CC BY
86
ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
2015 РОССИЙСКАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ФИЛОЛОГИЯ Вып. 3(31)
УДК 821.14
РАННЕХРИСТИАНСКИЕ СОЧИНЕНИЯ ГЛАЗАМИ ИХ АВТОРОВ: от айута^ц к аиуураццата
Александр Юрьевич Братухин
к. филол. н., доцент кафедры мировой литературы и культуры Пермский государственный национальный исследовательский университет
614990, Пермь, ул. Букирева, 15. Bratucho@yandex.ru
Ранние Отцы Церкви искали и находили такие способы выражать свои мысли, которые отвечали бы требованиям, предъявляемым современниками к литературным сочинениям. Однако вначале защитники новой религии в той или иной степени вольно или невольно противопоставляли свои произведения сочинениям языческих писателей и поэтов. В статье анализируется изменение отношения христианских авторов к создаваемым ими произведениям. Св. Иустин Мученик для обозначения своей работы пользуется глаголом ооттаааегг «составлять», так же поступает его ученик Татиан. Фео-фил и Климент Александрийский называют свои произведения словом оиуурацца (мн. ч. аиуураццата) «сочинение». Именно так Климент называет философские труды, тогда как исторические обозначаются словом ошта£,ц «изложение». Эти формальные признаки позволяют сделать вывод об изменении отношения церковных авторов 2-й половины II в. к своему творчеству, по сравнению с более ранними церковными писателями. Если Иустин и Татиан не рассматривали свои труды как полноценные философские трактаты, ставя перед собой цель лишь защитить новое учение и кратко изложить его суть, то Климент, считавший христианство «истинной философией», вершиной всего предшествующего любомудрия, решает создавать уже не компиляции сказанного и написанного апостолами, а произведения, которые можно поставить в один ряд с трудами Плутарха и Платона. Это свидетельствует о желании Климента говорить со своими оппонентами как с равными и, вероятно, является одним из его миссионерских приемов.
Ключевые слова: «апостольские мужи»; апологеты; Климент Александрийский; философский трактат; эпитома.
Обращаясь к ранней христианской литерату- использует Павлов парафраз: «Церковь Божья,
ре, мы не будем рассматривать канонические пребывающая в Риме, Церкви Божией, пребыва-
новозаветные книги, которые изучаются обычно ющей в Коринфе (т^ екк^пою той ©вой т^
отдельно от произведений, созданных учениками ларогкоио^ K6pw9оv)» (1 Кор. 1); ср.: «Павел,
апостолов. При таком подходе первыми христи- волею Божиею призванный апостол Иисуса Хри-
анскими книгами оказываются творения так ста, и Сосфен брат, Церкви Божией, находящей-
называемых апостольских мужей, писавших ис- ся в Коринфе (т^ екк^пою той ©вой т^ ойо^ ¿V
ключительно для своих единоверцев, не забо- Коргг9ф)» (1 Кор. 1:1-2). Св. Игнатий Антио-
тившихся о логике своего повествования и не хийский вслед за апостолом Павлом (Флм. 8-9)
стремившихся облечь его в литературную фор- использует глагол ларака^егг [Ауни 2000: 214].
му. К таким авторам относятся св. Климент Рим- Кроме того, антиохийский епископ признает во
ский, св. Игнатий Антиохийский, св. Поликарп вступлении к посланию к траллийцам, что он
Смирнский, Псевдо-Варнава, Ерма и др. Каждый приветствует своих адресатов по апостольскому
из названных авторов ориентировался на тот или образу (¿V алоатоАлкф %аракт^рг). Св. Поликарп
иной жанр, представленный прежде всего в Биб- начинает обращение к филиппийцам со слов
лии, указывая на это в том числе и конкретными «милость и мир», сразу вызывающих в памяти
формальными знаками. Приведем лишь несколь- апостольские послания (2 Ин. 1:3; Иуд. 2; 1 Тим.
ко примеров такой маркировки, сразу бросаю- 1:2; 2 Тим. 1:2 и др.). Псевдо-Варнава заканчива-
щейся в глаза. ет послание фразой «Господь славы и всякой
Первые четверо из названных авторов ориен- благодати с духом вашим» (Ps.-Bar. 21, 9), взяв
тируются на апостольские послания. Св.Климент за образец, очевидно, Гал. 6:18, Флп. 4:23, Флм..
© Братухин А.Ю., 2015
Черты сходства с «Откровением» Иоанна Богослова имеет принадлежащий к редкому жанру апокалипсисов «Пастырь» Ермы. «Как и Откровение Иоанна, он написан не под псевдонимом и предназначался для чтения перед общинами <...>. <...> носитель откровения представляется словами "Я есмь"» [Ауни 2000: 243-244]. Сын Человеческий повелевает апостолу: «То, что видишь, напиши (ypáyov) в книгу (síg PiPMov) и пошли (ns^yov) семи церквам» (Откр. 1:11). Старица велит Ерме: «Итак, напишешь (ypáysig) две книжицы (PiP^apíSia) и пошлешь (ns^ysig) одну Клименту и одну Грапте» (Herm. Pastor 8, 3). Эти и многие другие аллюзии и парафразы, отсылающие к тем или иным новозаветным текстам, косвенно намекают на литературные образцы каждого из названных авторов.
В 20-30-е гг. II в. появляется христианская апологетика. Адресатами апологетов, вышедших «из своего идеологического гетто» [Доддс 2003: 171], стали язычники и иудеи. «Как иудейская, так и христианская апология обращена к представителям власти и эллински образованной культурной элите <...>; соответственно, они написаны в формах греческой литературной традиции, предполагающей адекватное эллину использование греческого литературного языка <...>» [Вдовиченко 2002: 74]. Для своих трудов апологеты искали образцы вне Библии. А. П. Большаков убежден, что «Апологию Сократа» в какой-то мере «можно считать как формально-литературной, так и идейно-содержательной предшественницей апологий Христа» [Большаков 2002: 156]. В то же время можно сказать, что последние являются продолжением апологетического направления, «представленного в русле грекоязычной иудейской литературы» [Вдовиченко 2002: 72]. Заметим, что защитники христианства, обращались не только к апологии, но и к другим новым для себя жанрам - к прошению, диалогу, обличению, -потеснившим во II в. послания. В это время появляются дошедшие до нас «Апологии» Аристида (120-е гг.?) и Иустина Мученика (между 150 и 161 гг.), «Слово к эллинам» (до 161 г.) Татиана, «Прошение о христианах» (ок. 177 г.) св. Афина-гора Афинского, «Послание к Автолику» (ок. 180 г.) св. Феофила Антиохийского, «Послания к Диогнету» (между 190 и 200 гг.) неизвестного автора, «Поношение внешних философов» (200 г.) Ермия. Полемику с иудеями ведут Иустин Мученик в «Диалоге с Трифоном иудеем» (сер. II в.) и Аристон из Пеллы в дошедшем до нас во фрагментах «Диспуте (Avu^oyía) Иа-сона с Паписком» (140 г.). Особняком стоят «Изречения Секста» (собрание афоризмов, 180-
210 гг.), «Поучения Силуяна» (сер. II - III в.) и труды св. Мелитона Сардийского, прежде всего, сочинение «О Пасхе». Христианские авторы хорошо понимали стоящие перед ними цели. Они, как правило, сообщали о себе такие детали, которые могли доказать их «право» или способность судить в том числе и об эллинской культуре. Св. Иустин упоминает о своем «эллинском происхождении»: «Иустин, <сын> Приска, <внук> Вакхия, <происходящих> из Флавии Неаполя палестинской Сирии» (Iust. I Apol. 1, 1). Татиан, «рожденный в ассирийской стране» (Tat. Orat. 42, 1) и не могущий похвастать греческой родословной, подчеркивает свое знание философии: «<...> Мы отреклись от вашей мудрости, несмотря на то, что я был в ней весьма славным (navu os^voç tiç)» (Tat. Orat. 1, 3). Такие слова вместе со стремлением показать знание «внешних» наук являлись как бы неким пропуском в мир литературной полемики. «Существенной чертой любой апологии <...> является широкое пользование средствами античной риторики. Одним из главных достоинств, которые апологету надлежало проявить перед языческой аудиторией, была всесторонняя эллинская образованность, дававшая, по меньшей мере, право хотя бы приступить к рассуждению о подобных вещах» [Вдовиченко 2000: 29]. Татиан, несмотря на полное неприятие античной культуры, для подтверждения своих тезисов цитировал Аристофана (Tat. Orat. 1) и Гомера (Tat. Orat. 8). Афинагор Афинянин, не сообщающий ничего о своем происхождении и образовании, в «Прошении о христианах» приводит цитаты, порой достаточно пространные, из Геродота, Гомера, Еврипида, Эмпедокла, Платона, Гесиода и других языческих авторов, демонстрируя свою образованность делом. И Феофил, не жаловавший, в отличие от Иустина, даже Платона (образ мыслей которого он называет бесполезным и безбожным -Ad Aut. III, 2, а его самого несшим вздор, Ad Aut. III, 16), тем не менее цитирует не только Платона, Тимокла, Аристона, но и Гомера, Гесиода, Арата, Софокла, Еврипида, Пиндара, Архилоха, Симонида и др. Так упомянутые апологеты заявляли о своей способности писать о высоких предметах. Неслучайно два апологета, Иустин и Афинагор, имели прозвание «Философ»; известно, что Иустин продолжал носить плащ философа после обращения в христианство (Just. Dial. 1, 2; Eus. H.E. IV, 11, 8).
В науке отмечается, что «богословие более ранних апологий, в отличие от сочинений внутренней ориентации, ставило своей целью формирование общего представления о христианстве в глазах язычников, трактуя преимущественно ос-
новополагающие вопросы и пытаясь при этом говорить на понятном для аудитории языке. По своим задачам оно было своего рода начальной "азбукой" для непосвященных, способных исследовать новое учение о Боге только путем рассудочного, побуквенного постижения, а не живой веры» [Вдовиченко 2002: 82]. Таким образом, в трудах ранних апологетов не предпринимались попытки не только изобразить христианство последней ступенью на пути человека к Богу, завершением всей предшествующей философской традиции, но и дать систематическое изложение нового учения. Защитники новой религии в той или иной степени вольно или невольно противопоставляли свои произведения сочинениям языческих писателей и поэтов. Во всяком случае, большинство из них не считали создаваемые ими тексты литературными произведениями. Очевидно, в ожидании скорого конца света они не стремились создавать таковые, ставя перед собой сугубо практические цели. Труды названных апологетов, по нашему мнению, рассматривались ими самими как компиляция Христова учения, составленная ими в виде защитительной речи или прошения. Об этом говорит использование ими при описании их работ соответствующего глагола (cwraoosiv) и образованных от него форм. Отметим, что апологеты используют его в значении, отличном от библейского: в Ветхом Завете (Септуагинте) Guvxàoostv означал «предписывать (to order, to appoint; to ordain, to prescribe)» [Lust, Eynikel, Hauspie 1996: 460], в Новом - «устанавливать, предписывать (constituere, praecipere)» [Schmoller 1994: 473].
Св. Иустин называет свою первую апологию лроофшгпоц «обращение» (lust. 1 Apol. 1, 1 и 68, 3), evxsu^iç «просьба» (lust. 1 Apol. 1, 1) и é^ynoiç «разъяснение» (lust. 1 Apol. 68, 3), а в конце второй признается: «Если же вы подпишите это <сочинение>, мы сделаем <его> доступным для всех, дабы они, если сие возможно, изменили свое мнение: только ради этого мы составили сии слова (xoûoSs toùç ^oyouç ouvsTà^a^sv)» (lust. II Apol. 15, 2). Апологет ставит перед собой конкретную задачу, а для обозначения своей деятельности пользуется глаголом owrâoosiv. Причастие от этого же глагола употребляет Плутарх, говоря о составлении Брутом эпитомы из Полибия (Plut. Brut. 4, 8). Сам Полибий пишет про Арата, что тот составил (Guvxsxaxévai) в высшей степени достоверные и понятные записи (ûno^vn^axiG^oûç) о своих деяниях (Polyb. Hist. II, 40, 4). В начале второй «Апологии» св. Иустин пишет, используя существительное, образованное от названного глагола: «<...> случившееся <...> вынудило меня
<...> сделать изложение этих вопросов (r"v rtövSs rtöv ^oyrav owra£,iv)» (lust. II Apol. 1, 1). Подобное выражение находим и в «Диалоге с Трифоном иудеем»: «Чтобы вы не думали, что я говорю это только при вас, я сделаю, насколько могу, изложение всей бывшей у нас беседы (rtöv ysysvn^evrav ^iv ^oyrav anavrrav, юд 5шацц цои, ouvra^iv логпооцаф» (lust. Dial. 80, 3). О своем не дошедшем до нас сочинении против ересей Иустин пишет как о «составленном трактате» (оштауца owcsTay^evov) (lust. 1 Apol. 26, 8), составленными названы и предсказания пророков (lust. 1 Apol. 31, 1). В 1 Apol. 2, 3 Иустин называет свой труд ураццата «записи», а в Dial. 70, 5 он упоминает «слова Писания» (та ураццата rtöv ураф&г). От «изложения» Иустин отличает «сочинение», оиуураццата; этим словом он называет Пятикнижие Моисея (lust. 1 Apol. 28, 1; 62, 4; 63, 6), книги всех людей, собранные Птолемеем (lust. 1 Apol. 31, 2). В 1 Apol. 67, 3 он упоминает «заметки апостолов и сочинения пророков» (та äлoцvnцovsйцaтa rtöv алоотоАшг ^ та оиуураццата rtöv проф^тдаг, ср.: lust. Dial. 7, 2). В 2 Apol. 12, 5 он обозначает этим словом сочинения Эпикура и поэтов. Слово ßißAaov, также используемое Иустином для обозначения литературного произведения, встречаем в 1 Apol. 31, 1, Dial. 62, 4, Dial. 75, 1, Dial. 95, 1, Dial. 114, 5, где речь идет о книгах пророков, о книге Иисуса На-вина, о книге «Исход», книге Закона, разводном письме соответственно.
Татиан, ученик Иустина, пишет о своей «Речи к эллинам»: «Я не пытаюсь, как есть обыкновение у многих, подкреплять чужими мнениями свое, но желаю составить перечень (t"v ^аураф^г owraoosiv) всего, что я сам постиг» (Tat. Orat. 35, 1). Ниже (Tat. Orat. 42, 1) он признает: «Это я, философствующий по-варварски, для вас, о, мужи эллины, составил (ошета£,а)». Глаголом owraoosiv Татиан обозначил также написание писем (Tat. Orat. 1, 2), изображение битв богов и их любовные похождения (ibid. 1, 3). В другом месте апологет замечает: «Поспешите, желающие узнать это от нас, когда мы говорим, не <полагаясь ни на свой> язык, ни на подходящие рассуждения и софистическое построение (owra£,s®g ts оофшик^д), но пользуясь словами некоего божественного речения» (ibid. 12, 5). Для обозначения книг язычников Татиан использует слово ßiß^iov (ibid. 26, 1); этим словом обозначаются книги Геродота (ibid. 27, 2) и вавилонского жреца Бероза (ibid. 36, 2). Отметим, что «Речь к эллинам» считали и «вступительным словом» (Eröffnungsrede), ^оуод sшvrпрюд, составленным Татианом для своего дидаскалейона на Востоке, и «протрептиком»
[Elze 1960: 41-43]. Мартин Эльце, сопоставив это произведение с «Прошением» Афинагора, высказал мнение, что фактически слово «Речь» не является апологией в узком смысле этого слова, но по содержанию совпадает с апологетическими сочинениями в существенных пунктах [ibid.: 53]. Татиан, очевидно, не придавал особого значения форме создаваемого текста. Д. Е. Афиногенов замечает: «Сочинение Татиана выделяется тем, что имеет как бы коллективного адресата, и в этом смысле ближе скорее к более поздним полемическо-проповедническим произведениям. Однако по особенностям содержания и общей тональности "Слово к эллинам" должно быть все же отнесено именно к ранней апологетике. Ибо основная цель Татиана заключается не в том, чтобы привлечь своих оппонентов к христианству, обратить их, но лишь в том, чтобы добиться терпимости и определенного уважения к новой вере. Здесь и пролегает рубеж, отделяющий "Слово к эллинам" Татиана от, например, соответствующего произведения Климента Александрийского, озаглавленного уже "Увещевание к эллинам" ("Протрептик")» [Афиногенов 2000а: 81]. К жанру «увещевания» Д. Е. Афиногенов относит и сочинение Псевдо-Мелитона [Афиногенов 2000б: 135].
Если для Иустина и для Татиана их сочинения были лишь «составленными» компиляциями христианского учения, «изложениями», то Афи-нагор рассматривал свое «Прошение» (npsoßsia «ходатайство, заступничество») как «слово», «речь»: «Вы будете научены сим словом (ило тои Aöyou), что мы страдаем несправедливо и вопреки всякому закону и разуму» (Leg. 1, 3; ср. 9, 1; 11, 1). Он пишет ниже: «...разрешите здесь, когда слово, <соединенное> с великим воплем, стало доступным слуху, откровенно возгласить, как защищающему дело перед царями-философами (emxpeyaTS svxauBa тои Aöyou е^акоиотои ^sxa люАА^д краиулд ysyovÖTog sm nappnoiav avayaysiv, юд sm ßaoiAsrav 9iAooÖ9®v anoAoyou^svov)» (Leg. 11, 3). В завершение «Прошения» он называет себя «предпринявшим опровержение обвинений (SiaAsAu^evog та еукА^цата smSsSsix&g)» (37, 1), ср.: «<Лакедемоняне> желают скорее войной, чем словами опровергать обвинения (та еукА^цата 5iaAuso9ai)» (Thuc. I, 140, 2-3). Такая оценка Афинагором своего труда говорит в пользу того, что он создавал его как защитительную речь, которая хотя и не могла быть произнесенной перед адресатами, однако формально должна была быть отнесенной к произведениям ораторского искусства. Относительно приписываемого Афинагору философского сочинения «О воскресении», которое счи-
тается первым трактатом, посвященным этой теме [Киприан 1996: 134], было высказано предположение, что оно было создано в третьем или четвертом веке и обращено против учения Ори-гена о воскресении [Grant 1954: 129]. Глагол owráaasiv Афинагор не употребляет.
Феофил (2-я пол. II в.), автор трех книг «К Автолику», замечает о языческих писателях, поэтах и философах: «Они составили (auvexa^av) мифы и глупые россказни о своих богах» (Ad Aut. II, 8). В отличие от Иустина и Татиана, Феофил называет свой труд оиуурацца (Ad Aut. II, 1). Этим словом во множественном числе (та Guyypá^axa) он обозначает сочинения философов, поэтов и вообще все небиблейские тексты (Ad Aut. II, 3; III, 23). Словом ypá^ara он называет Священное Писание (Ad Aut. II, 30; II, 31; III, 23 дважды; III, 26; III, 29), сочинение Мане-фона (Ad Aut. III, 21), записи тирийцев (Ad Aut. III, 22), книги греческие и египетские (Ad Aut. III, 26), халдейские (Ad Aut. III, 29), письменность как таковую (Ad Aut. III, 30). Таким образом, он типологически не разграничивает эти памятники. В начале первой книги «К Автолику» он заявляет, что любитель истины не обращает внимания на раскрашенные слова (Aôyoïç ^s^ia^svoiç), но рассматривает суть слова (то spyov toù Аюуои), что это и каково оно (Ad Aut. I, 1). Во второй книге Феофил, повторяя слова апостола Павла sí Se ка! iSiœrrçç тф ^ôyœ (2 Кор. 11:6), признается, что он «несведущ в слове» (k&v iSiœTnç à тф Аюуф). Эти дежурные фразы сами по себе ни о чем не говорят, однако, учитывая, что Феофил называет свой трактат «живым гласом» (Çœaa фшгл) (Ad Aut. II, 38) и говорит, что Автолик должен познать вздорность остальных составителей (ràv ^oinôv awca^vrav rrçv ф^mpíav) (Theoph. Ad Aut. III, 1), становится ясным, что апологет не допускал и мысли о сходстве между своим трудом и философскими трудами язычников. «Живой глас» (т. е. «устную речь») упоминал в письме Цицерон (С/с. Ad Att. II, 12, 2). Порфирий пишет: «<...> в обиходе имеют обыкновение говорить: услышать от живого голоса, а не услышать посредством написанных слов (év тп auv^Qsia siœBaai ^sysiv пара Zœanç фшглд aK^Koevai ка! ^^s Sia yparnœv ^ôyœv aKoùoai) <...>» (Quaest. Hom. IV, 434, ср.: Bas. Apol. contra Arianos 84, 4; Epist. 57, 1). Евсе-вий Памфил, епископ Кессарийский, приводит цитату из Паппия (ок. 130 г.), где этот древне-церковный автор (Eus. H. E. III, 39, 4) признается: «Если же приходил какой-нибудь послед ова-тель старцев, я расспрашивал <их> о словах старцев, что сказал Андрей или Петр, или Филипп, или Фома или Иаков, или Иоанн, или
Матфей или кто-то другой из учеников Господа, и что Аристон и старец Иоанн, ученики Господа, говорят. Ибо я полагал, что мне не будет так полезно <взятое> из книг, как <заимствованное> из живого и сохраняющегося <в памяти> гласа (où yap та ¿к töv ßißMrav toooùtov ^s шфs^sïv üns^a^ßavov ooov та пара Çœonç ф^^д ка! ^svoûonç)». Таким образом, Феофил рассматривал свой трактат как своеобразный конспект изустной христианской традиции.
Св. Ириней Лионский, автор пяти книг «Против ересей», обращался к христианской аудитории (формальным адресатом был некий друг святителя). Поставив перед собой целью разоблачить «лжеименное знание», лионский епископ признается, что он не изучал словесного искусства (A,oyœv ts^v^v), не имеет способности сочинителя (Swa^iv оиуурафвшд) и несведущ в словесных украшениях (KaA^œmo^ov ^é£,sœv). Свой труд он обещает писать просто, истинно и безыскусно (râlœç ка! ка! iSiœuKÔç)
(Iren. Adv. haer. pro. 3). Хотя эти слова (как и похожее утверждение Феофила) могут выражать стремление автора не казаться салонным оратором, составляющим красивые речи для услаждения публики, но быть скрупулезным исследователем, пишущим только по делу («простота (афв^ш) - одна из возможных риторических программ, предусмотренных риторической системой» [Аверинцев 1991: 17]), Ириней предстает перед нами как писатель, не рассматривавший себя создающим трактаты, предназначенные конкурировать с трактатами языческих мыслителей. В этом он напоминает греческих апологетов. Глагол owraoosiv в сохранившемся греческом тексте Иринея отсутствует.
Рассмотрим теперь употребление глагола owuàaasiv Климентом Александрийским. Как Афинагор и Феофил, он не пользуется этим глаголом при описании своей работы, употребляя его, когда речь идет о толковании Демокритом стелы с иероглифами (Strom. I, 15, 69, 4), письмах Атоссы (Strom. I, 16, 76, 10), книжке «Против иудеев» Апиона (Strom. I, 21, 101, 3), «Мопсове искусстве прорицания» Батта (Strom. I, 21, 133, 1), «Иудейской истории» Иосифа Флавия (Strom. I, 21, 147, 2), истории Геродота (Strom. III, 4, 36, 5), истории о судье Бокхориде (Strom. IV, 18, 115, 1), «Первом послании» апостола Петра (Clem. Alex. apud Eus. HE. II, 15, 2). В Strom. V, 14, 97, 7 автор Маккавейских книг назван составившим эпитому (о owra^à^svoç t^v töv Maккaßaïкшv еттоц'л), так же характеризуется Гекатей, «составитель истории об Аврааме и египтянах» (Strom. V, 14, 113, 1). Климент говорит о составителях
«истории об острове Британии» (Strom. VI, 3, 33, 2), «персидской истории» (Strom. VI, 3, 33, 4). Словом avvxa^ig обозначается сочинение Исидора «Толкование на пророка Пархора» (Strom. VI, 6, 53, 4). Разные «жанры» появляются вместе в Strom. VIII, 7, 22, 4: «Полны книгохранилища, изложения и исследования (ai 9^Kai xtöv ßißMrav Kai ai Guvxa^sig Kai ai npay^axsiai) <авторов>, противоречащих в учениях и убежденных, что они познали истину». В «Пророческих эклогах» Климент употребляет рассматриваемое слово в значении конспекта живой речи: «Ведь беспрепятственно и со стремительностью несется поток говорящего, могущий тотчас же пленять; читающими же всякий раз испытываемый, достигая точного исследования, заслуживает высшего попечения, и его можно назвать письменным подтверждением учения, когда голос и к рожденным позже таким образом через сочинение (5ia x^g Guvxa^srag) доставляется» (Ecl, 27, 3). Глагол Guvxaoosiv в значении «составлять литературное произведение» у Климента используется в Strom. IV, 9, 70, 1: «составим вместе написанное различно(та Зшфбрюд ysypa^eva üuvxa£,®^sv)». Климент признается, что он составил книгу «О Пасхе» по поводу сочинения Мелитона (Eus. H.E. IV, 26, 4); слово о природе составил (auvsxa^sv) Алкмеон (Strom. I, 16, 78, 3); «к "Законам" <Платон> присоединил (auvexa^sv) философа во "Второзаконии"» (Strom. I, 25, 166, 1); Феопомп и Тимей составили мифы и богохульства (Strom. I, 1, 1, 2). В самом начале «Стромат» он заявляет: «Смешно, пожалуй, отвергнув писание (ypaф^v) серьезных людей, принимать <писания> не таковых составителей (awraxxovxag)» (Strom. I, 1, 1, 1); при этом сам этот труд Климент называет «сочинением» (та ouyypa^axa) (Strom. I, 1, 1, 1; II, 1, 2, 2), как Феофил, только во множественном числе. Именно это слово характеризует также сочинение Демокрита (хоц iSioig ouvxa2,ai ouyypa^aoi) (I, 15, 69, 4); «Демодока» как вероятное сочинение Платона (I, 19, 93, 1); сочинение Гераклита (I, 21, 129, 4); сочинение об иудеях Александра Полигистора (I, 21, 130, 3); сочинение об иудеях Артепана (I, 23, 154, 2); сочинение еретика Епифана (III, 2, 5, 2); сочинения апостолов (IV, 21, 134, 1); сочинения Аристотеля (V, 9, 58, 3); физическое сочинение Тимея Локрского (V, 14, 115, 4); в Strom. V, 14, 101, 4 упомянуты nov^axa (поэтические произведения) и Guyypa^axa (прозаические произведения), в которых воспевается Зевс. Таким образом, сочинения исторические, как правило, характеризуются как «изложения»,
сочинения же философские - как собственно «сочинения». Любопытно, что у Галена, которого Климент, скорее всего, читал, оиуураццата противопоставлены илоцг^цаха «воспоминания, наброски» (LSJ). Климент же, намекнув в начале «Стромат», что его труд относится к оиуураццата, ниже заявляет, что пишет «наброски» (Strom. I, 1, 11, 1). Здесь следует заметить, что слово oxpœ^axsûç (мн. ч. oxpœ^axsïç) со значением «patchwork» использовалось в качестве названия литературного произведения смешанного содержания [Liddell, Scott, Jones 1996: 1656]. Жанр «Стромат» был, по словам Андре Меа, очень распространенным (très répandu) [Méhat 1966: 101], слово таюцглцаха также вызывало ассоциации с заголовками античных классических сочинений [ibid.: 106-107].
Мы видим, как изменяется взгляд христианских авторов второго века на свое творчество: если для Иустина и Татиана оно представлялось кратким изложением
христианского учения, то Климент начал рассматривать создаваемые им произведения как философские трактаты. Этот вывод можно сделать на основании анализа использования тем или иным церковным писателем глаголов и существительных, характеризующих процесс написания им сочинений и сами эти сочинения соответственно.
Список литературы
Аверинцев С. С. Античная риторика и судьбы античного рационализма // Античная поэтика. Риторическая теория и литературная практика. М.: Наука, 1991. C. 3-26.
Ауни Д. Новый Завет и его литературное окружение / пер. с англ. В. В. Полосина; под ред. А. Л. Хосроева. СПб.: Российское Библейское Общество, 2000. 272 с.
Афиногенов Д.Е. Татиан и его "Слово к эллинам" в историческом контексте // Раннехристианские апологеты II-IV вв. Переводы и исследования. М.: Ладомир, 2000а. С.80-92.
Афиногенов Д. Е. Псевдо-Мелитон: проблемы веры и власти в одном раннесирийском тексте // Раннехристианские апологеты II-IV вв. Переводы и исследования. М.: Ладомир, 2000б. С.133-149.
Большаков А.П. Раннехристианские апологии: происхождение и содержание // Древний Восток и античный мир: труды кафедры истории Древнего мира истор. фак-та МГУ. М.: ЭкоПресс-2000, 2002. Вып. 5. С. 151-165.
Вдовиченко А. В. Христианская апология. Краткий обзор традиции // Раннехристианские апологеты II-IV вв. Переводы и исследования. М.: Ладомир, 2000. C. 5-38.
Вдовиченко А. В. Дискурс - текст - слово. Статьи по истории, библеистике, лингвистике, философии языка. М.: Изд-во Православного Свято-Тихоновского Богословского института, 2002.288 с.
Доддс Э. Р. Язычник и христианин в смутное время: Некоторые аспекты религиозных практик в период от Марка Аврелия до Константина / пер. с англ. А.Д. Пантелеева и А.В. Петрова; общ. ред. Ю.С. Довженко. СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2003. 320 с.
Киприан (Керн), архимандрит. Патрология. Париж; Москва: Правосл. Свято-Сергиевский Богослов. Ин-т, Правосл. Свято-Тихоновский Богослов. Ин-т, 1996. Т.1. 185 с.
Elze M. Tartian und seine Theologie. Göttingen: Vandenhoeck und Ruprecht, 1960. 137 S.
Grant R. M. Athenagoras or Pseudo-Athenagoras // Harvard Theological Review. 1954. Vol. 47. P. 121 -129.
Liddell H. G., Scott R., Jones H. S. A Greek-English Lexicon compiled by H. G. Liddell and R. Scott. A new edition revised and augmented throughout by H. S. Jones. Oxford, 1996.
Lust J., Eynikel E., Hauspie K. A Greek-English Lexicon of the Septuagint compiled by J. Lust, E. Eynikel, K. Hauspie with the collaboration of G. Chamberlain. Stuttgart: Deutsche Bibelgesellschaft, 1996. Part II. P. 218-528.
Méhat A. Étude sur les 'Stromates' de Clément d'Alexandrie. Paris: Editions du Seuil, 1966. 580 p.
Schmoller A. Handkonkordanz zum griechischen Neuen Testament [Pocket Concordance to the Greek New Testament]. Stuttgart: Deutsch Bibelgesellschaft, 1994. 534 S.
References
Averintsev S. S. Antichnaja ritorika i sud'by antichnogo ratsionalizma [Ancient rhetoric and fortunes of ancient rationalism]. Antichnaja poetika. Ritoricheskaja teorija i literaturnaja praktika [Ancient poetics. Rhetorical theory and literary practice]. M.: Nauka Publ., 1991. P. 3-26.
Auni D. E. Novyj Zavet i ego literaturnoe okruzhenie [The New Testament in its literary environment] / transl. from Engl. by V. V. Polosin, ed. by A. L. Khosroev. St. Petersburg: Russian Bible Society Publ., 2000. 272 p.
Afmogenov D. E. Tatian i ego "Slovo k ellinam" v istoricheskom kontekste [Tatian and his "Speech to Hellenes" in historical context]. Rannekhristianskie apologety II-IV vv. Perevody i
issledovanija [The early Christian apologists of the Il-IVth centuries. Translations and studies]. M.: Ladomir Publ., 2000. P. 80-92.
Afinogenov D. E. Psevdo-Meliton: problemy very i vlasti v odnom rannesirijskom tekste [Pseudo-Melito: the problems of faith and power in an early-Syrian text]. Rannekhristianskie apologety II-IV vv. Perevody i issledovanija [The early Christian apologists of the II-IVth centuries. Translations and studies]. M.: Ladomir Publ., 2000. P. 133-149.
Bol'shakov A. P. Rannekhristianskije apologii: proiskhozhdenije i soderzhanije [The Early Christian Apologies: Genesis and Content]. Drevnij Vostok i Antichnyj Mir. Trudy kafedry istorii Drevnego mira istoricheskogo facul'teta MGU [The Ancient East and Ancient World. Transactions of the Department of History of Antiquity of the History faculty of MSU]. M.: EkoPress-2000 Publ., 2002. Vol. 5. P. 151-165.
Cyprian (Kern), archimandrite. Patrologija [Pa-trology]. Paris, Moscow. 1996. V. I. 185 p.
Dodds E. R. Jazychnik i khristianin v smutnoe vremja: nekotorye aspecty religioznykh praktik v period ot Marka Avrelija do Konstantina [The Pagan and the Christian in the age of anxiety. Some aspects of religious experience from Marcus Aurelius to Constantine] / transl. from Engl. by A. D. Panteleev and A. V. Petrov, ed. by Ju. S. Dovzhenko. St.Petersburg: Gumanitarnaja akademija Publ., 2003. 320 p.
Elze M. Tatian und seine Theologie [Tatian and his theology]. Gottingen: Vandenhoeck und Ruprecht, 1960. 137 p.
Grant R. M. Athenagoras or Pseudo-Athenagoras // Harvard Theological Review. 1954. Vol. 47. P. 121-129.
Liddell H. G., Scott R., Jones H. S. A Greek-English Lexicon compiled by H. G. Liddell and R. Scott. A new edition revised and augmented throughout by H. S. Jones. Oxford, 1996.
Lust J., Eynikel E., Hauspie K. A Greek-English Lexicon of the Septuagint compiled by J. Lust, E. Eynikel, K. Hauspie with the collaboration of G. Chamberlain. Stuttgart: Deutsche Bibelgesellschaft, 1996. P. II.
Méhat A. Étude sur les 'Stromates' de Clément d'Alexandrie [Study on the Stromates of Clement of Alexandria]. Paris: Editions du Seuil, 1966. 580 p.
Schmoller A. Handkonkordanz zum griechischen Neuen Testament [Pocket Concordance to the Greek New Testament]. Stuttgart: Deutsch Bibelgesellschaft, 1994. 534 p.
Vdovichenko A. V. Khristianskaja apologija. Kratkij obzor traditsii [Christian apology. Brief survey of tradition]. Rannekhristianskie apologety II-IV vv. Perevody i issledovanija [The early Christian apologists of the II-IVth centuries. Translations and studies]. M.: Ladomir Publ., 2000. P. 5-38.
Vdovichenko A. V. Diskurs-tekst-slovo. Stat'i po istorii, bibleistike, lingvistike, filosofii jazyka [Discourse-text-word. Articles on history, Biblical studies, linguistics, philosophy of language]. Moscow: St.-Tikhon's Orthodox Theological Institute Publ., 2002.288 p.
THE EARLY CHRISTIAN TREATISES FROM THEIR AUTHORS' POINT OF VIEW:
from ovvxa^ig to ouYYpa^^axa
Alexander Ju. Bratukhin
Associate Professor in the Department of World Literature and Culture Perm State University
Early Fathers of the Church looked for and found the ways of expressing their thoughts which could meet the demands made by contemporaries to literary works. However, at first the new religion defenders opposed their works to pagan writers and poets' compositions, to a greater or lesser degree, wishing or not. In the article the change of Christian authors' attitude towards their own works is analysed. St. Justin Martyr uses the verb awraaastv - "compile" or "compose" to designate his work. His pupil Tatian does the same. St. Theophilus of Antioch and St. Clement of Alexandria name their treatises auyypa^a (pl. auyypa^axa) -«treatise». It is this word that St. Clement uses for designating philosophical works, whereas historical writings are named awra£,ig - «composition». These formal signs allow us to draw a conclusion that the attitude of Church authors of the second half of the IInd century towards their writings became different compared to the attitude of earlier authors. While St. Justin and Tatian did not consider their works to be valuable philosophical treatises and only tried to defend new studies and state their core, St. Clement, regarding Christianity as «true philosophy» and the acme of all previous philosophical wisdom, decides to create not compilations of Apostles' words and writings, but compositions equal to the ones of Plutarch and Plato. This fact testifies Clement's wish to speak with his opponents as with the equal and was probably one of his missionary methods.
Key words: Apostolic fathers; apologists; Clement of Alexandria; philosophical treatise; epitome.
