CC BY
125
© 2009
Д.З. Сулейманова
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКИХ ИСТОЧНИКОВ ПРИ ИЗУЧЕНИИ МОРФЕМНОЙ СТРУКТУРЫ СЛОВА В ПРОЦЕССЕ ПОДГОТОВКИ СТУДЕНТОВ-ФИЛОЛОГОВ
Внутренняя структура слова изучается наиболее подробно в вузовском курсе «Современный русский язык» в разделе «Словообразование». Но со многими сложными вопросами морфемного членения реального слова на практике студенты сталкиваются и в рамках курса «Историко-лингвистический комментарий фактов современного русского языка».
Особенно актуальными вопросы внутренней структуры слова являются в том разделе, который посвящен анализу фонетических явлений. Напр., при объяснении истории происхождения чередований гласных и согласных современного языка требуется выявление совокупности корневых (а часто и аффиксальных) алломорфов данной морфемы и их обнаружение в других словах, находящихся между собой в той или иной степени родства. В этой связи встает вопрос о границах морфем с чередованиями и о степени семантической близости родственных (или этимологически родственных слов) слов. Так, к примеру, выявляя корневые алломорфы ве]-[вф] — ви-[во(])] (ср. вей — вью — вить — [привой]), необходимо установить морфемную отнесенность консонанта у и возможность привлечения к анализу таких слов, как свита, вилок, повойник и т.д. Неоднозначно могут решаться вопросы морфемного членения таких, напр., слов, как знамя (зна-мя или знам-я), обладать (об-лад-а-ть или о-блад-а-ть), яство (я-ств-о или яств-о) и огромного количества других; признания или непризнания родственными в современном языке таких слов, как брякать и бряцать, отрицать — отрекаться, опережать — прежде, страсть — страдать и тому подобных.
Нормативной базой при решении подобных вопросов, естественно, должны становиться современные словари. Это, в первую очередь словари морфем и деривационные словари, анализирующие структуру и образование слова. Но какова возможность и необходимость привлечения этимологических словарей? При анализе структуры слова на практике оказывается, что вопросы морфемного членения и словообразования оказываются неотделимыми от проблем происхождения слова. Думается, что в пределах заявленного курса амплитуда привлеченного к анализу языкового материала должна быть максимальной, пределы варьирования морфем (или их частей) должны определяться в границах как можно более широкого поля в разной степени семантически связанных слов: посредством как формообразования, словообразования, так и происхождения. Таким образом, совмещение синхронического и диахронического подходов, на наш взгляд, должно стать характерной особенностью именно данного курса, едва ли не единственного, позволяющего рассматривать проблемы структуры слова интегративно, с учетом разных аспектов реальной жизни слова.
Специальный подбор языкового материала в курсе «Историко-лингвистиче-ского комментария» [Сулейманова 2005], предполагающий обращение к этимологическим связям слова, позволяет решить несколько задач: 1) представить все исторические облики корня данного слова во всем многообразии его фонетических изменений (ср.: чел-о — кол-ено, ри-нуться — рь[]]-яный — рой, ис-тяз-ать — тяг-ость, за-вид-овать — об-ид-а); 2) расширить репертуар морфем, в которых выявляются чередования, аналогичные слово- и формообразующим чередованиям в современном языке (напр.: ведро — вода (ср. греметь — гром), плоский — пласт (ср. мокрый — макать), заря — взор — взирать — зрение (ср. несу — ноша — вынашивать), гнить — гной (ср. привить — привой), бровь — белобрысый (ср. плыть — пловец), смородина — смрад (ср. ворота — вратарь), тощий — тоска (ср. доска — дощатый); 3) позволяет глубже ощутить семантические связи внутри языковой системы (напр.: гудеть — гусли, время — вертеть, узы — союз, крапива — укроп, мизинец — меньший). Возможность этого определяется обращением к существующим этимологическим словарям русского языка ([Преображенский 1959], [Фасмер 1986—1987], [Этимологический словарь 1963-1982], [Черных 1993]; [Шанский, Боброва 1994] и др.).
Однако при анализе случаев, когда этимологический характер связи между словами не является абсолютно очевидным, студенты должны обращаться к морфемным и деривационным словарям русского языка, наиболее авторитетными (и доступными для изучающих русский язык) среди которых являются «Словарь морфем русского языка» [Кузнецова, Ефремова 1986], «Словообразовательный словарь русского языка» [Тихонов 1985] и имеющие с последним словарем общие методологические принципы и единую (хотя и различную по объему) словарную базу «Морфемно-орфографический словарь русского языка» [Тихонов http://slovari.yandex.ru.] и «Комплексный словарь русского языка» [Тихонов 2001]. Лингвисты совершенно обоснованно подчеркивают разницу между деривационным и морфемным анализом слова не только в их конечных целях, но и в самом подходе к членимости (а следовательно, производности) многих слов.
Критерием отличия между морфемным и деривационным видами анализа выступает в первую очередь семантика: «Дериватологи склонны считать все случаи изменения значения слова достоянием истории (при этом ориентация бывает лишь на языковое чутье самого исследователя). Возможное варьирование значения понимается очень узко, напр., никак не связываются слова живот и жизнь, забыть и быть, петух и петь, заставить и ставить...» [Кузнецова, Ефремова 1986: 7]. При морфемном анализе «ориентация на семантику минимальная» [Кузнецова, Ефремова 1986: 7]. Такой взгляд на морфемную структуру предопределяет два следствия. Во-первых, «могут быть членимыми слова, в которых какая-то определенная часть (даже при утрате значения) регулярно повторяется в других словах языка. Обязательным, видимо, является условие, чтобы десемантизированный корень имел какое-то понятийное значение либо в другом языке, откуда слово заимствовано, либо в диалектах, либо в предшествующие эпохи в литературном языке». Во-вторых, членение слова должно производится «под контролем этимологии» [Кузнецова, Ефремова 1986: 6].
Такому, условно говоря, морфемно-этимологическому подходу противопос-
тавлен синхронно-семантический подход в словообразовании: «... родство и структурно-семантическая общность однокоренных слов объясняется прежде всего наличием у них конкретных лексических связей (выделено мной — Д.С.), тем, что производное слово усваивает вполне определенное значение производящего. При этом корень слова <...> выступает в роли своего рода «гена» — «носителя наследственности», обеспечивающего преемственность в семантике.» [Тихонов 1985: 42], поэтому, напр., слова лава и лавина, держать и содержать, лимон и лимонад, элемент и элементарный не будут находиться в отношениях производности, а следовательно, не будут иметь одинакового корня [Тихонов 1985:43].
Со времен знаменитого «спора о буженине» в современной русистике все более распространенным становится мнение, что морфемная структура слова устанавливается на основе именно деривационного анализа, а значит, и в мор-фемике закрепляется синхронно-семантический подход: «Морфемная структура слова по крайней мере двухуровнева, причем явный приоритет в ней принадлежит деривационному уровню. Второй уровень, собственно морфемный, подчинен ему, поскольку морфемная членимость отражает ступени словоизменительной и словообразовательной деривации и является их результатом. Именно последовательный учет деривационной структуры слова <...> составляет суть сформированного Г.О. Винокуром подхода к морфемному членению» [Кукушкина 2008: 10]. На этом принципе основаны и последние по времени появления словари, представляющие морфемную членимость слов ([Тихонов 1996], [Тихонов http://slovari.yandex.ru.]), где утверждается, что «если значение анализируемого слова невозможно объяснить ссылкой на первичную основу, то такое слово имеет непроизводную основу». То есть в связи с этим следует признать ошибочным смысловое сближение слова гвоздики со словом гвоздь. Слово подбородок теперь не вызывает представления о бороде, объем его употребления значительно шире применения к взрослому мужчине, и относится оно не только к мужчине вообще, но одинаково и к женщине, значит, деление его на под/бород/ок необоснованно. Слова безграничный, безграничность имеют корень границ, а не грань [Тихонов 1996].
Неудивительно, что, обращаясь к данным словарей, в основу которых положены два столь различных обозначенных выше подхода, пользователь получает многочисленные примеры поразительной разницы в морфемном членении одних и тех же слов. Так, в «Словаре морфем русского языка» однокоренными, напр., являются слова ви-ть — ви-лок — ви-л-к-а — ви-л-ы; пи-ть — пи-в-о — пи-р; за-кон — ис-по-кон; на-ч-а-ть — по-ч-а-т-ок; точ-к-а — тык-а-ть — су-тк-и. Выделяются следующие корни в словах: на-дм-енн-ый, за-пят-ая, с-мут-а, мещ-анин, площ-адь. Однако при таком ярко исторически ориентированном подходе к членению слова мы не наблюдаем достаточного единообразия и последовательности в применении этого положения. Обращает на себя внимание то, что, признавая однокоренными слова пи-ть — пи-р — пи-во; ви-ть — ви-лы, словарь не связывает построенные по абсолютно идентичной модели слова жир, жила с глаголом жить, в словах свитка и свита выделяется не корень ви-, а корень свит-. Морфологический состав слова зна-м-я рассматривается в одной статье со словом зна-ть, но слово семя, имеющее абсолютно аналогичное
историческое строение, не связывается с глаголом сеять. Предлагается членение слов: по-мин-а-ть, по-мя-ну-ть, однако в слове память, выделяется корень памят-. Возникает вопрос, почему в этих словах (свитка, жир, жила, семя, память и др.) в меньшей степени сохранилась понятийная общность десе-мантизированного корня, чем в тех, которые в словаре считаются родственными (к примеру, су-гроб — греб-у). Иногда и выделение границ морфем кажется лишенным последовательности: в словах типа на-ч-а-ть — на-чин-а-ть выделяются алломорфы ч — чин — чн (а не ча — чин — чн!), при этом в словах жа-ть — с-жим-а-ть — (жм-у) выделяются алломорфы жа — жим — жм.
Совершенно иное морфемное членение всех разобранных выше слов (кроме двух последних) в Морфемно-орфографическом словаре русского языка [Тихонов 1996]; (ср.: пив-о, пир-, вил-ы, вилк-а, знам-я, помин-а-ть, сугроб-, запят-ая, закон-, надменн-ый, яств-о). И родственных отношений, описанных выше в «Словаре морфем русского языка» [Кузнецова, Ефремова 1986], составитель не отмечает. Но, декларировав в качестве основного критерия установления родства слов критерий семантический - понимание мотивированности одного слова другим, ощущение связи их значений, - лексикограф апеллирует, по сути, к критерию психологическому, что и подчеркивали авторы «Словаря морфем русского языка», говоря о том, что исследователь в этом вопросе фактически обращается только к собственному языковому чутью. В условиях отсутствия фундаментальных исследований, анализирующих некое общее усредненное языковое сознание современного носителя языка, в котором слова ощущаются либо как семантически связанные, либо нет, такой критерий остается в значительной степени субъективным, и эта субъективность может стать предметом обсуждений и несогласий. Так, напр., в «Словообразововательном словаре» [Тихонов 1985] существует система отсылок (значок ср.), извещающая, что данное слово «желательно анализировать на фоне сопоставляемого с ним слова, не входящего в данное деривационное гнездо» [Тихонов 1985, т.1: 6]: зеркало ср. зерцало, помянуть ср. помнить. Но при слове брякать нет отсылки к слову бряцать, при слове отрицать — к слову отрекаться, опережать — к прежде, меркнуть — к мерцать, вынуждать — к нужный и т.д. Это, по-видимому, должно обозначать, что для современного носителя языка отсутствует семантическая связь между данными словами. В разных гнездах (то есть как имеющие разные корни) в «Комплексном словаре русского языка» [Тихонов 2001] оказываются слова прошлое и прошедший, взрослый и расти. Все многочисленные образования с чередованием (н)я — (н)им в корне (взять, отнять, принять и т.д.) рассматриваются в разных гнездах и не имеют отсылок типа ср. А в «Словообразовательном словаре русского языка» [Тихонов 1985] у них выделяются разные корни взя-, отня-, приня- и т.д).
Именно сравнение данных морфемного словаря исторически ориентированного типа (где часто нарушается единообразие в трактовке образования различных слов в силу того, что сложно установить критерий «глубины» проникновения в исторические пласты языка) и морфемного словаря, основанного на синхронно-деривационной основе (где зачастую игнорируется внутренняя форма слова, явно осознаваемая и являющаяся одним из существенных факторов, определяющих системность организации словаря), позволит студенту
осознать условность разделения типов анализа на синхронный и диахронный. Такое сопоставление не столько выявляет отдельные неизбежные недостатки данных словарей, ставших результатом титанического труда создавших их лексикографов, сколько свидетельствует о невозможности в рамках заявленных ими подходов быть до конца логичными в анализе чрезвычайно сложно устроенной системы языка, где граница синхрония — диахрония существует не в самой системе, а проводится исследователем на основании его собственного восприятия языка.
Это все чаще подчеркивается в трудах современных лингвистов: «Сегодня этимологию обычно исключают из числа участников в составлении морфологических, а особенно словообразовательных словарей. Это положение досталось нам в наследство от тех времен, когда словообразование как самостоятельный раздел языкознания искало мотивы для своей автономии. Сегодня же статус словообразования вполне прочен и солиден. Настала пора реабилитировать этимологию, вспомнить, что этимология — по крайней мере, в некоторых концепциях [Вандриес 1920] — определяется как отдел лингвистики, ставящей целью изучение словаря <...> Сегодняшнее разделение в исследовании деривации слова, а именно, противопоставление синхронных мотивационных связей диахроническим, — это отголосок строгого до ригористичности разделения синхронии и диахронии. А между тем даже рассмотрение неологизмов и окказионализмов [И.С.Улуханов 1984] стирает грань между синхронным бытием слова и его этимологией» [Демьянков http:// www.infolex.ru].
Но возможен ли такой путь анализа структуры слова, в котором сочетаются синхронный и диахронный подходы и при этом сохраняется их различение на основе операции выстраивания словообразовательной цепочки? На наш взгляд, это возможно на основе предлагаемого современными исследователями субморфного подхода, идея существования которого высказывалась В.Г. Чурга-новой в 1973 г. Эта идея развивается в статье О.В. Кукушкиной «Незначимые компоненты в структуре русского слова: взгляд с позиций морфонологии»: «Однако и двух уровней членения для русского слова явно недостаточно <...> Сохранить корень буженин и одновременно позволить выделить в нем самостоятельные одноуровневые компоненты корневого и аффиксального типа можно только в одном случае — если признать наличие в русском слове особого, субморфного уровня членения <...> Описать синхронное морфонологиче-ское варьирование, оставаясь в рамках смыслового морфемного членения невозможно. На субморфном уровне основа буж-ен-ин- представляет собой трех-компонентный корень, т.е. корень, формально разложимый на субморф корневого типа буж- и два субморфа суффиксального типа — ен и — ин <...> И такая разложимость — факт не диахронии, а синхронии, поскольку наличие в слове того или иного субморфа определяет и его акцентуацию, и набор возможных вариантов его частей <...> Различив субморфное и морфемное членение, мы сможем признать, что прав был и Г.О. Винокур — с точки зрения морфемной членимости, и А.И. Смирницкий — прежде всего с точки зрения субморф-ной членимости <...> Таким образом, есть достаточно много оснований для того, чтобы описывать структуру русского слова с помощью единиц не одного, морфемного, а трех уровней: (а) деривационного, на котором слово и его фор-
мы членятся на его главные функциональные части — основу (словообразовательную и словоизменительную) и формант; (б) морфемного, на котором основа членится на минимальные значимые части — морфемы; (в) субморфного, на котором выделяются «формальные морфемы», т.е. все сегменты, по фонемной структуре, позиции и набору вариантов схожие с морфемами <...> В результате мы регулярно получаем как новые непроизводные, но формально членимые корни (ср. такие известные примеры опрощения, как бел-к-а, кол-ьц-о и пр.), так и составные аффиксы.» [Кукушкина 2008: 11]. Если, следуя за ученым, признать субморфом не только аффиксальные образования, но и древнюю корневую морфему, то такой подход помогает логично и последовательно разрешить многие обозначенные выше сложные вопросы морфемики и деривации, хотя конкретный список явлений, которые можно относить к субморфным, требует уточнения. В свете анализа фонетических чередований в курсе «Исто-рико-лингвистического комментария» представляет почву для обсуждений позиция исследователя в отношении одного из «средств соединения основы с формантом», названного консонизатором. Такими консонизаторами, в частности, являются индоевропейские сонанты (/, в, м, н, л): «.в финали многих пра-славянских основ, оканчивающихся на сонант, оказался непостоянный сегмент, появлявшийся и исчезавший в зависимости от типа инициали присоединяемого форманта. Результаты древних чередований сонантов с нулем лучше всего сохраняются в формах, образуемых от глагольных открытых основ корневого типа, т.е. состоящих из одного корня (ср.: плыть — плы(в)у, ... взять — взи(м)ать, петь — по(/)у)» [Кукушкина 2008: 15]. Возникает вопрос о признании данных консонизаторов субморфами, так как по ряду признаков субморф можно считать самостоятельной морфемой, а самостоятельность данных элементов, то, что они не принадлежат корневому морфу, вызывает сомнения.
Но, несмотря на естественно возникающие во всяком новом направлении исследования спорные моменты, сама идея многоуровневости анализа внутренней структуры слова является чрезвычайно продуктивной. Внимание к формальной стороне морфемного членения слова, в частности, выделение незначимых элементов определенных разновидностей, которые не выполняют собственно словообразовательной функции, неизбежно приводит к усилению внимания к семантическим аспектам образования слов в языке, к актуализации процесса поиска внутренней формы слова, являющейся непременным когнитивным условием функционирования языка. Связанность процесса понимания слова с процессом морфемного членения и этимологизирования подчеркивает В.З. Демьянков: «С этим аспектом непосредственно связан сам вопрос о реальности значения у морфемы: обычный носитель языка, не всегда достоверно знающий историю (и мотивацию) данного слова, прибегает к этимологизированию, т.е. к установлению "внутренней формы" слова (в смысле А. Марти), для того чтобы использовать эту внутреннюю форму в качестве "поискового образа" в своем "внутреннем словаре". В этом причина так называемой "народной этимологии" как стремления к содержательной интерпретации знака. Человек в данном случае не удовлетворяется чисто знаковой природой явления, стремится снять его условность, обогатить знак собственными семантическими импликациями. В результате знак утрачивает для человека свою произ-
вольность» [Демьянков]. Этот поиск внутренней формы как один из процессов установления системности во внутреннем словаре приводит к выводу о невозможности рассматривать словообразовательные процессы без обращения к анализу исторических изменений в языке. Не случайно в последнее время лексикографами ощущается потребность в создании словарей, интегративно описывающих процесс «строительства» отдельного слова и всей лексической системы, совмещающих синхронический и диахронический подходы, напр., «Хронологический морфемно-словообразовательный словарь русского языка» [Хронологический словарь].
На наш взгляд, ощущается потребность и в появлении нового типа словаря, интегративно описывающего структуру и образование отдельного слова, в котором синхронный и диахронный аспекты не разводились бы, а взаимно дополняли друг друга. Словарь такого типа, совмещающий данные этимологического, словообразовательного и морфемного словарей (с учетом субморфного членения), может быть построен на основе хронологического принципа: от описания корпуса наиболее частотных и деривационно активных корней общеславянского, собственно русского и церковнославянского характера через дальнейшую семантическую дивергенцию и построение словообразовательных цепочек и гнезд (с восстановлением лакунарных с точки зрения синхронной де-риватологии ступеней) к морфемному членению современного слова.
ЛИТЕРАТУРА
Демьянков В.З. Интерпретация, понимание и лингвистические аспекты их моделирования на ЭВМ (Продолжение) // www.infolex.ru.
Кузнецова А.И, Ефремова Т.Ф. Словарь морфем русского языка. — М.: Рус. яз., 1986.
Кукушкина О.В. Незначимые компоненты в структуре русского слова: взгляд с позиций морфонологии // Вестник Московского университета. — Серия 9. Филология. — № 5. - М.: Изд-во МГУ, 2008. - С.9-30.
Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка: в 2 т. — М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1959.
Потиха З.А. Школьный словообразовательный словарь / под ред. С.Г. Бархударова. — М.: Просвещение, 1964.
Тихонов А.Н. Словообразовательный словарь русского языка: в 2 т. — М.: Рус. яз., 1985.
Тихонов А.Н. Морфемно-орфографический словарь русского языка // [Электронный ресурс] режим доступа: http://slovari.yandex.ru.
Комплексный словарь русского языка / Тихонов А.Н. и др. / под ред. А.Н. Тихонова. -М.: Рус. яз, 2001.
Сулейманова Д.З. Историко-лингвистический комментарий. - Магнитогорск: Изд-во Магнитогор. гос. ун-та, 2005.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. - М.: Прогресс, 1986-1987.
Хронологический морфемно-словообразовательный словарь русского языка (более 50 тыс. лексических единиц). Лаборатория Общей и Компьютерной Лексикологии и Лексикографии // [Электронный ресурс] режим доступа: http://www.philol.msu.ru/ ~lex/articles/fdsl.htm.
Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. - М.: Рус. яз., 1993.
Шанский Н.М., Боброва Т.А. Этимологический словарь русского языка. — М.: Прозерпина, 1994.
Этимологический словарь русского языка / под ред. Н.М. Шанского. — М.: Изд-во МГУ, 1963—1982. Вып. 1—8.
LEXICOGRAPHIC PRESENTATION OF MORPHEMIC WORD STRUCTURE AND ITS ROLE IN PHILOLOGY STUDENT TRAINING
D.Z. Suleymanova
Data comparison of a diachronic morphemic dictionary and a morphemic synchronic dictionary encourages student's deeper awareness of a conventional division of word structure analysis into synchronic and diachronic. Search for the inner form as one of the procedures for system description of the inner dictionary leads to the conclusion that word-formation analysis is impossible without analysis of historical changes in the language. There is a need for a new type of dictionary that will integrate morphemic and morphological (word-building) structure with synchronic and diachronic aspects complementing each other. Besides, the dictionary will give due consideration to the data of etymological, word-formation, and morphemic dictionaries with an emphasis on sub-morphemic division.
