CC BY
31
7. Zeemann, J. Populism Beyond the Nation // Populism and World Politics. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2019. P. 25-53.
Богапова Анастасия Валерьевна, аспирант, Anastasiya.Bogapova@student.msu.ru, Россия, Москва, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова
POPULISM: FROM DICHOTOMIC TO GRADUATED MEANING
A.V. Bogapova
Dedicated to the problem of operationalizing the concept of populism in scientific literature, as well as the problem of measuring populism in the political process. The plurality of approaches to the phenomenon of populism reveals the need to state the characteristic markers of populism. When referring to the results of the expert survey conducted by the author, it is revealed that there is no clear division between populism and non-populism, and, accordingly, the binary approach to understanding populism in politics becomes insufficient. On the basis of modern scientific research, the author draws a conclusion about the possibility of a graded understanding of populism in the political process, which makes it possible to consider the phenomenon of populism more accurately.
Key words: populism, populist discourse, political process
Anastasia Valerievna Bogapova, postgraduate, Anastasiya.Bogapova@student. msu. ru, Russia, Moscow, Lomonosov Moscow State University
УДК 323:930.2 001: 10.24412/2071-6141-2022-1-77-92
ИСТОРИЧЕСКИЕ АНАЛОГИИ В ПРЕЗИДЕНТСКИХ
ДИСКУРСАХ РОССИИ, ГРУЗИИ И ФРАНЦИИ О ПЯТИДНЕВНОЙ ВОЙНЕ В АВГУСТЕ 2008 ГОДА
В. О. Беклямишев
Выявляется роль исторических аналогий в дискурсах президентов России, Грузии и Франции о Пятидневной войне в августе 2008 года. Используемая методология основана на «конструктивизме правил» Н. Онуфа и его операционализации в работах Д. Юрглевичуте. Исторические аналогии рассматривались автором как речевые акты трёх типов: конструирующие онтологию ситуации («репрезентативы»), фиксирующие обязательства актора («комиссивы») и его ожидания от других акторов («директивы»). Из этого следует, что согласие между акторами по поводу релевантности исторической аналогии автоматически влечёт за собой установление соответствующих правил, полностью или частично «заимствуемых» из прошлого. Выявленные
в ходе исследования аналогии были разделены на три группы в зависимости от «сфер-мишеней.»: глобальные (сфера-мишень - международная система), региональные (сфера-мишень - международный статус Южной Осетии и Абхазии) и национальные (сфера-мишень - отдельные государства). Основной аналогией на глобальном уровне стала «холодная война», расхождения в интерпретации которой продемонстрировали неспособность Франции, США и Грузии выработать взаимные обязательства в период российско-грузинского конфликта. В качестве альтернативных аналогий были предложены параллель с «мюнхенским сговором» 1938 г. (Грузия) и террористической атакой 11 сентября (Россия). На региональном уровне основными историческими аналогиями являлись сецессия Косова и сепаратистское движение в Чеченской Республике. Аналогии, использовавшиеся на национальном уровне, в дискурсах трёх стран не совпадали, что побудило применить к ним методы, выработанные в рамках теории «секьюритизации».
Ключевые слова: историческая аналогия, «конструктивизм правил», теория «секьюритизации», российско-грузинский конфликт 2008 года, Пятидневная война, «политическое использование прошлого», политический дискурс, «культурный поворот».
Исследование проведено при поддержке гранта на реализацию проекта научного коллектива Российского государственного гуманитарного университета «Институционально-правовые и дискурсивные основания интерпретации истории в публичном поле. К вопросу о феномене "исторической политики"»
Ракетный обстрел Цхинвала в ночь на 8 августа 2008 г. и последовавшее затем столкновение грузинских вооруженных сил с российскими миротворцами привели к резкому обострению ситуации в Закавказье, впервые поставив Россию и НАТО на грань прямой конфронтации [26, с. 58]. Операция по принуждению Грузии к миру проводилась Москвой практически в полной международной изоляции, при том что обстановка на театре военных действий с первых дней складывалась в её пользу. Продвижение российских войск по направлению к Тбилиси побудило Францию, являвшуюся на тот момент страной-председателем Европейского Союза, выступить в качестве посредника и предложить план мирного урегулирования конфликта («план Медведева - Саркози»).
12 августа президент России Д.А. Медведев объявил о завершении операции на территории Грузии, однако дипломатическая борьба за правовое закрепление её итогов продолжилась. На заседании Совета Безопасности ООН 21 августа США заблокировали принятие российской резолюции, основанной на шести пунктах «плана Медведева - Саркози». Осознавая перспективу лишиться правовой основы для размещения миротворческого контингента на территории Абхазии и Южной Осетии, Россия пошла на одностороннее признание независимости обеих республик (26 августа).
На протяжении конфликта наблюдатели отмечали, что почти все военные или дипломатические шаги сторон сопровождались проведением
исторических аналогий. Как отмечал А.Д. Цыганок: «некоторые ведущие западные политики и эксперты вдруг заговорили об истории - не как о заоблачных высотах, а как о злободневном» [35, с. 241]. Это замечание подводит нас к более широкому исследовательскому вопросу: каковы функции исторических аналогий во внешнеполитическом дискурсе? Чтобы дать на него ответ, нами были рассмотрены дискурсы президентов России, Грузии и Франции за период с 8 августа по 1 октября 2008 г.
Согласно определению, историческая аналогия - это «проекция образа прошлого (сфера-источник) на образ настоящего или будущего (сфера-мишень)» [9, р. 117]. Изучение подобных параллелей в политических дискурсах с середины 1970-х гг. ведётся на стыке политической лингвистики, когнитивной психологии и теории международных отношений [5]. При выборе методологии исследования приоритет был отдан подходу литовской исследовательницы Д. Юрглевичуте, основанному на «конструктивизме правил» Н. Онуфа и методе диалогического анализа международных отношений Дж. Даффи и Б. Фредеркинга [8, 3].
Вслед за Н. Онуфом, Д. Юрглевичуте выделила три типа «речевых актов» (в терминологии Дж. Сёрла), которые соответствуют трём типам международных правил: репрезентативным, директивным и комиссивным [6, р. 63]. Репрезентативы фиксируют «положение дел» как в прошлом (через конструирование исторического нарратива), так и в настоящем. Если интерпретации прецедентного события у всех субъектов коммуникации совпадают, то историческая аналогия (представляющая собой репрезента-тив «ситуация А = ситуация Б») позволяет «заимствовать» из прошлого правила, идентичности акторов и их взаимные обязательства. То же самое происходит и в тех случаях, когда одной из сторон удаётся обеспечить доминирование своей интерпретации прецедентного события над остальными. Если же акторы не обнаруживают сходств между ситуациями в прошлом и настоящем, то исследователю надлежит выделить, какие именно из прежних правил, идентичностей или взаимных обязательств, по мнению сторон, утратили свою актуальность.
При помощи директивных правил акторы раскрывают взаимные ожидания и обозначают друг перед другом санкции за невыполнение неформальных норм. Речевые акты последнего типа - комиссивы - фиксируют обязательства, которые каждый актор добровольно берёт на себя по отношению к другим субъектам. Как отмечает Юрглевичуте, и директивы, и комиссивы могут опираться на исторические аналогии, «перенося» соответствующие обязательства из прецедентной ситуации в современную (табл. 1) [6, р. 64-65].
Таблица 1
Модель анализа исторических аналогий [6, р. 63]
Социальный порядок Прецедентная ситуация в прошлом или ситуация в настоящем
I
Правила Репрезентативные Директивные Комиссивные (правила участия)
Речевые акты Утверждения о том, что означает прецедентное или современное событие Инструкции, которые даются другим акторам на основе прецедентного или современного события Обязательства, обусловленные ролями акторов, которые принимаются на основе прецедентных или современных событий
I
Акторы и пределы их действий Что представляют собой акторы? Чего они хотят? Какие действия могут предпринять? Какие действия ожидаются от других акторов? Какие обязательства акторы берут на себя?
Применение описанной методологии несколько ограничивается тем, что для её продуктивного использования желательно, чтобы одно и то же прецедентное событие фигурировало в дискурсах разных акторов. Поэтому те случаи, в которых исторические аналогии предназначались преимущественно для внутренней, нежели для внешней аудитории (и аналогии в них, таким образом, не пересекались), рассматривались нами в русле теории «секьюритизации».
Согласно основным положениям «Копенгагенской школы» [2, p. 32], успех каждого шага по обеспечению безопасности определяется двумя основными факторами: внутренней последовательностью речевого акта (если речевой акт соответствует грамматике безопасности) и внешним положением субъекта (если социальный статус и ресурсы позволяют субъекту охватить целевую аудиторию). В свою очередь, основными компонентами грамматики безопасности являются экзистенциальная угроза (определяется в терминах референтного объекта, которому угрожает), точка невозврата (определяет условия, при которых экзистенциальная угроза наносит непоправимый ущерб референтному объекту) и выход (порядок действий, необходимых для того, чтобы защитить референтный объект от угрозы).
Исследование проводилось в три этапа.
На первом этапе была сформирована выборка текстовых материалов (выступлений, интервью, заявлений, статей), размещённых на официальных сайтах президента Российской Федерации (kremlin.ru) и президента
Французской Республики (elysee.fr): 12 текстов, содержащих 19 аналогий, в первом случае, и 5 текстов с 10 аналогиями, во втором. К сожалению, все материалы с официального сайта президента Грузии (president.gov. ge) за указанный период оказались удалены, поэтому для их частичного восстановления использовались тексты М. Саакашвили, размещённые на ежедневном новостном ресурсе «Сш1^е», принадлежащем неправительственной организации «Ассоциация ООН Грузии» (8 текстов, 16 аналогий). При необходимости уточнить ту или иную интерпретацию речевого акта или её трактовку привлекались материалы с сайтов МИД России и Госдепартамента США, а также иные источники.
На втором этапе исследования все исторические аналогии были разделены на уровни в зависимости от своих сфера-мишеней: «глобальный» уровень (сфера-мишень - международная система), «региональный» уровень (сфера-мишень - международный статус Южной Осетии и Абхазии) и «национальный» уровень (сфера-мишень - отдельные акторы). Исторические аналогии из последней категории, как правило, встречалась в тех сегментах президентских дискурсов, которые были ориентированы на внутреннюю аудиторию. Анализ подобных случаев, как уже отмечалось, осуществлялся нами с методологических позиций теории «секь-юритизации».
На третьем этапе исследования исторические аналогии, отнесённые к «глобальному» и «региональному» уровням, были соотнесены с соответствующими им правилами. Таким образом нами были выявлены репрезентативные, директивные и комиссивные правила, подразумеваемые при использовании соответствующей аналогии тем или иным актором.
Президентские дискурсы России и оппонирующих ей стран имели противоположную темпоральность. В то время как в основе президентских дискурсов Грузии и Франции (как и США) лежала оппозиция «прошлое» - «будущее» («выбор, который следует сделать сегодня, - это выбор между Европой прошлого, Европой блоков или Европой будущего») [32], для Москвы, напротив, было принципиально важно обозначить своё историческое право на сохранение зоны влияния в Закавказье [14]. Вместе с тем, это практически не повлияло на уровень разнообразия используемых аналогий: наиболее широкий спектр сфер-источников оказался в данном случае у Грузии. Параллели со вторжением монголов или завоеваниями Атиллы подтверждают особый характер грузинской мнемонической культуры, в который отсылки даже к самым отдалённым историческим периодам могут приобретать политической значение (известно, например, что политтехнологи М. Саакашвили активно использовали параллель между ним и древнегрузинским царем Давидом Строителем) [22].
100% 90% 80% 70% 60% 50% 40% 30% 20% 10% 0%
Россия I древняя история I нач. XX века
I втор. пол. XX века (до 1991)
3
3 3
1
2
2 3
1
1 1
2
1 1
Грузия Франция
XIX век
■ 1930-е
■ новейшая история
Рис 1. Сферы-источники исторических аналогий в дискурсах Президентов России, Грузии и Франции на разных этапах конфликта1
При анализе полученных данных можно заметить, что на первом этапе конфликта (в первую очередь, в грузинском президентском дискурсе), доминировали аналогии «национального» уровня, сферами-мишенями которых являлись Россия и Грузия. Эти репрезентивные высказывания позволили оперативно сконструировать онтологию конфликта, приписав «социальные роли» его основным акторам. Б. Спеллман и К. Холиок описали этот эффект на примере вступления США в ирако-кувейтский конфликт 1990-1991 гг.: «проведя аналогию между Саддамом Хусейном и Гитлером, президент Буш стимулировал процесс рассуждений, который привел к построению согласованной системы ролей... как только Ирак был определен как экспансионистская диктатура, как Германия, Кувейт -как его первая жертва, Саудовская Аравия - как следующая потенциальная жертва, а Соединенные Штаты - как главный защитник. аналогия стала подталкивать к выводу о том, что военное вмешательство было для Соединенных Штатов правильным» [11, р. 924].
1 При составлении диаграммы учитывались только «уникальные» аналогии. Если аналогия присутствовала в нескольких текстах, то все эти однотипные случаи засчитывалась как один раз.
Рис 2. Уровни исторических аналогий в дискурсах Президентов России, Грузии и Франции на разных этапах конфликта1
По мере того, как масштаб конфликта расширялся, а «горячая» фаза противостояния сменилась дипломатической борьбой, возросла доля аналогий «глобального» уровня, призванных обеспечить выработку новых правил в изменяющейся международной системе.
Рис. 3. Количество исторических аналогий в дискурсах президентов России, Грузии и Франции на разных этапах конфликта
1 8-12 августа 2008 г. - «горячая фаза» вооруженного противостояния России и Грузии, 13-25 августа 2008 г. - период дипломатического противостояния, в т. ч. на площадке Совбеза ООН, 26-31 августа 2008 г. - реакция на одностороннее признание Россией независимости Ю. Осетии и Абхазии; 1 сентября - 1 октября 2008 г. - окончательный вывод российских войск с территории Грузии (до 13 сентября), фаза завершения конфликта.
На протяжении всего конфликта основной аналогией грузинского президентского дискурса служила параллель с событиями 1921 г. Непродолжительная история Грузинской демократической республики в 1990-е гг. стала «мифом основания» для современной Грузии. А ликвидация этого государственного образования силами Красной Армии в 1921 г. послужила прецедентным случаем, позволившим (в терминологии теории «секьюри-тизации») успешно сконструировать «референтный объект» (государственность), «точку невозврата» (военное поражение от России) и «выход» (национальную консолидацию вокруг лидера). «План России был точно таким же, как в 1921 году, заявлял М. Саакашвили в телеобращении к нации: они вошли под таким же поводом, якобы власти Грузии притесняют этнические меньшинства, как это было 1921 году. Но, вообще не вызывает сомнений, что целью России в этой интервенции является завершение государственности Грузии, воздвижение российского флага в Тбилиси» [25].
Вопреки утверждению Дж. Верча и З. Карумидзе [12] историческая аналогия с Великой Отечественной войной не являлась для российского политического дискурса доминирующей. Параллель с «мюнхенским сговором» использовалась Д.А. Медведевым лишь однажды, на встрече с лидерами партий, представленных в Государственной Думе (11 августа 2008 г.) [14]. Очевидная сдержанность в использовании этой аналогии, на наш взгляд, объясняется тем, что грузинская агрессия не могла восприниматься Москвой как экзистенциальная угроза (в то время как в период политического кризиса на Украине, аналогия с Великой Отечественной войной, стала доминирующей стратегией секьюритизации этого конфликта) [7].
Иначе обстояло дело в Южной Осетии, где для символического кодирования грузинского политического режима сразу же использовалось прецедентное понятие «фашизм». Аналогия с событиями Великой Отечественной войны органично способствовала секьюритизации этнической идентичности: «Каждый режим Грузии пытался расправиться с Южной Осетией. Южную Осетию пытались стереть с лица земли меньшевик Жор-дания, фашист Гамсахурдия. Планы по уничтожению Южной Осетии пытался реализовать либерал Шеварднадзе. Однако совершенное тоталитарным режимом Саакашвили намного превзошло масштабом бесчеловечности и жестокости преступления, совершенные его предшественниками» [24]. Примечательной выглядит «визуализация» этой параллели в ходе парада 20 сентября, на котором сотрудники осетинской милиции бросали грузинские флаги на главной площади в Цхинвали таким же образом, как это было сделано с нацистскими флагами на Параде Победы в Москве летом 1945 года [34].
Отдельным топиком внешнеполитического дискурса России являлся вопрос о международно-правовом статусе Южной Осетии и Абхазии. Применимость к ним «косовского сценария» начала обсуждаться ещё задолго до начала «горячей» фазы грузино-югоосетинского конфликта, по-
скольку 2 июля 2008 г. Международный суд ООН, признав законным провозглашение независимости Косово от Сербии, создал соответствующий правовой прецедент. В различных интервью международным СМИ президент России Д.А. Медведев неоднократно легитимировал своё решение об одностороннем признании двух республик аналогией с Косово. При этом упоминаниям о геноциде косоваров противопоставлялись им событиям грузино-югоосетинского конфликта 1991-1992 гг.: «В 1991 году президент Грузии Гамсахурдия с призывом «Грузия - для грузин» - только вдумайтесь в эти слова - приказал штурмовать Сухум и Цхинвал. Тысячи погибших, десятки тысяч беженцев, разорённые сёла - вот к чему тогда это привело» [16].
В дискурсе российского МИДа «агрессивной» и нарушающей международное право Грузии противопоставлялась «добродетельная» Сербия: «Белград выполнял все свои обязательства, одобренные международным сообществом в 1999 году, не пытался после этого применять против Косово силу. Тбилиси, напротив, постоянно нарушал свои обязательства по урегулированию, согласованные после развязанной Грузией в начале 1990-х годов войны против Абхазии и Южной Осетии, не раз прибегал к вооруженным провокациям, а в ночь на 8 августа растоптал все имевшиеся соглашения...» [21]. Добавим, что репрезентатив, утверждающий «косовскую аналогию», служил также директивным правилом по отношению к Грузии. В случае продолжения попыток давления на республики, Россия оставляла за собой право на силовые действия против Тбилиси. 10 августа, в ходе прений в Совете Безопасности ООН, постпред России В.И. Чуркин подчеркнул, обращаясь к представителю США: «Кстати, в случае с Косово никто себя особыми дефинициями не ограничивал, а просто стали бомбить столицу, Белград, и мосты на Дунае, которые находились в сотнях километров от зоны конфликта» [27]. Можно предположить, что в данном случае события 1999 года, воспринимавшиеся в России как своего рода «национальное оскорбление», стали сферой-источником для «аналогии-травмы» (в терминологии А. Брендстрем, Ф. Байнандера и П. Хардта) [1].
Аналогия с Косово не имела шансов быть навязанной Западу в качестве репрезентативного правила. Президент Франции указал, что «когда Европа признала Косово, Россия осудила решение Европы. Их не должно удивлять то, что мы осуждаем решение России» [28]. В свою очередь, в американском политическом дискурсе активно педалировалась аналогия между признанием независимости Южной Осетии и Абхазии и попыткой сецессии Чеченской Республики. Оттуда данная параллель попала в российский оппозиционный дискурс, где стала элементом стратегии «контр-секьюритизации». В качестве «референтного объекта» бралась территориальная целостность России, а одностороннее провозглашение независимости двух республик, создающее «прецедентный случай» на Кавказе, обозначалось уже как «точка невозврата» [15].
Разумеется, с точки зрения Москвы параллель с Чечней, «которая в 1998 году получила фактическую независимость, была предоставлена самой себе, превратилась в прибежище международных террористов, а через год начала прямую агрессию против российской Республики Дагестан», безусловно, не могла выглядеть убедительной. По мнению главы российского МИДа, «в случае с Абхазией и Южной Осетией все было с точностью до наоборот: они не были источником террористической или какой-то иной угрозы для Грузии, никогда не нападали на нее, не покушались на грузинские земли» [21].
Основной исторической аналогией, присутствующей в дискурсах всех сторон конфликта, стала историческая аналогия с холодной войной — состоянием международных отношений во второй половине XX в., основными чертами которого являлись биполярность, блоковая дисциплина, гонка вооружений и идеологическая конфронтация. Первые упоминания о «новой холодной войне» фиксируются в американской прессе ещё в конце 1990-х гг. [4], однако укоренение этой аналогии в медийном дискурсе произошло только после «мюнхенской речи» президента России В.В. Путина [13].
Отметим, что в российском президентском дискурсе параллель с холодной войной отвергалась (на основании того факта, что основным элементом холодной войны, по мнению Москвы, являлись идеологические разногласия, которые она не фиксировала) [14]. Во всех пяти интервью, данных Д.А. Медведевым международным СМИ в день одностороннего признания Россией независимости Южной Осетии и Абхазии, российский лидер последовательно опроверг утверждения журналистов о тождественности противостояния России и Запада прежней холодной войне. «Империи, как правило, не возрождаются, - подчеркнул он - и тосковать об имперском прошлом - это очень серьёзное заблуждение. В то же время естественно, что мы не можем не думать о тех гражданах, которые имеют российские паспорта и которые живут в сопредельных регионах» [18].
Данный репрезентатив означал, что Россия не оспаривает сложившийся международный порядок, а действия её вооружённых сил на территории Грузии не направлены против коллективного Запада, сотрудничество с которым представляет для Москвы интерес. Из утверждения о том, что текущее противостояние России и США не является холодной войной, вытекала директива не оказывать давления на Москву в сфере её непосредственных интересов и соответствующие комиссивы - признание суверенитета постсоветских государств (включая Грузию), а также готовность ограничить применение силы. Позднее эти обязательства были напрямую зафиксированы в комментарии министра иностранных дел России С.В. Лаврова, вынужденного отреагировать на выступление главы британского МИДа Д. Милибэнда, который сравнил операцию по принуждению Грузии к миру с событиями «Пражской весны» 1968 г. [19].
Стремясь предложить Западу иную онтологию конфликта, Д.А. Медведев на заседании клуба «Валдай» провёл аналогию между событиями в Южной Осетии и терактом 11 сентября 2001 г.: «...мне пришло в голову, что для России 8 августа 2008 года - это почти как 11 сентября 2001-го для Соединённых Штатов Америки. Из событий 11 сентября Соединённые Штаты Америки и всё человечество извлекло много полезных уроков. Мне бы хотелось, чтобы и из событий, начавшихся 8 августа этого года, мир извлёк уроки» [33]. Данный репрезентатив фиксировал наличие солидарности между Россией и странами Запада, которым надлежало противодействовать ревизии международного порядка со стороны Грузии (директив). Однако, поскольку эта интерпретация ситуации принципиально расходилась с подходами Вашингтона и Парижа, несмотря на неоднократное повторение данной аналогии на самых разных площадках, никаких комментариев со стороны оппонентов России на её счёт не последовало.
Проводя историческую параллель с «холодной войной», Вашингтон фиксировал стремление России восстановить зону влияния на постсоветском пространстве (репрезентатив), что представлялось США недопустимым (директив). В воспоминаниях госсекретаря К. Райс, содержится упоминание о её телефонном разговоре с С.В. Лавровым, в ходе которого тот, якобы, настаивал на отстранении М. Саакашвили от власти: «Все это напоминало о советском периоде, когда Москва контролировала судьбы лидеров по всей Восточной Европе, - писала она. - Я, конечно, не собиралась участвовать в возвращении в те дни» [10].
Первоначально грузинские официальные лица также активно пользовались аналогией с холодной войной, заимствуя из этой прецедентной ситуации правило блоковой солидарности. «Сенатор Маккейн вчера сказал хорошо - сегодня каждый американец должен сказать - я грузин. Последний раз такое говорил Кеннеди о берлинцах. Просто так словами на ветер не бросаются», - заявил М. Саакашвили 13 августа [25]. Впрочем, вечером того же дня эта онтология конфликта сменилась на другую: «Репутация, которую США завоевали после холодной войны, постепенно падает. Это трагично» [31].
Стремясь, во-первых, подчеркнуть роль России как государства-агрессора, а во-вторых, указать на отсутствие солидарности в противодействии Москве и недостаточность усилий Вашингтона по защите интересов Грузии, Саакашвили перешёл к использованию «мюнхенской аналогии», апеллирующей к нарративу о разделе Чехословакии в сентябре 1938 г. Уже 14 августа в заявлении для иностранных журналистов президент Грузии отметил, что Россия «шантажирует» Тбилиси, вынуждая принять «сделку мюнхенского типа» [30]. 15 августа «мюнхенская аналогия» стала основным топиком его выступления на совместной пресс-конференции с К. Райс, прибывшей убедить руководство Грузии подписать план «Медведева - Сарко-зи»: «Когда в апреле в Бухаресте Грузии отказали в предоставлении Плана
кандидата в члены НАТО, я предупредил западные СМИ. Бухарест они (Россия - В.О.) восприняли на самом деле, как Мюнхен. они в спешке начали восстановление инфраструктуры в Абхазии, ввели свои ж/д войска для строительства на ненаселенных, вычиненных этнически местах, заявляя цинично, что ими двигали гуманитарные цели.» [29]. О том, насколько этот репрезентатив не соответствовал представлениям Вашингтона, свидетельствуют воспоминания К. Райс (отметим, что из всей продолжительной речи президента Грузии ею были зафиксированы именно две исторические аналогии). «Он начал называть русских варварами, сказал, что их танки "продолжают свое продвижение" и не остановятся. Ладно, подумала я. Затем он обрушился на европейцев, упомянув о Мюнхенской конференции и политике "умиротворения". О, нет! Что он делает!» [10].
«Мюнхенская аналогия», возникшая как ответ на перспективу сецес-сии Южной Осетии и Абхазии, не просто фиксировала уязвимое положение Грузии как субъекта международных отношений, но и одновременно включала её в рамку «большой Европы». Уже 27 августа, после того, как Россия в одностороннем порядке заявила о признании суверенитета обеих республик, Саакашвили назвал это решение первой попыткой большого государства «после нацистской Германии и сталинского Советского Союза», с применением силы «изменить внутриевропейские границы» [23].
Президент Франции, с одной стороны разделяя американский дискурс («Возвращение сфер влияния неприемлемо, Ялта осталась в прошлом») [28], интерпретировал холодную войну, в большей степени, как прямую вооружённую конфронтацию. На это указывают и использовавшиеся Н. Саркози когнитивные метафоры («Когда дом горит, первоочередной задачей является тушение пожара») [20], и его прямые цитаты. Например, характеризуя свою дипломатическую миссию, президент Франции отмечал: «.мы [сделали] все возможное, чтобы уменьшить этот новый конфликт, последствия которого могут быть катастрофическими, если он окажется предвестником новой холодной войны» [20]. В Париже принимали во внимание, что «распад Варшавского договора и падение Берлинской стены» являлись не результатом победы над Советским Союзом, а сознательным выбором руководства СССР [28], поэтому директивные правила, конструируемые Саркози, являлась требованием к Москве подтвердить свой «европейский выбор», выполнив обязательства по выводу войск с территории Грузии.
Результаты проведённого исследования свидетельствуют, что исторические аналогии играют роль своего рода «языка», позволяющего акторам обозначать свои подходы к выработке международных правил ещё до их формального закрепления. При использовании параллелей с прошлым сферой-источником, как правило, выступают наиболее известные, преимущественно западоцентричные исторические нарративы. Хотя может показаться, что актуализация образов тех или иных событий связана с
их юбилеями (40-я годовщина «Пражской весны»; 70-я годовщина «Мюнхенского соглашения»), сама близость «круглой даты» не является ни необходимым, ни достаточным условием того, что аналогия будет «считана» другими акторами. На это, в частности, указывает невостребованность российской параллели с террористической атакой 11 сентября.
В большинстве случаев использование исторической аналогии провоцирует стороны на обмен аргументами. Акторы могут спорить как о релевантности параллели (репрезентативные правила), так и о тех нормах и обязательствах, которые следует из неё извлечь (директивы и комиссивы). Случаи, в которых бы оспаривалась сама целесообразность проведения параллелей с прошлым, в рассмотренных нами источниках - единичны.
Вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что изучение исторических аналогий в политическом дискурсе может считаться эвристически продуктивной стратегией при анализе политических кризисов.
Список литературы
1. Brandstrom A., Bynander F., Hart P. Governing by Looking Back: Historical Analogies and Crisis Management // Public administration. 2004. Vol. 82. Issue 1. Pp. 191-210
2. Buzan B., Waver O., de Wilde J. Security: A New Framework for Analysis. London: Lynne Rienner Publishers. 1998.
3. Duffy G., Frederking B. Changing the Rules: a Speech act analysis of the End of the Cold War // International Studies Quarterly. 2009. Vol. 53. Issue 2. Pp. 325-347.
4. Friedman T. Now a Word From X [Электронный ресурс] // "Foreign Affairs" URL: https://www.nytimes.com/1998/05/02/opinion/foreign-affairs-now-a-word-from-x.html (дата обращения: 01.12.2021).
5. Ghilani D., Luminet O., Flassbeck C., etc. Looking forward to the past: An interdisciplinary discussion on the use of historical analogies and their effects // Memory Studies. 2017. Vol. 10. Issue 3. Pp. 274-285.
6. Jurgeleviciute D. Istorini^ analogic vaidmuo uzsienio politikos procese // Politologija. 2011. № 2 (62) P. 43-73.
7. Makhortykh M. #NoKievNazi: Social media, historical memory and securitization in the Ukraine crisis / Memory and Securitization in Contemporary Europe. London, NY: Palgrave Macmillan. 2018. Pp. 219-247.
8. Onuf N., World of Our Making: Rules and Rule in Social Theory and International Relations. Columbia: University of South Carolina Press, 1989.
9. Pehar D. Historical rhetoric and diplomacy - an uneasy cohabitation / Language and Diplomacy. Ed by Kurbalija J., Slavik H. 2001. Pp. 117-138.
10. Rice C. No Higher Honor: A Memoir of My Years in Washington [Электронный ресурс] URL: https://www.rulit.me/books/no-higher-honor-a-memoir-of-my-years-in-washington-read-344266-192.html (дата обращения: 01.12.2021).
11. Spellman B.A., Holyoak K. J. If Saddam's Hitler then who is George Bush? Analogical mapping between systems of social roles // Journal of Personality and Social Psychology. 1992. Vol. 62. Issue 6. Pp. 913-933.
12. Wertsch J.V., Karumidze Z. Spinning the past: Russian and Georgian accounts of the war of August 2008 // Memory Studies. 2009. Vol 2(3). Pp. 377-391.
13. Арбатов А. Грядет ли холодная война? [Электронный ресурс] URL: https://globalaffairs.ru/articles/gryadet-li-holodnaya-vojna/ (дата обращения: 01.12.2021).
14. Вступительное слово на встрече с руководством партий, представленных в Государственной Думе. 11 августа 2008 года [Электронный ресурс] URL: http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/1067 (дата обращения: 01.12.2021).
15. Гейдар Джемаль: Никакой разницы между грузино-осетинским конфликтом и российско-чеченским нет [Электронный ресурс] // ИА «Ре-гнум» URL: https://regnum.ru/news/polit/1061049.html (дата обращения: 01.12.2021).
16. Дмитрий Медведев выступил с заявлением в связи с признанием независимости Южной Осетии и Абхазии. 26 августа 2008 года. [Электронный ресурс] URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/1223 (дата обращения: 01.12.2021).
17. Заявление для прессы и ответы на вопросы журналистов по окончании российско-испанских переговоров, 1 октября 2008 года [Электронный ресурс] URL: http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/1581 (дата обращения: 01.12.2021).
18. Интервью телекомпании Тэ-Эф-1, 26 августа 2008 года [Электронный ресурс] URL: http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/1229 (дата обращения: 01.12.2021).
19. Комментарий Министра иностранных дел России С.В. Лаврова на выступление Министра иностранных дел Великобритании Д. Милибэн-да в Киеве 27 августа 2008 года [Электронный ресурс] URL: https://www.mid.ru/web/guest/foreign policy/international safety/conflicts/-/asset publisher/xIEMTQ3OvzcA/content/id/327134 (дата обращения: 01.12.2021).
20. Комментарий Президента Республики Николя Саркози в газете «Фигаро» о действиях Франции и Европейского Союза в пользу урегулирования конфликта между Грузией и Россией под названием «Россия должна уйти из Грузии без промедления» [Электронный ресурс] URL: https://www.elysee.fr/nicolas-sarkozy/2008/08/18/tribune-de-m-nicolas-sarkozy-president-de-la-repuMique-dans-le-figaro-du-18-aout-2008-sur-laction-de-la-france-et-de-lunion-europeenne-en-faveur-du-reglement-du-conflit-entre-la-georgie-et-la-russie-intitulee-la-russie-doit-se-retirer-sans-del (дата обращения: 01.12.2021).
21. Лавров: Берите пример с России и признайте реалии [Электронный ресурс] URL: https://inosmi.ru/world/20080911/243952.html (дата обращения: 01.12.2021).
22. Михаил Саакашвили сравнил себя с Давидом Строителем [Электронный ресурс] // «Коммерсантъ» URL: https://www.kommersant.ru/doc/439566 (дата обращения: 01.12.2021).
23. Обращение президента Грузии Михаила Саакашвили [Электронный ресурс] URL: https://civil.ge/ru/archives/173336 (дата обращения: 01.12.2021).
24. Обращение Президента Республики Южная Осетия Э. Кокойты. 20 сентября 2008 [Электронный ресурс] URL: https://cominf.org/node/1166478323 (дата обращения: 01. 12.2021).
25. Обращение президента Саакашвили к нации - 13 августа 2008 [Электронный ресурс] URL: https://civil.ge/ru/archives/173145 (дата обращения: 01.12.2021).
26. Орлов А.А. Региональные и глобальные измерения в комплексе проблем безопасности на Южном Кавказе // Вестник МГИМО. 2011. № 3 (18). С. 58-60.
27. Предварительный отчет о 5953-м заседании Совета Безопасности ООН, 10 августа 2008 [Электронный ресурс] URL: https://undocs.org/ru/S/PV.5953 (дата обращения: 01.12.2021).
28. Пресс-конференция Президента Республики Николя Саркози о действиях Европейского Союза перед лицом российско-грузинского вооруженного конфликта, касающегося Южной Осетии и Абхазии, Брюссель, 1 сентября 2008 [Электронный ресурс] URL: https://www.elysee.fr/nicolas-sarkozy/2008/09/01/conference-de-presse-de-m-nicolas-sarkozy-president-de-la-republique-sur-laction-de-lunion-europeenne-face-au-conflit-arme-russo-georgien-concernant-lossetie-du-sud-et-labkhazie-a-bruxelles-le-1er-septembre-2008 (дата обращения: 01.12.2021).
29. Саакашвили критикует Запад за «молчание» [Электронный ресурс] URL: https://civil.ge/ru/archives/173189 (дата обращения: 01.12.2021).
30. Саакашвили: Россия хочет навязать нам «сделку мюнхенского типа» [Электронный ресурс] URL: https://civil.ge/ru/archives/173171 (дата обращения: 01.12.2021).
31. Саакашвили: США недооценили надлежащим образом российскую угрозу [Электронный ресурс] URL: https: //civil. ge/ru/archives/173147 (дата обращения: 01.12.2021).
32. Совместная пресс-конференция Н. Саркози, Президента Республики, и М. Саакашвили, Президента Грузии, об усилиях Европейского Союза по разрешению российско-грузинского конфликта, касающегося сепаратистских регионов Грузии - Южной Осетии и Абхазии, Тбилиси, 8 сентября 2008 г. [Электронный ресурс] URL: https://www.elysee.fr/nicolas-sarkozy/2008/09/08/conference-de-presse-conjointe-de-mm-nicolas-sarkozy-president-de-la-republique-et-mikheil-saakachvili-president-de-la-georgie-sur-les-efforts-de-lunion-europeenne-en-faveur-de-la-resolution-du-conflit-russo-georgien-concernant-les-regions-separati (дата обращения: 01.12.2021).
33. Стенографический отчет о встрече с участниками международного клуба «Валдай» [Электронный ресурс] URL: http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/1383 (дата обращения: 01.12.2021)
34. Цхинвали отметил «день независимости» [Электронный ресурс] URL: https://civil.ge/ru/archives/173598 (дата обращения: 01.12.2021)
35. Цыганок А.Д. Война 08.08.08. Принуждение Грузии к миру. М.: Вече. 2011.
Беклямишев Владимир Олегович, старший преподаватель, bekliamishev@ya. ru, Россия, Москва, Российский государственный гуманитарный университет
HISTORICAL ANALOGIES IN RUSSIAN, GEORGIAN AND FRENCH PRESIDENTIAL DISCOURSES ON THE FIVE-DAY WAR IN AUGUST 2008
V. O. Bekliamishev
The article is dedicated to role of historical analogies in Russian, Georgian and French presidential discourses on the Five-Day War in August 2008. We used methodology based on the N. Onufs "constructivism of rules" and its operationalization in D. Yur-glevichute's papers. The author consider historical analogies as speech acts of three types: constructing the ontology of the situation ("representatives"), fixing the obligations of the actor ("comissives") and his expectations from other actors ("directives"). An agreement between actors on the relevance of historical analogy automatically entails the establishment of appropriate rules, fully or partially "borrowed" from the "past". Analogies identified during the study were divided into three groups depending on them "target domain": global (target domain - the international system), regional (target domain - status of South Ossetia and Abkhazia) and national (target domain - individual states). The key analogy at the global level was the "Cold War anology". Differences in its interpretation demonstrate the inability of France, the United States and Georgia to worked out mutual obligations during the Russian-Georgian conflict. As alternative analogies the president of Georgia proposed a parallel with the "Munich agreement" of 1938, and president of Russia used an analogy with the terrorist attack of 9/11. At the regional level, the main historical analogies were the secession of Kosovo and the separatist movement in the Chechen Republic. The analogies used at the national level did not coincide in the discourses of three countries, which prompted the application to them the "securitization" theory.
Key words: historical analogy, "constructivism of rules", the theory of "securitization", the Russian-Georgian conflict of 2008, the Five-Day War, "political use of the past", political discourse, "cultural turn".
Bekliamishev Vladimir Olegovich, senior lecturer, bekliamishev@ya.ru, Russia, Moscow, Russian State University for the Humanities
