CC BY
27
Федяева Н. Д. 2003: Языковой образ среднего человека в аспекте когнитивных категорий градуальности, дуальности, оценки, нормы (на лексическом и текстовом материале современного русского языка): автореф. дис. ... канд. филол. наук. Барнаул.
TRANSFORMATION OF BINARY OPPOSITION "FIRENDSHIP — ENMITY'' INTO GRADUAL OPPOSITION (BASED ON EXPERIMENT DATA)
O. M. Luntsova
The article deals with such concepts as duality, gradation, and gradual opposition. Association test data prove that the opposition "friendship — enmity'' (traditionally thought of as binary both in Russian and English) can be considered as a gradual opposition.
Key words: duality, gradation, binary opposition, gradual opposition, association test
© 2012
Е. Г. Ерохина
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ЛЕКСИЧЕСКИХ МАРКЕРОВ НЕДОСТОВЕРНОЙ ИНФОРМАЦИИ В ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫХ СТРАТЕГИЯХ ИСТОРИЧЕСКОГО ТЕКСТА
В статье рассматриваются способы отражения недостоверных фактов в историческом сюжетном тексте. Авторское отношение к описываемому определяет стратегию сообщения сведений, не имеющих статуса подлинных. Внимание сконцентрировано на употреблении авторами лексических маркеров лжи, обмана и слухов, что позволяет раскрыть информативную структуру повествования.
Ключевые слова: лексический маркер, семантическое поле, стратегия, факт, слух, клевета
В корпус основных задач исторического текста входят сохранение и передача знаний о прошлом, а также адекватная интерпретация описываемого участка действительности1. Решению этих задач посвящены многие работы по исторической эпистемологии, в числе которых исследования П. Рикёра, Ф. Р. Анкерсмита, П. Вена, А. Мегилла, Р. Арона и др.
Общая для всех этих исследователей мысль о том, что история занимает пограничную позицию между наукой и литературой, стала предпосылкой нашей работы. В отличие от художественного текста, историография претендует на правдивость своего повествования: «История — это рассказ о подлинных событиях.
Ерохина Елена Геннадьевна — аспирант кафедры русского языка и методики Московского гуманитарного педагогического института. Е-шаД: corcordium@mail.ru.
1 Анкерсмит 2009, 10.
Для того чтобы обладать историческим достоинством, факт, в рамках этого определения, должен отвечать только одному условию: произойти на самом деле»2.
Обывательское представление об историческом тексте соответствует этому требованию достоверности фактов. Однако анализ текстов с точки зрения отбора фактов, которые автор включает в образ прошлого, показывает неоднородность материала, составляющего предмет исторического повествования.
В качестве фактуального тематического материала мы выбрали сюжет о правлении Бориса Годунова, входящий в состав более крупного нарратива о Смутном времени. Этот сюжет открывает в русской историографии тему самозванства — тему, связанную с воздействием слова на реальность. Истоки этого явления лежат в способностях языка представлять действительность вариативными средствами, влияя на эмоциональный настрой реципиентов и меняя сознание участников коммуникации3.
Интрига, связанная с судьбой царевича Дмитрия, послужила стимулом для развития силы социального воздействия языка. В описаниях историков эта эпоха характеризуется большим количеством доносов, слухов, тайн, клеветы, сплетен, имевших серьезные последствия (вплоть до смены правителя). Таким образом, в исторические тексты входят единицы, природа которых согласно критерию истинности неоднозначна.
Каждый текст репрезентирует эти факты в соответствии с авторскими намерениями. Изучение того, каким образом вербализуется подобный «недостоверный» факт, позволит точнее судить об уровне информативности исторических текстов. Возможности интерпретации фактического материала отмечают Т. В. Булыгина и
A. Д. Шмелев: «Одна и та же ситуация может в зависимости от того, как она вербализуется, признаваться или признаваться «подлинным» фактом»4.
Мы рассмотрим фрагменты из трех различных историй, созданных в XIX в.: «Истории государства российского» Н. М. Карамзина, «Курса русской истории»
B. О. Ключевского и «Истории России» Д. И. Иловайского. Главы этих историй, повествующие о правлении Бориса Годунова, насыщены лексикой, образующей семантическое поле ЛОЖЬ: клевета, слухи, молва, изветник, донос, приписывать и др. Синтагматическое окружение этих единиц и функции, которые они выполняют в тексте, раскрывают авторское отношение к предмету сюжета и к требованию истинности истории.
Элементы повествования складываются в определенную стратегию, отвечающую авторским интенциям, — цепочку высказываний, объединенных общей проблематикой, стилисткой и реализующих макропропозицию фрагмента текста5. Повествовательный сюжетный текст содержит, как правило, хроникальные стратегии, отражающие событийный ряд, и авторские вторжения в текст — риторические, рефлективные и прочие моменты остановки чистой наррации.
Нарратив Н. М. Карамзина отвечает эстетике сентиментализма, вследствие чего ложные факты могут быть использованы автором в риторических стратегиях, эксплицирующих эмотивный или аксиологический компонент авторской
2 Вен 2003, 17.
3 Блакар 1987, 144.
4 Булыгина, Шмелев 1995, 129.
5 Дейк 1989, 42.
позиции. Тексты Д. И. Иловайского и В. О. Ключевского представляют научные истории, отвечающие требованиям рационального объяснения. В этих текстах, очевидно, преобладают информативные повествовательные стратегии, осуществляющие рациональную обработку недостоверной информации.
Семантические типы недостоверной информации, встречающиеся в историческом повествовании
Экспликация семантического поля ЛОЖЬ в исследуемых текстах происходит при уточнении следующих параметров описываемого действия:
— причина лжи (языковая полисемия и следствия многозначности, невозможность верифицировать факт, сознательный обман);
— авторство (один человек, группа людей, неизвестный источник);
— направленность вербального действия (конкретное направление, стихийное распространение).
В зависимости от степени контроля, которому поддаются вербальные действия, мы можем выделить в пространстве ЛЖИ две семантические области: КЛЕВЕТА и СЛУХИ.
Клевета, согласно словарной дефиниции, представляет собой «ложное обвинение, заведомо ложный слух, позорящий кого-либо, а также распространение этих слухов»6. Таким образом, клевета отличается, во-первых, осознанностью: клеветники знают, что они искажают действительность. Во-вторых, клевета имеет конкретный объект и предполагает конкретный прагматический результат — подрыв репутации человека с различными последствиями. Мы будем рассматривать в поле КЛЕВЕТЫ те нарративные участки, где указан автор ложной информации; фрагменты, описывающие анонимную клевету, будут рассмотрены в поле СЛУХИ.
Слухи означают прежде всего какие-то известия, новости, однако информационная их точность не проверена — это «сведения, достоверность которых не установлена»7. Кром того, в отличие от клеветы, слухи не подлежат авторской цензуре: они распространяются стихийно и больше характеризуют саму коммуникативную ситуацию, нежели враждебные отношения конкретных лиц. Слухи, очевидно, возникают в ситуации нехватки информации их официальных источников, как попытка интерпретации значительного социального факта.
Заметим, что поле СЛУХИ может включать также лексему «клевета», поскольку семы этого слова удовлетворяют семантике ложной информации слухов.
Осознанное искажение информации: КЛЕВЕТА в сюжете о Борисе Годунове
Из трех рассматриваемых авторов лишь Н. М. Карамзин активно использует семантическое поле КЛЕВЕТА в рассказе о Годунове. В рамках сентименталист-ской истории автор следует этическому критерию оценки событий, поэтому внутренняя политика Бориса Годунова видится сквозь призму его психологических проблем. Годунов опасается предательства и потому делает клевету основным оружием в борьбе с реальными и воображаемыми врагами: «Восстановил для
6 Евгеньева 11, 1986, 56.
7 Евгеньева 12, 1986, 145.
того бедственную Иоаннову систему доносов и вверил судьбу граждан, Дворянства, Вельмож сонму гнусных изветников»8.
Далее Н. М. Карамзин рассказывает о главных клеветнических кампаниях, инициированных Годуновым во время его царствования. Все рассказы изобилуют лексическими маркерами сознательной лжи:
1. Устранение боярина Бельского: первая знаменитая жертва подозрения и доносов; Царю донесли; Сию клевету ... приняли за истину (ибо Годунов желал избавиться от старинного, беспокойного друга)9;
2. Устранение бояр Романовых: изветники; насказы; ложный донос; предательство; шептали; преступление, столь грубо вымышленное; жертва злобных наветов10.
Два этих фрагмента составляют большую часть повествования о правлении Бориса: вплоть до начала великого голода и мора Годунов только тем и занимается, что выслушивает доносы или сам выдумывает способы оклеветать людей. Апогеем карамзинского рассказа становится описания Царства клеветы, в которое превратилось Московское государство вследствие такой политики: «Сонмы изветников, если не всегда награждаемых, но всегда свободных от наказания за ложь и клевету, стремились к Царским палатам из домов Боярских и хижин, из монастырей и церквей: слуги доносили на господ, Иноки, Попы, Дьячки, просвир-ницы на людей всякого звания — самые жены на мужей, самые дети на отцов, к ужасу человечестваI»11.
Таким образом, Н. М. Карамзин активно использует поле КЛЕВЕТА в повествовании. Лексические маркеры клеветы способствует тому, что сюжет о политических и социальных изменениях при Борисе Годунове получает объяснение через распоряжение ложной информацией. Таким образом, повествовательная хроникальная часть подчинена идеологическому компоненту — это характерно для нарратива Н. М. Карамзина. При этом инициатором клеветы является сторона Бориса Годунова: нарративные участки, связанные с главным персонажем, маркирована автором как область формирования ложных фактов.
Семантическое поле СЛУХИ в повествовании о царе Борисе
В. О. Ключевский и Д. И. Иловайский придерживаются позиции, противоположной модусу Н. М. Карамзина. В их текстах страдательным лицом выступает сам Борис. Обилие выдумок про царя историки объясняют отталкивающим, подозрительным характером Годунова (1) и странной смертью царевича Дмитрия (2), необъяснимость которого стимулирует дальнейшие фантазии:
1) «Борис принадлежал к числу тех злосчастных людей, которые и привлекали к себе, и отталкивали от себя... Он умел вызывать удивление и признательность, но никому не внушал доверия; его всегда подозревали в двуличии и коварстве и считали на все способным. ... При таком взгляде не было подозрения и нарекания, которого народная молва не была бы готова повесить на его имя»12;
2) «В народе упорно держался слух, что царевич был убит клевретами Бо-
8 Карамзин 1824, 97.
9 Карамзин 1824, 97-98.
10 Карамзин 1824, 99-107.
11 Карамзин 1824, 108.
12 Ключевский 1988, 23-24.
риса Годунова. ... В связи с помянутым слухом, в народе распространялись вообще подозрительность и недоверие к действиям Б. Ф. Годунова, доходившие до
13
нелепости»13.
Повествование Д.И.Иловайского представляет собой последовательности парных высказываний, отражающих одну пропозицию. Первое высказывание, как правило, имеет хроникальную природу: автор реализует информативную стратегию для констатации каких-либо фактов. Следом идет второе высказывание, содержащее авторский комментарий, объяснение, предполагаемая причина и другие результаты рефлексии над данным фактом. В описании слухов о царе Борисе эта структура сохраняется:
1. Так, в июне того же 1591-го года в Москве произошел большой пожар, причем сильно пострадал Белый город. — 2. В народе пошла молва, что это Годунов велел поджечь город, чтобы отклонить царя Федора Ивановича от поездки в Углич, куда он будто бы собирался для личного расследования о смерти царевича Димитрия14.
1. В 1592 году Ирина Федоровна разрешилась от бремени дочерью; царь и народ радостно приветствовали это событие. Но в следующем году маленькая царевна, названная Федосьей, скончалась, к великой горести родителей. — 2. И тут нашлись клеветники, которые обвинили Годунова в ее смерти15.
Хроникальному нарративному течению текста Д. И. Иловайского сопутствует рефлективный компонент, который содержит маркеры ложной информации. Однако, по сравнению с «Историей» Н. М. Карамзина, в данном случае ложные факты относятся к сфере интерпретации реальных событий.
Таким образом, если в повествовании Н. М. Карамзина мы наблюдали импликацию ложный факт (КЛЕВЕТА) >>> реальное событие (гонения, казни), в тексте Д. И. Иловайского мы имеем обратную связь: реальное событие >>> ложное истолкование (СЛУХИ). Лексическими маркерами поля СЛУХИ являются лексемы слух, молва, клевета, клеветник, обвинять, истолковать, приписать и различные модальные частицы вроде будто бы, якобы, выражающие сомнение в описываемых фактах.
Другую картину представляет нарратив В. О. Ключевского. «Курс русской истории» отличается лаконичностью и афористической манерой, обусловленной первичной формой лекций, которые читал историк в Московском университете. Вследствие этого автор экономит нарративную ткань, «уплотняя» повествование в выразительные периоды. Слухи о Борисе и реальные факты сплавлены в этих конструкциях в один нарративный пласт: «Он и хана крымского под Москву подводил, и доброго царя Федора с его дочерью ребенком Федосьей, своей родной племянницей, уморил, и даже собственную сестру царицу Александру отравил; и бывший земский царь, полузабытый ставленник Грозного Семен Бекбулатович, ослепший под старость, ослеплен все тем же Б. Годуновым; он же, кстати, и Москву жег тотчас по убиении царевича Димитрия, чтобы отвлечь внимание царя и столичного общества от углицкого злодеяния»16.
13 Иловайский 1890, 354.
14 Иловайский 1890, 355.
15 Иловайский 1890, 355.
16 Ключевский 1988, 24.
В данном примере выделение неправдоподобия фактов осуществлено через синтагматику: короткие очереди пропозиций, отражающих страшные преступления, нарочито небрежно перечисляются в однородном ряду. Подобное оформление сразу указывает на сомнительность данных фактов и мы вправе считать, что имеем дело с ложными обвинениями. Следующая фраза, подытоживающая период, подтверждает это: «Б. Годунов стал излюбленной жертвой всевозможной политической клеветы»17.
В. О. Ключевский реализует повествовательные стратегии особым образом: не разделяя слух и реальный связанный с ним факт на две ступени, он повествует о событиях как бы сквозь призму разговоров об этих событиях. В результате мы получаем нарратив, сюжет которого полностью погружен в сферу недостоверного слова. Слух становится симулякром, подменяя собой реальность. Это касается даже событий прошлого, которые молва осмысляет по-новому — здесь автор наглядно показывает механизм трансформации памяти18 в ходе «исправления» прошлого: «Со смертью царя Федора подозрительная народная молва оживилась. Пошли слухи, что и избрание Бориса на царство было нечисто, что, отравив царя Федора, Годунов достиг престола полицейскими уловками, которые молва возводила в целую организацию»19.
Автор воздерживается от оценки такой трансформации сознания: молва и слухи существуют в его тексте не как отдельные, маркированные участки знаний о реальности, но как обычный канал распространения информации. В повествовании хроникальная стратегия предоставляет нам плоды авторской исторической рефлексии, в результате которой он, видимо, пришел к пониманию идей как движущей силой внешних событий. Сюжет о Борисе Годунове вписан в рассказ о смене политического сознания, одним из этапов которого стало Смутное время. История Бориса восходит к понятию Смуты, которое вводит и объясняет В. О. Ключевский, и заканчивается совершенным воплощением в тексте смутного слуха о воскресшем царевиче: «Наконец, в 1604 г. пошел самый страшный слух. Года три уже в Москве шептали про неведомого человека, называвшего себя царевичем Димитрием. Теперь разнеслась громкая весть, что агенты Годунова промахнулись в Угличе, зарезали подставного ребенка, а настоящий царевич жив и идет из Литвы добывать прародительский престол. Замутились при этих слухах умы у русских людей, и пошла Смута. Царь Борис умер весной 1605 г., потрясенный успехами самозванца, который, воцарившись в Москве, вскоре был убит» [8, 26].
Обобщая наблюдения над функционированием в исторических текстах маркеров недостоверной информации, мы можем сказать, что степень недостоверной информации, отраженной в данных исторических текстах, очень высока. В область наррации, касающейся «сомнительных» фактов, попадает чрезвычайно широкий круг тем: пресечение династии; избрание нового правителя; придворные интриги; внутренняя политика царя; войны (нападение крымского хана), происшествия (пожар в Москве); социальные и политические изменения государственного масштаба (Смута, самозванство).
17 Ключевский 1988, 24.
18 Лотман 1994, 428.
19 Ключевский 1988, 25.
Оформление этих недостоверных фактов происходит в текстах по-разному: каждый историк выбирает подходящие ему стратегии повествования, комбинируя хроникальный (фактический) и авторский (субъективный) аспекты. Общими для всех типов историй признаками недостоверной информации остаются при этом лексические маркеры, входящие в лексико-семантическое поле ЛОЖЬ.
Автоматический поиск этих маркеров облегчит формулирование пропозиций, отражающих «сомнительные» факты. Анализ заполненных валентностей данных лексических единиц покажет субъектно-объектную структуру вербальных действий (автора, жертву клеветы, реципиентов слухов) и поможет уточнить авторское отношение к данным фактам. Таким образом, изучение употребления лексики, маркирующей ложную информацию, открывает новые возможности в исследовании и оценке нехудожественных повествовательных текстов и, в частности, исторических нарративов.
ЛИТЕРАТУРА
Анкерсмит Ф. Р. 2009: История и тропология: взлет и падение метафоры. М.
Блакар Р. М. 1987: Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия / В. В. Петров (ред.). М., 88 — 125.
Булыгина Т. В., Шмелев А. Д. 1995: «Правда факта» и «правда больших обобщений» // Логический анализ языка: Истина и истинность в культуре и языке / Арутюнова Н. Д., Рябцева Н. К. (ред). М., 126 — 130.
Вен П. 2003: Как пишут историю. Опыт эпистемологии. М.
Дейк Т. А. ван 1989: Язык. Познание. Коммуникация. М.
Иловайский Д. И. 1890: История России: Московско-царский период. Т. 3. М.
Карамзин Н. М. 1824: История государства российского: в 12-ти т. Т.10. СПб.
Ключевский В. О. 1988: Курс русской истории: сочинения в 9-ти томах. Т. 3. Часть III
М.
Лотман Ю.М. 1994: Смерть как проблема сюжета // Ю.М.Лотман и Тартуско-Мо-сковская семиотическая школа / Кошелев А.Д. (сост.) М., 417-430.
Рикёр П. 2000: Время и рассказ. Т. 1. М.; СПб.
ЕвгеньеваА. П. (ред.). 1986: Словарь русского языка: в 4-х т. Т. 2. М.
ЕвгеньеваА. П. (ред.). 1986: Словарь русского языка: в 4-х т. Т. 4. М.
EMPLOYMENT/USAGE OF LEXICAL MARKERS OF INACCURATE INFORMATION IN NARRATIVE STRATEGIES OF THE HISTORIC TEXT
Ye. G. Erokhina
The article deals with methods for representing unreliable information in the historic narrative text. Author's attitude toward a subject matter determines the strategy of this narration. In the center of attention there are lexical expression of untruth, aspersion and rumors semantics which is a part of text informative structuring.
Key words: lexical marker, semantic field, strategy, fact, rumor, aspersion.
