CC BY
18Е.С. Соколова*
ИСКУССТВО ПОВЕЛЕВАТЬ ПРИРОДОЙ: О РОЛИ НЕКОТОРЫХ РЕПРЕЗЕНТАТИВНЫХ СТРАТЕГИЙ В
УКРЕПЛЕНИИ МЕЖДУНАРОДНО-ПРАВОВОГО ИМИДЖА РОССИЙСКОГО САМОДЕРЖАВИЯ (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XVII -
ПЕРВАЯ ПОЛОВИНА XVIII вв.).
Аннотация. Статья посвящена выявлению политико-правовой семантики европейских дворцово-парковых ландшафтов Нового времени, нашедшей отражение в дипломатическом церемониале. На основании ретроспективного анализа посольских списков, составленных русскими дипломатами второй половины XVII -начале XVIII вв., и ряда официальных документов послепетровского времени автор приходит к выводу о мнемонической роли визуальных стратегий в укреплении внешнего суверенитета российского самодержавия образными средствами.
Ключевые слова: репрезентативные стратегии, дипломатический церемониал, суверенная власть короля, дворцово-парковый ландшафт, «искусство памяти», российское самодержавие, международные отношения, международное право, политический миф.
В последнее время реконструкция культурно-исторических кодов прошлого привлекает внимание специалистов, представляющих самые разные отрасли гуманитарного знания. Наряду с исследованием вербальных текстов, направленных на реализацию многообразных коммуникативных практик, одним из наиболее востребованных направлений современного научного дискурса является обращение к текстуальным стратегиям «искусства памяти». Свойственный им мемориальный потенциал чаще всего представляет собой результат синтеза различных способов самоидентификации и проявляется на уровне визуального восприятия окружающей действительности как отдельным индивидуумом или социальной группой, так и целым народом, объединенным общей историей и культурой.
Наличие скрытого текстового смысла, аккумулирующего в себе знаковую природу любого культурно-исторического феномена и его последующей интерпретации современниками и потомками, представляет собой обязательный элемент всех социально значимых проявлений человеческой деятельности. Примеры активного использования визуальных стратегий, направленных на создание мнемонических сценариев образного воплощения тех или иных стереотипов политико-правового мышления присутствуют и в государственно-правовой семантике истории дипломатии. Международная практика дипломатического церемониала изначально
* Соколова Елена Станиславовна, кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры истории государства и права Уральского государственного юридического университета (г. Екатеринбург), е1епа.%око\оуа1812((уапйех.ги
отличается репрезентативной природой и в этом качестве идеально подходит для моделирования политико-правового мифа, основанного на рукотворных мнемонических кодах невербального происхождения.
В период раннего нового времени формирование светской шкалы политико-правовых ценностей, позволяющей обеспечить сплочение нации вокруг монарха-суверена предопределило интерес правящей элиты к утверждению абсолютистских концептов художественными средствами. В частности, организующая роль вовлечения подданных в феерию политического быта, подчиненную воле монарха-демиурга, принадлежала дворцово-парковой среде, в рамках которой формировались аллегорические представления о природе и сущности верховной власти. Кроме того, многие идеологические концепты, имевшие место в церемониальной практике европейских дворов XVII - начала XVIII вв., базировались на семантике «окультуренного» природного ландшафта» с целью вознесения имиджа королевской власти в образе земного божества на недосягаемую высоту. Мнемонический потенциал парадного дворцово-паркового комплекса в деле выстраивания незыблемой иерархии международных отношений визуально-репрезентативными средствами должным образом впервые оценил Людовик XIV. В 1702 г. он начал диктовать свой знаменитый путеводитель по Версалю, наметив самые эффектные маршруты для демонстрации пышности и великолепия королевской власти иностранным дипломатам1.
В период правления первых Романовых западноевропейский опыт моделирования политического сценария в духе естественно-правового рационализма оказался востребованным и в России. Тенденция московского двора «к садовым экспериментам » первоначально не шла далее организации повседневного быта царской семьи и ограничивалась «дивным узорочьем» верховых садов Кремля, куда, тем не менее, имели доступ и некоторые статусные иностранцы. В их восприятии «потешность» изящного садового декора царских покоев дополнялась иными смысловыми оттенками. Современники сравнивали изящные сады царских помещений с висячими садами древности, роскошь которых, судя по описаниям Страбона и Диодора Сицилийского, не столько вызывала эстетическое восхищение, сколько свидетельствовала об устойчивости деспотических традиций Древнего Востока. Несмотря на относительно камерный характер садовых ландшафтов в них нередко доминировали наглядные образы-символы царской власти, что придавало даже внутренним помещениям Кремля оттенок официальной парадности. Непременным атрибутом личных садов государя обязательно являлся позолоченный царский престол, украшенный декоративной резьбой и обитый дорогим сукном. Серьезное внимание при
1 Более подробно о политических и правовых аллюзиях в репрезентативных стратегиях Версаля и других официальных резиденций Западной Европы раннего Нового времени см.: Соколова Е. С. «Искусство императоров и королей»: классические традиции в политической семантике дворцово-парковых комплексов Франции XV - XVII вв. // Запад, Восток и Россия: Историк и Власть: Вопросы всеобщей истории. Вып. 12. (Гл. ред. В.Н. Земцов). Екатеринбург, 2010. С. 66 - 85.
закладке садов уделялось и организации досуга царских детей В 1682 году возле комнат царицы Натальи Кирилловны и малолетнего Петра Алексеевича рядом с висячим садом была устроена Потешная площадка для воинских игр с деревянными пушками на расписных лафетах, где будущий реформатор постигал начальные азы военного искусства1.
Использованная в Кремле концепция организации садового пространства в значительной степени формировалась под воздействием средневекового традиционализма и еще не испытала в полной мере тяги к моделированию сценариев власти рационального типа. Тем не менее, наметившийся процесс формирования абсолютистских тенденций в недрах российской государственности нового времени диктовал другие правила игры. Благоустраивая свою загородную резиденцию в Измайлове, Алексей Михайлович проявил последовательный интерес к западноевропейскому опыту создания крупных дворцово-парковых комплексов для проведения мероприятий особой государственной важности. Посольские статейные списки 60-х гг.XVII века содержат подробное описание княжеских и королевских садов Италии, Франции, Испании наряду с детальными сведениями об использовании садовых ландшафтов для организации дипломатических приемов и официальных торжеств. Русские посланники не скрывали своего восхищения искусством иноземных архитекторов и садоводов. Неизгладимый след оставило в душе «Дворянина и Боровскаго наместника» Василия Лихачева посещение флорентийских садов Боболи во время пребывания царского посольства 1659 года при дворе герцога Тосканского Фердинандо Медичи. Неповторимая красота пейзажей Флоренции сразу же покорила сердца неискушенных поездками по Европе московитов. Лихачев был потрясен прозрачной голубизной неба Тосканы, под которым раскинулся дивный «..град безмерно строен, ... палатами превысокими .меж великими ... горами». Его поразила праздничная роскошь палаццо Питти, где парадные залы «.подписаны золотом,. А кресла крыты бархатом восточным»2.
Впечатления Лихачева, вынесенные из прогулки по «княжескому саду» еще несут в себе отпечаток традиционных старомосковских представлений об идеальной модели природного ландшафта, сконструированной по образцу горнего мира: «В феврале месяцы плоды зреют: яблока предивныя и лимоны двои: ... и виноград двойный: белый да вишневый,. а красоту в садах нельзя описати: по тому что не бывает у них
1 См.: Соколова Е. С. Западноевропейский опыт в моделировании политических топосов русских садов и парков (вторая половина XVII - первая четверть XVIII вв.) // Диффузия европейских инноваций в Российской империи. Екатернбург, 2009. С. 311 - 333.
2 Статейной список посольства Дворянина и Боровскаго Наместника, Василья Лихачева, во Флоренцию, в 7167 (1659) годе // Древняя Российская Вивлиофика, содержащая в себе: Собрание Древностей Российских, до и истории, географии и генеалогии Российския касающихся; изданная Николаем Новиковым, членом Вольнаго Российскаго собрания при Императорском Московском Университете. Изд. 2-е. Ч.ГУ. М., 1788. С. 346.
зимы и снега ни одного месяца»1. Иная тональность характерна для путевых зарисовок более опытного дипломата стольника П. И. Потемкина, который возглавил московское посольство 1667 года в Испанию и Францию. Во время путешествия из Кадиса в Мадрид он посетил королевские сады Алькасара в Севилье, а в период пребывания в испанской столице по достоинству оценил парк дворца Буэн-Ретиро и сады Эскуриала. Внимание Потемкина привлекло не только изобилие диковинных плодовых деревьев и регулярных партеров вокруг дворцов «Королевского Величества», но и символика власти, включенная в интерьеры садов, разбитых вокруг королевских резиденций. Прогуливаясь по королевскому парку в Мадриде, он отмечает в качестве наиболее важной его детали «столп каменный, на нем персона Филиппа IV, ... вылита в меди, на лошади медной же»2. В статейном списке 1667 года подробно описана и церемония посольской трапезы в садах Буэн- Ретиро, где «Дворяне Королевские» во главе с герцогом Франсиско де Лириа «подчивали Посланников, и всех посольских людей, в саду разными сахарами, и вином Испанским, и водою коричною и лимонною; и прислано все было с Королевского двора нарочно»3.
Сведения, оставленные Потемкиным о посещении садов Версаля и Сен-Жермена, носят более лаконичный характер и не содержат детального описания их текстовой стратегии. Знакомство московских дипломатов с королевскими резиденциями Франции происходило в напряженной обстановке, вызванной претензиями российской стороны к двору Людовика XIV в связи с неполным титулованием царя Алексея Михайловича в официальных документах. Москва, обладавшая в годы правления первых Романовых более чем скромным международным статусом, весьма ревниво следила за соблюдением формальностей дипломатического протокола, настаивая на признании всеми великими державами притязаний московских самодержцев на исключительное положение среди королевских домов Европы по объему властных правомочий. Находясь в Испании, Потемкин, ослепленный масштабностью колониальных владений Габсбургов, неоднократно подчеркивал в частных беседах с представителями кортесов, что могущество московского государя сравнимо лишь с влиянием римского кесаря. На этом зыбком основании он потребовал по отношению к себе тех же почестей, которыми испанская корона удостаивала лишь императорского посланника4.
Когда маршал де Бельфор, по распоряжению Людовика XIV, предложил «московитам» прогулку в королевских садах вместо немедленного исправления неточностей в титульной части отпускных грамот, Потемкин весьма прохладно отнесся к столь неравноценной с его
1 Там же. С. 353.
Статейной список Посольства Стольника и Наместника Боровскаго Петра Ивановича Потемкина в Испанию в 7175 (1667) годе // Древняя Российская Вивлиофика. С.428.
3 Там же. С. 428 - 429.
4 Статейной список Посольства Стольника и Наместника Боровскаго Петра Ивановича Потемкина в Испанию. С. 384 - 385 и далее.
точки зрения компенсации. Версаль второй половины 60-х гг. XVII века еще не приобрел того вселенского размаха, в расчете на который стареющий Король - Солнце диктовал в 1702 году свой путеводитель по Новому Олимпу. В статейном списке Потемкина содержится упоминание о грандиозной перестройке «дома королевского Величества», где возводятся «полаты каменные великие». В версальских садах внимание русского посланника привлекло многообразие фонтанов с многочисленными аллегориями королевской власти, знаменующей своим блеском центр мироздания в политической системе координат французского абсолютизма. Сады Сен-Жермена, наоборот, приобретают в его интерпретации Потемкина более камерный характер: он отмечает наличие на «... королевских дворех» множества садово-парковых павильонов «и в садах строенье великое и всяких доброплодных древ множество, винограду, винных, миндальных ядр и ягод, лимонов, яблок, груш, дуль великих, слив розных,. орехов грецких без числа много, цитронов, гранатов. аранцев и других овощей». Большое впечатление произвели на него зеленые партеры регулярного типа, спроектированные А. Ленотором и радиальная разбивка перспективных аллей, напоминающих широкие проспекты1.
Тяга к утилитарности в описаниях дворцово-парковых комплексов крупнейших европейских монархов в значительной мере объяснялась поверхностью впечатлений, полученных авторами статейных списков от беглого знакомства с проявлениями чуждой московским традициям политической культуры и эстетики. В свою очередь, и официальная Москва не торопилась расстаться с привычным образом царского сада, где наместник Бога чувствовал себя один на один с природой, допуская лишь едва уловимый оттенок публичности в организации своего повседневного быта. Архитектоника садов Измайловского дворца только в незначительной степени была выстроена по принципу проектирования зрелищно-образных сценариев власти. Большие площади традиционно отводились под плодовые деревья и огороды с диковинными растениями, пряными травами, цветниками и нарядными беседками. Правда, на одном из участков Измайловского комплекса, был устроен обширный зверинец, что соответствовало барочной концепции садов, которая предусматривала использование репрезентативного принципа в «окультуривании» зеленых ландшафтов с целью показать разнообразие природы и множественность способов воздействия на нее со стороны человека.
О наличии в дворцово-парковых комплексах Западной Европы зверинцев с редкими породами животных и экзотическими птицами, на Руси было известно из официальных донесений московских посланников XVI -XVII вв. Например, в статейном списке Г. И. Микулина о посольстве 1600
1 (Louis XIV). Maniere de montrer les jardins de Versailles par Louis XIV (Ed. S. Hoog). Paris. 1982. Рус. пер.: Дмитриева Е. Е. Купцова О.Н. Жизнь усадебного мифа: Утраченный и обретенный рай. М., 2002. С. 439 - 449; Статейный список П. И. Потемкина. Франция // Путешествия русских послов XVI - XVII вв. Статейные списки. М. - Л., 1954. С. 314, 286 - 287, 295.
г. в Англию присутствует сюжет об охоте в королевских угодьях, на которую русские дипломаты были приглашены от имени Елизаветы Тюдор ее приближенным «князем Елизареем Хоби»1. Дипломатический обычай, которого придерживались московские послы при иностранных дворах, предписывал отклонять приглашения на аудиенции у высочайших лиц и придворные торжества в том случае, если на публичном мероприятии присутствовали официальные представители других держав, что расценивалось Москвой как свидетельство пренебрежения европейских дворов к принципу самодержавия. Трудно определить степень понимания, которую встречали столь необоснованные с точки зрения западных политиков притязания московских государей. Во всяком случае, статейные списки, составленные русскими дипломатами допетровской эпохи, содержат неоднократные упоминания о конфликтных ситуациях, вызванных сложностью соблюдения столь необычной для европейской
дипломатической практики формальностью. Основная цель указанных свидетельств, вероятно, заключалась в стремлении послов показать свое служение интересам государя с наиболее выгодной стороны, демонстрируя собственную готовность отстаивать особый статус Москвы в европейском мире.
В интерпретации Микулина, поездка в королевский заповедник была организована в знак особого расположения королевы Елизаветы к новому московскому государю, ради которого она отдала приказ придворному ловчему «сору Робору Враху» принять московитов у себя в доме, « а двор деи его в заповедных осторовех». По словам указанного персонажа, обращенным к московским гостям, допуск в королевский заповедник, «где . тешитца» сама Елизавет-королевна, возможен лишь для избранного узкого круга ее придворных: «а в те деи островы нихто не въезжает, ни князи, ни бояре, и иных никоторых государств послы и посланники». Посланникам открыто дали понять, что полученное ими приглашение « в островех тешитца, и после потехи хлеба . ести», объясняется только «великой любовью» королевны «к брату своему, великому государю вашему»2.
Интерес московских дипломатических кругов к проблеме организации ландшафтного пространства официальных правительственных резиденций приобрел особенно ярко выраженную прагматическую направленность в период строительства Измайловского дворцово-паркового комплекса с его декоративными увеселительными садами, где царь Алексей Михайлович увлеченно занимался акклиматизацией редких растений. По свидетельству Я. Рейтенфельса в одном из садов Измайлова находился обширный зверинец и «весьма красивая аптека с ботаническим садом». Заморские редкости ввозились в Россию через Архангельск в качестве особо ценного груза на судах, доставляющих различные военные припасы. Так, по указу Алексея
1 Статейный список Г. И. Микулина (Англия) // Путешествия русских послов. С. 197 -198.
Статейный список Г. И. Микулина (Англия). С. 197 - 198.
Михайловича, дьяки Андрей Виниус и Иван Марков 22 августа 1654 года отправили оттуда в Москву 19 деревьев, «садовых заморских овощей» и 4-х попугаев. Во время путешествия по Двине одна из редких птичек, стоимостью в 12 ефимков «занемогла и помре»1.
Иностранцы, посетившие Измайловский комплекс в 60 - 70-е гг. XVII в. весьма скептически оценивали эстетику царских садов, отмечая отсутствие декоративных эффектов, свойственных барочным моделям зеленых ландшафтов западно-европейского типа. Например, по словам Корнелия де Бруина, вокруг дворца, несмотря на изобилие воды, не хватало каскадов и фонтанов2. Зато в разбивке посадок плодовых деревьев и виноградников в царских угодьях, доминировал прагматизм, что отражало
традиционалистский подход к определению сущности верховной власти самодержца-вотчинника, образцово ведущем свое хозяйство. Широкое использование западноевропейской семантики мифологических аллюзий, еще не вписывалось в социо-культурный контекст государственного быта Московской Руси. Противодействовала этому и строгая приверженность царя Алексея Михайловича православной традиции, запрещающей высочайшим особам выезд в европейские страны по религиозным соображениям, что, естественно, не могло способствовать последовательному усвоению зарубежного опыта разбивки садов и его творческой переработке.
Последовательная разработка репрезентативных стратегий, направленных на формирование международного имиджа российского самодержавия на основе западноевропейского опыт началась в правление Петра I. Оборотной стороной петровских преобразований стало активная рецепция мнемонических кодов западноевропейской политико-правовой практики российской правительственной элитой. К началу XVIII столетия окончательно сложилась солярная семантика Версаля, которая воспринималась на международном уровне как своеобразный архетип неограниченной власти короля-суверена. Ослепительный блеск Версальской резиденции по достоинству оценили и русские дипломаты, побывавшие в разные десятилетия при французском дворе. Наиболее полное описание Версальского дворцово-паркового комплекса содержится в статейном списке А.А. Матвеева, составленном для Петра I по результатам посольской миссии 1705 г., связанной с урегулированием русско-французского конфликта из-за захвата российского торгового судна. Прекрасно образованный по европейским меркам того времени, русский посол не скрывал своего восхищения размахом королевской резиденции, сравнения с которой, по его словам, не могла выдержать ни одна аналогичная постройка в Европе. Обстоятельно перечисляя наиболее замечательные детали внутренних и
1 Рейтенфельс Я. Сказания светлейшему герцогу Тосканскому Козьме третьему о Московии // Чтения императорского общества истории и древностей российских при Московском университете. Кн. 3. М., 1905. Цит. по: Дубяго Т.Б. Русские регулярные сады и парки. Л., 1963. С. 25; Регель А. Изящное садоводство и художественные сады. Историко-дидактический очерк. СПб., 1896. С.169.
2 Бруин Корнелий, де. Путешествие через Московию. М., 1873. С. 59
внешних интерьеров дворца в Версале, Матвеев не раз подчеркивает их затратный характер, спровоцированный желанием короля запечатлеть художественными средствами величие правящей династии «иждивением и тщанием великим». Обладая природной тягой к восприятию искусства, он был потрясен игрой светотени в Зеркальной галерее, которая привлекла его внимание не только «предивной работы» декором, но и перспективным видом на главную аллею королевского парка, Большой канал и боковые партеры, который открылся Матвееву из хрустальных «окон великаго размеру. до самого полу»1.
Интерес этого самого европейского из всех российских дипломатов первой четверти XVIII в. к версальскому декору был не случайным. По поручению Петра I Матвеев собрал во Франции довольно обширный материал об этикете королевского двора и церемониальной практике. Хорошо известно, что именно версальская резиденция Людовика XIV с ее тягой к преодолению быстротечности времени с помощью регулярного стиля, стала архетипом идеальной организации дворцово-паркового пространства для тех монархов, которые, подобно Королю-Солнце, стремились утвердить свою власть на суверенной основе. Проблема ретрансляции западных форм верховной власти и визуальных способов ее укрепления стала одним из ведущих направлений внутренней политики России по мере реализации притязаний Петра I и его ближайших преемников на ведущую роль Российской державы в большой европейской политике.
Ретрансляция западных форм верховной власти и визуальных способов ее укрепления стала одним из ведущих направлений внутренней политики Российской империи с первой четверти XVIII в. по мере реализации притязаний Петра I и его ближайших преемников на ведущую роль России в системе великих европейских держав. Неофициально посетив Францию в 1717 году, Петр I не остался равнодушным к политической программе, воплощенной в репрезентативной эстетике загородных королевских садов. Например, репрезентативная функция Петергофа сразу же спровоцировала весьма настороженное отношение к строительным инициативам царя в Европе, где слухи нередко опережали реальность в силу слабого знакомства политической и интеллектуальной элиты с географией и культурой России.
В отчете маркиза де Кампредона от 3 сентября 1723 г о посещении им приморской резиденции Петра I посланник дотошно перечисляет те минусы планировки Петергофа, наличие которых сводило на нет возможность соперничества России и Франции в использовании знаковых систем, определяющих границы политического пространства, оптимальные для абсолютизации власти монарха. Изысканность парадных аллей Версальского парка, где каждый день заново разыгрывалась аллегория триумфа королевской власти, не выдержала в восприятии французского
1 Русский дипломат во Франции. (Записки Андрея Матвеева). Л., 1972. С. 231
аристократа сравнения с атмосферой «голландской экономии и опрятности в кухнях, а также и в вымощенной террасе на берегу моря, осененной липами, подобно гагским каналам»1.
Иное впечатление о Петергофе складывалось у тех иностранцев, которые представляли интересы ближайших соседей России из Восточной Европы. Более восторженным отношением к петергофскому сценарию Петра I отличалась, например, свита герцога Голштинского, который и сам был готов из практических соображений видеть в Петергофе «восьмое чудо света». Как бы то ни было, но по свидетельству Я. Штелина, к 1725 г. сады Петергофа уже «.блистали красивыми мраморными статуями», а «грот в саду Летнего двора и все фонтаны (были - Е.С.) облицованы мрамором и уставлены множеством частью действительно античных, частью современных мраморных статуй больших и средних мастеров из Италии»2.
Дворцовый комплекс мог посещаться только по особому приглашению царя, а для осмотра садов даже в этом случае требовалось его специальное разрешение. Собирая в Монплезире свои «кумпании», в состав которых обязательно входили видные зарубежные дипломаты, Петр I, подражая Людовику XIV, не разрешал гостям прогуливаться по императорской резиденции без специального провожатого. Подобно хозяину Версаля, он сам любил показывать особо важным посетителям достопримечательности Петергофа, открывая при этом по заранее намеченному сценарию наиболее эффектные фонтаны3.
Водяные феерии использовались и для театрализации архитектурно -ландшафтного пространства «северной столицы» во время торжественных мероприятий, прославлявших новый имперский статус России в системе великих европейских держав. При Петре I апофеозом развития политической семантики репрезентативных стратегий, направленных на максимальное использование визуально-мнемонических концептов, в том числе, и на дипломатическую аудиторию, стало празднование Ништадского мира. Приуроченный к этому событию торжественный сценарий прославления российского монарха отличался наглядностью мифологических аллюзий и политических метафор, воплощенных в «инвенции» грандиозного фейерверка в честь успешного окончания «Свейской войны»4.
Самопрезентация императорской власти, вознесенной, благодаря ее неустанному служению на благо подданных и государства на недосягаемую для простых смертных высоту политического Олимпа, продолжалась и при приемниках Петра I. В царствование Екатерины I Петергоф превратился в
1Донесения французского консула в Петербурге Лави и полномочного министра при русском дворе Кампредона с 1722 по 1724 г. № 69. Lettre de m. De Campredon au roi. St. Petersbourg, le 3 septembre 1723 // Сборник Императорского Русского Исторического общества. СПб., 1885. Т. 49. С.373.
Штелин Я. О скульптуре в России // Штелин Я. Записки об изящных искусствах в России Т.1. М., 1990. С.161.
3 Гейрот А. Ф. Описание Петергофа (1701 - 1863). СПб, 1868. С. 26 - 27.
4 Глинка С. Русские анекдоты. М., 1826. С. 37 - 39.
место проведения роскошных придворных праздников и торжественных мероприятий, приуроченных к знаковым событиям русской истории петровского времени. Нарочитая простота повседневного дворцового быта, свойственного идеологии петровских реформ, постепенно уступала место иным средствам воздействия на политические настроения партнеров России по большой европейской политике. При Анне Иоанновне строительные работы в Петергофе еще не отличались большими масштабами, но царские сады с видом на Финский залив по-прежнему время от времени превращались в естественную декорацию для приема иностранных послов и проведения торжественных военных парадов1.
Образ Петергофской резиденции играл заметную роль в политической культуре и дипломатической практике елизаветинского периода. Дочь Петра Великого не только обладала несомненным эстетическим вкусом, но и хорошо понимала взаимосвязь между притязаниями России на ведущую роль в большой европейской политике и надлежащей организацией публичных церемоний, направленных на создание визуальной иллюзии такового. Заимствование солярной символики играло в данном случае роль своеобразного мнемонического кода, напоминающего о сакральной роли суверена, берущего на себя заботу о международном престиже Российского государства и благополучии его подданных. На банкетных столах елизаветинской эпохи нередко присутствовали позолоченные модели петергофских дворцов и фонтанов как визуальное напоминание о соответствии императорской власти божественной природе
западноевропейского абсолютизма с его надсословными тенденциями. По примеру Людовика XIV Елизавета Петровна открыла петергофские сады для посетителей и установила специальные часы публичных гуляний2.
Петергофская семантика вступала в свои права, когда требовалась практическая необходимость обращения к мнемоническим аллюзиям с целью усиления смысловых акцентов внешнеполитических инициатив, направленных на реализацию российских интересов в системе великих европейских держав. В период Семилетней войны императрица предпочитала проводить лето в Монплезире, где была раскинута походная церковь лейб-гвардии Семеновского полка для отправления благодарственных молебнов по случаю одержанных в Пруссии побед. 22 августа 1759 г. двадцать восемь прусских знамен, взятых в битве при Кунерсдорфе, были торжественно доставлены в Петергоф и выставлены в помещении старого дворцового зала петровской эпохи3. В итоге прославление российской короны осуществлялось при помощи образных средств, способных подчеркнуть общеевропейский масштаб деяний Петра I
1 См., например: А.Т. Депутация Данцига в Петербурге 1734 // Старые годы. 1913. № 2. С. 29 - 33.
2 Гейрот А. Указ. соч. С. 36 - 37; Записки Нащокина. СПб., 1842. С. 181 - 182; Столпянский П. В старом Петербурге. Банкетные столы // Старые годы. 1913. № 4. С. 28 -32.
3 Гейрот А. Указ. соч. С. 38.
и его ближайших преемников. Успешная реализация этой амбициозной задачи могла быть достигнута, в первую очередь, за счет эффектного наглядного оформления различных способов самопрезентации императорской власти.
Наличие национальной специфики мнемонических кодов, использованных в российской политической практике раннего Нового времени, не исключало сохранения цивилизационного единства их семантического языка с европейскими стратегиями легитимации суверенной монархической власти абсолютистского типа. Моделирование «образов памяти», обеспечивающих политико-юридическую коммуникацию российской политической элиты на международном уровне, сочеталось с ростом заинтересованности правящих кругов в развитии «наук и художеств». Во второй половине XVIII в. Я. Штелин дал самую высокую оценку культурно-исторического потенциала ряда инициатив Петра I и его преемников, которые, помимо своего международно-правового резонанса, привели к небывалому расцвету «всех изящных искусств»1. Остается добавить, что официальный интерес к визуальному компоненту рукотворной природы активно содействовал развитию репрезентативных аспектов дипломатической практики и укреплению статуса российской императорской власти в системе европейских держав Нового времени.
Библиографический список
1. Бруин Корнелий, де. Путешествие через Московию. М., 1873. 322 с.
2. Гейрот А. Ф. Описание Петергофа (1701 - 1863). СПб, 1868. 132 с., VI с.
3. Глинка С. Русские анекдоты. М., 1826. 160 с.
4. Донесения французского консула в Петербурге Лави иполномочного министра при русском дворе Кампредона с 1722 по 1724 г. № 69. Lettre de m. De Campredon au roi. St. Petersbourg, le 3 septembre 1723 // Сборник Императорского Русского Исторического общества. СПб., 1885. Т. 49. С. 372 - 374.
5. Дубяго Т. Б. Русские регулярные сады и парки. Л., 1963. 344 с.
6. Записки Нащокина. СПб., 1842. 385 с.
7. Louis XIV). Maniere de montrer les jardins de Versailles par Louis XIV (Ed. S. Hoog). Paris. 1982. Рус. пер.: Дмитриева Е. Е. Купцова О.Н. Жизнь усадебного мифа: Утраченный и обретенный рай. М., 2002. С. 439 - 449.
8. Регель А. Изящное садоводство и художественные сады. Историко-дидактический очерк. СПб., 1896. 512 с.
9. Русский дипломат во Франции. (Записки Андрея Матвеева). Л., 1972. 301 с.
10. Соколова Е. С. «Искусство императоров и королей»: классические традиции в политической семантике дворцово-парковых комплексов Франции XV - XVII вв. // Запад, Восток и Россия: Историк и Власть: Вопросы всеобщей истории. Вып. 12. (Гл. ред.В. Н. Земцов). Екатеринбург, 2010. С. 66 - 85.
11. Соколова Е. С. Западноевропейский опыт в моделировании политических топосов русских садов и парков (вторая половина XVII - первая четверть XVIII вв.) // Диффузия европейских инноваций в Российской империи. Екатеринбург, 2009. С. 311 -333.
1 Штелин Я. Указ соч. С. 165.
12. Статейной список посольства Дворянина и Боровскаго Наместника, Василья Лихачева, во Флоренцию, в 7167 (1659) годе // Древняя Российская Вивлиофика, содержащая в себе: Собрание Древностей Российских, до и истории, географии и генеалогии Российския касающихся; изданная Николаем Новиковым, членом Вольнаго Российскаго собрания при Императорском Московском Университете. Изд. 2-е. Ч.ГУ. М., 1788. С. 339 - 359.
13. Статейной список Посольства Стольника и Наместника Боровскаго, Петра Ивановича Потемкина в Испанию в 7175 (1667) годе // Древняя Российская Вивлиофика, содержащая в себе: Собрание Древностей Российских, до и истории, географии и генеалогии Российския касающихся; изданная Николаем Новиковым, членом Вольнаго Российскаго собрания при Императорском Московском Университете. Изд. 2-е. ЧТУ. М., 1788. С. 360 - 457.
14. Статейной список Посольства Стольника и Наместника Боровскаго, ПетраИвановича Потемкина, во Францию, в 7175 (1667) годе // Древняя Российская Вивлиофика, содержащая в себе: Собрание Древностей Российских, до и истории, географии и генеалогии Российския касающихся; изданная Николаем Новиковым, членом Вольнаго Российскаго собрания при Императорском Московском Университете. Изд. 2-е. Ч.ПУ. М., 1788. С. 457 - 564.
15. Столпянский П. В старом Петербурге. Банкетные столы // Старые годы. 1913. № 4. С. 28 - 32.
16. Штелин Я. О скульптуре в России // Штелин Я. Записки об изящных искусствах в России Т.1. М., 1990. С. 157 - 195.
