CC BY
79
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2008. № 5
СТАТЬИ О.В. Кукушкина
НЕЗНАЧИМЫЕ КОМПОНЕНТЫ В СТРУКТУРЕ РУССКОГО СЛОВА: ВЗГЛЯД С ПОЗИЦИИ МОРФОНОЛОГИИ
Как известно, в русском слове имеется значительное число сегментов, которые формально хорошо выделимы и похожи на аффиксы, но не выполняют привычной словоизменительной или словообразовательной функции и поэтому на фоне «нормальных» морфем выглядят аномальными и асемантичными. Ср. пароход, певец, припев, чита]у,резать, сыновья, африканец, двухэтажный, земельный, охота, поиск и т.п. Основная часть таких неполнознач-ных сегментов находится между обычными морфемами и поэтому нередко объединяется под общим названием «интерфиксы». «Незначимые» компоненты русского слова создают большие проблемы для его морфемного членения, так как выделению в качестве полноценных морфем препятствует их «асемантичность», однако и попытки присоединить их к соседним морфемам редко оказываются удачными. Это вызывает непрекращающиеся дискуссии, суть большей части которых прекрасно сформулировала Е.А. Земская в виде вопроса «Чей слуга интерфикс?» [Земская, 1981: 180].
Представляется, продвижение здесь может быть достигнуто прежде всего функциональным путем: если мы поймем, зачем нужны русскому слову интерфиксы и другие «добавки» разных типов, нам легче будет решить, стоит ли их присоединять к чему-либо (и к чему именно). Далее мы попытаемся посмотреть на неполнозначные компоненты русского слова с функциональной стороны и прежде всего с точки зрения их морфонологической роли. Выбор морфонологии в качестве отправной точки вполне закономерен, поскольку «асемантические» сегменты слова, если они действительно асемантичны, должны работать в первую очередь на означающее, т.е. на форму. С морфонологической же точки зрения прежде всего нужно выяснить, порождаются ли «удлиняющими» сегментами морфонологические варианты, и если да, то варианты каких именно единиц. Особенно это важно сделать в отношении интерфиксов, поскольку интерфиксация считается особым морфонологическим приемом.
При поиске ответа на эти вопросы каждый исследователь исходит из того представления о структуре русского слова, которое
у него сложилось. В очень многих случаях это представление базируется на приоритете морфемного уровня. Однако с морфо-нологической, да и функциональной точки зрения в целом этот приоритет весьма сомнителен. Как нам представляется, основное продвижение в понимании устройства русского слова связано со все большим осознанием и учетом того известного факта, что оно состоит в первую очередь из основы и форманта и лишь затем из отдельных морфем. Именно основа и формант (словоизменительный или словообразовательный) являются главными частями русского слова, что обусловлено самим морфологическим типом русского языка. Морфемная структура русского слова по крайней мере двухуровнева, причем явный приоритет в ней принадлежит деривационному уровню. Второй уровень, собственно морфемный, подчинен ему, поскольку морфемная членимость отражает ступени словоизменительной и словообразовательной деривации и является их результатом. Именно последовательный учет деривационной структуры слова, важности границ между основой и формантом, в результате соединения которых это слово сформировалось, составляет суть сформированного Г.О. Винокуром подхода к морфемному членению. Что дает нам признание реальности и важности таких частей русского слова, как основа и формант? С точки зрения морфонологии ответ достаточно очевиден: если слово возникает в результате соединения основы и форманта, то именно эти единицы должны подстраиваться друг под друга и вырабатывать для этого специальные морфонологические варианты. Это и наблюдается в современном русском языке. Русское морфонологическое варьирование невозможно описать как чисто внутриморфемное, ведь наращиваются и усекаются, как правило, не отдельные морфемы, а основы в целом. Поэтому логично допустить, что русское слово может содержать особые сегменты, обслуживающие непосредственно основу и формант.
Однако и двух уровней членения для русского слова явно недостаточно. Многие непроизводные основы членимы, поскольку обладают частичной смысловой или чисто формальной мотивированностью. На важность и неоспоримость этого факта обратил внимание А.И. Смирницкий, что породило знаменитый «спор о буженине». Явной членимостью для языкового сознания обладают и многие форманты, о чем свидетельствует такой традиционный термин, как «составные суффиксы». Формальная разложимость непроизводных основ и составных формантов - неизбежное и закономерное следствие процессов опрощения и переразложения, постоянно протекающих в русском слове. Но «двухуровневый» подход к структуре русского слова не позволяет в полной мере учесть это явление. Сохранить корень буженин и одновременно позволить
выделить в нем самостоятельные одноуровневые компоненты корневого и аффиксального типа можно только в одном случае - если признать наличие в русском слове особого, субморфного уровня членения, идея существования которого высказывалась известным морфонологом В.Г. Чургановой [Чурганова, 1973]. Для морфонологии именно субморф1, а не морфема является минимальным и основным объектом описания, поскольку именно в границах этой единицы часто осуществляется морфонологическое преобразование и именно от ее свойств оно зависит. Описать синхронное морфонологическое варьирование, оставаясь в рамках смыслового, морфемного членения, невозможно. На субморфном уровне основа буж~ен~ин- представляет собой трехкомпонентный корень, т.е. корень, формально разложимый на субморф корневого типа буж~ и два субморфа суффиксального типа ~ен и ~ин~, а формант -ов~ск(ий) является бинарным суффиксом, т.е. состоит из двух субморфов суффиксального типа. И такая разложимость - факт не диахронии, а синхронии, поскольку наличие в слове того или иного субморфа определяет и его акцентуацию, и набор возможных вариантов его частей. Признание субморфной членимости дает многое и для морфемики, поскольку позволяет решить «спор о буженине» наиболее адекватным образом, т.е. не игнорируя факт членимости непроизводных единиц. Различив субморфное и морфемное члене -ние, мы сможем признать, что прав был и Г.О. Винокур - с точки зрения морфемной членимости, и А.И. Смирницкий - прежде всего с точки зрения субморфной членимости [Смирницкий, 1948].
Таким образом, есть достаточно много оснований для того, чтобы описывать структуру русского слова с помощью единиц не одного, морфемного, а трех уровней:
(а) деривационного, на котором слово и его формы членятся на его главные функциональные части - основу (словообразовательную и словоизменительную) и формант;
(б) морфемного, на котором основа (а иногда и формант, ср. раз-бежа(ть)-ся) членится на минимальные значимые (в том числе и «служебные») части - морфемы;
(в) субморфного, на котором выделяются «формальные морфемы», т.е. все сегменты, по фонемной структуре, позиции и набору вариантов схожие с морфемами. Такая сложная трехуровневая структура представляется совершенно естественной для языка, в котором преобладают многоморфемные слова и формы, но при этом наблюдается абсолютный приоритет слова над морфемой и судьба морфемы полностью зависит от судьбы слова, в котором она используется. В результате мы регулярно получаем как новые непроизводные, но формально членимые корни (ср. такие известные примеры опрощения, как бел~к-а, кол~ьц-о и пр.), так и составные
аффиксы (ср. сформировавшиеся путем переразложения основы в пользу суффикса форманты н~ик-, ~оч~к-, -ан~ец и пр.).
Все «асемантические» компоненты русского слова хорошо выделяются на субморфном уровне и представляют собой субморфы аффиксального типа. Трудности с ними возникают на морфемном уровне, поскольку они не выполняют привычной словообразовательной или словоизменительной функции. Отсутствие такой функции у субморфа может быть следствием того, что он является частью какой-то морфемы. В этом случае он может быть либо необходимой, постоянной частью ее означающего (ср.: огур~ и ~ец, составляющие одно семантическое целое - корень), либо быть средством образования одного из морфонологических вариантов данной морфемы (ср. чередование «губной//губной+/л'/», где /л'/ выступает как отдельный субморф, способный вокализоваться, ср.: зем~л\я - зем~ел'\\ный). Однако «асемантичный» субморф может и не иметь никакого функционального отношения к «соседям» и обслуживать процесс соединения единиц более высокого порядка - основы и форманта. В этом случае его присоединение к какой-либо морфеме представляется функционально не оправданным и его необходимо рассматривать как отдельный компонент при морфемном членении.
Далее мы попытаемся проанализировать «избыточные» компоненты русского слова с точки зрения их «хозяина» и той функции, которую они выполняют в составе слова. При этом будут рассмотрены все основные типы сегментов, морфемный статус которых вызывает у исследователей сомнение, а именно соединительные гласные, глагольные темы, «передние вариации» суффиксов, суффиксальные «наращения» в стилистических дублетах типа нить - нитка и префиксальные «наращения» в словах типа поиск.
По параметру «обязательность/необязательность» для структуры слова «незначимые вставки» указанных типов можно разделить на (I) структурно обязательные и (II) структурно необязательные. Структурно обязательными для русского слова являются компоненты с соединительной функцией. Эти компоненты позицион-но и функционально делятся на два непересекающихся класса: (1.1.) средства соединения основы с формантом и (1.2.) средства соединения основ в составе сложного слова. Структурно необязательные элементы в свою очередь можно разделить на два класса: (11.1) средства дифференциации основ и (11.2) средства создания составных формантов. По отношению к морфонологической функции выделенные типы компонентов неоднородны. Только единицы первого типа (1.1.) выполняют в слове чисто морфоноло-гическую функцию. При этом есть все основания рассматривать их как средства образования вариантов не отдельных морфем, а основы в целом (см. ниже). У остальных единиц морфонологиче-
ская функция является второстепенной либо вообще отсутствует, что не дает основания рассматривать их как средства создания морфонологических вариантов и заставляет искать для них иную, семантическую функцию. Рассмотрим выделенные четыре типа единиц подробнее.
(1.1) Средства соединения основы с формантом
Этот тип компонентов представлен в русском слове сегментами, которым лучше всего подходит название «консонизатор». Термин «консонизатор» принадлежит А.А. Зализняку и хорошо отражает функцию таких сегментов. «Как известно из русской морфонологии, - пишет А. А. Зализняк, - глагольные корни (или основы) могут при словообразовании получать дополнительный элемент в, у, л, т или н, функция которого состоит лишь в том, что он дает корню возможность участвовать в сочетаниях, где требуется морф, оканчивающийся на согласную (ср.: про-ход и про-ли-в, при-твор-ств-о и уби-й-ств-о, греб-ец и жи-л-ец, о-грыз-ок и о-ста-т-ок, объ-ед-к-и и о-ста-т-к-и). Мы будем называть такое в,у, л, т или н консонизатором корня (основы)» [Зализняк, 1985: 33].
Консонизация имеет место не только в отглагольном словообразовании. Это универсальное и обязательное для русского языка явление. Консонизатор - обязательный компонент русского слова, без которого не может произойти соединение открытой основы с формантами определенного типа. Он не принадлежит соседним морфемам. Этот компонент не только обязателен, но и имеет унифицированную структуру - однофонемную консонантную.
В каких случаях русский язык требует, чтобы часть слова, к которой присоединяется формант, оканчивалась на согласную, т.е. в какой позиции появление консонизатора обязательно? Русская морфонология давно уже выявила и описала эту позицию - это позиция перед формантом поконсонантного типа. Разделение всех русских формантов на поконсонантные, повокальные и повокаль-но-поконсонантные отражает их важнейшее морфонологическое свойство - способность/неспособность присоединяться к открытым или закрытым основам. Абсолютное большинство русских формантов являются поконсонантными, т.е. требуют перед собой согласной2. Именно это их свойство, принципиально ограничивающее возможности их сочетаемости, делает необходимой вставку консонизатора между ними и открытой основой, причем независимо от того, в словообразовании или словоизменении участвует формант (ср.: припе(в)\0, пе(в)ец\0, пло(в)\ец, плы(в)\у, чита(])\ю, чита(у)\а, гре(л)к\а и пр.)3.
С чем связана поконсонантность форманта и имеют ли русские форманты этого типа эксплицитные признаки? Самым явным
признаком и причиной поконсонантности русских формантов является неприкрытость их инициали. Необходимость разделения открытой основы и неприкрытого форманта очевидна. Как известно, в современном русском языке недопущение зияния при соединении основ с суффиксами и флексиями (т.е. наиболее плотно присоединяемыми типами русских морфем4) является нормой. Зияние неприятно не само по себе, а именно при плотном соединении основы и форманта - в этом случае оно может повлечь за собой стяжение соседних гласных и потерю морфемной границы, проходящей между ними. Однако помимо недопущения стяжения гласных консонизатор решает и более важную задачу. Об этом свидетельствует обязательность появления его также перед прикрытыми и нулевыми формантами (ср. его присутствие в гре(л)ка, припе(в)-0 и пр.). С исторической точки зрения поконсонантность абсолютного большинства прикрытых формантов, а также всех нулевых формантов консонантного типа объясняется тем, что их прикрытость - явление новое и до падения редуцированных они были неприкрытыми. В СРЛЯ их близость к неприкрытым формантам сохраняется и поддерживается наличием у большинства из них специальных вокализованных вариантов с беглыми о и е. Не случайно структура таких морфем описывается как неполново-кальная, т.е. с оставлением начальной позиции для гласной (ср.: - 0к, -0н, -0ств, -0ск, -0ц и пр.). Такие суффиксы сохраняют свою покон-сонантность и в том случае, если находятся в инициали составного форманта (ср. поконсонантность -н~ик- (-0н+ик), -щ~ик- (-0ск+ик) и пр.). Однако не происхождение и даже не наличие вокализованных вариантов можно считать главным фактором, требующим консони-зации в случаях типа припе(в), гре(л)ка, мгу(ш)ник. Вставка консо-низатора - проявление общего системного требования соблюдения типовой структуры слова. Типичный русский корень, а значит, и непроизводная русская основа, имеет структуру СУС, типичный именной суффикс - УС5, поэтому фонемная последовательность типа СУС воспринимается как нечленимый корень, а последовательность типа СУСУ\С имеет тенденцию члениться на корневой и суффиксальный субморф - СУС\УС, т.е. переразлагаться в пользу форманта (ср.: гуля+ка > гул\яка, кофе+ник > коф\еник). Чтобы основа была полностью сохранена и ее граница была правильно опознана, необходимо вставить разделитель, указывающий на ее конец (ср.: гуля(н)ка, кофе(й)ник и пр.)6.
Типовую структуру слова позволяют сохранить и немногочисленные повокально-поконсонантные русские форманты, поскольку все они имеют постоянно прикрытую инициаль (ср. суффикс -к~а(ть) : мау\\к~ать, ну\\к~ать, гав\\к~ать; глагольные грамматические форманты -л-, -ть//ти и др.).
Состав консонизаторов в русском языке не унифицирован. Разнообразие сегментов, выступающих в роли консонизаторов, связано прежде всего с различием источников их происхождения. Важнейшим из этих источников является, судя по всему, фонетический. Консонизация тесно связана по происхождению с древними чередованиями сонантов. Не случайно основная часть русских кон-сонизаторов (у, в, м, н , л) - это индоевропейские сонанты. На основе их позиционных вариантов сложилась древняя модель чередования «согласный в интервокальной позиции - его отсутствие в других позициях». В нем самым активным образом участвовали сонанты у и в, наиболее близкие к гласным (см., например: [Мейе, 1938: 130, 189]). Именно они и стали самыми продуктивными русскими кон-сонизаторами. В ходе этого процесса в финали многих праслявян-ских основ, оканчивавшихся на сонант (прежде всего глагольных), оказался непостоянный сегмент, появлявшийся или исчезавший в зависимости от типа инициали присоединяемого форманта. Результаты древних чередований сонантов с нулем лучше всего сохраняются в формах, образуемых от глагольных открытых основ корневого типа, т.е. состоящих из одного корня (ср.: плыть - плы(в)у, стать - ста(н)у, взять- взи(м)ать , петь - по(у)ю).
Второй «поставщик» консонизаторов - аналогия с имеющимися в языке составными единицами. Как показывает материал русского языка, на конкретный вид консонизатора активно влияют формы мотивирующего слова. Так, известным фактом является формальное совпадение основных отглагольных «вставок» с глагольными причастными формантами -л-, -в- и -т- . С усилением в славянских языках мотивирующей роли формы инфинитива активизировался «опирающийся» на нее консонизатор (т). На базе этого консонизатора, судя по всему, возникают, в результате морфонологического варьирования, выступающие в ряде именных производных непродуктивные консонизаторы (с), (з) (ср.: пе(с)ня, жи(з)нь), (ш) (ср.: кры(ш)а) и (ч) (ср.: недоста(ч)а, да(ч)а)7.
Компонент, используемый в качестве консонизатора, может формироваться также под влиянием сочетаемости форманта. Это характерно для отыменных производных. Так, перед -ник-, -0н(ый), -0к- регулярно появляется (ш), скорее всего извлекаемый из суффиксальных финалей типа -уш-, -ош-, -аш-, -иш- и др., активно сочетающихся с данными формантами, т.е. мгу(ш)ник как показушник и т.п.; перед -ина появляется (т) (ср.: отсебя(т)ина как медвежатин-а) и т.д.
При всем разнообразии состава и происхождения русских консонизаторов они, безусловно, представляют собой единый класс компонентов. Это единство носит как структурный (однофо -немность), так и позиционный характер - обязательное появление
между открытой основой и поконсонантным формантом. Слабо предсказуем лишь конкретный вид консонизатора, избираемого отдельным русским словом (ср., например, (д) в : бу(д)у). Однако и здесь есть зоны почти полной унификации. Так, между суффиксальной глагольной основой и окончаниями используется (/), а между основой и суффиксами (в том числе формообразующими) - (в) (ср.: устаре(]')\\ю, ноустаре(в)\\аю). Основной зоной непредсказуемости являются отглагольные имена существительные8.
Являя собой чисто морфонологические компоненты структуры, консонизаторы, как и любые другие компоненты слова в фузионных языках, могут участвовать в семантическом противопоставлении основ. Большая семантическая нагрузка падает на них в конце основы таких слов, которые образованы бессуфиксально, т.е. в зоне нулевой суффиксации. Ср. чисто морфонологическую функцию (в) в пе(в)ец и дополнительную функцию различения производной и производящей основы в припе(в), ро(в), шо(в). «Словообразующая» функция еще более усиливается, если производные различаются только выбираемым ими консонизатором (с р. примеры типа жи(в)ой и жи(л)ой; кро(в) и кро(/) и др.). Но даже в этих случаях консони-заторы не приобретают собственного значения, выступая лишь как средство формального различения основ двух слов. Главной и обязательной для них остается морфонологическая функция - соединение и одновременное разделение основы и форманта, эксплицитное обозначение границы между этими главными частями русского слова.
Имеет ли смысл включать консонизаторы в состав одной из частей слова, которые они соединяют и одновременно разделяют, и если да, то в основу или формант? Во многих исследованиях, в которых самостоятельный морфемный статус интерфиксов не признается, в отношении консонизаторов принимается следующее решение: они вместе с остальными интерфиксами включаются в состав последующего суффикса (пе\\вец), но если такового в слове нет, то их относят к предшествующей морфеме - корню (при-пев-0) или аффиксу (чит-а]'\у). Е.А. Земская, анализируя морфонологиче-ские функции широкой группы аффиксальных компонентов, в число которых она включает и компоненты типа (в) в пе(в)ец, и сегменты типа ан в -ан~ск(ий), совершенно справедливо обращает внимание на то, что интерфикс «.. .является скорее "слугой" основы, чем суффикса: один и тот же интерфикс обслуживает производные от одной и той же основы с разными аффиксами, т.е. "требует" использования интерфикса именно основа, а не суффикс» [Земская, 1981: 180].
О явной формальной несвязанности консонизатора и форманта говорит их достаточно свободная комбинаторика (ср.: (л)~ка, (н)~ка, (т)~ка, (в)~ка, (¡)~ка, (ш)~ка; (н)~щ, (т)~щ, (л)~и/ и т. д.). В русском
языке есть, пожалуй, только один прикрытый суффикс, в инициали которого представлен явный консонизатор, отделить который в пользу основы не представляется возможным. Это главный пово-кальный именной суффикс -т~ель. Данный суффикс представляет собой единое смысловое и функциональное целое, поскольку -ель-без (т) с нужным значением не используется. Очевидно, он возник в результате переразложения консонизатора в пользу форманта. Возможность такого переразложения может возникнуть, если формант постоянно соседствует с одним и тем же конкретизатором в большом числе слов со сходной словообразовательной семантикой и сам недостаточно конкретен для выражения этой семантики. В таких случаях средством ее формального выражения может стать комплекс «конкретизатор + формант». В СРЛЯ имеются словообразовательные типы, в которых намечаются функциональные единства этого типа. Факты такого явно складывающегося сотрудничества между формантом и интерфиксом хорошо известны (ср., например, устойчивое использование (л)ка для образования имен существительных со значением места в разговорном языке (чита(л)ка, раздева(л)ка и пр.) Тем не менее пока формант активно употребляется в близком значении и без консонизатора, пока он «меняет» в данном значении консонизаторы, о формировании единой морфемы - нового повокального русского суффикса типа -тель - говорить нет оснований. Консонизатор в этом случае продолжает выступать не как часть суффикса, а как самостоятельный соединительно-разделительный компонент, теснее связанный не с формантом, а с основой.
Еще один важный довод в пользу отделения консонизаторов от формантов - их морфонологическое отличие от частей составных суффиксов. Добавление консонизатора не влияет на внешний вид основы и позволяет сохранить ее в неизменном виде, тогда как начальные субморфы составных суффиксов и составные суффиксы в целом к форме основ и их ударению предъявляют серьезные требования. Так, например, как отмечает А.А. Зализняк, консони-заторы не влияют на акцентуацию основ, в отличие от составных суффиксов [Зализняк, 1985: 33]. И, наконец, отделив консонизатор от форманта и от корня, мы сможем единообразно описывать структуру однокоренных слов. В противном случае мы получим пло\\вец, но плыв\ у, за-плыв0, так как на присоединение консонизатора к окончанию не согласится ни один носитель языка.
Поскольку консонизатор объективно занимает позицию между основой и формантом, то вполне логично было бы не включать его и в основу, т.е выделять его в качестве особого, третьего компонента в составе русского слова - разделительно-соединительного. Однако тесная структурная связь этого компонента с основой
2 ВМУ, филология, № 5
очевидна. Практически, консонизатор производит структурное преобразование финали основы, закрывая ее. Поэтому есть достаточно оснований описывать и рассматривать консонизацию как средство создания особого варианта русских открытых основ - варианта, закрытого наращением. Такой подход достаточно удобен и функционально оправдан. В частности, на его основе можно сформулировать следующее простое, но очень важное для СРЛЯ морфонологическое правило:
► поскольку русские форманты преимущественно поконсо-нантны, слова с открытыми основами в норме должны иметь и закрытый вариант основы.
Один из важнейших участков русской языковой системы, который удобно описывать с помощью этого правила, это глагольное словоизменение. Главное структурное отличие русского глагола от имени - это открытость глагольной основы. Закрытая основа инфинитива представлена только у глаголов непродуктивных типов (ср.:нести, печь и т.п.). И поскольку значительная часть глагольных словоизменительных формантов принадлежит к поконсонантному типу, то все глаголы с открытой основой инфинитива должны быть «двуосновны», т.е. иметь особый закрытый вариант словоизменительной основы. Две основы русского глагола - так называемые основа прошедшего времени и основа настоящего (т.е. непрошедшего) времени - противостоят друг другу не по грамматическим значениям, а именно структурно, т.е. как открытый и закрытый вариант одной и той же основы. Это хорошо видно на примере суффикса -енн-, который поконсонантен и поэтому, несмотря на значение прошедшего времени, соединяется с закрытым вариантом основы глагола (т.е. с основой настоящего, а не прошедшего времени).
Наличие закрытого варианта при открытости основы носит обязательный характер, однако, как это вообще характерно для русской морфонологии, при обязательности самого наличия варианта того или иного типа способ образования этого варианта плохо предсказуем и сильно лексикализован. Закрытый вариант основы может быть образован в русском языке не только с помощью ее консонантного наращения, но и путем усечения ее открытой финали. Оба эти способа могут конкурировать в пределах одной лексемы (ср.: маха\ть - маш\у и маха(]')\ю). Консонизация, несмотря на слабую предсказуемость внешнего вида консонизатора, имеет перед «усечением» явные преимущества. Она позволяет сохранить производящую основу в неизменном виде, так как консонизатор берет на себя выполнение требований форманта и блокирует его воздействие на основу. При этом сам он приспосабливается к форманту и может выступать в разных вариантах (ср., например, (в)//(в')//(вл')//(вел') в оста(в)ил, оста(вл)ю, соста(в)ной; кро(вл)я,
кро(вель)ный и пр.). Таким образом, консонизация способствует унификации внешнего вида основы родственных слов и облегчает восприятие мотивационных связей.
Итак, есть достаточно оснований выделять консонизаторы в особый тип служебных морфем с чисто морфонологической функцией и включать их в состав основ (словоизменительных и словообразовательных). Эти «морфологические морфемы» появляются в строго обусловленной позиции (между открытой основой и поконсонантным формантом), и их можно считать средством образования особого морфонологического варианта открытой основы - варианта, закрытого наращением. Отметим, что Г.О. Винокур признавал существование в русском слове служебных компонентов и выделял их в качестве особых сегментов морфемной структуры слова. Так, он писал, что «основа настоящего времени блуждау делится на общеглагольную основу блужда и тематический согласный у, а общеглагольная основа на первичную основу блужд/блуд... и тематический гласный а» (выделено мной. - О.К) [Винокур, 1959: 441]. «Тематическим согласным» в этом примере назван консонизатор.
(1.2) Средства соединения основ в составе сложного слова
В словах типа паровоз, трехэтажный, новостройка обязательно появляются соединительные гласные или явные флексии. В чем причина обязательности вставки дополнительного компонента? Все появляющиеся в этой позиции сегменты имеют неприкрытую структуру, поэтому «вставляют» слог между соединяемыми основами. Однако наличие такого слога вовсе не обязательно с морфонологической точки зрения. Скопление согласных не мешает сложным русским словам, поскольку их первая часть примыкает ко второй неплотно, о чем свидетельствует наличие дополнительного ударения. О необязательности слоговой вставки свидетельствуют также многочисленные сложносокращенные единицы типа лесхоз, детсад и пр., поэтому вряд ли здесь можно говорить о приоритете морфонологической функции. Тем не менее соединительный компонент в сложных словах с несокращенной первой частью в СРЛЯ обязателен. Это связано, очевидно, с грамматической спецификой их мотивирующей базы. Слова типа паровоз, трехэтажный и пр. - это результат соединения словообразовательного форманта с мотивирующей единицей особого типа - словосочетанием. В отличие от простой компрессии словосочетания, при использовании его в качестве базового компонента (т.е. части, к которой присоединяется формант) действует особое правило. Оно требует, чтобы один из компонентов словосочетания был оформлен как зависимый, и эта
информация должна быть выражена эксплицитно. Поскольку порядок расположения частей словосочетаний в СРЛЯ в большинстве случаев не фиксирован, грамматические отношения внутри них передаются с помощью специальных морфем - падежных флексий и предлогов. Эти служебные показатели нужны и сложному слову. По точной формулировке В.В. Лопатина, «сложное слово - это синтагма, состоящая из лексически значимых компонентов - основ. Как всякая синтагма, оно обладает грамматическими средствами связи своих компонентов» [Лопатин, 1977: 55]. «Интерфикс», вставляемый между частями словосочетания при его преобразовании в мотивирующий компонент, и выполняет роль грамматического средства связи. Это внутрисловный аналог падежной флексии.
Поскольку термин «внутренняя флексия» занят, рассматриваемые компоненты можно назвать «межосновными флексиями». К этому классу морфем относятся не только явные флексии типа формантов числительных -ёх-, -ух-, -и-, но и соединительные гласные. Функционально они представляют собой унифицированную внутреннюю флексию. На не только функциональную, но и генетическую связь русских соединительных гласных с падежными флексиями указывает и эволюция, которую прошли многие русские сложные слова (ср.: землятресение, землитрясение > землетрясение, уманастроение > умонастроение, челомбитная9 > челобитная и пр.). Русские соединительные гласные безударны, однофонемны и подчиняются твердости/мягкости предшествующего согласного, т.е. по форме они близки к безударным вариантам многих флексий существительных. Поэтому замена реальной флексии на соединительную гласную - это часто чисто орфографический акт, так как при произношении нормальная и «внутренняя» флексия совпадают (ср.: дерева обработка и деревообработка). В отдельных случаях орфография, однако, ведет себя непоследовательно, сохраняя флексию мотивирующего словосочетания в полном, не унифицированном виде и усиливая, таким образом, связь с этим словосочетанием (ср.: умопомрачительный, но умалишенный, сумасшедший и пр.) Сопротивляются редукции и замене на соединительные гласные в межосновной позиции только флексии числительных. Вероятно, это связано с их постоянной ударностью и закрытостью - даже в составе сложных слов ударение (второстепенное) падает не на их основу, а на флексию. Тем не менее и здесь процесс ослабления, редукции флексий в межосновной позиции представлен: он затрагивает конечную согласную, ср. двухсмысленный >двусмысленный; двухчленный > двучленный и пр.
Таким образом, наличие в слове «межосновной флексии» выполняет важную семантическую функцию: оно передает информацию о грамматических отношениях, связывающих компоненты
мотивирующего словосочетания. Одновременно соединяющие основы компоненты несут информацию еще одного типа: они служат сигналом того, что первый компонент слова грамматически оформлен, а значит, выступает в полном, а не сокращенном виде. Тем самым соединительные гласные помогают отличить разные способы словообразования - порождение новой номинативной единицы на базе словосочетания и простую компрессию готового словосочетания (ср., например, разницу между лес(о)воз и лес\\хоз). Самостоятельность рассматриваемых компонентов настольно очевидна, что делающиеся иногда попытки присоединить их к корню не находят поддержки. Соединительные гласные рассматриваются большинством лингвистов как отдельный тип морфем и не включаются в состав ни одного из соединяемых компонентов (ср., например, «интерфиксы» [Русская грамматика 1980: 124-125]). С функциональной точки зрения, однако, их можно включать, на правах самостоятельного грамматического элемента, в первую основу, которую они грамматически оформляют. В этом случае мы получим следующее вполне соответствующее языковому чутью членение: пар-о+ход\\0, нов-о+стро(])\\к\а.
(11.1) Средства дифференциации основ
В эту группу можно отнести «ложнословообразовательные» компоненты основы русского слова. Такие компоненты внешне совпадают с полноценными словообразовательными формантами, но в определенном круге слов не реализуют нормальную словообразовательную функцию. Их «ложность» проявляется либо в том, что они присутствуют в явно непроизводном слове, либо в том, что они ничего не добавляют к значению производящего слова.
По своему морфемному типу «ложнословообразовательные» компоненты делятся на (1) суффиксальные, ср. реж\у - реза\ть, лист - листая, нит'\0 - нитк\а и (2) префиксальные, ср. иск\ать -по\иск, хот\еть - охот\а.
Важнейшим видом таких компонентов являются глагольные темы (а, е//а, и, ова//ева, ну). Темы, как и консонизаторы, создают особый структурный вариант глагольной основы, только не закрытый, а открытый. На этом основании их можно было бы считать морфо-нологическими единицами особого рода - вокализаторами, но этому препятствует их позиционная необусловленность. Их появление в основе не зависит от типа присоединяемого форманта (ср. наличие в русском языке закрытых нетематических основ, выступающих перед теми же формантами: чит-а\ть и вес\ти, чит-а\л-а и нес\л-а). Хотя темы и выполняют в глагольном слове морфонологическую функцию - они облегчают соединение глагольной основы с прикры-
тыми формантами - их главная функция заключается в другом - в маркировании глагольной основы. Как известно, в синтетических флективных языках оппозиция «имя<>глагол» играет очень важную роль, и основа славянского глагола все больше «удаляется» от основы имени за счет активного процесса тематизации. Открытая структура основы - яркий формальный признак глагольности, поскольку именные основы в СРЛЯ в норме закрыты. Таким образом, темы выполняют в непроизводном глаголе грамматическую, категориальную функцию. М.В. Панов высказывал мнение, что они имеют собственное значение «процессуальности», т.е. несут категориальное значение глагола [Панов, 1966: 85-86]. В этом им помогает полное внешнее совпадение со словообразовательными глагольными суффиксами, к которым они и восходят. Каким бы образом их значение ни определялось, их грамматичность очевидна: они порождают особый (маркированный как глагольный) грамматический вариант основы, отличающийся от корневого варианта, который может быть представлен как в глаголе, так и в имени. Поэтому их можно рассматривать как грамматические категоризаторы основы.
При использовании суффиксального (в том числе и тематического) варианта глагольной основы в именном словообразовании «процессуальное» значение получает специальное выражение и поэтому устойчиво сохраняется, что важно, в частности для синтаксических дериватов. Ср., например, сосуществование «глагольного» и «предметного» значения у первого слова и яркую «процессуальность» второго слова в парах типа стро(й^])\\ка ('место') - стро-и\\тельство, нарез\\ка ('мясо') - нарез-а(н)\\ие^иЦе, покуп\\ки ('опредмеченный результат действия') - покуп-а(н)\\ие и пр.). Тематические варианты глагольных основ также используются как дополнительное средство противопоставления форм одного глагола. Эта дополнительная «словоизменительная» функция представлена у них в тех глаголах, которые сохраняют закрытый корневой вариант основы (резать, лечить, видеть и пр.). В таких глаголах закрытый корневой вариант используется перед поконсо-нантными формантами (реж\у, леч\у, виж\у), а тематический, т.е. открытый, - перед остальными (рез-а\л, леч-и\л, вид-е\л).
Глагольные темы - главный вид грамматических категори-заторов основы в русском языке. Для русского имени такие кате-горизаторы не характерны, однако и здесь в узком круге лексики они встречаются. Основным их представителем можно считать маркирующий основу множественного числа «суффикс» -]- (с наращением - ов- или без), восходящий к суффиксу собирательности (лист']'\я, брат'Ця, сын-ов'~]\я и пр.). 22
Если грамматические категоризаторы представлены обычно в непроизводных основах, то «ложнословообразовательные» компоненты других типов мы встречаем в словах, которые, несомненно, производны или еще не до конца утратили своей производности. Такие компоненты вряд ли можно считать особым типом морфем, поскольку их аномальность - результат переходной стадии в существовании производных единиц некоторых типов. Суффиксальные компоненты такого рода, как правило, представлены уменьшительно-ласкательным суффиксами. Ср. пары типа книга - книжка, лиса -лисица, нить - нитка, лист - листок. Полное лексическое тождество в таких парах - следствие характерного для славянских языков процесса десемантизации суффиксов с субъективно-оценочным значением. Такая десемантизация проходит то в одном, то в другом русском слове. Процесс «стирания» значения экспрессивных суффиксов в конечном итоге приводит к утрате их морфемной самостоятельности. В.В. Виноградов характеризовал данный процесс как «процесс присоединения экспрессивных суффиксов к основе существительного» [Виноградов, 1972: 99]. По завершении этого процесса бывший суффикс становится частью нового субморфно разложимого корня (ср.: лод~ка, ласт~оч~к\а и пр.). Разные слова находятся на разных стадиях этого процесса. Они могут быть как разговорными, так и стилистически нейтральными, вытесняя производящее слово в книжную сферу. Хотя потеря модифицирующего значения формантом и заставляет некоторых исследователей включать его в корень, но пока при нитке существует нить и опрощение еще не завершено, -к- неизбежно воспринимается и живет как самостоятельная суффиксальная морфема, отличающая производную основу от производящей, пусть чисто стилистически. При наличии явной стилистической противопоставленности можно говорить о том, что эта морфема выступает в роли стилистического маркера, категоризатора основы.
Как средство образования особых вариантов корня (основы) часто рассматриваются также префиксы в парах типа хотеть - охота, искать - поиск и пр. Эта точка зрения, изложенная Г.О. Винокуром [Винокур, 1959], также основывается на полном совпадении лексического значения производной и производящей основ. Однако само по себе тождество лексического значения еще не дает основания говорить о том, что перед нами варианты одной единицы. Здесь, в отличие от нить - нитка, имеет место изменение части речи. Образование же слова другой части речи не обязано в СРЛЯ сопровождаться изменением лексического значения. В противном случае к поиску нужно было бы присоединить все синтаксические дериваты (ср.: тождество лексического значения в строить - строительство, посадить - посадка и пр.). Это не делается прежде все-
го потому, что перенос того же лексического значения в другую синтаксическую позицию не имеет в СРЛЯ специализированных средств выражения и осуществляется с помощью обычных словообразовательных формантов. Значение приставки в случаях типа поиск абсолютно аналогично тому значению, которое передают суффиксы, образующие синтаксические дериваты. Странность здесь заключается только в самом способе образовании деривата - префиксальном, а не суффиксальном (ср. поиск вместо искание, охота вместо хотение и т.п.). Этот способ непродуктивен в СРЛЯ и он «отсылает» не к тому производящему - к приставочному глаголу (ср. формальную производность поиск от поискать, мне охота от охотиться и т.п.).
Как и при суффиксальных способах отглагольного словообразования, при отглагольной «префиксации» формант способен передавать весь диапазон общего словообразовательного значения 'предмет, охарактеризованный по действию' - от значения абстрактного действия (поиск) до места (подвал), инструмента (поезд), способа (почерк, поступь) и разного рода опредмеченных результатов действия (пожар). Префиксальный способ образования существительных непродуктивен в СРЛЯ, однако это не означает, что этой модели вообще не существует и не существовало. Судя по всему, приставки были вообще очень активны в предшествующие периоды существования русского языка в сфере именного словообразования, о чем свидетельствует и диалектный материал. Так, О.Г. Гецова отмечает, что «..в говорах имеется словообразовательный тип префиксальных существительных, мотивированных существительными, обозначающими предмет или место, находящееся по отношению к мотивирующему существительному в соответствии со значением префикса (бывшего предлога). Например: возледвор,... подлавка. По этой же модели образуются и новые для говоров слова, например, подкомната» [Гецова, 2005: 87]. Не исключено, что производные типа охота, поезд и пр., мотивированные в СРЛЯ глаголами, тоже восходят к модели «приставка+ существительное», т.е. жар > пожар; езд > наезд, приезд, уезд; свист > посвист; иск > поиск и пр., поэтому не для всех из них находятся подходящие глагольные производящие. Таким образом, есть достаточно оснований считать, что в словах типа поиск, охота имеет место вполне самостоятельный, пусть и непродуктивный, словообразовательный формант, с помощью которого образуется отглагольный синтаксический дериват. А синтаксические дериваты лексического значения производящих не меняют.
На роль самостоятельных компонентов основ могут теоретически претендовать также усекаемые компоненты слов типа тряп~ка, слад~кий, пол~юс. Поскольку их конечный субморф отсутствует в
производных словах (ср.: тряпьё, сладость, полярный и пр.) и общей частью для них являются «бессуфиксальная» часть, закономерно желание выделить в их составе связанные корни тряп, слад, пол, а -0к приписать какую-то функцию на уровне основы. Однако для выделения связанного корня нужны отношения взаимной мотивации, а не производности, а их в данном случае нет - все остальные члены словообразовательного гнезда мотивированы содержащей суффиксальный субморф единицей. Что же касается возможной самостоятельной функции этого усекаемого субморфа, то если она и есть, то очень неуловима и экзотична. Поэтому в словах типа тряп~к\а приходится выделять субморфно разложимый корень с усекаемой финалью, как это и делается традиционно. Такие корни существуют и будут вновь и вновь возникать в языке. Их главный источник - отсутствие исходной корневой основы (в силу утраты или незаимствования) при сохранении производных от нее. Так, например, если русский язык утратит слово нить, в усекаемый корень из варианта основы превратится нитк, поскольку им станет мотивироваться прилагательное нитяной.
(11.2) Средства создания составных формантов
Субморфная членимость многих русских формантов, прежде всего суффиксов, их составной характер сомнения не вызывает. Мы обязаны разделить -л~ив(ый), -щ~ик, -н~ик и пр. на два мор-фемоподобных сегмента - субморфа. Проблема заключается лишь в том, может ли формант состоять из нескольких морфем или он принципиально одноморфемен? Если субморфы присоединяются на одном деривационном шаге, могут ли они принадлежать разным морфемам? Постулат об одноморфемности форманта имеет очень крепкие позиции в русской морфемике. Правда, он нарушается в отношении суффиксально-префиксального способа образования - идея конфиксов в русистике не получила поддержки. Как явное покушение на этот постулат было воспринято разделение составных суффиксов на «интерфиксальную» и значимую часть (собственно суффикс), предложенное и обоснованное Е.А. Земской. По мнению Е.А. Земской, первый компонент составных суффиксов не добавляет к их значению ничего такого, чего бы не было в значении последнего, опорного, и поэтому может варьироваться [Земская, 1964, 1973]. Сочетания типа «интерфикс+суффикс», как отмечает Е.А. Земская, нужно отличать от составных морфем типа -ин~к(а) (в веселинка и пр.). Для этого предлагается следующий критерий: «если "производный суффикс" тождествен по значению простому, он рассматривается как "интерфикс+суффикс". Если же производная по происхождению морфема приобрела свое
специфическое значение, отличное от значения составляющих ее частей, она рассматривается как особая самостоятельная морфема» [Земская, 1973: 136].
Четкую границу между составной морфемой (бинарными суффиксами типа -т~ель, -л~ив(ый), -ч~ив(ый)) и сочетанием «интерфикс+суффикс» провести бывает очень трудно, поскольку степень смысловой и деривационной слитности компонентов составной единицы нарастает постепенно. Тем не менее эта граница объективно существует. Однако чтобы получить законную возможность учитывать ее, необходимо решить вопрос о морфемном статусе «интерфиксальных» компонентов суффиксов. Если этот статус признать чисто субморфным, то разницу между -т~ель и -ан~ск(ий) описать невозможно - в обоих случаях перед нами только субморфно членимая единица. Если же «интерфиксальным» частям составных суффиксов предоставить самостоятельный морфемный статус и рассматривать сочетание «интерфикс+суффикс» как составной формант, т.е. готовый блок морфем, а не единый суффикс, то проблема решается. Но это можно сделать лишь в одном случае - доказав, что «интерфиксы» выполняют в составе форманта самостоятельную семантическую функцию.
Доказать это, однако, нельзя, если из «передних вариаций» суффиксальных формантов не исключить, как это было сделано выше, консонизаторы, т.е. чисто морфонологические «интерфиксы», выступающие после открытой основы перед поконсонантным формантом. Отделив от формантов действительно асемантические компоненты - консонизаторы, мы можем рассмотреть оставшиеся субморфно разложимые единицы с семантической точки зрения. Различить комплекс «(консонизатор)||формант» и членимый формант позволяет тип предшествующей основы. Так, (н)||ие—и/|е, (т)||ие—>иу|е, (в)||к(а), (т)||ка, (н)||ка, (л')||ник и пр. являются сочетанием «консонизатор + формант», так как они выступают только после открытой основы; н~ик, щ~ик, ан~ск, ов~к и пр.- это компоненты одного форманта, поскольку они выступают после закрытых основ и их первый сегмент не выступает в роли консонизатора.
Среди субморфно разложимых формантов есть несколько таких, семантическая цельность и соответственно одноморфем-ность которых не вызывает сомнения, ср. т~ель, н~у(ть), в~ш(ий). Однако подавляющее большинство неодносубморфных формантов начинается с самостоятельного суффиксального компонента, сохраняющего свое значение и выступающего с ним самостоятельно в других словах (ср.: двор\\н~ик и вечерн\\ик). Это дает основание считать, что субморфы таких формантов сохраняют самостоятельный статус и на морфемном, значимом уровне. Их аномальность, избыточность заключается только в том, что есть слова, в которых 26
аналогичное словообразовательное значение передается и без их участия. Так, словообразовательное значение формантов -ан~ск(ий), -ов~ск(ий), -ич~еск(ий) и пр. практически тождественно значению -ск(ий). Однако представляется, что между простым и синонимичным ему составным формантом имеется существенное отличие. Оно связано с тем, что составной формант фиксирует результат сразу нескольких шагов деривации. Словообразовательное значение слова, образуемого более чем одним шагом деривации (например, [(школь}н]ик), ни в коей мере не сводится к значению последнего суффикса. Это значение «накапливается» на каждом «шагу», и последний формант выражает его не сам по себе, а с помощью всего предшествующего деривационного контекста. Без такого контекста конечный простой аффикс оказывается семантически недостаточным. Удалив этот контекст, мы теряем целый шаг деривации, а с ним и то значение, которое сопровождает обычно этот шаг. Ср., например, семантические потери, к которым приводит использование простого суффикса вместо составного в очевидных случаях типа двор[н]ик, географ[ич]ка - с «избыточной» частью составного форманта мы теряем такие важные смысловые компоненты, как 'признаковость и 'лицо'. Без них значение опорного суффикса выглядит слишком абстрактным и «размытым». Представляется, что структура составного, производного форманта отражает типичные деривационные стадии, которые проходит большинство слов одного словообразовательного типа, прежде чем приобрести нужное словообразовательное значение. Если в языке возникает слово, у которого одна из этих стадий утрачена или вообще отсутствовала, то составной формант помогает ему «восстановить» эту стадию и тем самым создать нужный деривационный контекст для «итогового» суффикса. В связи со сказанным, единицы типа -н~ик, -ов~к(а), -ан~ск(ий) с функциональной точки зрения можно рассматривать как составные, а не просто субморфно разложимые форманты. Их первый компонент ведет себя как морфема, выполняющая особую функцию, которую можно назвать «деривационно-конкретизирующей». Он «выравнивает» морфемную структуру слов с однотипным словообразовательным значением, повторяя структуру единиц, у которых каждый этап деривации мотивирован. Тем самым составной формант помогает породить словообразовательную единицу, формально и семантически им подобную. Он как бы восстанавливает пропущенные шаги деривации и ту словообразовательную «историю», без которой во флективном языке одна конечная морфема не в состоянии передать все накапливаемое обычно за несколько шагов значение.
Подведем основные итоги. Игнорировать «незначимые» компоненты, не выделять их в составе русского слова невозможно,
поскольку носитель языка их видит и их субморфная самостоятельность не вызывает никакого сомнения. Есть достаточно оснований и для сохранения за рассмотренными их типами самостоятельного морфемного статуса. Это ни в коей мере не означает, что в русском слове есть «пустые» морфемы. «Пустоты» в нем образуются только в одном случае - когда мы ограничиваем функции русских аффиксов двумя главными - словообразовательной и словоизменительной. Если же признать, что в русском слове есть вспомогательные морфемные единицы, обслуживающие непосредственно основу и формант, то «избыточных» морфемных компонентов не остается. К числу таких вспомогательных единиц можно отнести консониза-торы - средства соединения открытой основы с поконсонантными формантами; межосновные флексии - средства грамматической связи основ в составе сложного слова, грамматические категори-заторы непроизводных основ (прежде всего глагольные темы), а также начальные части составных формантов, вносящие свой вклад в выражение словообразовательного значения.
Литература
ВиноградовВ.В. Русский язык (грамматическое учение о слове). 2-е изд. М., 1972.
Винокур Г.О. Заметки по русскому словообразованию // Винокур Г.О. Избр. работы
по русскому языку. М., 1959. Гецова О.Г. Словообразование // Русская диалектология / Под ред. Л. Л. Касаткина. М., 2005.
ЗализнякА.А. От праславянской акцентуации к русской. М., 1985. Земская Е.А. Интерфиксация в современном русском словообразовании // Развитие грамматики и лексики современного русского языка. М., 1964. Земская Е.А. Словообразование // Современный русский язык / Под ред. В.А. Бе-
лошапковой. М., 1981. Земская Е.А. Современный русский язык: Словообразование. М., 1973. Иткин И.Б. Русская морфология. М., 2007.
Лопатин В.В. Русская словообразовательная морфемика. М., 1977. Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. М.; Л., 1938.
ПановМ.В. Русский язык // Языки народов СССР. Т. I. М., 1966. Русская грамматика / Гл. ред. Н.Ю. Шведова. Т. I. М., 1980. Смирницкий А.И. Некоторые замечания о принципах морфологического анализа основ // Доклады и сообщения филологического факультета МГУ. Вып. 5. М., 1948.
Чурганова В.Г. Очерк русской морфонологии. М., 1973.
Примечания
1 Термин «субморф» в настоящее время используют многие лингвисты, однако в него обычно вкладывается «урезанное» содержание, при котором субморфом называют сегменты только аффиксального типа, а именно такие компоненты основы, которые в других основах ведут себя как полноценные аффиксы. Так, в слове колпак выделяется субморф -ак, в буженина - субморф -ин(а) и т.п. При
этом вопрос о статусе остающихся сегментов колп-, бужен- повисает в воздухе, так как их к субморфам, как правило, не относят.
2 Последовательное описание русских словообразовательных формантов с этой точки зрения проводится в «Русской грамматике» (1980), см. также описание глагольных словоизменительных формантов в [Лопатин, 1977]. Правда, в этих работах консонизатор рассматривается как часть суффикса, и поэтому сочетание «консонизатор+поконсонантный суффикс» (типа -лк(а)) представляется как повокальный аффикс.
3 Консонизатор здесь и далее выделен скобками.
4 См. о плотном и неплотном присоединении морфем в [Зализняк, 1985: 11-12].
5 См., например [Чурганова, 1973: 41, 105, 111]. С - согласная фонема, V - гласная.
6 Особенности восприятия морфемной структуры - очень важный фактор. Так, несмотря на явную синхронную производность слов мыло, шило,рыло, пир, мы воспринимаем их структуру как морфемно не членимую, односубморфную, хотя л ир здесь с функциональной точки зрения выступают как явные консо-низаторы, или суффиксы.
7 Ср. интерпретацию ч как наращения открытой основы глагола при помощи т и дальнейшего чередования т//ч, предложенную В.В. Лопатиным [Лопатин, 1977: 126].
8 Ср. попытку выявить некоторые закономерности: «распределения по различным типам глаголов и словообразовательным моделям консонантизаторов т, в, } и л» в [Иткин, 2007: 189-191].
9 Пример из «Жития протопопа Аввакума».
