CC BY
84
УДК 101.3
ИСТОКИ И СУЩНОСТЬ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НРАВСТВЕННОЙ ФИЛОСОФИИ
Т.И. Черепова
Рассматривается феномен нравственной философии, который, по мнению автора, выражает наиболее полно самобытные черты русской философии. Исследуется процесс становления этической лексики в истории русской философии, в ходе которого обосновывается самостоятельный характер проблемного поля нравственной философии в отличие от этики как университетской дисциплины. Показано, что литературный контекст является наиболее адекватной формой для выражения вопросов нравственной философии.
Ключевые слова: история русской философии, русская этика, нравственная философия, «проклятые» вопросы, литература и философия, философский язык, академическая философия.
История русской философии очень похожа на историю русской культуры, о которой известный богослов и историк прот. Георгий Флоровский сказал, что «вся она в перебоях, в приступах, в отречениях или увлечениях, в разочарованиях, изменах, разрывах. Меньше всего в ней непосредственной цельности. Русская историческая ткань так странно спутана, и вся точно перемята и оборвана» [23, с. 500]. И действительно, если обозреть русскую философию с момента ее институализации в качестве университетской дисциплины в начале XIX века, то вряд ли можно говорить о ее стабильном состоянии. Но не только университетская философия испытывает нестроение; в целом в русской философской культуре очень мало «непосредственной цельности».
Помимо внешних (в том числе политических) факторов, негативно вливших на философское развитие в России, одним из наиболее деструктивных моментов в истории русской философии был «синдром самоотрицания», который в лице блестящего представителя отечественной философской культуры Г.Г. Шпета достиг определенного апогея. Это парадокс, когда один из виднейших философов, который действительно внес огромный вклад в развитие национальной философии, отрицает бытие той философской почвы, из которой он вышел. Понятно, что на Шпета как на философа оказала огромное влияние западноевропейская научная философия. И все же, он жил и творил в России, писал на русском языке, питался русской культурой, при этом отказывая русской философии в самобытности.
Эта странность была замечена многими. Современный исследователь А.С. Стрельцов сформулировал этот парадокс следующим образом: «мы не сомневаемся в том, что существует русская история, русская культура, русский язык, русское искусство, национальная психология русских, но почему-то сомневаемся в существовании собственно русской философии. ... В конце XX и начале XXI века нам нужно доказывать очевидный факт обладания русскими своей русской философией» [22, с. 7].
Это действительно один из парадоксов русской философии - необходимость доказательства не только ее самобытности, но и простого наличия. В этом вопросе необходимо учитывать ментальные особенности русского способа философствования, которые складывались в течение всей русской истории, включая и народную психологию, и географические условия, и политический фактор, и религиозные верования, и лингвокультурное своеобразие, и т. д.
В результате в России сложился совершенно определенный тип философии, во многом аналогичный западноевропейскому, но в то же время существенно от него отличающийся. Г. Адамович, давая оценку «Истории русской философии» В.В. Зеньковского, тонко подметил специфику отечественной философии: «Как всем известно, философия «профессорская»... ни популярна, ни распространена у нас никогда не была. Наиболее даровитые русские мыслители были скорее мечтателями-дилетантами, больше думавшими о судьбах человечества, чем, например, о преодолении противоречий в теории познания» [1, с. 160]. В этих словах выражена существенная типологическая черта русской философии: ее неакадемический характер, то есть стремление выражать философские идеи не в категориях и понятиях научной философии.
Во многом это связано с тем, что эти идеи в основном концентрируются вокруг антропологической проблематики, в которой нравственный плат наименее постижим рационально. Не случайно многие авторитетные русские философы, среди которых и упомянутый В.В. Зеньковский, а также Н.А. Бердяев, С.Н Булгаков, С.Л. Франк, В.Ф. Эрн, Б.В. Яковенко и другие, отмечали присущий русской философии этикоцентричный характер. При этом очень важно иметь в виду метафизическое понимание нравственности в ее отличии от житейской морали и практической этики, которое исповедовал Н.А. Бердяев: «.на практической этике обыкновенно лежит печать обидной для мыслителя пошлости. Единственный способ поднять этику над мелочностью и пошлостью, это - привести нравственную проблему в связь с основными проблемами метафизики... «Проклятые вопросы», которые мучили какого-нибудь Ивана Карамазова - более соответствуют высоте и глубине нравственной проблемы, чем все повеления и запрещения мелкой житейской морали, желающей выдрессировать человека для общежития» [6, с. 106].
Именно таким образом понятый этикоцентризм и соответствует глубинной сути русской философии, о которой современный исследователь истории русской этики В.Н. Назаров говорит следующее: «.этике принадлежит важнейшая роль в становлении и развитии национального самосознания, «самоидентификация» русского духа. Она представляет собой скрытый фундамент, на котором выстраиваются философские, политические, правовые, религиозные учения. Неудивительно, что многие мыслители рассматривали этику в качестве определяющего признака самобытности русского типа духовности, оригинальности «русской идеи», провозглашая даже своеобразный этический мессианизм России» [14, с. 5].
Подобная точка зрения разделяется сегодня многими исследователями, среди которых такие авторы как М.Н. Громов, А.А. Корольков, Ю. Н. Давыдов,
А.Ф. Замалеев, Н.В. Мотрошилова, Е.А. Овчинникова, С.Г. Семенова, А.Г. Га-чева, В.В. Сербиненко, Б.Н. Тарасов и другие. Нравственная проблематика в контексте духовных исканий русских мыслителей разработана достаточно глубоко и оригинально, чтобы претендовать на статус самобытного начала русской философии.
При этом необходимо, с нашей точки зрения, точно различать этическую терминологию при характеристике русской философии. Дело в том, что в русском философском языке исторически присутствуют три понятия, описывающие область этической рефлексии. Это понятия «этика», «мораль» и нравственность», которые в определенном смысле синонимичны и в то же время глубоко различны. Например, Ю.Н. Давыдов, характеризуя русскую философию, пишет: «.русская классическая литература, которая в произведениях таких наших писателей, как Лев Толстой и Федор Достоевский, предстала одновременно и как классика нравственной философии, до сих пор не превзойденная ни «новой», ни «новейшей» философской модой, - будь это экзистенциалистская, структуралистская или неомарксистская мода» [10, с. 12].
Исследователь использует понятие «нравственная философия» при характеристике главных идей Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского, посвятивших свое творчество разрешению таких проблем, как страх смерти и смысл жизни, преступление и наказание, нигилизм и своеволие, абсурд и самоубийство, вера и неверие. Случайно ли это употребление Ю.Н. Давыдовым сочетания «нравственная философия», которое легко заменить словом «этика»? Или действительно существуют весомые различия между этикой, нравственной философией, моральной философией в контексте отечественной философии?
Мы полагаем, что такие различия существуют, и поэтому особенности отечественного нравственного сознания в большей мере отразились не в этике как дисциплинарном разделе философии, а в нравственной философии, имеющей неакадемический и «нетрактатный» характер и в большей мере проявленной в контексте так называемой «вольной» философии. Изучение истории русской философии происходит неравномерно в том смысле, что если, например, феномен «университетской философии» исследован на фундаментальном уровне (работы В.Ф. Пустарнакова, А.Т. Павлова, В.А. Бажанова и др.), то «вольная» философия не получила еще необходимой институализации и концептуализации.
Чтобы понять специфику отечественной нравственной философии, необходимо увидеть ее отличия от этики как университетской философской дисциплины, которая всегда ориентировалась на западные стандарты научной философии. Небольшой экскурс в историю русской философии позволит это прояснить.
Уже древнерусская философская мысль была достаточно богата в нравственном плане и представлена многочисленными текстами. Исследователи М.Н. Громов и Н.С. Козлов среди прочего называют такие памятники этической мысли, как агиографическая литература, поучения Феодосия Печерского, Владимира Мономаха, Серапиона Владимирского, «Домострой», «Стоглав», сочи-
нения Нила Сорского, Максима Грека, митрополита Даниила, нравоучительные вирши Симеона Полоцкого, слова инока Евфимия, нравственная мудрость народа, выраженная в высказываниях, преданиях и пословицах и т. д. [9, с. 258].
Если посмотреть на эволюцию отечественной философской лексики, то необходимо сказать, что базовая этическая терминология была известна в культуре Древней Руси. В переводном сборнике «Пчела», в текстах князя Курбского, братьев Лихудов, Кантемира, Ю. Крижанича и др. имеет место употребление термина «этика» (в формах «ифика» и «эфика»). Переводная литература, естественно, сохранила лексемы греческой философии (прежде всего, Аристотеля), которые первоначально были калькированы в контекст отечественной духовной культуры.
Однако, как отмечают историки русской этики М.Н. Пеунова и В.П. Шкоринов, «.еще с древности в русской литературе заметна другая тенденция - выработать этическую терминологию на русском языке. Поэтому наряду со словом этика употребляется слово «нрав», «нравственная» философия» [18, с. 7]. Развитие национального самосознания способствует выработке национального языка культуры, который, прежде всего, проявляется в литературе и философии. Вершины этот процесс в русской культуре достигнет в XIX веке в творчестве философов-литераторов, а также философствующих поэтов и писателей, таких, как Д.В. Веневитинов, М.Н. Погодин, В. Ф. Одоевский, Н. В. Гоголь, Н. И. Надеждин, Ф. М. Достоевский, Л.Н. Толстой, Ф.И. Тютчев, А.А. Фет, Н.Н. Страхов и др. Однако становление самобытного философского языка уже заметно в творчестве авторов XVII века. Так, Симеон Полоцкий в равной мере использует термины «нравственность» и «нравственная философия»; «Никомахова этика» Аристотеля именуется Федором Карповым «нравом».
В работах Е.А. Овчинниковой показан процесс становления этики как науки в России в XVII - XVIII вв., который представлял собой синтез древнерусской духовности и традиций западнорусского Просвещения [15, 16, 17]. Исследователь отмечает, что «Именно с XVII века в русской мысли появляется термин «мораль» (от латинского «mos», «moralis»), который, наряду с понятием «нравственность», будет обозначать все многообразие проявлений нравственной жизни» [15, с. 147]. При этом термин «нравственность», имеющий славянское происхождение, был зафиксирован в «Словаре Российской Академии» в 1789 году. В итоге к XVIII в. «.в русской философской литературе становится распространенным понятие «нравственная», а также «моральная» (у Татищева) философия» [18, с. 7]. Таким образом, все три лексемы этического характера -«этика», «мораль», «нравственность» были представлены в пространстве отечественной философской культуры, которые первоначально имели большое семантическое сходство.
Нужно также сказать о развитие этики в структуре академической науки, которая типологически перенимает структуру европейского философского университетского знания. Исторически западноевропейская организация преподавания философии в университете переносилась на русскую почву. Это хорошо показано в работах современных исследователей. Так, В.Ф. Пустарнаков отме-
чает: «В период создания в России начала XIX в. системы университетов преподавание философии началось по широкому кругу «философии умозрительной» (или умственной) и «философии практической» (метафизика, логика, психология, этика, или нравственная философия, эстетика, политическая философия, история философии)» [20, с. 124]. Н.Г. Баранец пишет, что преподавание философских дисциплин в российских университетах XVIII-XIX вв. наряду с метафизикой, логикой, также включало в себя «нравоучительную философию», «этику», «нравственную философию» [3, с. 64].
Примечательно то, что в названиях курсов могли фигурировать одновременно и понятие «этика», и понятие «нравственная философия», что говорит об их синонимичности в качестве университетских дисциплин (например, «Нравственная философия, или Этика» Г. Конисского). Важной особенностью университетской философии, как отмечает Е.А. Овчинникова, было влияние рационалистической мысли Запада, прежде всего, аристотелизма. Это особенно заметно в курсах этики преподавателей Киево-Могилянской академии (Георгий Конисский, Стефан Калиновский, Михаил Козачинский, Сильвестр Кулябка, Феофан Прокопович) [16, с. 215]. О сильном влиянии Аристотеля на формирование университетских курсов профессоров Киево-Могилянской академии подробно пишет М.В. Кашуба, среди прочего отмечая, что «Каждый из профессоров, в записях курсов которых значится и сохранился раздел этики, избирал собственную манеру изложения этой дисциплины, но в основании каждого раздела просматривается тяготение к «Никомаховой этике» Аристотеля» [13, с. 239].
Это свидетельствует о том, что содержание этики как университетской дисциплины не выходило за границы рационального дискурса философии и не могло в полной мере отражать нравственные искания философов неакадемической направленности.
Кроме значительного западноевропейского влияния (через Аристотеля) университетская этика находилась в сильной зависимости от богословия. Например, университетская программа философского курса по «Нравственной философии», разработанная первым историком русской философии архимандритом Гавриилом (Воскресенским), включала в себя такие темы и вопросы: 1. Отношение деятельной философии к умозрительной. Отношение ее к Христианскому учению. Достоинство и польза Нравственной Философии. 7. Неограниченная преданность Богу. Молитва. Необходимость богослужения внешнего. Исповедание религии. Открытое общественное богослужение. Религиозная клятва. 9. Любовь к врагам. 10. Определение Естественного Богоучения. Разделение его. Из чего видна необходимость Естественного Богоучения? Цель его. 11. О доказательствах Бытия Божия. 12. О свойствах Божиих. 13. О делах Бо-жиих [2, с. 274-275]. Очевидно, что это в большей мере программа по догматическому богословию.
Таким образом, университетская этика находилась в двойной зависимости от канонов западноевропейской этики и от богословия, что не позволяло ей в полной мере отражать самобытные поиски, которые свершались в пространстве «вольной» философии.
Что это за поиски, как они отражают своеобразие русской философской ментальности? Снова обратимся к мысли Ю.Н. Давыдова о том, что отечественная нравственная философия родилась в русле русской литературной традиции. Действительно, идеи Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого, выраженные в художественной форме, о которых, прежде всего, говорит Ю.Н. Давыдов, абсолютно не похожи на университетские курсы по этике. Но в этих идеях, мы полагаем, и заключается самое главное, выражающее самобытный дух русских исканий.
Известный исследователь Г. Померанц, анализируя экзистенциальный настрой русской мысли, выраженной в литературе, задает важнейший вопрос, позволяющий увидеть исток нравственной философии: «Откуда в русской литературе, в середине XIX века, эта бездна? Отчего она вдруг открылась? Откуда захваченность метафизикой в стране, где не было философии?» [19, с. 308]. «Бездна» становится символом вопрошаний нравственной философии.
Ответить на этот вопрос помогает С.Н. Булгаков, который в статье «Иван Карамазов как философский тип» достаточно полно раскрыл существо вопросов, которые получили статус «проклятых», а также психологический тип личности, который ставит такие вопросы. Он пишет: «Иван принадлежит к тем высшим натурам, для которых последние проблемы бытия, так называемые метафизические вопросы, о Боге, о душе, о добре и зле, о мировом порядке, о смысле жизни, представляются не праздными вопросами серой теории, но имеют самую живую, непосредственную реальность. Такие натуры не могут жить, не поставивши и не разрешивши этих вопросов. С психологической точки зрения не имеет значения, каковы те выводы или ответы, которые получены тем или другим лицом на эти вопросы. Важно то, что они не могут не быть поставлены и отвечены» [8, с. 20].
Тем самым, в этих словах раскрыт один из наиболее значимых аспектов отечественной нравственной философии, связанный с именем Ф.М. Достоевского. Н.А. Бердяев выразил эту мысль так: «Все, что написано Достоевским, написано им о мировых «проклятых» вопросах» [7, с. 24]. По сути дела, в этой постановке «проклятых вопросов», которые стимулировали и отечественную и западную мысль (в лице Ф. Ницше) и заключается мировое значение Ф.М. Достоевского. О глубине воздействия Достоевского, прикоснувшегося к «проклятым вопросам» вплотную, очень проникновенно сказал сербский богослов Иустин (Попович): «Достоевского нельзя изучать без муки и без слез. Его может успешно изучать только человек, который сам искренне, от всего сердца мучается его главной мукой - решением вечных проблем. Без этого его нудно читать. Людей, которые не любят заниматься опасными проблемами, охватывает ужас и трепет при чтении Достоевского» [11, с. 25].
Действительно, Ф.М. Достоевский очень глубоко выразил сущность нравственной философии, воплощенную в «проклятых вопросах». Но, естественно, что не только он это выразил. Примечательны в этом контексте воззрения русской женщины-философа Марии Безобразовой, которой также был присущ исконный этикоцентричный дух, проявившийся в ее трактовке фило-
софии как таковой. В работе «Краткий разбор существенных моментов истории философии» она таким образом определяет сущность философии: «Это та область неразрешимых вопросов, которые касаются первых оснований бытия и мышления, как гласит ставшее шаблонным определение, область тех коренных вопросов жизни, которые всем нам близки». И далее: «В известные, - и это лучшие минуты жизни, - все мы философы. Кто не жаждет иногда выйти из узких рамок, в которые заключена наша обыденная жизнь, кто не хочет отдать себе отчета в тех вечных вопросах, которые одни поднимают нас над животным миром, одни отрывают от этой жизни Сизифа» [4, с. 55].
Особое значение в истории русской философии имеет книга В.С. Соловьева «Оправдание добра. Нравственная философия». Представляется, что не случайно, для обозначения проблематики книги, в названии появляется понятие «нравственная философия», а не «этика». С одной стороны, эта книга представляет собой именно этическую систему, а с другой, и мы полагаем, главной стороны, нравственную философию.
В этой книге В.С. Соловьев дает главный критерий, отличающий этику от нравственной философии. Суть его в следующем: «При отсутствии единства и неизменности в исторической форме вечного добра приходится выбирать между многим различным. Значит, без испытующей мысли не обойдешься. Уж, видно, так самим Богом устроено, что нет человеку внешней опоры, не дано подушки успокоения для ума его и совести: пусть вечно бодрствует и стоит среди мира на собственных своих ногах» [21, с. 90]. Если этика, систематизируя данные нравственного сознания, выражает их в моральном законе, имеющим императивный характер, то нравственная философия направляет на путь исканий, вопрошаний, того, что В.С. Соловьев назвал «испытующей мыслью».
Таким образом, устанавливается определенное генетическое родство между вопрошаниями нравственной философии и «проклятыми вопросами», в большей мере воплощенными в литературном контексте. Не только творчество Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого отмечено подобного рода размышлениями, но и произведения Ф.И. Тютчева, А.П. Чехова, И.А. Бунина, Л.Н. Андреева, М.П. Арцыбашева, А.П. Платонова, Г. Газданова и многих других русских писателей.
Современный философ В.К. Кантор сказал, что «Русская литература стала русской Библией, творцом нравственно-исторических смыслов для своего народа» [12, с. 9], подчеркнув тем самым высочайший статус литературы, ее поистине религиозный характер. Важно отметить, что не конфессиональный, а религиозный в плане духовно-нравственной чистоты, граничащей со святостью. В книге В.К. Кантора «Русская классика, или Бытие России» целая глава носит название «Проклятые вопросы», посвященная рассмотрению трагических исканий и не менее трагической судьбе русских писателей [12, с. 221-439].
«Проклятые вопросы» прорывались не только в чисто художественную плоскость, но так или иначе отражались на всем пространстве отечественной философии, в том числе и на литературно-философской критике. Искания Л. Шестова и В. Розанова, несомненно, отмечены печатью этих вопросов. Именно
эти мыслители показали истинно философское значение творчества русских писателей. Моральный абсолютизм большинства русских религиозных философов несет на себе значительный оттенок этих вопрошаний нравственной философии. И с этим, нужно отметить, связана такая негативная черта отечественной ментальности, как морализаторство. Она характеризуется безответственным дидактизмом, моральным ригоризмом и демагогией, подменяющим реальные дела словами.
Об отрицательной стороне национального характера, проявившейся в «проклятых вопросах», очень хорошо сказал А. Белый: «У нас нет повседневности: у нас везде святое-святых. Везде проклятая глубина русской натуры отыщет вопрос: упорную повседневность работы разложит мировыми проблемами. .И как пьянице вино, так интеллигенту - словесное общение: предмет общения - всегда проклятый вопрос. И мы углубляем вопрос до невероятности. А ответ на вопрос - живой, действительный акт - убегает в неопределенность. Оттого-то у нас все вопросы - вопросы проклятые. Мы с гордостью тогда спешим себя провозгласить носителями проклятых вопросов» [5, с. 275].
Но эти исполненные сарказма, но глубоко справедливые слова в большей мере относятся к русской «беспочвенной» интеллигенции, которая вместо кропотливого и упорного труда предпочитает голословные рассуждения. Как раз вопросы нравственной философии, раскрывающие бессмысленность и беспочвенность морализаторства, способствуют посильному продвижению человека к истине и добру. Упреки А. Белого не применимы к тому уровню нравственной рефлексии русской культуры, о которой говорили Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, Ю.Н. Давыдов, Г. Померанц и которая является наиболее верным признаком самобытности русской философии.
Таким образом, можно подвести некоторые итоги, выразив их в следующих тезисах:
1. В существующей истории русской философии понятие «нравственная философия» не концептуализировано, несмотря на его частотное употребление в философских текстах различных эпох. Это объясняет его синонимичность с такими понятиями, как «этика», «философская этика», «нравоучительная философия», «моральная философия», «философия морали» и др.
2. Специфика «нравственной философии» в ее отличии от иных синонимических конструкций наиболее полно раскрывается в трудах В.С. Соловьева «Оправдание добра» и Ю.Н. Давыдова «Этика любви и метафизика своеволия», которые имеют в своем названии расширительное словосочетание «нравственная философия».
3. Проблемное поле «нравственной философии» концентрируется вокруг так называемых «проклятых вопросов», связанных с фундаментальными метафизическими проблемами человеческого бытия (смысла жизни и смерти). Особенность нравственной рефлексии данного типа соответствует «нетрактатным» и неакадемическим формам отечественной философии, более всего характерным для литературоцентричного дискурса.
4. Феномен «нравственной философии» в обозначенном диапазоне смыслов и значений может претендовать на типологическую характеристику русской философии, которая в достаточной мере свидетельствует об ее оригинальности, требующей дальнейшего исследования.
Список литературы
1. Адамович Г. Одиночество и свобода. М.: Республика, 1996. 447 с.
2. Архимандрит Гавриил (Воскресенский). Программы философских и богословских курсов // Историко-философский ежегодник 2015. М.: Аквилон, 2015. С. 268-284.
3. Баранец Н.Г. Метаморфозы этоса российского философского сообщества в XIX - начале XX в.: в 2 ч. Ч. 1. Ульяновск, 2007. 252 с.
4. Безобразова М.В. Розовое и черное из моей жизни. М.: Аграф, 2009.
480 с.
5. Белый А. Собр. соч. Арабески. Книга статей. М.: Республика; Дмитрий Сечин, 2012. 590 с.
6. Бердяев Н.А. Sub specie aeternitatis. Опыты философские, социальные и литературные. М.: Канон+, 2002. 656 с.
7. Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского // Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры, искусства: в 2 т. Т. 2. М., 1994. С. 7-151.
8. Булгаков С.Н. Иван Карамазов как философский тип // Соч.: в 2 т. Т. 2. Избр. статьи. М.: Наука, 1993. С. 15-46.
9. Громов М.Н., Козлов Н.С. Русская философская мысль X-XVII веков. М.: Изд-во МГУ, 1990. 288 с.
10. Давыдов Ю.Н. Этика любви и метафизика своеволия: Проблемы нравственной философии. М.: Молодая гвардия, 1989. 317 с.
11. Иустин (Попович). Достоевский о Европе и славянстве. М.; СПб.: Сретенский монастырь, 2002. 288 с.
12. Кантор В.К. Русская классика, или Бытие России. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив; Университетская книга, 2014. 600 с.
13. Кашуба М.В. Этика в философских курсах профессоров Киево-Могилянской академии // Этическая мысль. Вып. 14. М., 2014. С. 217-240.
14. Назаров В.Н. История русской этики. М.: Гардарики, 2006. 319 с.
15. Овчинникова Е.А. Русская этика в поисках целостности личности // Очерки по философии и культуре. Вып. 5. СПб.: С.-Петербург. философ. о-во, 2001. C.145-149.
16. Овчинникова Е.А. Мораль в контексте секуляризационных процессов русского Просвещения // Религия и нравственность в секулярном мире. Серия «Symposium». Вып. 20. СПб.: С.-Петербург. философ. о-во, 2001. C. 214-218.
17. Овчинникова Е.А. Теоретическая этика в России: этапы становления // Вестник С.-Петербург. ун-та. Серия 6. Политология. Международные отношения. 2010. №4. С. 74-77.
18. Пеунова М.Н., Шкоринов В.П. Актуальные проблемы истории русской этики и принципы ее исследования // Очерки истории русской этической мысли. М.: Наука, 1976. С. 23-49.
19. Померанц Г. Открытость бездне. Встречи с Достоевским. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2013. 416 с.
20. Пустарнаков В.Ф. Университетская философия в России. Идеи. Персоналии. Основные центры. СПб.: Изд-во Рус. Христиан. гуманитарн. ин-та, 2003. 919 с.
21. Соловьев В.С. Оправдание добра. Нравственная философия // Соч.: в 2 т. Т. I . М.: Мысль, 1988. С. 47-549.
22. Стрельцов А.С. Русская философия как школа патриотического самосознания в России // Русская философия и формирование патриотического самосознания России. Калуга: КГУ им. К. Э. Циолковского, 2012. С. 5-50.
23. Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. 602 с.
Черепова Татьяна Игоревна, аспирант, [email protected], Россия, Москва, Московский государственный университет технологий и управления им. К. Г. Разумовского.
SOURCES AND ESSENCE OF THE DOMESTIC MORAL PHILOSOPHY
T.I. Cherepova
The article deals with the phenomenon of moral philosophy, which, according to the author, most fully expresses the original features of Russian philosophy. We study the process offormation of ethical vocabulary in the history of Russian philosophy, in which settles the independent nature of the problem field of moral philosophy, in contrast to ethics as a university discipline. It is shown that the literary context is the most adequate form to express the issues of moral philosophy.
Key words: history of Russian philosophy, Russian ethics, moral philosophy, «accursed» questions, literature and philosophy, philosophical language, academic philosophy.
Cherepova Tatyana Igorevna, postgraduate, [email protected], Russia, Moscow, Moscow State University of Technologies and Management named after K.G. Razumovsky.
