CC BY
41
УДК 80
ИСПОВЕДАЛЬНО-ДИАЛОГИЧЕСКАЯ ПРИРОДА АВТОБИОГРАФИЧЕСКОГО ДИСКУРСА Л.Н. ТОЛСТОГО
И.Ф. Салманова
Белгородский государственный институт искусств и культуры e-mail: [email protected]
В статье предпринимается попытка определить многообразное творческое наследие Л.Н. Толстого как единый автобиографический текст. Автобиографический дискурс в данном случае не сводится к суммированию отдельных автобиографических жанров (дневники, письма, мемуары, исповедь, литературная автобиография), но представляется как сложное сосуществование и взаимодействие этих форм в пределах времени жизни Толстого. По мнению автора, для понимания целостности толстовского автобиографического дискурса необходимо выявление природы исповедально-диалогического начала, алгоритм которого не изменяется на протяжении всей его жизни.
Ключевые слова: автобиографический дискурс, самопознание, целостность, исповедально-диалогическое начало, дневники, письма, исповедь, воспоминания, Другой, Собеседник, искренность, личность.
В настоящее время предметом пристального исследовательского интереса специалистов-гуманитариев стали автобиографические сочинения. В изучении автобиографии как феномена культуры задействован целый корпус понятий (автобиографический дискурс, автобиографическая память, автобиографические автокоммуникации, автобиографическое самосознание, нарративная
самоидентификация, автобиографическое пространство), необходимых не только для выявления типологических черт разнообразнейших автобиографических материалов, но и для выработки комплексного, междисциплинарного подхода, обусловленного актуализацией проблемы личности человека, природы его самоопределения, интересом к «живым» биографиям как фактам истории, к персонологической скриптологии. Для нас определяющим является исповедально-диалогический подход в выявлении единства биографического бытия и творческого мышления, слова и поступка; и шире - специфики индивидуального и национального самосознания.
В статье предпринята попытка определить многообразное и творчески развивающееся наследие Л.Н. Толстого как единый автобиографический текст. Автобиографический дискурс в данном случае не сводится или не равен некоему суммированию (комплектованию, систематизации) отдельных автобиографических жанров (дневники, переписка, мемуары, исповедь, литературная автобиография, автобиографическое начало художественных текстов), наличествующих в толстовской жизни и творчестве; он может быть определен как сложное сосуществование и взаимодействие указанных жанров в пределах времени жизни. Объединяющим началом этого, измеряемого временем жизни, дискурса становится «Я» Толстого-художника, мыслителя, педагога, исторического деятеля, семьянина, сосредоточенного на самопознании и самосовершенствовании и, как следствие, на познании человека и смысла (истины) его существования. «Я хочу познать себя
всецело»1, - написал девятнадцатилетний Толстой, а спустя почти 60 лет, в 1906 году, все в том же дневнике можно прочесть следующее: «Тайна в том, что я всякую минуту другой и все тот же...»2. Неустанному фиксированию как отдельных мгновений своего бытия, моментов своего духовного развития («расширения души»), так и важнейших сдвигов во внешней и внутренней перестройке, кардинально меняющей его жизнь, Толстой был верен до конца своих дней.
Автобиографическое начало можно обнаружить в творчестве любого писателя. Однако здесь мы имеем дело с особой органикой существования, проживания и переживания всего, что происходило с Толстым, и воспринималось им же как акт творчества. Суть этого жизнетворческого процесса заключается даже не в его предельном субъективизме, о котором писали очень многие, в частности Д. Орвин, считающая, «что в памяти он был способен собрать себя воедино и создать некую целостность, организовав ее вокруг себя»3. Акцент следует перенести с внешнего жизненного сценария, организуемого собственным Я, на внутреннюю противоречивую целостность. Специфика - в изначальной установке на постижение своей духовной сущности. Все, что фиксировалось практически непрерывно в дневниках и записных книжках, все, о чем сообщалось и что обсуждалось в письмах, а затем перетекало в художественную канву, так или иначе фокусировалось на постижении, прежде всего, своей внутренней целостности. Постигая природу своего внутреннего Я, Толстой превращает этот процесс в некий универсальный метод (принцип) осмысления «другого» как внутри, так и вне себя. Этот единственный в своем роде опыт самопознания сквозь призму внутренней целостности, не исключающей «текучести» и бесконечной изменчивости, становится базовым не только для структурирования собственного творческого мышления (диалог с собой и о себе; поиск собеседника в себе и вне себя, в тексте и вне текста), но и основой толстовского художественного всеведения, постижения целостности человека и мира. Если бы Лев Николаевич оставался только индивидуалистом, «даже сверхубежденным в уникальной значимости своего личного опыта» (Орвин Д.), то он не создал бы столь убедительной в своей правде и полноте масштабной картины человеческого бытия. Парадокс в том, что предельный субъективизм (автобиографичность) порождает объективный, реалистический метод изображения. Это становится возможным только в случае неизменности аналитического принципа - целостности.
Толстой не отказывается от этого принципа и после духовного кризиса, когда он категорически отрицает личностную, «животную» самодостаточность человека. В трактате «О жизни» он пишет: «Жизнь человека, как личности, стремящейся только к своему благу, среди бесконечного числа таких же личностей, уничтожающих друг друга и самих уничтожающихся, есть зло и бессмыслица, и жизнь истинная не может быть такою.»4. Ограниченность личностного, эгоцентричного самоутверждения все же не отменяет безграничности внутренней, «божественной» целостности человека, его связи со всем мирозданием.
1 Толстой Л.Н. Собр. соч. в 22 т. Т.21. Дневники. 1847-1894. М.: Художественная литература, 1985. С. 21.
2 Толстой Л.Н. Собр. соч. в 22 т. Т.22. Дневники. 1895-1910. М.: Художественная литература, 1985. С. 226.
3 Орвин Д.Т. Искусство и мысль Толстого. 1847-1880. СПб.: Академический проект, 2006.
С. 10.
4 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. (Юбилейное) в 90 т. Т.26. М.: Художественная литература, 1928-1958. С. 327.
Стремление «писать свою жизнь» в непрерывном хронологическом течении также никогда не покидало Толстого. «После Гете мы не знаем личности, так хорошо документированной внутренними и внешними наблюдениями»5, - отмечал С. Цвейг, считавший, что самонаблюдение Толстого «становится этически-религиозным самоизображением»6. Хронологический принцип был чрезвычайно важен для Толстого, разделявшего свою жизнь то на «семилетия», их было двенадцать, то на «периоды», их было четыре; в последние годы он делил свою жизнь на «фазисы», их было три.
Хронологический принцип, несмотря на его важность в автобиографическом повествовании, оказывается все-таки недостаточным. Одним из первых исследователей это подметил В.Б. Шкловский в книге «Лев Толстой», указав на то, что «когда пишешь биографию, то трудно в жизни писателя отделить то, что было в таком-то году, от того, как это бывшее было понято через много лет» . Может быть именно это объясняет тот факт, что написать собственную автобиографию в хронологическом «порядке» Толстому не удалось, несмотря на многочисленные попытки; поэтому он ограничился лишь отрывочными воспоминаниями.
Свои «Первые воспоминания» он начал писать 5 мая 1878 года. На этом пути его ждала неудача, трудно совместимая с его литературным гением. «Чем дальше я подвигаюсь в своих воспоминаниях, тем нерешительнее я становлюсь в том, как писать их. Связно описать события и свои душевные состояния я не могу, потому что не помню этой связи и последовательности душевных состояний». Не в состоянии вместить историю жизни, свой душевный мир в хронологические рамки Толстой
отмечает: «Буду продолжать, как придется. Когда кончу эти описания, поведу уже
8
рассказ по времени, хотя и не связно, урывками...» .
В 1903 году Толстой, помогая Бирюкову, который взялся написать его биографию, еще раз пытается написать воспоминания своего детства, осознавая всю трудность данного повествования. Задача вновь оказалась неподъемной. Воспоминания наполнены пометами автора, спорами с самим собой и фактами собственной биографии. Очевидно, что ни один факт не предстает перед ним в «голом» виде, сам по себе, как метка времени. Автор продолжает неустанно анализировать себя и свою жизнь, всматриваясь в то, что уже свершилось, по сути, занимаясь не восстановлением событий, а их новым переживанием и созиданием.
Таким образом, недостаточность хронологического выстраивания автобиографии осознавалась, с одной стороны, самим писателем, с другой - его биографами и толстоведами. Для восприятия целостности толстовского автобиографического дискурса необходим иной подход: не столько хронологический, сколько исповедально-диалогический, заключающийся во временной перекличке, споре автора с самим собой - прошлым и настоящим, «маленьким» и «большим».
Эту способность В.В. Бибихин называет беспрерывным «вглядыванием в себя», «смотрением за собой»9 в изменчивости и неизменности при наличии главных оценок - хорошо и плохо, верх и низ, санкция или нет; формированием в себе теоретика-наблюдателя, способного сиюминутное подключать к вечному.
Исповедально-диалогическое начало, по-разному проявляясь в «промежуточных» жанрах, имеет некий алгоритм, позволяющий Толстому фокусироваться на главном - постижении природы собственной целостности. В
5 Цвейг С. Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой. М.: Республика, 1992. С. 273.
6 Там же, с. 9.
7 Шкловский В.Б. Лев Толстой. М.: Молодая гвардия, 1963. С. 51.
8 Цит. по кн.: Шкловский В.Б. Лев Толстой. М.: Молодая гвардия, 1963. С. 21.
9 Бибихин В.В. Дневники Льва Толстого. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2012. С. 49, 56-57.
Дневниках (именно в них начинается толстовский самоанализ, сформировавший его гений) этот алгоритм проявляется в неустанной фиксации несовпадений с самим собой: намерения, устремления, мечты, идеальные размышления не совпадают с поступками, инерцией общепринятых установок, обстоятельствами. Затем следует покаяние, саморазоблачение, сменяющееся всякого рода правилами, нормами жизни, моральными сентенциями. Но наступает новый день, переворачивается страница дневника и повторяется то же самое: размышления о Боге, об идеальном соседствуют с правилами карточной игры, проигрышами, волочением за девками, бытовыми подробностями и т.д. И каждый раз - главный вопрос к самому себе: «кто я».
«Каждый человек, в той мере, в какой он мыслит творчески, осуществляет свое
мышление во внутреннем мысленном диалоге с самим собой; и этот мысленный
диалог протекает как столкновение радикально различных логик мышления»10. В
контексте этого рассуждения В. С. Библера Толстой предстает как уникальный
субъект мышления, которому присущ как рациональный самоанализ, так и
отступление от него, погружение в поток жизни. Уже в ранних дневниках начинает
проявляться противоречивый диалог умозрения с опытом, в котором «мышление и
бытие должны выступать (в логике) в качестве двух субъектов диалога» - в качестве
«Я» и «Ты»11. Именно в этом дневниковом диалоге рождается внутренний
Собеседник, «смотритель», и основным критерием самооценки становится
искренность, неизменная составляющая исповедальности. Исповедальность
неотделима от автобиографии писателя, становясь экзистенциальной первоосновой
непрекращающегося внутреннего диалога. Как антропологический феномен
исповедальность возникает одновременно на рефлексивном и эмоционально-
интимном уровнях, проявляется как опознание в себе своего Другого - внутреннего
человека и становится «инструментом» самопознания. Одновременно
исповедальность стимулирует процесс внутреннего преображения и перерождения
(самосовершенствования), основанного, как правило, на конфликте, борьбе и
противоречиях с самим собой и окружающим миром. Толстой открыл
исповедальность как начало, исключающее какую бы то ни было надуманность,
искусственность, требующее не только жесточайшего самоанализа, но и
самообновления, преодоления несовпадений с самим собой. Однако сочетать
автобиографическое (в данном случае дневниковое письмо) с исповедальностью, не
впадая в сочинительство, «литературность», необыкновенно трудно. Толстой часто
«ловил» самого себя на неискренности. Однако не следует забывать, что толстовские
дневники одновременно и биографические документы, и литературные произведения
с записями кусков сюжетов, с пейзажными и портретными зарисовками.
Литературные заготовки и жизнь в них существуют рядом. «Дневники Толстого
документальны, но они аналитичны до такой степени, что уже, так сказать, 12
романны» . Другими словами, исповедально-диалогическое начало способствует перерождению внутреннего Собеседника в Автора, продолжающего самоанализ уже в пределах художественной целостности, перевоплощающегося в собственных литературных героев. Автобиографизм Николеньки Иртеньева, Оленина, Пьера Безухова, Левина, Анны Карениной в ее предсмертных монологах, Иртенева в «Дьяволе» не вызывает ни у кого сомнения. В художественных текстах намеченный алгоритм становится основой психологического самоанализа героев (внутренних
10 Библер В.С. Мышление как творчество (Введение в логику мысленного диалога). М.: Политиздат, 1975. С. 44.
11 Библер В.С. Мышление как творчество (Введение в логику мысленного диалога). М.: Политиздат, 1975. С. 65.
12 Шкловский В.Б. Лев Толстой. М.: Молодая гвардия, 1963. С. 781.
монологов) и проявлением того, что Толстой-автор называет правдой в постижении внутреннего человека, его психологической сложности.
В поздних толстовских дневниках алгоритм самонаблюдений в целом не меняется, несмотря на кардинальную жизненную перестройку, «расширение души», обретение веры и публичное покаяние в «Исповеди», в которой диалог с собой и жизнью не прекращается. «Исповедь» интересна не только как автосвидетельство духовного переворота Толстого, не только как его первая религиозно-философская книга, но и как продолжающийся поиск (теперь в форме исповеди) собственного «я». И вновь собственное «я» Толстого - одновременно и повествующий, исповедующийся субъект, и объект его же творческого постижения. Психологический момент трагической раздвоенности становится отправным. Толстой-аналитик и проповедник пытается объяснить и преодолеть его, Толстой-художник, диалектик души вновь и вновь возвращается к нему. «Исповедь» - длящийся на протяжении всего повествования диалог с самим собой, несмотря на наличие в тексте воображаемых собеседников, оппонентов - литератора, ученого, мудреца, обывателя, дьявола, Бога. Та же раздвоенность, то же трагическое несовпадение «своих верований со своей жизнью» фиксируется и в дневниках. Однако есть и принципиальная разница. Толстому, мучительно преодолевающему внутреннюю раздвоенность, так и не удается сообразно учению выстроить собственную жизнь, окончательно перевоплотиться в житийного героя, юродивого, аскета, заслужив одобрение Высшего Судии. Именно трагическая раздвоенность не позволяет Толстому застыть на мертвой точке проповедника извечных истин. Человек ищущий, заблуждающийся оказывается к истине гораздо ближе знающего ее теоретически. «Философичность» отвлеченного рассуждения о непреложных истинах вытесняется желанием исповедать свою веру в форме автобиографической драмы («И свет во тьме светит»). Более того, именно «текучесть» человека, его внутренняя противоречивость, «живое» и «мертвое» в нем, как это ни парадоксально, становятся залогом нравственного прозрения и движения к Богу. Толстой и как мыслитель, и как художник продолжает неустанно поверять христианские идеалы человеческими отношениями, не переставая постигать многомерную целостность человека. «Человек течет и в нем есть все возможности: был глуп, стал умен, был зол, стал добр и наоборот. В этом величие человека. Какого? Ты осудил, а он уже другой. Нельзя и сказать: не люблю. Ты сказал, а оно другое»13. И «только страданием и смертью сам себе докажешь без сомнений и колебаний свою искренность» .
В свое время Г.О. Винокур, характеризуя биографию как феномен культуры, как воплощение духовного опыта конкретной личности, писал о том, что «личность здесь - словно художник, который лепит и чеканит в форме переживаний свою жизнь из материалов действительности». Аргументируя свою мысль, он разъяснял: «В целом мы вправе смотреть на сферу переживаний как на сферу духовного опыта в широком смысле слова. Здесь бьет ключом и творится та жизнь, постичь которую хочет биограф. Это и в самом деле есть та сфера личной жизни, где мы получаем право говорить о личной жизни как творчестве»15. Удалось ли великому Льву Толстому преодолеть собственную раздвоенность? Думается, что нет, так как внутренняя конфликтность оставалась залогом его самобытной целостности и неудержимого творческого развития. Автобиографический дискурс Толстого, воплотивший сложнейший процесс перехода и трансформации жизни в текстовую
13 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. (Юбилейное) в 90 т. Т. 53. М.: Художественная литература, 1928-1958. С. 179.
14 Там же. Т. 67. С. 50.
15 Винокур Г.О. Биография и культура. М., 1927. С. 39.
целостность и обратно в реальность, подтверждает нашу мысль о необходимости воспринимать наследие национального гения как единый автобиографический текст. Таким образом, способность Толстого вступать в исповедальный диалог с самим собой в разные периоды собственной жизни в поисках внутренней целостности объединяет все формы автобиографического повествования (дневники, переписку, записные книжки, «Исповедь», автобиографизм художественных произведений) в некую живую структуру (единый дискурс), воссоздающую единство его жизнетворчества.
Список литературы
1. Библер В.С. Мышление как творчество (Введение в логику мысленного диалога). М.: Политиздат, 1975.
2. Бибихин В.В. Дневники Льва Толстого. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2012.
3. Винокур Г.О. Биография и культура. М., 1927.
4. Орвин Д.Т. Искусство и мысль Толстого. 1847-1880. СПб.: Академический проект, 2006.
5. Толстой Л.Н. Собр. соч. в 22 т. Т.21, т.22. Дневники. 1847-1894. 1895-1910. М.: Художественная литература, 1985.
6. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. (Юбилейное) в 90 т. Т.26, 53, 67. М.: Художественная литература, 1928-1958.
7. Цвейг С. Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой. М.: Республика, 1992.
8. Шкловский В.Б. Лев Толстой. М.: Молодая гвардия, 1963.
CONFESSIONALY - DIALOGICAL NATURE of AUTOBIOGRAPHIC
DISCOURSE of L.N. TOLSTOY
I.F. Salmanova
Belgorod state institute of arts and culture e-mail: [email protected]
The article attempts to identify the diverse creative heritage of L. N. Thick as a single autobiographical text. Autobiographical discourse in this case is not reduced to the summing up of individual autobiographical genres (diaries, letters, memoirs, confession, literary autobiography), but it seems like these forms complex coexistence and interaction within the time of Tolstoy's life. According to the author, to understand the integrity of Tolstoy's autobiographical discourse is necessary to identify the nature of confessional dialogue, the beginning, the algorithm of which does not change throughout his life.
Keywords: autobiographical discourse, self-knowledge, integrity, confessional dialogue, the beginning, the diaries, letters, confessions, memories, Another, Companion, sincerity.
