CC BY
11
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2010. № 2
В .А. Кудрявцев, канд. философ. наук, доц. кафедры истории и теории социологии социологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова*
ИСТОРИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ И ПЕРСПЕКТИВЫ СОЗДАНИЯ АКСИОЛОГИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ
"Для верной постановки главных (практических и теоретических) задач, стоящих сегодня перед социологической наукой", необходимо задать два вопроса и предельно честно ответить на них. Первый: в силу "вторичности знания по отношению к жизни" не попадает ли социология «вразряд теорий... "оправдывающих"... главные ценности и реалии новоевропейской цивилизации»? И второй: не является ли прогресс "тупиковой ветвью европейского духа"? Ответив на эти вопросы, автор статьи утверждает, что выдвинуть новую идею способен лишь тот, кто опирается на "духовную традицию, дающую высшую метафизику целей".
Ключевые слова: историческая традиция, аксиологическая социология, прогресс, ценности, новоевропейская цивилизация.
"For the sake of correct formulation of two main (practical and theoretical) problems which social science faces now", we must ask two questions and give an honest answer to them. First, because «knowledge is secondary to life" does sociology fall "in the category of theories... that "justify"... core values and the realities of modern European civilization»? And second: Is progress really "a dead-end branch of the European spirit"? By answering these questions, the author argues that one can only put forward a new idea if he relies on the spiritual tradition, which gives the highest metaphysics goals.
Key words: historical tradition, axiological sociology, progress, values, modern European civilization.
Общая характеристика и главные интенции нашей эпохи
Современный кризис мировой экономики, как искусственная, рукотворная форма проявления и, одновременно, закономерная фаза развития процесса глобализации, являет собой наиболее явную, наглядную, материальную, внешнюю сторону общего кризиса целей и ценностей современного "мира гуманизма и прогресса". Еще более полувека тому назад М. Хайдеггер предупреждал: "Западная цивилизация стоит перед полной опасностью обезду-ховления <...> Нигилизм по своей сущности есть, скорее, основное движение Запада <...> Его развертывание может иметь следствием только мировую катастрофу. Нигилизм есть историческое
* Кудрявцев Владимир Александрович — [email protected]
движение народов земли, втянутых в сферу влияния современной западной цивилизации"1.
Глобализация в ее нынешнем виде — это нигилистические идеи Запада в процессе их повсеместного и широкомасштабного динамического развертывания. Именно эта динамика и определяет ныне форму насильственного втягивания мира в сферу западного влияния. Ценности и жизненные смыслы, которыми Запад увлек сначала себя, а теперь соблазняет и увлекает весь остальной мир, при всей их внешней привлекательности и высоком качестве организации социальной жизни, формируют и воспроизводят бездушного, "массового" человека, потребителя. Рыночная цель насильственного насаждения этих ценностей предельно ясна — создать тип жизни как не знающее удержу потребление. Цель определяет и средства: тотальное господство над умами массовой культуры, полная бездуховность как жизненный идеал и прямо вытекающий из этого идеала модус существования — имморализм как (в лучшем случае) простое соблюдение буквы закона и внешних приличий. Отсюда — ставка не на подлинную, религиозную мораль как абсолютный фундамент любой социальной системы, а на закон и на материальное производство как главные (и теперь уже единственные) социальные стимулы, скрепы и гаранты стабильности общества. Установка на обеспечение сугубо внешней организации и высокого материального уровня жизни человека при игнорировании его религиозно-моральной мотивации автоматически ведет к идее расширения производства, к варварской, бездумной эксплуатации природных ресурсов и земных недр со всеми удручающими последствиями: с почти не поддающейся восстановлению экологией Земли и, думается, околоземного космического пространства; со все нарастающим валом природных и технологических катастроф; с выдавливанием из себя цивилизационной "системой", "техносом" живого, конкретного человека как своего "наиболее слабого звена"; с невиданным за всю просматриваемую исследовательским взором историю цивилизаций мировоззренческим ослеплением и моральным "нечувствием" огромных масс людей. В философской и социологической литературе все эти ставшие уже привычными характеристики современности фиксируются и определяются как "антропологический кризис". Многие серьезные авторы правомерно называют именно его конечной и главной причиной системного кризиса цивилизации. Как представляется нам, понятие "антропологический кризис" — это, скорее, констатация, характеристика состояния сознания (если угодно, души) человека, лишенного подлинно ценностных жизненных
1 Цит. по: Гайденко П.П. Философия искусства Мартина Хайдеггера // Вопросы литературы. 1969. № 7. С. 103, 115.
ориентиров. Глубинные же причины системного мирового кризиса лежат, вероятно, еще глубже — в области искаженного, дезориентированного духа социума. Эти причины невозможно вычислить научными, математическими методами, нащупать светскими философскими спекуляциями и объяснить социологическими замерами.
Если говорить о цивилизованном человечестве в целом, то им (если и не окончательно, то все же в огромной степени) утеряна глобальная цель существования. Уже философы и социологи русского Серебряного века уловили и описали суть тогдашнего искажения сознания: в ходе секуляризации и рационализации мышления человечество все более утрачивает тот высокий социально-нравственный идеал, который на протяжении всей истории призван определять направление, напряжение, ход и форму культурно-исторического развития человечества. Но сформированная в лоне гуманизма и не раз рационально обоснованная за века господства секуляризма Идеология, базирующаяся на метафизике бесцельности существования человека на Земле, в той или иной мере переживается любым нормальным человеком как неподлинность, подмена чего-то самого важного, как умелая подделка подлинных целей жизни. Для большинства людей такой протест против навязанной эпохой бесцельности проявляется в апатии, атрофии пассионарного чувства. В общественной науке такое состояние может характеризоваться как духовно-интеллектуальная и моральная стагнация. Поэтому в основе утери современным человеком целей и ценностей, что ведет к потере самоидентификации или "кризису человечности" (Вл. Соловьев), лежит все-таки ложная духовно-мировоззренческая ориентация целых поколений, утрата ими подлинно жизненных, религиозных осей координат. Именно этот многовековой инерционный процесс и породил (и постоянно воспроизводит) устойчивую, напичканную низкими смыслами массовую культуру, когда даже "изящное" искусство, по словам П. Сорокина, представляет собой "музей патологии". Так поддерживаемая целыми поколениями мировоззренческая дезориентация предопределяет собой впадение общества в затяжное состояние, определяемое Сорокиным как тотальное господство "сенситивной культуры". Так ложная, отрицательная метафизика целей проецирует на общество свой духовный вакуум, требующий, как известно, заполнения. Понятно, что в условиях духовной пустоты и религиозной нечувствительности личное и общественное сознание можгут быть заполнены только столь же пустым, ложным, антиметафизическим, сугубо материальным набором буржуазных эрзац-ценностей. Погрязание в них порождает и воспроизводит в душе духовную пустоту и формирует соответствующий тип существования, определяемый ныне как "антропологический кризис".
Итак, образовавшийся ценностно-целевой вакуум — плод религиозной нечувствительности эпохи, когда вследствие жестко зафиксированной Ницше "смерти Бога", т.е. улетучивания из сознания фактически всей сферы "священного", жизнь становится все приземленнее, "пошлее, банальнее, демократичнее" (К. Леонтьев). Еще через полвека после беспощадных леонтьевских кон-статаций И. Ильин фиксирует: "В наши дни большинство людей жаждет не духа, а наслаждений <...> пресыщаясь или/и хладея ко всему иному <...> Но что замечательней и фатальней — человечество наших дней выдвинуло соответствующие теории, учения, доктрины, оправдывающие и обосновывающие такую жизнь (таковы гедонизм, утилитаризм, и экономический материализм). Но страшно даже не это, страшно иное: страшно то, что люди наших дней не хотят иного, что они ожесточились в отрицании духа и любви"2. Именно в этом свойстве современного менталитета проступает корневая причина его морально-аксиологической самоампутации.
Социология сегодня
Для верной постановки главных (практических и теоретических) задач, стоящих сегодня перед социологической наукой, сначала, на мой взгляд, следовало бы честно ответить на два взаимосвязанных вопроса. Первый можно сформулировать так: «В силу очевидного факта вторичности знания по отношению к жизни (а значит — и онтологической зависимости самого акта познания от изучаемых им фактов жизни), не попадает ли социология в целом (в том виде, в каком она была задумана ее создателями и развивалась в дальнейшем) в разряд теорий, в конечном итоге "оправдывающих и обосновывающих" главные ценности и реалии новоевропейской цивилизации?» Ведь даже наличие во многих социологических концепциях критической, пессимистической тональности, идущей от экзистенциализма и западного типа философского мышления второй половины ХХ в., переросшего в постмодернизм, в сущности, есть не более чем пассивное отражение, фиксация и описание нынешнего кризисного состояния современной культуры. А это означает, что социология как законное дитя эпохи позднего гуманизма изначально двигалась и продолжает двигаться в русле форм мышления, лишенных подлинных христианских мотивов, породивших в свое время европейскую цивилизацию. Тем самым социология лишь теоретически обосновывает, а значит и оправдывает ныне происходящее3.
2 Ильин И.А. Кризис безбожия // Почему мы верим в Россию. М., 2006. С. 523.
3 Например, наилиберальнейший Ж. Бодрийяр, фиксируя смысловую бесцельность происходящего, рекомендует интеллектуалам так спасаться от отчаяния: "Коль скоро мир движется к бредовому положению вещей, и мы должны смещаться к бредовой точке зрения" (БодрийярЖ. Прозрачность зла. М., 2006. С. 5).
Формулировку второго вопроса, напрямую связанного с первым, можно представить так: «Не является ли "Прогресс" как общепринятая и непререкаемая секулярная религия, обслуживаемая в том числе и социологией, тупиковой ветвью европейского духа, ветвью, от которой и родились в свое время "плоды просвещения", одним из которых и стал социологизм как особый тип секулярно-прогрессивного мировоззрения?»
Ответ на первый вопрос отчасти дан уже самими классиками социологизма. Конт, а вслед за ним и Дюркгейм, постепенно отходя от чисто позитивистской теоретической установки, в поздний период своего творчества обратились к моральной тематике, пусть и своеобразной, полусветской, но все же религиозной по своей форме. А М. Вебер, признав, что именно идеи воздействуют на "универсально-исторический процесс", с видимым сожалением констатирует: "Сегодня мы оказались перед лицом общего вывода о том, что идеи, под знаком которых развивалась вся предшествующая история, пришли, во всяком случае на Западе, к радикальному самоотрицанию. В разволшебствленном мире уже нет места для всемирно-исторических (религиозных) идей. Здесь остаются только одни интересы"4. Именно эти, лишенные подлинно духовного измерения, т.е. чисто социальные, плоско-материальные "интересы" во всем их многообразии сегодня и являются предметом исследования разных типов социологий. В целом, можно правомерно утверждать, что в самом общем виде социология представляет собой наукообразно оформленную проекцию многочисленных мотивов и действий — чисто земных, социально материализованных, духовно урезанных, не ставящих перед собой возвышенно метафизических целей. Уже из одного этого факта становится понятным, почему разные социологические школы, начиная с исследования и описания калейдоскопа социальной реальности, часто приходят к совершенно разным трактовкам общества. Очень много здесь зависит от личных духовно-мировоззренческих предпочтений того или иного исследователя, включая избираемые им предмет и методы исследования.
Здесь в контексте плюрализма и релятивизма социологических подходов перед нашим взором вновь открывается пресловутая проблема "субъективности". Причем эта субъективность склонна творить предмет социологии и рисовать социологическую картину мира, в сущности, из самой себя. В свою очередь проблема субъективности вкупе с отмечаемым многими исследователями усложнением и даже исчезновением предмета социологии, играет ключевую роль в выдвижении самых разных социальных гипотез и взглядов
4 Вебер М. Избранное. Образ общества. М., 1994. С. 53.
на общество. Этот несомненный факт общего состояния социологии еще два десятка лет тому назад отметил Э. Луард в работе "Международное общество": если судить по множеству теоретико-социологических подходов, получается, что так называемое "западное общество" — это вечно ускользающий, постоянно "мультиплицирующийся" феномен. Картина получается следующая: множество социологических подходов, вполне произвольно "на-кладываясь" на вечно изменяющийся феномен исследования, сами создают свой объект, порождая различные трактовки социального среза бытия. Несомненно, все эти теории в чем-то правы, их нельзя игнорировать, к ним нужно прислушаться. Но именно это "в чем-то" в условиях господства в исследовательских умах субъективизма и плюрализма делает большинство разработок оригинальными и, может быть, даже рабочими, но все же слишком плоскими и ограниченными. К тому же, в отличие от мощных философских и социологических систем Нового времени, все эти, как выражался Вл. Соловьев, "односторонности" сегодня даже не претендуют на универсальность, поскольку отвергают и религию и метафизику, а стало быть, отрицают и сколько-нибудь значимые ценности бытия в их традиционном христианском значении. Получается что-то вроде слишком субъективной теории, к тому же теории без предмета, вечное мелькание, ускользание, "мультиплицирование" которого усугубляет и без того острую проблему субъективности, конструирующей свою собственную, более или менее правдоподобную социальную реальность.
Ныне становится все более ясно, что поиски разрыва порочного круга субъективности и плодотворные поиски объективности и значимости социологического знания можно вести только с переходом в социокультурный контекст. При этом сам этот контекст невозможно исследовать вне рамок теории ценностей, т.е. в сфере, по-кантовски пытающейся соединить теоретический и практический разум воедино. Ценность и норма — это факты морального сознания личности и ключевые, основополагающие принципы культуры и общества, о чем нам хорошо известно из трудов русских социологов субъективной и неокантианской школы. Субъективизм чисто светский, переросший ныне в постмодерн, сторонится глобальных оценок, пронизывает ныне всю сферу знания. Суть этой позиции как раз и состоит в сознательном или неосознанном зауживании исследовательской позиции с умышленным отсечением всей области ценностей, которые являются главными конструктами социальной реальности. Здесь налицо концентрация самого исследователя на усеченный "субъект" с выпячиванием и отстаиванием рационально-безоценочной способности сознания и игнорированием метафизически заданной человеку оценивающей
функции его сознания. Естественно, что при такой исследовательской позиции впадение в субъективизм и полный релятивизм неизбежно. Еще В. Виндельбанд, защищая общезначимость ценностей и норм, предупреждал: "Релятивизм — это отставка философии и ее смерть. Поэтому она может существовать лишь как учение об общезначимых ценностях"5. Так что социология, изначально желавшая высвободиться из-под опеки метафизики и вступившая на путь "позитивного" знания, сделала глобальную ошибку, что и задало тон всему последующему развитию социологической мысли. А в нынешних условиях современный секуляризованный, арели-гиозный по отношению к Высшему Смыслу ум вообще не предполагает каких-либо общезначимых ценностей.
Мы очень давно движемся в кильватере западного стиля мышления. Однако все более очевидным становится тот факт, что западноевропейская культура мышления, в свое время отринув столь влиятельный тогда гегелевский панлогизм и тотальную рациональность, закономерно перешла в форму крайнего релятивизма, ныне скатившегося до уровня крайнего скепсиса и иррационализма. "Для современного передового мышления, — констатирует А.Ф. Лосев, — совершенно не существует никаких неподвижных категорий. Все категории текут, меняются, и все они находятся в вечном становлении"6. Но вечное становление без хоть каких-то стабильных фиксаций социального бытия нельзя социологически засечь и, тем более, исследовать. За тридцать лет, прошедших с момента написания этих строк, ситуация только усугубилась: "истина" заменена знанием, религиозные универсальные идеи и ценности — чисто секулярными интересами. Круг, кажется, замкнулся: западноевропейская рациональность, выросшая из иррационального, религиозного корня посредством средневекового теологического толкования христианской веры с одной стороны, и возрождения античной философии — с другой, пройдя стадии номинализма, реализма, объективного и субъективного идеализма, в конечном счете превратилась (по законам диалектической логики) в крайний субъективизм, соседствующий со скепсисом. Параллельно и фактически одновременно с этим мыслительно-ментальным процессом и европейская культура в целом, пройдя этапы возрождения, христианского гуманизма, реформации, просвещения, критицизма, позитивизма, материализма, в нынешнем постмодерне стремится отрицать разум и логику в их классическом понимании. Все это теперь носит название прогресса социального и гуманитарного знания...
5 Виндельбанд В. История новой философии. Т. 2. СПб., 1905. С. 378.
6 ЛосевА.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976. С. 181—182.
Нынешняя безоглядная ставка на "прогресс" с его устремленностью к будущему, теперь слишком вариативному, логически и исторически непредсказуемому, несомненно вырастает из антихристианской, т.е. субъективистской и плюралистической, философской установки. Современные теории прогресса, скорее всего, являются всего лишь идеологией отмеченного А.Ф. Лосевым "вечного становления, вечной непрерывности", причем без должной рефлексии целей и сугубо "позитивной" оценки характера общего развития. Опираясь на столь авторитетную лосевскую констатацию, уместно задаться вопросом: кто из наших отечественных западников и западных интеллектуалов, подверженных воздействию процесса рационализации в стадии ее кризиса, способен осознать смысл, цель и характер хода цивилизационного процесса, выдвинуть новую, укорененную в самом общественно-историческом бытии (а не в субъективистских трактовках истории) идею? Кто способен обеспечить ее практическую действенность? Думается, что только тот, кто будет опираться на подлинную духовную традицию, дающую высшую метафизику целей, ведущую к твердому ценностно-нормативному, иерархически устроенному мышлению, без которого все социологические разработки будут впадать в порочный круг бесчисленных трактовок ускользающего от исследователя социального бытия человека. Ускользать точно так же как, по мнению С.Н. Булгакова, ускользает от исследовательского взора и "прячется в четвертое измерение" сама социальность как изначальное качество человека.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М., 2006.
Вебер М. Избранное. Образ общества. М., 1994.
ВиндельбандВ. История новой философии. Т. 2. СПб., 1905.
Гайденко П.П. Философия искусства Мартина Хайдеггера // Вопросы литературы. 1969. № 7.
Ильин И.А. Кризис безбожия // Почему мы верим в Россию. М., 2006.
Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976.
