истинной философией. Упоминание о плаще — это прежде всего литературный прием, воспроизведение в «Диалоге» схожей ситуации из диалога «Протагор» (335c—d). В нем Платон описывает, как Сократ, видя нежелание Протагора кратко отвечать на его вопросы, встает и намеревается уйти, а Каллий, ухватившись за плащ Сократа, не пускает его: «Kai йца таит’ £шйу йуютйцпУ ö ämtöv^ xai цои äviOTa^vou ¿mXa^ß&v£Tai 6 KaXXiag тле Х£ф0£ т^ бфа, rfi б’ йрют£ра ävT£MߣTO той Tpißwvoc; тоитоиТ, xai £ln£v^ Ойк йф^ооц^у O£, й Itöxparn^ ¿äv yäp oü ойх 6^oiwc; ^цГу £oovтal
01 61&X0Y01» (Protag. 335c-d)10.
Эпизод из гл. 9 «Диалога» является одним из наиболее ярких примеров буквального следования Иустина тексту Платона. Рассказ об обращении Иустина ко Христу вызывает смех у спутников Трифона. Св. Иустин обещает доказать, если Трифон останется, что христиане веруют «не пустым басням» (Dial 9. 1). Спутники Трифона снова смеются и даже поднимают «неприличный крик» («йхооц-ov йу£ф9£ууоуто»). Иустин намеревается уйти, но Трифон, взяв его за одежду, препятствует этому, пока Иустин не исполнил обещания: «...¿'уй бё ^yao^c; olöc; т’ НцПУ &rc£px£o9af 6 б£ цои той ^a^ou Xaßö^voc;' ой npiv ävf|O£iv ёфл' npiv ö йяшхбцпУ ¿xx£A,£oai» (Dial. 9. 2).
Другой, менее близкой параллелью к этому яркому эпизоду «Диалога» является схожее описание из «Государства» (Resp. 344d). Фрасимах, отчасти высказав свое мнение, собирается уйти, а присутствующие при беседе не пускают его, заставляя привести доводы в подтверждение своих слов: «Tawa £шйу 6 0pao'йцaxoc; ¿v vfö £ix£v ämivai, йоя£р ßaXav£üc; ^цюу xaтavтXf|oac; xarö тюу йтюу
10 Первым эту яркую параллель отметил Кезелинг, см.: KeselingR. Op. cit. S. 223—229.
30
&9рбоу ха1 лоМу тбу Хбуоу^ ой й'аабу у£ айтбу о[ яарбутес;, йХА,’ ^убухааау
йл;0ц£ívаí т£ ха1 яараах£Гу тюу £1рпм^юу Хбуоу». В данном случае речь идет скорее не о сходстве образов (поскольку образ Фрасимаха сложно соотнести с образом Иустина), а о схожем построении сцены. В ней один из собеседников, высказав часть аргументов или пообещав это сделать, собирается уйти, а другой участник (или другие участники) беседы препятствует этому, причем иногда не только на словах, желая услышать продолжение разговора.
Таким образом, автор «Диалога», на наш взгляд, намеренно делает столь явной отсылку к «Протагору» (а возможно, и к «Государству»), наверняка знакомому широкому кругу его образованных современников. На этом примере мы отчетливо видим метод введения исторически вероятных и достоверных деталей в художественную ткань «Диалога». Именно очевидная параллель с «Протагором» обеспечивает св. Иустину возможность ввести исторически достоверную или, во всяком случае, вероятную деталь своего облика, а именно то, что он носил плащ философа, понимая под философом в первую очередь христианина.
Внимательное и специальное рассмотрение «Диалога» св. Иустина как пересказанного диалога, ориентированного на платоновские образцы, позволяет найти объяснение многим его композиционным особенностям, показать литературную мотивировку появления эпизодов, которые могут иметь значение исторического свидетельства, а также предположить, описание каких событий могло составлять содержание утраченных частей «Диалога».
Ключевые слова: Св. Иустин Философ, «Диалог с Трифоном иудеем», раннее христианство, христианская литература, диалоги Платона, литературная рамка, пересказанный (рамочный) диалог, литературный прием, композиция.
Historical fact and literary technique in Justin Martyr’s «Dialogue with Trypho the Jew»
E. Zueva
The paper outlines the impact of the indirect Plato’s dialogues (such as «Charmi-des», «Euthydemus», «Lysis», «Parmenides», «Phaedo», «Protagoras», «Republic» and «Symposium») with their complicated composition, narrative frame and literary technique upon Justin Martyr’s Dialogue with Trypho the Jew. We assume that consideration of Plato’s influence upon the genre of the Dialoque enables to shed new light on some episodes that might contain historical facts.
Keywords: St. Justin Martyr, «The Dialogue with Trypho the Jew», Early Christianity, Christian Literature, Plato’s dialogues, narrative frame, reported (indirect) dialogue, literary technique, composition.
