CC BY
24
УДК 94(28-8Вят)(902)"19"
И.Ю. Трушкова, В.А. Богов
ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ СТАРООБРЯДЦЕВ ВЯТСКОЙ И ЛИФЛЯНДСКОЙ ГУБЕРНИЙ XIX - НАЧАЛА XX вв.: СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
Статья посвящена вопросам жизнеописаний старообрядцев в пограничных (Лифляндия) и «серединных» (Вятка) регионах Российской империи. Анализ произведений М.Е. Салтыкова-Щедрина и Н.С. Лескова выявляет общие и различные черты в деятельности общин. Отмечены сюжеты стремления к лучшей жизни («пустыни», образы родителей и т.д.), противостояние греху, притеснения властей. Описания отчасти выявляют авторское и официальное отношение к данным группам населения.
Ключевые слова: повседневность по художественным описаниям, притеснения властей, старообрядческие общины, школы.
Различные сообщества в составе русского этноса являют целое созвездие образов в истории регионов России. Ярким и неповторимым среди них являются старообрядческие общины, существовавшие в разных губерниях Российской империи в XIX - начале XX вв.,
Трушкова Ирина Юрьевна - заведующая кафедрой археологии, этнологии и культурной антропологии Вятского государственного гуманитарного университета (Киров), доктор исторических наук, arina_trushkova@mail.ru
Богов Владимир Алексеевич - аспирант Вятского государственного гуманитарного университета (Киров), г. Рига.
в том числе в таких «пограничных» как Лифляндская, и таких «серединных», как Вятская. Многочисленные архивные и музейные источники здесь могут дополниться образами из реалистично написанных литературных произведений и публицистики. Повседневность, черты ментальности и детали в традиционном поведении и мировосприятии староверов выявляются в произведениях таких знаменитых русских писателей, как М.Е. Салтыков-Щедрин и Н.С. Лесков.
Как известно, Вятская губерния на рубеже XIX и XX вв. занимала пятое место в Российской империи по распространению старообрядчества [5, с. 515]. Старообрядческий мир в свое время настолько тронул ссыльного в Вятскую губернию писателя Салтыкова, что он в качестве дополнения к своей творческой фамилии взял фамилию старика-старовера Щедрина. Талант наблюдателя и писателя способствовал созданию таких образов, описание которых словно являет и визуальный портрет, и фрагмент происходящей действительности. Характерный пример -отрывки из «Губернских очерков».
Прежде всего, поражает история распространения староверия в Приуралье, воспроизведенная на бытовом уровне: «Родители мои исстари «християне» были; лет около сотни будет назад, еще дедушка мой бежал из Великой России и поселился в Пермской губернии на железном заводе. Жалко, сказывают, было ему с родной стороной расставаться! Известно, там наши родители в землю легли; там вся наша святыня; там гробы чудотворцев, гробы благоверных князей российских и первосвятителей православной церкви... Кому неволя от таких святых мест идти в сторону глухую, незнаемую, дикую! Стало быть, теснота была велика, коли уж перемочь было не можно. Бежали они в те поры целыми селеньями, кто в Поморье, кто в Сибирский край. Однако хошь и дикая была эта сторона, а точно господня благодать осенила ее. Всего было довольно: и зверя лесного, и рыбы всякой, и угодий - ни в чем нужды мы не видели. А всего пуще общение и дружба между селянами была. Еще на моей памяти жили мы тут, словно в райских обителях. Не было ни раздору, ни соблазну, ни пьянства; кабак и другие там заведения пошли только в недавных годах...» [2, с. 368]. Так, в стиле повседневной жизни, устами простого человека нарисована картина переселения старообрядцев в более восточные регионы страны.
Показательные описания внешнего вида приверженцев «древлего благочестия»: «...Помню я свое детство, помню и родителя, мужа честна и праведна; жил он лет с семьдесят, жил чисто, как младенец, мухи не изобидел и многая возлюбил... Теперь он видит лицо создателя и молится за нас, грешных. Памятен он мне так, словно сейчас его вижу: седой и строгий, а в глазах кротость и благость господня. Как вы хотите, рассудите, ваше благородие, а какая-нибудь причина тому есть, что между «мирскими» таких стариков не бывает. Весь он будто святой, и всяк, кто его видит, поневоле перед ним шапку снимет и поклонится... Почтенный был старик!» [2, с. 368]. Или: «.Старец Асаф, к которому я пристал, подлинно чудный человек был. В то время, как я в лесах поселился, ему было, почитай, более ста лет, а на вид и шестидесяти никто бы не сказал: такой он был крепкий, словоохот-ный, разумный старик. Лицом он был чист и румян; волосы на голове имел мягкие, белые, словно снег, и не больно длинные; глаза голубые, взор ласковый, веселый, а губы самые приятные...» [2, с. 381]. Особая энергетика, «здоровьесберегающий потенциал» духовности помогали верующим в хозяйстве и быту.
Источником духовных чистоты и спокойствия в провинциальной России выступали скиты и пустыни. Перо талантливого писателя раскрывает еще один дар - в характерных деталях написанное житье вдали от «мира». «А впрочем, живучи в пустыне, и не до разговору, барин. Там человек совсем будто другой делается. Особливо летом. Выдешь это на лужайку: вверху синё, кругом лес неисходный; птица всякая тебе поет, особливо кукушечка; там будто заяц пробежит, а вдалеке треск: значит, медведь себе дорогу прокладывает. И ведь все слышно; слышно даже будто, как травка растет... Запах такой мягкий, милый, потому что все это дичь, все словно лесом, землею пахнет. И на сердце ни печали, ни досады, ни заботы нет; тут и неверующий в бога поверует. Это нужды нет, что край там холодный, что в нем больше тундра да мокрое место: лето прежаркое, и такие места боровые случаются, что, кажется, и не расстался бы с ними» [2, с. 383]. Нетребовательность к жизни, довольствование и радость от малого, жить дальше от зла -таковы характеристики жизни простых людей, староверов в Приуралье.
Конечно же, в описании повседневности отразились ужасы притеснения староверов властями. Архивные и прочие традиционные
источники здесь дополняются писательскими шедеврами. «.Оно и точно, ваше благородие, тяжкие времена тогда были. От самой, то есть, утробы материнской и до самой смерти земская полиция неотступно за нами следила. Как пастырь верный и никогда не спящий, стерегла она стадо наше и получала от того для себя утеху великую. Первая была мзда за нехождение, вторая за сожительство, третья за неокрещение, четвертая за погребение не по чину. Удивляешься нынче, как на все это их ставало, откуда деньги у стариков брались. И не то чтоб помаленьку, по-християнски брали - отчего ж и не взять бедному человеку, коли случай есть? - нет, норовит, знашь, с маху ограбить вконец. Бывали случаи, как поважнее дело - вот хошь бы насчет совращенья - так в доме-то после полиции словно после погрому» [2, с. 371]. В приведенном отрывке просматривается чиновничье лицемерие: сначала не признавать свободу совести и право совершать ритуалы по-своему, а потом - критиковать и объявлять грехом стремление соблюдать обряды в дониконовском стиле.
Изложение своей биографии старцем свидетельствует, что старообрядцы воспринимали жизнь в «миру», как таящую в себе немало сложностей и искушений. «В заводе этом пробыл я лет восемь; какую жизнь я тем временем вел, даже вспомнить стыдно. Довольно сказать, что по постным дням скоромное ел, водку пил, табачище курил! И где-где не перебывал я в эти восемь лет! И в Астрахани, и в Архангельском, всю Россию почесть вдоль и поперек изъездил. Подивился я, барин, в ту пору, что такое есть Русское царство! Куда ни приедешь, все новый обычай, новая речь, даже одежа новая. Много узнал я слез, много нужды, много печали, и, однако, все это будто мимо меня прошло. Нажил я денежек, поприсмотрелся кой к чему и сам стал поторговывать, сначала исподволь, а потом все больше да шире. Торговал я, знаете, книжками, лестовками да образками, а какая это была торговля - одному богу известно. Овладел мною дух неправды и любостяжания; стал я обманывать, бедный народ притеснять, свою братию продавать, от християнства отказываться - все в чаянье приобретенья благ земных» [2, с. 372].
Неоднозначно оценивал свою хозяйственно-экономическую активность повествователь. С одной стороны - надо помогать своим в трудную минуту жизни в городе во время «увещеваний», а с другой - как
не поддаться искушению заработать на них. «Дела мои шли ладно. На дворе, в бане, устроил я моленную, в которой мы по ночам и сходились; анбары навалил иконами, книжками, лестовками, всяким добром. Постояльцев во всякое время было множество, но выгоднее всех были такие, которых выгоняли в город для увещаний.
Позовут их, бывало, в присутствие, стоят они там, стоят с утра раннего, а потом, глядишь, и выйдет сам секретарь.
А вы, мол, кто такие?
А мы, батюшка, вот такие-то; нельзя ли, кормилец, над нами скорее конец, сделать?
А, - скажет секретарь, - ну, теперь поздно, пора водку пить, приходите завтра.
Придут и завтра; тоже постоят, и опять: «Приходите завтра». Иной раз таким-то манером с месяц томят, пока не догадаются мужички полтинничек какой-нибудь приказной крысе сунуть. Тут их в один день и окрутят - известно, остались все непреклонны, да и вся недолга. И диво бы не остались, барин!» [2, с. 375]. Обращает на себя внимание, что данное жизнеописание повидавшего невзгоды на своем жизненном пути человека привело его к приставу, сдаться.
Важное значение в системе социализации у староверов занимало воспроизведение основ веры, без которых в жизнь приникало немало негатива [3, с. 116-119]. В целом, в сюжетах, посвященных староверам, у М.Е. Салтыкова-Щедрина хотя и нет их полного понимания и положительных описаний, но и чрезмерного унижения и критики также не имеется.
Свой набор общих и особенных черт староверия присущ приверженцам «древлего благочестия» в произведениях Н.С. Лескова, особенно -в описаниях староверов в Прибалтийском крае, в Лифляндской губернии. Хотя у этого писателя есть яркие образы староверов в художественных произведениях, но его публицистика также содержит довольно детальные описания жизни староверов.
Особое внимание Н.С. Лесков уделил раздумьям об образовании и школах в Риге, в том числе - и в Гребенщиковской общине. Так называемые «длинные цитаты» выявляют мириады деталей дела обучения в названном сообществе. Эта симпатия рижским порядкам и молва о независимости образования раскольничьего юношества в г. Риге
побуждают обратить внимание на рижскую общину, и потому нижеследующие сведения о ней будут, конечно, небесполезны.
«Известно, что начало систематическому воспитанию малолетних раскольников в общественных школах положено московским купцом Ильею Васильевичем Ковылиным в первой четверти текущего столетия. Из истории Преображенского кладбища в Москве мы знаем, что «в одном из зданий этого кладбища было устроено Ковылиным училище, где мальчики с бойкими способностями обучались чтению и письму церковному под руководством наставника Осипова. Потом очередные наставники толковали им катехизис. Образование оканчивалось изучением главных пунктов отличия федосеевского учения от учения православной церкви. Для учеников была открыта кладбищенская библиотека, состоявшая из старопечатных книг и раскольничьих сочинений, которою они пользовались под руководством своих учителей» [1, с. 2].
Н.С. Лесковым было подмечено, что «раскольники считают в Риге около десяти тысяч беспоповцев поморского согласия. Это единственный остаток повсюду скрытого и запаханного староверского общинно-хозяйственного управления. Рижский штаб-офицер корпуса жандармов, между прочим, объясняет крепость здешних общинных учреждений тем, что в Лифляндии со стороны гражданского начальства не было заявлено особенно ревностного содействия духовенству к искоренению раскола. «Эта мера, - говорит полковник Андреянов о взаимодействии светской и духовной властей по преследованию раскола в Лифляндии, -менее чем где-либо достигается, ибо представители власти повсюду неправославные, не питающие никакого сочувствия к православию, напротив, - сострадающие по принципу веротерпимости лютеранской церкви раскольникам, людям промышленным, трудолюбивым и воздержанным» [1, с. 15-16]. Налицо более толерантное отношение властей к староверию в неправославных окраинах государства.
Автор описывал неприглядные картины жизни бездомных старообрядческих детей, оставшихся сиротами из-за смерти родителей, загубленных в том числе и яростным «искоренением раскола». Не будучи крестьянами с их наделом земли, а числившимися «рабочими» в городе Риге, обедневшие и доведенные до крайности семейства, они не имели средств к существованию, помирали, оставляя детей на произвол судьбы. Описания ужасов бытия Н.С. Лесков отчасти объясняет
необходимостью школ, которые у староверов г. Риги выступали еще и приютом, и больницей и богодельней: «Когда я сказал, что русское предместье Риги полно содомской мерзости, я не был ни под каким увлечением, и теперь, говоря, что вся эта мерзость находится в непосредственной связи с закрытием школ, в которых учились раскольники, я говорю только правду» [1, с. 18]. Еще один сюжет: «Правительство не обращало на эту школу никакого внимания со дня ее основания, почти современного основанию самого гребенщиковского заведения, до 1830 года, и история школы во весь этот спокойный период вовсе не занимательна. Наибольший интерес она представляет не как педагогическое учреждение, а как приют, в который «подбирали с улиц» бедных детей. В ней учили чтению, письму да арифметике и потом обученных всему этому мальчиков пристраивали в лавки к торговцам или в ученики к ремесленникам, а из голосистых формировали хор для молитвенного пения» [1, с. 19]. Роль школ в жизни староверов в Лифляндии видна из алгоритма: прощание со скитаниями на улице - обучение в школе -работа в лавке у купца-старовера.
Попечительство общины видно в документах о школе: «§118. Всех сих сирот снабжать от богадельни всеми потребностями. §119. Воспитательницы, попечению коих таковые малолетние сироты вверяются, не токмо не должны их пренебрегать или изуродовать, но напротив того, с материнскою любовию пещись об них, как были бы их дети собственные, всякий день поутру и ввечеру до почивания умывать им лице и руки, а поутру вычесывать им волосы и вообще содержать их в чистоте и опрятности, белье переменять еженедельно, а если понадобится, и чаще и смотреть, чтоб платье и обувь всегда были целые и чтоб младенцы не ходили босиком, особливо на двор или на улицу. Наблюдение за сим возлагается и на попечителя. §120. По достижении двухлетнего возраста каждому дитяти прививать предохранительную оспу.» [1, с. 22].
Личность выпускника такой школы выявляется и из следующих правил деятельности школы. «§124. По достижении двенадцатилетнего возраста обучать их в религии, заставлять их несколько часов каждодневно читать Священное писание и обучать во всех отношениях различать добро от зла; истолковывать им несчастные последствия от злых, а хорошие от добрых деяний и, предостерегая от первых, соделать их
тем полезными гражданами и сочленами гражданского общества. Сверх того, таковых, достигших 12-летнего возраста, отдавать купцам для обучения торговле, или к ремесленникам, или к земледельцам, или же во услужение, чтоб, с одной стороны, они могли приобрести познания, нужные для полезного общежития и приобретения промышленности, а вместе с тем и обеспечивающие их будущее существование; с другой же стороны, чтоб заведение освободилось от содержания не нуждающихся более в пособии» [1, с. 23-24].
Тема притеснения властями, к сожалению, все же присутствуют. Здесь срабатывает тот прием борьбы с «расколом», когда из семей, от родственников, из общины изымают детей, насильно чтобы перевоспитать из в духе официального православия». Найденные Н.С. Лесковым примеры включают такие картины: «Священник Светлов убеждал в истинах православия весьма успешно. 23-го января 1850 года преосвященный епископ Платон прислал к Суворову нижеследующую расписку: Мы, нижеподписавшиеся рижских умерших мещан дети: Иосиф Иванов (четырнадцати лет), Василий Васильев (восьми лет), Назар Семенов (двенадцати лет), Леон Семенов (девяти лет), Татьяна Федорова (десяти лет), Марина Лещева (восьми лет), Екатерина Филатова (восьми лет) и Федосья (восьми же лет) сим изъявляем решительное наше намерение из раскола присоединиться к православию Кафолическия восточныя церкви и обещаемся быть в послушании ея всегда неизменно. Января 16 дня 1850 года. К сему показанию вместо неграмотных вышеозначенных детей расписался мещанин Михаил Яковлев. Кроме означенных в показании сирот, 17-го января еще присоединен младенец Иоанн двух с половиною лет. Подписали: квартальный надзиратель Станкевич 2-й, свидетель - орловский мещанин Федор Тихонов Дмитриев. Показание отбирали: рижския Благовещенския церкви священник Сергий Светлов, дьякон Нил Назаревский, дьячок Иван Кедров».
К довершению искренности этого «присоединения» или, как раскольники говорят, «примазывания», бывали случаи сопротивления присоединяемых. Так, например, даже при присоединении этих самых детей, изъявивших священнику Светлову свое решительное намерение присоединиться из раскола к православию, случилась история, о которой рижский полицмейстер полковник Грин 20 января 1850 года за № 35 («дело о карманщиках») доносил так: «Тетка сирот Назара и Леона
Семеновых, здешняя рабочая, раскольница Домна Семенова во время присоединения несколько раз сильным образом врывалась в церковь, произнося ропот с шумом. А сестра сироты Василья Васильева, здешняя рабочая, раскольница Федосья Иванова у церкви и при выходе из оной ее брата, идучи за ним по улицам, громко плакала» [1, с. 35].
Нерадостные картины повседневности содержит и следующая «длинная цитата»: «Потом еще исправляющий должность рижского полицмейстера 13 февраля 1850 г., № 87, донес кн. Суворову, что на данное помощнику квартального надзирателя Винклеру поручение представить мальчика Андриана Карпова Михеева для присоединения он рапортовал, представя Михеева и его сестру, здешнюю рабочую Марфу Карпову Михееву, что «последняя дорогою к церкви всячески старалась брата своего отклонить от присоединения, выразив при том: «Хоть и голову тебе отрежут - не поддайся». При том она громким плачем возбудила внимание проходящей публики, и несколько человек сопровождали ее к церкви. По прибытии на место Марфа Карпова Михеева насильно ворвалась в церковь, стала позади своего брата, произнося жалобы, и, когда священник хотел приступить к обряду присоединения, Андриан Карпов сего не дозволил, так что св. миропомазание должно было оставить. По учинении такового поступка Михеев и его сестра отведены под арест. После же того Андриан Карпов Михеев объявил, что он обдумал, и просил представить его священнику, что тотчас и учинено, и он без всякаго помешательства присоединен. Сестра же его содержится при полиции. Чиновник особых поручений прибалтийского генерал-губернатора граф Сологуб 24 июля 1860 г. за № 5 прислал кн. Суворову донесение, ходящее между раскольниками в тысяче списков» [1, с. 36]. Издевательства над старообрядцами не могли оправдать никакие стремления чиновников увеличить паству официального православия.
Характеристика некоторым представителям царской власти наглядно складывается из их поступков. «Принцип невмешательства во внутренние дела раскола, - пишет граф Сологуб, - существует собственно по имени, а на деле отступления от сего принципа повторяются беспрестанно. Высылка людей по этапам на увещание, запечатывание и разорение молелен, отбирание книг, икон и вещей, отлучение детей от родителей, жен от мужей, стариков от семейств, ссылка наставников,
заключение их в тюрьмах - все эти случаи, имеющие свой источник в похвальном рвении к православию, но не подлежащие законности судебных приговоров, не подходят под правило невмешательства во внутренние дела раскольников. Справедливее было бы выразить, что принцип невмешательства соблюдается не для внутренних, а для внешних дел раскола» [1, с. 36-37]. Показательно, что такие интеллигенты, как Н.С. Лесков не замалчивали факты притеснения староверов.
Обозначенная линия поведения властей способствовала тому, что староверы в приграничных губерниях шли на контакт с протестантами и лютеранами, в сообществе которых наблюдалось большее взаимное уважение. «В Дерпте некоторые раскольники посылают уже детей своих в немецкие училища, сами говорят и по-немецки и по-эстонски, бывают у православных священников, и один из них, предполагаемый их тайный наставник, торгует табаком - треклятым, по мнению поморской секты, зельем» [1, с. 41]. Контакты с немецким и эстонским населением благоприятствовали коммерции, открывали западные территории для купцов-староверов и т.д. «И, по-моему, немец или вообще иноверец для раскольников во многих отношениях удобнее православного, особенно в Остзейском крае, где немцы были постоянными защитниками раскольников от притеснений русского православия и где раскольник не возражает немцу, когда последний зачастую говорит: «Вы ведь только по нас и целы, а ваши давно бы вас заели» [1, с. 83]. Так, на границах Российской империи этноконфессиональная ситуация отличалась о провинциальной России.
Полиэтническое окружение выступало базой для развития предпринимательства староверов в Прибалтийском крае, в и XIX столетии, так же, как и в средневековье в городах оформлялись русские районы; к примеру - у городской стены в старой Риге, Московский форштадт [6, с. 33].
Нейтрально-негативное отношение писателя Лескова во время его посещения Риги не осталось постоянным. «Негативное восприятие и описания староверов Риги Н.С. Лесковым со временем изменялось, в том числе и в более поздней повести «Запечатленный ангел» [4, с. 200]. Погружение в действительность, возможность оценивать реальность помогало русской интеллигенции более объективно оценивать положение различных социальных и этноконфессиональных сообществ в стране.
Таким образом, весьма реалистично написанные художественные произведения могут выступать своеобразными источниками по исследованию повседневной истории этнических и религиозных сообществ, в том числе - и староверов в различных губерниях России. Гений М.Е. Салтыкова-Щедрина и Н.С. Лескова донес до нас целое созвездие образов старообрядцев, сравнительно правдивые описания «срезов жизни», картины притеснений и издевательств властями, пути преодоления этих несчастий старообрядческими общинами, среди которых развитие предпринимательства, сохранение чистоты веры и образование.
Список использованных источников и литературы
1. Лесков Н.В. О раскольниках города Риги, преимущественно в отношении к школам. М, 1863. 98 с.
2. Салтыков-Щедрин М.Е. Губернские очерки // Собр. соч. Т. 2. М: «Художественная литература», 1965. 560 с.
3. Титова Е.И., Трушкова И.Ю. Особенности передачи культуры и мировоззрения старообрядчества молодому поколению в начале XX в. (на примере Вятского региона) // Вестник гуманитарного образования, Педагогика. Психология. Право. 2016. № 1. С. 116-119.
4. Трофимов И.В. Социально-психологический портрет старовера в творчестве Н.С. Лескова 1860-х годов // Заволокинские чтения. Сборник 1. Рига, 2006. С. 195-207.
5. Трушкова И.Ю. Традиционная культура русского населения Вятского региона в XIX - начале XX вв. (система жизнеобеспечения). Киров: «Маури-принт», 2004. 722 с.
6. Трушкова И.Ю. Современная этнокультурная ситуация в странах Балтии: исторические основания и направления развития // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2014. № 8. С. 30-36.
