CC BY
120
го мира», мира самого тяжелого, угнетательского, зверского, позорного [1, т. 2, с. 223, 242] и началу Гражданской войны в России.
При этом философские взгляды русских религиозных мыслителей на Первую мировую войну и их духовные искания, связанные с войной, представляют несомненную ценность и сегодня, поскольку несут в себе глубокие идеи, выработанные в условиях предельных и пограничных, условиях экзистенциального выбора между жизнью и смертью, которые диктует человеку современная война.
Библиографический список
1. В.И. Ленин о войне, армии и военной науке: в 2 т. - М., 1957.
2. Бердяев Н.А. Судьба России. - М.: Советский писатель, 1990. - 346 с.
3. Бердяев Н.А. Душа России. - М.: Типография товарищества И.Д. Сытина, 1915. - 42 с.
4. Ильин И.А. Путь духовного обновления // Ильин И.А. Религиозный смысл в философии. -М.: Изд-во АСТ, 2003. - 695 с.
5. Булгаков С.Н. Война и русское самосознание. - М.: Типография товарищества И.Д. Сытина, 1915. - 59 с.
6. Бердяев НА. Русское и европейское отношение к войне // Утро России. - М., 1916. - № 285 (13 октября).
7. Булгаков С.Н. Русские думы // Русская мысль. - Пг., 1914. - Кн. 12.
8. Розанов В.В. Война 1914 года и русское возрождение. - Пг., 1914.
9. Белоусов Е.П. Германская идея и русский идеал: по поводу русско-германской войны 1914-1915 г. -Пг.: Типография В.М. Скворцова, 1916. - 19 с.
УДК 1:316 ; 94(470+571)
Коршунова ольга николаевна
доктор исторических наук Казанский национальный исследовательский технологический университет
поливанов ярослав Мстиславич
кандидат исторических наук Казанский национальный исследовательский технологический университет
исторические образы: к проблеме исторической памяти об участии россии в Мировых войнах
Авторы статьи обращаются к проблеме адекватности восприятия прошлого в контексте истории войн, рассматривают пропагандистское противостояние и опыт осмысления уроков Первой мировой войны в СССР и Германии в 1920-е - 1930-е гг.
Ключевые слова: историческая память, историческое сознание мировая война, образы войны.
Тема исторической памяти ныне выходит за рамки академических дискуссий с их множественностью трактовок. «Жизнеспособность коллективной памяти видится в ее имманентной связи с осознанной памятью членов группы», - констатирует Л. Репина [5, с. 331]. Интерес современного общества к подлинности/идентичности, ее соотношению с памятью и историческим пониманием констатирует Аллан Мегилл. Между тем, пока исторические исследования вносили ясность в соотношение истории/ подлинности - памяти, наблюдалось приближение к предполагаемым подлинностям, и важную роль в этом играет нарратив [2, с. 57]. Актуальность исследования критериев адекватности восприятия исторического прошлого определяется рядом обстоятельств. Одним из факторов, определяющих степень приближения представлений о прошлом истине, выступают процесс глобализации конца ХХ - начала XXI вв. и системный кризис современного индустриального человека, связанный с «расщеплением» личности на интеллектуальную и эмоциональную составляющую.
Историческая память обладает особенностью удерживать в сознании людей основные исторические события прошлого, в итоге чего историческое знание трансформируется в формы мировоззренческого восприятия исторического опыта, фиксируется в фольклоре. Термин «память» ныне подвергается очевидной инфляции и в средствах массовой информации, и в научных изданиях. Это связано с особенностями взаимоотношений памяти и идентичности/подлинности. «Память - это образ прошлого, созданный субъективностью в настоящем. Она субъективна по определению и может быть нерациональной, непостоянной». История же стремится к объективности, универсальности, упорядоченности, обоснованности, хотя полностью таковой быть не может из-за моментов непостижимости и взаимодействия с субъективностью [3, т. 1, с. 59-60].
Распад универсальной картины мира приводит к кризису индивидуальной и групповой идентичности и появлению сонма групповых и субкультурных картин мира, - утверждает Н.А. Хренов. Эрозия традиционных ценностей имеет следстви-
© Коршунова О.Н., Поливанов Я.М., 2014
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова .fj- № 5, 2014
77
ем распад коллективных ценностей, то есть распад идеологии продолжается в распаде психологии [7, с. 203-204]. Одним из проявлений подобного процесса служат перекосы и неадекватности в восприятии человеком исторического прошлого, в том числе эпопеи мировых войн. С другой стороны, восприятие прошлого детерминируется особенностями современного состояния российского общества. Современный транзит России чреват распадом предшествующей «усредненной» картины мира, характерной для большинства населения бывшего СССР и в той или иной мере объединявшей разные этнические, социальные группы, равно как и психологические, в нечто целое. И хотя процесс распада традиционных ценностей в информационном обществе неизбежен, манипулирование исторической памятью по знаковым проблемам истории представляется не менее, если не более, политизированным, чем в советское время.
Деформации памяти усугубляются активными попытками реабилитировать идеологию и практику фашизма, приписать ему цивилизаторскую роль. Подобные мифологемы - искажение исторической реальности и переписывание истории по конъюнктурным, сиюминутным соображениям - являются целенаправленной деконструкцией образов Второй мировой войны. В последние годы за рубежом и даже в России получил распространение тезис о том, что минувшая война была по своей сути противостоянием двух тоталитарных режимов, двух диктатур за мировое господство. При такой постановке вопроса вина за развязывание самой кровавой войны в истории возлагается и на Германию, и на СССР. Встречаются попытки вписать гитлеровский режим в координаты морали.
Тенденцией целого пласта публикаций конца 1980-х - 1990-х гг. стало появление сенсационных версий, ставивших под вопрос вину руководства фашистской Германии за развязывание войны. Это означало радикальный поворот в трактовке образа Германии, что породило всплеск дебатов в общественных и исторических кругах не только России, но и ближнего и дальнего зарубежья. Дискуссионный режим обсуждения проблем, связанных с образами войны, активизировал исследования историков-профессионалов, в том числе по проблеме коллективной памяти о войне.
Коллективная историческая память упорядочивает фрагментированную повседневность. Ее контуры и приоритеты, трансформации определяются не только объективными процессами и ментальной спецификой. В её формировании вольно или невольно участвуют, помимо профессиональных политиков, публицисты и историки. Можно заключить, что историческая память - это конструкция, результат сознательного и бессознательного взаимодействия разнонаправленных факторов. В понятии «память» объединена совокупность пред-
ставлений о прошлом, которые в данный момент становятся доминирующими и образуют нечто вроде разделяемого большинством конструкта. Память предстает источником национальной идентичности, чувства причастности к конкретному социуму, который через общие представления и мифы узнает и позиционирует себя в общем прошлом и настоящем. В памяти о Великой Отечественной войне тесно связаны память народа и обобщенная реконструированная память, сконцентрированная в исторической и художественной литературе, телепрограммах, песнях, художественных фильмах. Отдельное место в ее формировании принадлежит СМИ и учебникам истории.
Историческое сознание охватывает и существенные, и случайные события, и систематизированную информацию (система образования), и неупорядоченную, порой хаотически неупорядоченную информацию. Случайная информация, в том числе по истории войны, часто опосредована культурой окружающих человека людей, в какой-то мере традициями и обычаями, которые несут в себе представления о жизни народа и страны. Историческая память представляет собой определенным образом сфокусированное сознание, отражающее значимость информации о прошлом в ее связи с настоящим и будущим. Историческая память избирательна, акцентируя внимание на одних исторических событиях и игнорируя другие. Она нередко персонифицируется, и через оценку деятельности конкретных личностей формируются впечатления и нравственные ценности.
В отличие от индивидуальной истории в реконструированной коллективной памяти факты, события и процессы выступают в осмысленной, систематизированной форме. Поэтому бытующая память о войне являет собой весьма противоречивый комплекс истинных и ложных знаний, понятий и образов.
Особым сюжетом состояния исторической памяти служит умножение этнополитических границ: распад Советского Союза имел следствием и множественность трактовок истории мировых войн, прежде всего Второй мировой войны.
Образы Великой Отечественной войны представляют собой обобщенное отражение действительности, формируемое пропагандой враждующих сторон, чувственно-рациональное воспроизведение прошлого, структурно перекликающееся с историческим нарративом. В научной литературе утвердились понятия образов Германии, фашизма, врага, образ Родины, народа, Победы, изучение которых с современных методологических позиций только начинается.
Если история и ход военного противостояния в годы войны изучены достаточно детально, то история и содержание пропагандистского противостояния, пропаганды, как механизма формирования
78
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова Ль № 5, 2014
исторических образов, мифов и идеологем войны, либо изучены недостаточно, либо клишированы. Между тем именно пропаганда противоборствующих или готовившихся к противоборству сторон заложила традицию конструирования образов врага, включая потенциального, и Отечества [1, с. 48-54].
Содержание образа врага обусловлено спецификой и историей межгосударственных отношений в предыдущие периоды. Представляется обоснованным предположить, что с учётом памяти о Первой мировой войне образ Германии как потенциального противника был в СССР к 1939 г. уже сконструирован, и влияние на него пакта Молотова - Риббентропа не было столь существенным. Наиболее негативным следствием подписания этого документа стало отсутствие последовательной, целенаправленной разъяснительной пропагандистской работы. Это дезориентировало массовое сознание, негативные последствия чего усугублялись слабостью материально-технической базы советской агитационной машины. Нельзя не упомянуть и тот факт, что на момент нападения 22 июня 1941 г. Германия уже несколько лет находилась в состоянии войны и её пропагандистские технологии были в полной мере отлажены, а ведомство Геббельса было мобилизовано на военные нужды.
Существенную роль в противостоянии пропагандистских структур сыграл сознательный отказ советского руководства в 1920-1930 гг. от изучения опыта Первой мировой войны. В результате советская пропаганда, для которой опыт недавнего военного прошлого был табу, подчинилась установке на тотальный пересмотр истории России. Итог: в начале Великой Отечественной войны приходилось начинать с чистого листа.
О неутешительности итогов пропагандистской работы имперских служб в 1914-1917 гг. с их главным лозунгом о защите сербов от притязаний австро-венгерской короны в предвоенное время свидетельствует генерал А.А. Брусилов. Анализ неудач царской армии в годы Первой мировой войны позволил ему заключить: «Даже после объявления войны прибывшие из внутренних областей России пополнения совершенно не понимали, какая это война свалилась им на голову - как будто бы ни с того ни с сего. Сколько раз спрашивал я в окопах, из-за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой-то там эрц-герц-перц с женой были кем-то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы - не знал почти никто, что такое славяне - было также темно, а почему немцы из-за Сербии вздумали воевать - было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя». Одним из итогов такой информационной политики, точнее её отсутствия, можно считать полностью распропагандированную армию в канун революции.
Большевики же отводили войне идей принципиальную, если не главенствующую роль, и политической пропаганде в СССР уделялось в 1920-е -1930-е гг. большое внимание. Однако в сюжетах советских пропагандистских кампаний 1930-х гг. существовал пробел - анализ уроков Первой мировой войны. В то же время германская пропаганда межвоенного периода продолжала педалировать хорошо обкатанные ранее установки. В конечном счёте, идеология кайзеровской Германии -«Mitteleuropa» - вполне подходила и для Третьего Рейха. Гитлер лишь отформатировал её в соответствии с национал-социалистическими догмами, не забывая упоминать о праве Германии на реванш за проигранную войну. Наглядным примером преемственности политики Второго и Третьего рейха по формированию общественного мнения является сюжет, описанный А.Н. Уткиным. Автор приводит обращение к солдатам командира 3-й немецкой армии генерала фон Айнема после окончания боевых действий: «Непобеждённые, вы окончили войну на территории противника». Легенда начала свою жизнь, чтобы лелеять идеи реванша, - заключает автор упомянутой книги. Действительно, Веймарское правительство не было склонно к раздуванию подобных настроений, но несостоятельность версальской системы была очевидна. Любой немецкий политик, строивший свою линию на обвинении «Веймарского правительства» в предательстве, был запрограммирован на успех.
Можно заключить, что Первая мировая война для политтехнологов Третьего рейха являлась одним из центральных сюжетов. В то же время советская сторона пренебрегала осмыслением своего недавнего военно-исторического прошлого, акцентируя внимание на значении завоеваний Октября 1917 года. Идеологема сыграла положительную роль в Гражданской войне, но оказалось бесполезной в ходе подготовки к войне 1941-1945 гг. [4, с. 262-271].
И в канун войны, и на протяжении военных лет образ Германии формировался при четком разграничении образов немецкого народа, с одной стороны, и правящей верхушки Германии - с другой. В таком ракурсе очевиден гуманистический аспект советских образов войны. Факторами складывания и эволюции образов войны в 1941-1945 гг. были: обстановка на фронтах, степень критичности ситуации 1941-1942 гг., объективно гуманистическая миссия СССР во Второй мировой войне, масштаб людских и материальных жертв, мобильность пропагандистских структур, размах использования культурно-пропагандистских средств, включая кинофотоматериалы, степень их адекватности реальной обстановке.
Проблема и угроза фальсификации истории в современном мире встроена в контекст исторических факторов политического развития. По-
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова № 5, 2014
79
зицию нерешительной диалектики (принцип нерешительности) отстаивает американский историк, профессор университета Вирджинии Алан Мегилл. Предлагая свои контуры исторического мышления, автор монографии по исторической эпистемологии отстаивает постулат о том, что истинный историк «счастлив оставить свое суждение в пространстве между противоречивыми установками и утверждениями» [2, с. 72]. История, по версии мэтра, состоит и в рассказе, и в памяти о прошедшем. Память, как часть коллективного бессознательного, сама по себе обрекает историка на риск фальсификации.
Использование комплекса исторических источников, включая визуальные и аудиозаписи, кинохронику, позволяет приблизиться к подлинности содержания эпопеи борьбы народов антифашистской коалиции, в первую очередь советского народа, против фашизма с его попыткой установить «новый порядок» в мире. Думаем, что наряду с новыми публикациями в контексте поиска «белых пятен», автобиографий важно не оставлять «за кадром» публикации советские, мемуары участников войны, которые взывают к новому прочтению.
Библиографический список
1. Коршунова О.Н., Поливанов Я.М. Фальсификация образов Великой Отечественной войны: к проблеме формирования коллективной исторической памяти // Вестник Чувашского университета. - 2012. - № 1. - С. 48-54.
2. Мегилл А. Историческая эпистемология. - М.: Канон+ РООИ «Реабилитация», 2007. - 480с.
3. Мегилл А. История, память, подлинность // Историческая память и диалог культур. - Казань: Изд-во КНИТУ, 2013. - С. 55-61.
4. Поливанов Я.М. Историческая память о Первой мировой войне: к истории советской пропаганды (1920-1930-е гг.) // Историческая память и диалог культур. - Казань: Изд-во КНИТУ, 2013. -Т. 1. - С. 262-271.
5. РепинаЛ.П. Коллективная память и мифы исторического сознания // Сотворение истории. Человек. Память. Текст: цикл лекций / отв. ред. Е.А. Вишлен-кова. - Казань: Мастер-Лайн, 2001. - С. 321-360.
6. Сенявская Е.С. Противники России в войнах XX века. Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. - М.: РОСПЭН, 2006. -288 с.
7. Хренов Н.А. Культура в эпоху социального хаоса. - М.: Едиториал УРСС, 2002. - 448с.
УДК 336.22 ; 94(470+571)
околотин Бладимир Оергеевич
кандидат исторических наук Ивановский филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ okolotin.vladimir@ yandex.ru
ПРАКТИКА САМООБЛОЖЕНИЯ ОЕЛЬОКОГО НАСЕЛЕНИЯ Б 1927-1928 ГОДАХ (на материалах Владимирской, Иваново-Бознесенской, Костромской и Ярославской губерний)
Статья посвящена изучению проблем, возникших при формировании доходной части государственного и местного бюджетов в процессе перехода от нэпа к плановой экономике. Для этого рассмотрены особенности практики по самообложению сельского населения в Иваново-Вознесенской, Владимирской, Костромской и Ярославской губерниях. Ее изучение позволяет утверждать, что полученные в ходе реализации данной кампании результаты значительно отличались от предусмотренных центром. Население болезненно отреагировало на изменения в налоговом законодательстве и пыталось противодействовать их проведению. В совокупности с другими обстоятельствами это послужило Наркомфину СССР основанием для пересмотра ставок самообложения в сторону понижения.
Ключевые слова: плановая экономика, государственный и местный бюджеты, самообложение, низкая эффективность, недоимка, принудительные меры, недовольство населения, снижение налоговой ставки.
Переход от нэпа к плановой экономике в области финансов сопровождался обострением двух наиболее важных для того времени проблем. Первая нашла проявление в стремлении центра замкнуть на себя значительную часть доходных источников, ранее закрепленных за местами. Вторая являлась следствием первой и усиливалась увеличением бюджетных расходов на экономическое и социальное развитие губерний. В частности, расходы бюджета РСФСР на развитие народного хозяйства республики в 1927/28 гг. по сравнению с 1926/27 г. выросли на 17,8%, а социальные нужды - на 15,4%. В то же время из-за изъятия НКФ СССР части по-
ступлений от гербового сбора (20%) сократилась налогооблагаемая база республиканского бюджета. В этой связи проект бюджета на 1927/28 г. коллегией НКФ РСФСР был назван предельным, и она была вынуждена констатировать о необходимости увеличения на 5% налогообложение на душу населения [16, л. 125-129].
Уже к январю 1928 г. его исполнение натолкнулось на ряд непредвиденных ранее обстоятельств, связанных с неутешительным ходом хлебозаготовительной кампании. В совершенно секретном циркуляре на места нарком финансов РСФСР Н. Милютин отнес к ним явления «не сезонного характера, а порядка экономического, как результат
80
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова . м l- № 5, 2014
© Околотин В.С., 2014
