CC BY
339
УДК 643.63
Кусов Геннадий Владимирович
Kusov Gennadiy Vladimirovich
кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры политологии и права Кубанского государственного технологического университета тел.: (861) 233-18-45
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ СПЕЦИАЛЬНОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ В СУДЕБНОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЕ
Candidate of Philology, senior lecturer of the chair of political science and law, Kuban State Technological University tel.: (861) 233-18-45
USING OF SPECIAL TERMINOLOGY OF FORENSIC LINGUISTIC EXPERTISE
Аннотация:
Статья посвящена анализу генезиса основ теории судебной лингвистической экспертизы. Обоснование направлений теоретического осмысления лингвистической экспертизы послужит для исследователей ориентиром в научных изысканиях ближайшего будущего. Решение поставленных в статье задач сможет повысить научную обоснованность и достоверность научно-практических выводов судебной лингвистической экспертизы, назначаемой в соответствии с нормой процессуального права. Создание единого терминологического аппарата судебной лингвистической экспертизы позволит избежать субъективности и вариативности в принятии юридического решения.
Ключевые слова:
судебная лингвистическая экспертиза, теория судебной лингвистической экспертизы, вербальная агрессия, иллокутивный речевой акт, оскорбление, инвектива, коммуникативная перверсия, коммуникативная мишень, вербальная платформа коммуникативной мишени, эксперно-правовой дискурс.
The summary:
The article is dedicated to analysis of the genesis to theories of the forensic linguistics expertise. The motivation of the directions of the theoretical comprehension of the forensic linguistics expertise will serve for researchers by landmark in scientific prospecting nearest future. The decision putted in article of the problems will be able to raise scientific reasons and validity scientifically-practical conclusion of the forensic linguistics expertise assignable in accordance with procedure rate. Making the united terminological device of the forensic linguistics expertise will allow avoiding to subjectivity and variety in taking the legal decision.
Keywords:
forensic linguistic expertise, theory of forensic linguistic examination, verbal aggression, illocutionary speech act, insult, invective, communicative perversion, communication target, verbal communication platform of communication target, expert and legal discourse.
Проблема в науке возникает тогда, когда старое знание обнаруживает свою недостаточность, а новое еще не получило достаточного развития и не оформилось необходимым образом [1, с. 12].
Современное состояние общей методологии судебной лингвистической экспертизы нашло свое отражение в «Типовой методике судебной лингвистической экспертизы», изданной ЭКЦ МВД России коллективом авторов в 2007 г. [2]. Это стала наиболее полная и качественная на сегодняшний день классификация приемов и способов анализа текстового материала, вовлеченного в эксперно-правовой дискурс, которая основана на следующих принципиальных методах: аудитивного анализа; компонентного анализа; концептуального анализа (интерпретация смысла текста); семантико-синтаксического и лексико-семантического анализов; авторизации текста; анализа структурной организации текста; анализа коммуникативной организации текста; анализа пресуппозиций; анализа пропозиций; контент-анализа; лингвостилистического анализа стилистических ресурсов различных единиц языка, передающих различные коннотации; функционально-стилистического анализа; функционально-прагматического анализа (характеризуется иллокутивная функция высказывания и определяется тип речевого акта); грамматического анализа предложений [3, с. 455].
«Развитие правового государства, формирование гражданского общества и укрепление национального согласия в России требуют высокой правовой культуры, без которой не могут быть в полной мере реализованы такие базовые ценности и принципы жизни общества, как верховенство закона, приоритет человека, его неотчуждаемых прав и свобод, обеспечение надежной защищенности публичных интересов» [4]. В связи с этим важно, что принятые 4 мая 2011 г. и утвержденные Д.А. Медведевым «Основы государственной политики России в сфере
развития правовой грамотности и правосознания граждан» особое внимание уделяют правовым категориям, имеющим отношение, в том числе, к лингвистическим исследованиям в области экспертно-правового дискурса:
- формирование позитивного правового сознания путем принятия системных мер по противодействию любым формам национального и религиозного экстремизма либо поведения, посягающего на общественную нравственность и правопорядок, гражданский мир и национальное согласие;
- ограничение распространения произведений, прямо или косвенно пропагандирующих непочтительное отношение к закону, суду и государству, правам человека и гражданина, поэтизирующих и пропагандирующих криминальное поведение;
- организация системного мониторинга законодательства Российской Федерации и правоприменения в целях выявления недостатков, пробелов и противоречий в законодательстве;
- введение механизма публичной оценки и рекомендаций в случае предполагаемого распространения произведений и информационных материалов, рекламной продукции, открыто пропагандирующих межнациональную и религиозную рознь, грубое нарушение норм общественной морали, неуважение к закону и суду.
В русской научной литературе все виды вербальной агрессии стали объединять под единым понятием «инвектива» [5]. Словарь русского языка 1957 г. определяет инвективу (invectiva oratio) как «резкое выступление против кого-либо, чего-либо; оскорбительная речь; брань, выпад». В научных кругах обозначилось два подхода к пониманию термина «инвектива»: в узком и широком смыслах. Семантическое значение инвективы в узком смысле воспринимается в социуме как тип вербальной агрессии недопустимый, запрещенный (ненормативная, табуированная, нецензурная, обсценная лексика). В широком смысле инвектива означает использование в речи маркеров языка, способных оскорбить реципиента [6, 7], то есть это потенциальная способность слова вызвать ответную реакцию на дисбаланс заложенной синергетики слова с положением, к которому обязывает социальный статус лица (ср., колхозник). Конечно, «инвективная функция языка является одной из его естественных функций, которая неразрывно связана с возможностью и жизненной необходимостью творческого использования слова» [8, с. 44]. Для языка, как средства кодирования информации, не существует вербальных запретов; язык -это средство передачи информации об окружающей среде или внутреннем эмоциональном состоянии собеседника.
Использование в судебной лингвистической экспертизе термина «инвектива» имеет ряд существенных недостатков, изначально заложенных тематикой исследования, которое проводил В.И. Жельвис в своей докторской диссертации, а именно: отражение профанной картины мироустройства в различных лингвокультурах. В 2003 г. нами была проанализирована совокупность инвективных функций, вовлеченных в речевую ситуацию, и было выявлено семь основных направлений: 1) средство отпугивания демонических сил (вышло из употребления); 2) средство эмоциональной разрядки; 3) средство подтверждения принадлежности к определенному социальному типажу; 4) средство связи слов в предложении для оживления речи; 5) средство понижения социального статуса оппонента (оскорбление); 6) средство похабной передачи повседневных смыслов; 7) средство номинации сексуальной, «детородной» жизни человека вне медицинской терминологии [9, с. 114].
Современные исследователи по конфликтологии речи и правовому дискурсу используют в своих научных работах термин «инвектива» именно в значении причинения морального вреда личности. Рассмотрение понятия «оскорбление» как «унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме», показывает, что «основным компонентом публичного оскорбления являются наличие слов и выражений оскорбительного характера... при этом употребление непристойных слов и выражений должно быть прямо адресовано конкретному лицу с целью унижения его в глазах окружающих, где инвективная лексика дает обобщенную оценку его личности» [10, с. 349].
М.Л. Степко при анализе научной литературы по вербальной агрессии приводит следующие слова: «Наиболее подходящим нам представляется определение границ «инвектива», которое дает Г.В. Кусов для характеристики лингвокультурного концепта «оскорбление». Исследователь вводит термин «коммуникативная перверсия», который означает «вывод из прагматики содержания текста, выражающего намерение автора высказывания создать восприятие образа лица на основе системы вербализованных субъективных социальных оценок» [11].
Действительно для характеристики юридических свойств концепта «оскорбление» нами был предложен лингвистический термин «коммуникативная перверсия», который характеризует речевое решение, подчиненное выбору речевых тактических ходов, приводящих к нарушению социокультурной нормы и наносящих вред социальной привлекательности языковой
личности путем использования маркеров такой речевой модели социальной стратификации, с которой лицо не может согласиться ввиду потери прежнего авторитета или самоуважения. Использование в речи перверсивных единиц означает, что выражение отношения или вынесение оценки лицу в вербальной части высказывания прямо или косвенно влияет на общую картину его социальной репрезентативности как личности. Например, оглашение аморального поступка личности (пьяница) автоматически снижает ее социальную привлекательность для окружающих и, следовательно, наносит «урон» ее социальному образу [12, с. 183]. Искажение социального образа личности способно причинить моральный вред личности, так как наносит урон имиджу, портит социальный портрет и ведет к утрате предыдущей социальной значимости в глазах коллектива, от которого личность ждет социального признания.
К.И. Бринев об онтологической пользе разработки «основ теории судебной лингвистической экспертизы» высказывает мнение, что «процесс теоретического исследования лингвистической экспертизы> кажется похожим на отвлеченное от реальности рассуждение» [13, с. 5]. Кроме того, «теоретическая лингвистика не является мощной отраслью знания, в противном случае глубина исследования объекта лингвистики (ее внутреннее развитие) облегчала бы решение прикладных проблем» [14, с. 7]. «Создание терминологического аппарата описания инвективы еще признается в качестве цели лингвистического теоретического изучения (Г.В. Кусов), вероятно, при этом предполагается, что «переназывание» фактов другими словами способно решить реальные теоретические проблемы». Поэтому К.И. Бринев настаивает на мнении, что «создание терминологического аппарата не имеет слишком большого значения, оно (создание) является в лучшем случае побочным продуктом решения реальных описательных проблем, так как термин -всего лишь удобное средство, служащее для сокращения научного текста» [15, с. 9].
К сожалению, К.И. Бринев не смог увидеть разницы между «инвективой», описывающей процесс причинения психического (морального) вреда, совокупностью языковых средств «организующей» внутренний дискомфорт реципиенту, и «коммуникативной перверсией», создающей предпосылки раскрытия лингвистического механизма «умаления чести и достоинства лица», то есть тем, что в отличие от инвективизации намерений автора эффект коммуникативной перверсии иллюстрирует речевое событие, несущее регресс социально стабильной перспективе субъекта в глазах окружающих. Предположение наступления эффекта коммуникативной перверсии (покушение на социальную значимость) вызывает у реципиента желание незамедлительно начать восстановление утраченной значимости при помощи норм социального контроля, так как в русской лингвокультуре сложился устойчивый стереотип мышления, что афиширование любой негативной информации равносильно разоблачению. Пример 1: Анна Чапман пригрозила судом организаторам «Серебряной калоши» за упоминание ее имени на вручении премии в номинации «Промоушенничество года» (Газета «Жизнь» № 26, 29.06-05.07.11).
В чисто правовом смысле найти критерии возможности, допустимости и адекватности правового поля семантических смыслов проклятия, иронии, сарказма, шутки, насмешки, травли, игрового преподнесения инвективных смыслов при тех или иных способах формализации этих лингвистических понятий, вовлеченных в правовой дискурс, (то есть при необходимости принятия осмысленного юридического решения), оказывается абсолютно невозможным. Понимание этих вопросов предполагает выход за пределы собственно правовой проблематики и требует обращения к новым экспертным теориям.
Почему же экспертные оценки не всегда дают однозначный результат? С одной стороны, существует ряд объективных причин: отсутствие правил проведения лингвистической экспертизы, недостаточная развитость теоретического аппарата (дефиниционной составляющей) осмысления предмета описания «плоскости» пересечения семантического поля лингвокультуры и диспозиции правовой нормы. Лингвистическая экспертиза - это экспертная интерпретация спорного текста, демонстрирующая перевод обыденной лингвокультурной ситуации в осмысленные научно подтвержденные выводы, приводящие к однозначному юридическому решению.
Лингвист-эксперт решает не отвлеченно «эссенциальные» (текущие по К.И. Бриневу) задачи, а лишь те которые ведут к раскрытию механизма нарушения социального запрета, то есть эксперт своим заключением подводит к «точке» принятия юридического решения без указания на правовую квалификацию.
Теоретические проблемы организации и проведения судебной лингвистической экспертизы сводятся к следующим пунктам: 1) компетенция эксперта-лингвиста установлена процессуальным законом и не подлежит расширенному толкованию; 2) научная свобода эксперта-лингвиста не ограничена корпоративными правилами (отсутствие единой техники проведения лингвистической экспертизы приводит к субъективной тенденциозности, недостоверности научно-исследовательских выводов); 3) отсутствие специального терминологического аппарата экспертной деятельности лингвиста (теоретическое описание «точки» принятия юридического ре-
шения) не позволяет закончить формирование понятия «системы судебной лингвистической экспертизы»; 4) отсутствие теоретического осмысления вопросно-ответной процедуры судебной лингвитсичекой экспертизы создает субъективные предпосылки принятия необоснованного юридического решения (на сегодняшний день нет ни одного исследования по теме «перевода» вопросов права на язык лингвистической науки); 5) неразвитость диагностических приемов и методик перевода семантического значения материальной нормы (диспозиции) на язык экспертизы порождает «семантическую дистрофию» экспертного заключения; 6) отсутствие специальной процессуальной нормы и отсутствие специального образования не позволяют эксперту-лингвисту выражать особое мнение по отношению тождества нарушения социокультурного запрета в речевом акте диспозиции правовой нормы (например, соответствует ли нарушение социокультурной нормы в речевом акте речевому событию, соразмерному по диагностическим признакам диспозиции правовой нормы без указания на правовую квалификацию для (речевых) правонарушений с формальным составом). Диспозиции правовых норм «оскорбление» и «клевета» - это правовая кодификация ранее установленных лингвокультурных табу.
Совокупность приведенных изъянов в профессиональной деятельности экспертов по проведению судебных лингвистических экспертиз приводит к принятию необоснованных судебных решений.
Пример № 2 из судебной практики: «Судья - идиот!».
Начало лингвистического анализа, в интерпретации И.А. Стернина (без нашего комментария) [16, с. 20]. Рассмотрим конкретный пример - подсудимый после оглашения приговора в судебном заседании, выходя из зала, сказал в дверях: «Судья - идиот!»
Является ли это выражение оскорблением судьи? Рассмотрим последовательно лингвистические признаки оскорбления.
1. Присутствуют ли в тексте негативные высказывания о лице, то есть высказывания, негативно его характеризующие? «Судья - идиот» - негативное высказывание, оно сообщает о судье негативную информацию.
2. Адресовано ли это высказывание лично судье? Нет, оно лично судье не адресовано, характеризует его косвенно, будучи произнесено в качестве оценки в зале судебного заседания после завершения слушания дела.
3. Характеризует ли негативное высказывание лицо в целом, обобщенно, как личность? Да, выражение является обобщающей характеристикой.
4. Является ли это негативное высказывание оскорбительным для судьи по содержанию? Оскорбление - это унижение лица в неприличной языковой форме. Анализируемое выражение наносит судье обиду: применительно к нему публично использовано бранное слово (инвектива), а брань морально осуждается общественным сознанием; явно нарушены нормы вежливости (резкое неодобрение характеризует статусное, высокопоставленное лицо); подсудимый публично, в общественном месте, понизил общественный и интеллектуальный статус судьи. Однако при этом анализируемое высказывание не является оскорблением судьи, поскольку оно по содержанию не содержит порочащей судью информации, оно представляет собой субъективное оценочное мнение, а не утверждение о моральных изъянах судьи или нарушении судьей моральных норм или законодательства.
5. Имеет ли анализируемое негативное высказывание неприличную языковую форму? Слово «идиот» - это стилистически разговорное слово, оно не принадлежит к ненормативной лексике и не является нецензурным (непристойным) и, следовательно, не имеет статуса оскорбительной языковой формы в юридическом смысле слова.
6. Высказано ли оскорбление публично? Выражение употреблено в общественном месте -в суде, то есть публично.
Таким образом, спорное высказывание имеет только три признака из шести, позволяющих говорить об оскорблении, причем отсутствуют как раз основные признаки; все необходимые дифференциальные признаки оскорбления в своей совокупности не представлены. В связи с этим с юридической точки зрения высказывание «Судья - идиот!» не выступает как оскорбление судьи». (Конец лингвистического анализа, в интерпретации И.А. Стернина).
Рассмотрение проявлений понижения социальной значимости с позиций коммуникативного поведения оправдано тем, что коммуникативные правила не регулируются «писаным» законом, они вырабатываются в практике повседневного общения с учетом факторов результативности и принимаются, признаются на основе общего соглашения. При этом несоблюдение одних правил подвергается более строгому осуждению, а к нарушению других участники общения относятся более терпимо. Стереотипный способ принятия коммуникативного решения, выполнения того или иного правила представляет собой модель коммуникативного или речевого поведения, которая формируется на основе стереотипов, представленных в лингвокультуре.
Коммуникативные мишени - это составные части социального портрета, на которые нацелен иллокутивный речевой акт и которые преподносятся в неблагоприятном виде (или, как сказано в Постановлении Пленума Верховного суда, «сведения о нарушениях законодательства или моральных принципов поведения») и влияют на искажение восприятия лица в ближайшей перспективе социумом (активная функция) [16, с. 178].
Коммуникативная мишень - это подразумеваемая социальная ценность (честь, достоинство), подсознательно включенная в оценочную часть иллокутивного речевого акта. Поэтому прикладное предназначение лингвистической экспертизы заключается именно в манифестации маркеров языка, участвующих в «разоблачении» поведения субъекта. Использование так называемых маркеров, в традиционном понимании ключевых слов, выбранных по определенным правилам в исходном тексте, обеспечивает объективность изучения процесса деривации текста. Например, при анализе некоторых категорий (связность, целостность текста) в качестве маркеров можно принять не только слова, словосочетания, предложения, но и связки, семы, лигвокультур-ные концепты. По этой причине понятие «маркер» нужно понимать расширенно как по своему содержанию, так и по применимости в лингвистических исследованиях текстов. Несомненно, маркер является ключевой единицей исходного текста, исследование которой дает возможность для классификации производных текстов по различным признакам: а) определение, что есть маркер для данной категории, как выбрать маркер; б) формулирование признака, по которому можно классифицировать эти тексты, анализируя трансформацию маркеров в производных текстах.
А именно, в исходном тексте нужно найти несколько маркеров по предварительно установленным правилам. Далее производный текст будет называться связным при условии присутствия в нем не менее определенной части всех выбранных маркеров. Маркеры возможны разных типов:
- Информационно-логические - слова или словосочетания, содержащие информацию о денотативно-сигнификативной стороне текста, о сюжетных фрагментах текста.
- Логические - содержатся в общем принципе построения текста (фрагмента текста). Выявляются действующие объекты, на что направляет внимание автор, и соответствующие им номинации. Причиной выбора определенной номинации будет языковой уровень развития темы (микротемы): уровень словосочетания, предложения либо абзаца - и уровень всего текста. Если тема не получает дальнейшего разворота в тексте, оставаясь на уровне словосочетания или предложения, она представляет собой избыточный массив текста, что необходимо для целостности его восприятия, однако излишне для нашего вида анализа. Итак, логические маркеры, по аналогии с «диктемами» М.Я. Блоха, можно назвать элементарными единицами тематизации текста [18].
С качественными характеристиками объектов, действий связан выбор художественных маркеров. В отличие от логических маркеров, отражающих факт и логику событий, художественные маркеры - отражатели логики представления событий, художественной логики членения текста в целом, его модальности, «мотивов», импликаций и др. Художественные маркеры представляют собой лексические и синтаксические компоненты, помогающие в создании эмоциональной образной картины: прилагательные, причастия, обособленные члены предложения, инверсии, повторы, сравнения, метафоры, что характерно для художественного текста.
Для всего текста как целостного образования выбранные маркеры всегда имеют неодинаковую значимость. Несомненно, что значительное искажение одного, менее значимого для ядерной семантики текста, маркера или его отсутствие может почти не повлиять на весь текст. Однако даже несущественное изменение более значимого маркера приведет к деформации текста. Поэтому анализ текста с помощью маркеров требует определения веса каждого из маркеров, то есть числа, отражающего значимость маркера для всего текста с учетом его ядерной семантики, смысловой целостности текста.
Таким образом, кратко коммуникативную мишень можно представить так: определенная метафора - это речевое действие, имеющее цель формирования у реципиента (общества) положительного или отрицательного отношения к какому-либо субъекту (человеку, партии, программе, мероприятию). Речевые стратегии, в которые внедрены указанные метафоры, условно делятся на две главные категории: стратегия дискредитации и стратегия превознесения (оправдания).
Общая стратегия дискредитации, как и любая речевая тактика, представляет собой комплекс приемов:
- Приемы когнитивного плана: аллюзии, ярлыки, метафоры. При этом отрицательное знание из одной когнитивной области переносится в другую.
- Приемы, преследующие мишень индуцировать желательную семантику - преувеличение и преуменьшение, актуализация и наведение семы, «необычное» словообразование, паро-нимическая аттракция, внедрение оценочной лексики и лексико-грамматических конструкций.
- Прагматические приемы - различные импликатуры (намеки, провокации, догадки), нарушение правил речевого общения (лишняя информация, несоблюдение принципа уважения собеседника).
Рассмотрим, как «поражается» коммуникативная мишень в итоге внедрения комплекса приемов когнитивного и семантического плана.
1. При использовании когнитивного приема «загадка» собеседник или читатель якобы «разгадывает» ее вместе с автором. Создается видимость совместного семантического вывода (способ внедрения новых знаний в модель мира реципиента). Собеседник играет роль «смышленого простака», сам находя отгадку.
2. При использовании когнитивного приема литературной аллюзии сравнение с мифологическими или сказочными героями позволяет усомниться в возможностях героя (полет Мюн-хаузена на ядре).
3. Использование псевдологического провокационного вывода, например: «выходит, сделал свое дело идеально?!» - Здесь перекрывается положительное умозаключение и предполагается переход к доказательству плохо сделанной работы (доказательств нет, а есть эмоциональная констатация факта: различает тактику оскорбления и издевки от тактики обвинения).
4. Гипербола, доходящая до абсурда.
5. Использование лексико-грамматической модели с отрицательной коннотацией, например: «За какие награды?». Подобные риторические вопросы предполагают имплицитный вывод.
6. Придается смысл «обман, мошенничество» при помощи лексического значения определенных слов и словосочетаний: «непостижимая везучесть», «ветер дует в спину».
Рассмотренные нами приемы имеют коммуникативную мишень - подвести читателя к определенному выводу, например, что некто Х - некомпетентный обманщик. Или возникает вопрос, кто тот сказочный герой, помогающий некоему Х, и откуда дует ветер, вознесший героя наверх. В намеке на возможного покровителя в этом случае заключается прагматический аспект стратегии дискредитации, а коммуникативная мишень (подрыв доверия, оскорбление) будет достигнута с помощью перлокутивного эффекта, то есть без прямого указания на погрешности в поведении личности (обманщик, мошенник), но с помощью сравнения этого Х с персонажами литературного произведения.
Коммуникативные мишени можно подразделить на основные и косвенные (факультативные). Под основной коммуникативной мишенью мы понимаем следующее:
- Основная коммуникативная мишень стратегии оскорбления, которую преследует оскорбляющий, - это вызвать эмоциональную реакцию у присутствующих. Если реакции нет -цель не будет достигнута.
- Стратегия дискредитации - это стратегия в области речевого действия, обозначенная как «игра на понижение» (downplay, по Ларсену), подрыв доверия к кому-, чему-либо, умаление авторитета, значения кого-, чего-либо. Подрывать доверие может обнародование каких-либо негативных фактов либо представления, деяния против кого-либо, сигнализирующие о недоверии (прямо либо косвенно), и т.д. В данном случае нас интересуют речевые деяния, мишень которых - подорвать доверие, вызвать колебание в положительных качествах кого-либо. Эти действия в русском языке обозначаются такими лексическими единицами, как оскорбление, клевета, издевка, насмешка, обида.
Косвенная (факультативная) коммуникативная мишень подразумевает намеки или негативные указания на обобщенный тип асоциального поведения, нарушение моральных принципов социализации, обстоятельства личной жизни, оценку деловых способностей личности. По мнению А.Н. Баранова, «факультативная (имплицитная) информация не может рассматриваться в экспертизах по делам о защите чести, достоинства и деловой репутации», так как факультативные части плана содержания индивидуальны в том смысле, что разные носители языка по-разному восстанавливают для себя эту область семантики языковых выражений [19, с. 46]. По нашему мнению, такая «языковая информация» также должна быть представлена в вопросно-ответной конструкции лингвистической экспертизы контрастно, чтобы у субъектов судебного разбирательства сложилась полная картина представлений о всех «кирпичиках» спорного текста.
Итак, в судебной лингвистической экспертизе по делам о защите чести и достоинства требуется экспликация в установлении смысла следующих позиций (теоретических частей) текста, представленного на экспертизу: 1) каково смысловое значение основной коммуникативной мишени спорного текста? и какой социальный символизм (подтекст) затронут в коммуникативной мишени спорного текста?; 2) каково смысловое значение вербальной платформы коммуникативной мишени спорного текста?; 3) каково смысловое значение косвенной (факультативной) мишени спорного текста?; 4) приводит ли к эффекту коммуникативной перверсии (потеря социальной значимости) имплицитный (выводимый) смысл основной коммуникативной мишени
спорного текста?; 5) приводит ли к эффекту коммуникативной перверсии (потеря социальной значимости) имплицитный (выводимый) смысл вербальной платформы спорного текста?
В таком ключе должна быть построена лингвистическая экспертиза, которая не будет содержать ни одного намека на правовую квалификацию «речевого правонарушения», но сможет для субъектов судебного спора разложить по составным языковым элемента (маркерам) исследуемый текст и, в конечном итоге, внести полную ясность в картину судебного разбирательства.
Пример № 3. Лингвистический анализ выражения «Судья - идиот!» на основе интерпретации основной коммуникативной мишени, косвенной коммуникативной мишени, вербальной платформы коммуникативной мишени.
1. Коммуникативная мишень (основная): профессиональная несостоятельность судьи N.
2. Коммуникативная мишень (косвенная): в судьи назначают некомпетентных работников.
3. Вербальная платформа: греч. «idiota» - необразованный, несведующий человек; неуч, невежда, профан [20, с. 371]; слово, копирующее медицинскую терминологию и характеризующее умственную несостоятельность человека: ср., «идиот»: 1) человек, страдающий идиотией, слабоумием; 2) «прост.», «бран.» - дурак, болван, тупица; «идиотия» - мед. Глубокая степень психического недоразвития [21, т. 1, с. 631]; словарь Д.Н. Ушакова «идиот» - «Человек, страдающий слабоумием, идиотизмом (мед.)» [22, с. 289].
4. Вывод: Раскрытие основной и косвенной коммуникативных мишеней демонстрируют, что использование слова «Идиот!» в отношении судьи N после вынесения приговора - это констатация факта оценки профессиональной деятельности судьи, вынесшего приговор, выражена после провозглашения приговора суда и означает использование маркеров вынесения негативной социальной оценки лицу, «страдающему умственной неполноценностью», с выводом «о недопустимости данному лицу заниматься этим видом профессиональной деятельности. Данная лексическая единица не направлена на выражение недовольства, то есть не является экс-кламацией (выражение эмоционального состояния), так как согласно словарю русского языка под ред. А.П. Евгеньевой использована как «бранная лексика», направленная на понижение социальной значимости лица и причиняющая перверсивный эффект социальной перспективе обозначенного лица вынесением «диагноза» (идиотия) без обнаружения на то в спорном тексте специальных полномочий.
Текстовый материал для сравнения (А.И. Куприн «Поход»): «Чего же ты лез на штык, идиот?» [23, т. 3, с. 145].
1. Коммуникативная мишень (основная): опасное для жизни поведение, неоправданное с утилитарных позиций.
2. Коммуникативная мишень (косвенная): отсутствие навыков обращения с оружием.
3. Вербальная платформа коммуникативной мишени: издевка, сожаление, предостережение.
4. Вывод: лексическая единица «идиот» демонстрирует неудовлетворенность опасным для жизни поведением лица и выражает заботу о номинированном лице.
Таким образом, использование слова «Судья-идиот!» в промежуток времени близкий к окончанию вынесения приговора (пока все выходили из зала судебного заседания) означает проявление агрессивного вербального поведения в отношении судьи N, с целью создания эффекта коммуникативной перверсии, то есть с целью оскорбления в правовом понимании.
Таким образом, коммуникативная мишень - это волевое тактическое решение обосновывающее выбор интерактивных средств языка для достижения прагматических целей речевого акта. Смысловая расшифровка коммуникативной мишени иллокутивного речевого акта позволяет на лингвистическом уровне раскрыть составные части вербального конфликта, вовлеченного в правовой дискурс.
Ссылки:
1. Аверьянова Т.В. Судебная экспертиза. Курс 1.
общей теории. М., 2009.
2. Гримайло Е.А., Назарова Т.В., Мамаев Н.Ю., Кор- 2.
шиков А.П., Ростовская А.В. Типовая методика судебной лингвистической экспертизы: Методические рекомендации / под редакцией к.ю.н., доцента, заслуженного юриста РСФСР В.Ф. Статкуса.
М., 2007.
3. Практическое руководство по производству су- 3.
дебных экспертиз для экспертов и специалистов: науч.-практич. пособие / под ред. Т.В. Аверьяновой, В.Ф. Статкуса. М., 2001.
4. «Основы государственной политики России в сфе- 4.
ре развития правовой грамотности и правосознания граждан». Утверждены Президентом РФ 4 мая 2011
References (transliterated):
Aver'yanova T.V. Sudebnaya ekspertiza. Kurs ob-shchey teorii. M., 2009.
Grimaylo E.A., Nazarova T.V., Mamaev N.Y., Korshi-kov A.P., Rostovskaya A.V. Tipovaya metodika sudebnoy lingvisticheskoy ekspertizy: Metodicheskie rekomendatsii / edited by Candidate of Law, associated professor, honored lawyer of RSFSR V.F. Stat-kus. M., 2007.
Prakticheskoe rukovodstvo po proizvodstvu sudebnyh ekspertiz dlya ekspertov i spetsialistov: Scientific-practical manual / ed. by T.V. Aver'yanova, V.F. Stat-kus. M., 2001.
“Osnovy gosudarstvennoy politiki Rossii v sfere razvitiya pravovoy gramotnosti i pravosoznaniya grazhdan”. Utverzhdeny Prezidentom RF 4 maya 2011
года // Российская газета. 2011. № 5 470. 4 мая.
5. Жельвис В.И. Слово и дело: юридический аспект сквернословия // Юрислингвистика-2. Русский язык в его естественном и юридическом бытии. Барнаул, 2000. С. 194-206.
6. Королева О.П. Прагматика инвективного общения в англоязычном социуме (на материале британского ареала): автореф. дис. ...канд. фил. наук. Нижний Новгород, 2002.
7. Голев Н.Д. Юридический аспект языка в лингвистическом освещении // Юрислингвистика-1: Проблемы и перспективы: межвуз. сб. науч. тр. Барнаул, 1999. С. 11-57.
8. Там же.
9. Кусов Г.В. Правовая и языковая диверсификация «оскорбления» // Эколингвистика: теория, проблемы, методы. Межвузовский сборник научных трудов / под ред. А.М. Молодкина. Саратов, 2003. С. 106-115.
10. Россинская Е.Р., Галяшина Е.И. Настольная книга судьи: судебная экспертиза. М., 2011.
11. Степко М.Л. Определение объема и границ понятия «инвектива» в отечественной лингвистике // Язык и межкультурная коммуникация: Сборник статей I Международной конференции. Астрахань, 2007. 11Р1_: http://www.lingvomaster.ru/files/263.pdf (дата обращения: 17.03.11).
12. Кусов Г.В. Оскорбление как иллокутивный лингвокультурный концепт: дис. канд. филол. наук. Краснодар, 2004.
13. Бринев К.И. Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза: автореф. дис. . док. фил. наук. Кемерово, 2010.
14. Там же.
15. Там же.
16. Стернин И.А. О понятии «неприлична форма высказывания» в лингвистической экспертизе // Воронежский адвокат. 2010. № 1. С. 16-21.
17. Кусов Г.В. Основополагающие принципы проведения судебной лингвистической экспертизы // Модернизация современного общества: проблемы, пути развития и перспективы: материалы I Международной научно-практической конференции. В 2 частях. (Часть 2). Ставрополь, 2011. С. 176-179.
18. Блох М.Я. Диктема в уровневой структуре языка // Вопросы языкознания. 2000. № 4. С. 56-67.
19. Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста: теория и практика. М., 2009.
20. Латинско-русский словарь. М., 1986.
21. Словарь русского языка: В 4-х т. / под ред А.П. Евгеньевой. М., 1985-1988.
22. Ушаков Д.Н. Большой толковый словарь современного русского языка. М., 2009.
23. Куприн А. Поход // Собрание сочинений в 9 томах. М., 1971. С. 137-146.
goda // Rossiyskaya gazeta. 2011. No. 5 470. May 4.
5. Zhel'vis V.I. Slovo i delo: yuridicheskiy aspekt skver-nosloviya // Yurislingvistika-2. Russkiy yazyk v ego estestvennom i yuridicheskom bytii. Barnaul, 2000. P. 194-206.
6. Koroleva O.P. Pragmatika invektivnogo obshcheniya v angloyazychnom sotsiume (na materiale bri-tanskogo areala): avtoref. dis. ...kand. fil. nauk. Nizh-niy Novgorod, 2002.
7. Golev N.D. Yuridicheskiy aspekt yazyka v lingvistich-eskom osveshchenii // Yurislingvistika-1: Problemy i perspektivy: inter-university collection of scientific works. Barnaul, 1999. P. 11-57.
8. Ibid.
9. Kusov G.V. Pravovaya i yazykovaya diversifikatsiya “oskorbleniya” // Ekolingvistika: teoriya, problemy, metody. inter-university collection of scientific works / ed. by A.M. Molodkin. Saratov, 2003. P. 106-115.
10. Rossinskaya E.R., Galyashina E.I. Nastol'naya kniga sud'i: sudebnaya ekspertiza. M., 2011.
11. Stepko M.L. Opredelenie ob"ema i granits ponyatiya «invektiva» v otechestvennoy lingvistike // Yazyk i mezhkul'turnaya kommunikatsiya: collection of articles of I International conference. Astrahan', 2007. URL: http://www.lingvomaster.ru/files/263.pdf (date of access: 17.03.11).
12. Kusov G.V. Oskorblenie kak illokutivniy lingvokul'turniy kontsept: dis. kand. filol. nauk. Krasnodar, 2004.
13. Brinev K.I. Teoreticheskaya lingvistika i sudebnaya lingvisticheskaya ekspertiza: avtoref. dis. ... dok. fil. nauk. Kemerovo, 2010.
14. Ibid.
15. Ibid.
16. Sternin I.A. O ponyatii «neprilichna forma vyskazyvaniya» v lingvisticheskoy ekspertize // Voro-nezhskiy advokat. 2010. No. 1. P. 16-21.
17. Kusov G.V. Osnovopolagayushchie printsipy provedeniya sudebnoy lingvisticheskoy ekspertizy // Modernizatsiya sovremennogo obshchestva: problemy, puti razvitiya i perspektivy: materials of I International scientific and practical conference. In 2 parts. (Part2). Stavropol', 2011. P. 176-179.
18. Bloh M.Y. Diktema v urovnevoy strukture yazyka // Voprosy yazykoznaniya. 2000. No. 4. P. 56-67.
19. Baranov A.N. Lingvisticheskaya ekspertiza teksta: teoriya i praktika. M., 2009.
20. Latinsko-russkiy slovar'. M., 1986.
21. Slovar' russkogo yazyka: In 4 vols. / ed by A.P. Evgen'eva. M., 1985-1988.
22. Ushakov D.N. Bol'shoy tolkoviy slovar' sovremennogo russkogo yazyka. M., 2009.
23. Kuprin A. Pohod // Sobranie sochineniy v 9 tomah. M., 1971. P. 137-146.
