CC BY
37УДК 821.161.1
ИСХОД БЕЛОЙ АРМИИ ИЗ КРЫМА. 1920 Г. (в связи с докладом Т. В. Есиной)
Матвеенко Вера Алексеевна,
кандидат филологических наук (РФ, г. Москва) e-mail: vama@chgnet.ru
Аннотация. Автор статьи на примерах художественных произведений, писем и мемуаров, посвященных исходу Белой армии из Крыма, анализирует мысли и настроения участников, порожденные трагическими для России событиями начала XX века, а также возможные причины этих событий.
Ключевые слова: Исход, Белая армия, П. Врангель, «Белая гвардия» М. Булгакова, «Вечер у Клэр» Г. Газданова, Я. Слащев.
«... все вы у меня, Жилин, в поле брани убиенные. Это, Жилин, понимать надо, и не всякий это поймет» М. Булгаков. «Белая гвардия»
Автор доклада Т. В. Есина в очередной раз заставила нас прикоснуться к больному месту нашей истории, еще раз пережить уход из России достойной части ее граждан - белой армии, «рати святой», если воспользоваться словами стихотворения М. Цветаевой. Новые материалы из архива Дома русского Зарубежья, безусловно, усиливают нашу общую горечь. Над ними так и слышится лучшее, что создано на эту тему в мире художественного слова: «Уходили мы из Крыма / Среди дыма и огня. / Я с борта все время мимо / Своего стрелял коня» (Н. Туроверов).
Однако оставим наши переживания и обратимся к содержанию текстов, представленных в докладе Тамары Владимировны. Здесь есть над чем задуматься. Прежде всего - общая мысль подборки воспоминаний, или, как говорит один из авторов воспоминаний, «общая цель»:
© В.А. Матвеенко, 2017 62
«Общею целью было добраться до Крыма и там, на последнем клочке родной земли, под защитой казавшихся неприступными Перекопских позиций, осмотреться, опомниться и тогда уже решать свою судьбу и судьбу всего дела». Далее - общая тональность, настроение: ощущение конца, безнадежность, уныние. И третье: длинный перечень причин поражения с упором на предательство союзников.
Разбираться в причинах исторических событий - дело не только историков, но и художников слова, писателей, получающих истину неведомыми для обычного человека путями. Про перечни причин исторических событий убедительно сказано на первой странице третьего тома «Войны и мира», где автор высмеивает тех историков, которые ищут отдельных причин бедствия, называемого войной (на простом языке он называет войну массовым убийством людей): «Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были: обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, корыстолюбие Наполеона, гордость Александра, ошибки дипломатов и т. д.». Причин было, говорит писатель-философ, «бесчисленное, бесконечное количество», было «совпадение бесчисленных обстоятельств». Все они одинаково справедливы, говорит автор, и одинаково ложны по своей ничтожности в сравнении с громадностью события. Характеризуя победу России в войне 1812 года, Л. Н. Толстой выше всех бесчисленных причин ставит одну - дух войска, отражающий дух народа. Писатель XIX века дал нам методологический урок: как в тогдашней великом событии, так и в великой катастрофе XX века следует искать главную причину - дух войска и народа.
Что касается союзников в гражданской войне, то наивность надежды на помощь Европы, сегодня ясная каждому, вряд ли не была ясна Врангелю, несмотря на его фразеологию, рассчитанную на публику, да и на историю. На тему помощи Европы есть убедительные ответы в художественной литературе, прежде всего в «Белой гвардии» М. А. Булгакова (о событиях декабря 1918 - января 1919 г. в Киеве). Булгаков хорошо понимал претензии русского офицерства к западным «помощникам» и резко сатирически показал это в романе во множестве мест. Надпись на печке: «Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку - не верь. Союзники - сволочи». Далее - стенания: «Неужели, неужели они оставят нас на произвол судьбы?»; «Союзники - сволочи; «немцы нас предают»; «И где же сенегальцев роты?». Уместно вспомнить также бессмертную фразу Остапа Бендера из «12 стульев»: «Заграница нам поможет. Запад с нами».
Что касается уныния в рядах белой армии, то горечь судьбы ее участников затмевает для нас гораздо более важную вещь: уныние - смертный грех, один из семи грехов, по вероучению и греко-православной, и католической церквей. В Евангелии говорится о сопротивлении унынию: царствие небесное нудится, и нуждницы восхищают «Царствие небесное силою берётся, и принуждающие себя получают его» (от Матфея 11: 12). И еще: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (от Иоанна 16: 33).
Представляется продуктивным исследовать мемуарную литературу именно в поисках того, как люди - и простые офицеры, и высшие чины - оставались стойкими и мужественными в трагических обстоятельствах войны. Или как они, по крайней мере, в воспоминаниях, то есть уже с дистанции времени, имели мужество посмотреть на себя без чувства личной обиды за личные утраты.
Ближе к желательной объективности те эмигрантские мемуары, в которых отражено понимание обоюдной виновности сторон в трагедии гражданской войны, откуда следует понимание и собственной вины. Противоборствующие стороны в данном случае, как и извечно в России, - это высшие, лучшие, умеющие думать, знающие порядок и низшие, неграмотные, нарушители порядка, решившие, что и они могут; интеллигенция и народ, белая кость и черный люд. Казалось бы, правы высшие. Труднее увидеть правоту другой стороны. Пушкин - увидел. «Весь черный люд был за Пугачева» [6, с. 156]. В художественной форме это показано в романе «Капитанская дочка» и проницательно исследовано Ю. М. Лотманом: «Увидев раскол общества на две противопоставленные, борющиеся силы, он (А. С. Пушкин - В. М.) понял, что причина подобного раскола лежит не в чьей-либо злой воле, не в низких нравственных свойствах той или иной стороны, а в глубоких социальных процессах, не зависящих от воли или намерений людей <.. .> Он видит, что у каждой стороны есть своя, исторически и социально обусловленная "правда", которая исключает для нее возможность понять резоны противоположного лагеря. Более того, и у дворян, и у крестьян есть своя концепция законной власти <...>» [5, с. 112-113]. Ю. М. Лотман проводит различие между историческим и этическим смыслом социального противостояния. Понимать исторический смысл не означает принимать его нравственно. Высшее искусство заключается в том, чтобы понимать, невзирая на неприятие.
В «Белой гвардии» Алексею Турбину (по сюжету в 1918 году) снится рай. Ротмистр Жилин сообщает ему, что в раю уже приготовлены настоящие хоромы для большевиков, погибших под Перекопом (они
погибнут в 1920 году). Жилин высказывает Богу свое недоумение: «Они в тебя не верят, а ты им вишь какие казармы взбодрил», на что Бог отвечает: «а что касается казарм, Жилин, то тут так надо понимать, все вы у меня, Жилин, в поле брани убиенные. Это, Жилин, понимать надо, и не всякий это поймет» [2, с. 78-80]. Так возводится на уровень высшей, Божьей правды правота обеих сторон в гражданской войне, а сам автор предстает как эталон личного мужества, собственному унынию слабого человека противопоставивший силу писателя. Показательно в этой связи сравнение двух судеб: М. И. Цветаевой и А. А. Ахматовой, не только пережившей и это, и последующее трагическое время, но и написавшей о нем. В эмигрантской художественной литературе рядом стоят два имени: И. С. Шмелев и Б. К. Зайцев. При близости личных судеб обоих писателей особенно хорошо видно различие подходов, так убедительно отразившееся в их творчестве. У Ивана Шмелева в «Солнце мертвых» (1923 г., Грасс) всё, начиная от заглавия и до последней строки о жизни Крыма, с точки зрения белого интеллигента, - только уныние: гибель, расстрелы, смерть всего, ощущение конца без надежды на будущее. Большевики - только с эпонимом стервятники и с одним предикатом: приехали, чтобы убивать. На всем только отсвет смерти. У Бориса Зайцева в рассказе «Улица Св. Николая» (1923 г., Берлин) нарисована Москва до октября 1917 г.: хаос, убийства, конец всего старого, на первом плане беспощадные «серые шинели, серые герои»: «И прежние подвальники, и медники, и вся мастеровщина, туго жизнью пригнетенная, из щелей повыползала, из темных нор своих, и вверх задвигалась. "Попировали, и довольно! Нынче наш черед!"» (глава III). Но те, которые их высших классов, профессионально занимающиеся политикой, оцениваются автором не лучше серых шинелей. Враги различаются образованностью, но в сути различия нет: серые шинели получленораздельно лепечут о войне, свободе,
революции: «<о> том же говорят, и так же длинно, но изящнее и грамотнее, и бесконечные политики с Арбата». «О русские интеллигенты, о слова, слова, прекраснодушие, приятность, бар-ственностъ, народо-Исход Белой армии из Крыма, 1920 г. любие! Сурова жизнь,
и не приятна, и не прекраснодушна». Вся повесть освещена светом милосердия, всепонимания, всепрощения.
«Солнце мертвых» сейчас признается самой трагической книгой чуть ли не всех времен; простим нынешним издателям это преувеличение, а в высокой оценке книги подчеркнем важный для наших размышлений над подборкой Т. Есиной - личностный аспект, отличающий И. Шмелева от Б. Зайцева. И в предисловии к изданию повести 2000 года, растиражированном в сетях, и, главное, в учебнике литературы для 11 класса средней школы есть обобщающая фраза о «Солнце мёртвых» с характерной прибавкой: «Поддавшись безмерному горю утраты, Шмелев переносит чувства осиротевшего отца на свои общественные взгляды и создает пронизанные трагическим пафосом обреченностирассказы-пам-флеты и памфлеты-повести <...> В этом ряду, кажется, и "Солнце мёртвых"» [7, с. 71]. Переносить чувство личного горя на общественные взгляды, да еще и воплощать их в литературе... Современные интерпретаторы И. Шмелева не ведают, что говорят. Отсутствие объективности - не самое похвальное качество произведения.
А. Блок подчеркивает неправоту стенаний «белой кости» в трагическом противостоянии с простым народом: «Что же вы думали? Что революция идиллия? <...> Что народ паинька? Что сотни жуликов, провокаторов, черносотенцев, людей, любящих погреть руки, не постараются ухватить то, что плохо лежит? И, наконец, так безболезненно и разрешится вековая распря между черной и белой костью, между образованными и необразованными, между интеллигенцией и народом?» [1, с. 16].
Белый эмигрант Г. Газданов выразил свое отношение к событиям Гражданской войны в художественной форме без уныния и стенания. Причиной может быть то, что автор покинул Россию слишком молодым: возможно, уныния в нем вообще не было (это могло бы стать интересной темой для отдельного исследования). В романе «Вечер у Клэр» в речи старого офицера русской армии, дяди главного героя, высказано понимание социального противостояния времени и неизбежного поражения белой армии. Вот несколько цитат. Равнодушно поглядев на меня, он сказал, что они, то есть те, в чьих руках находится командование антиправительственными войсками, не знают законов социальных отношений. - Там, - сказал он, оживляясь, - там вся северная голодная Россия. Там, брат, идет мужик. Знаешь ли ты, что Россия крестьянская страна, или тебя не учили этому в твоей истории? - Знаю, - ответил я. Тогда Виталий продолжал. -Россия, - говорил он, - вступает в полосу крестьянского этапа ис-
тории, сила в мужике, а мужик служит в красной армии. - У белых, по презрительному замечанию Виталия, не было даже военного романтизма, который мог бы показаться привлекательным; белая армия - это армия мещанская и полуинтеллигентская. - В ней служат кокаинисты, сумасшедшие, кавалерийские офицеры, жеманные, как кокотки, резко говорил Виталий, - неудачные карьеристы и фельдфебели в генеральских чинах (автор сгущает краски, чтобы сделать осуждение более резким - В. М.).
Так вот, грубо говоря, белые представляют из себя нечто вроде отмирающих кораллов, на трупах которых вырастают новые образования. Красные - это те, что растут. - Хорошо, допустим, что это так, - сказал я; <...> - но не кажется ли тебе, что правда на стороне белых? - Правда? Какая? В том смысле, что они правы, стараясь захватить власть? - Хотя бы, - сказал я, хотя думал совсем другое. - Да, конечно. Но красные тоже правы, и зеленые тоже, а если бы были еще оранжевые и фиолетовые, то и те были бы в равной степени правы. - И, кроме того, фронт уже у Орла, а войска Колчака подходят к Волге. - Это ничего не значит. Если ты останешься жив после того, как кончится вся эта резня, ты прочтешь в специальных книгах подробное изложение героического поражения белых и позорно-случайной победы красных - если книга будет написана ученым, сочувствующим белым, и героической победы трудовой армии над наемниками буржуазии - если автор будет на стороне красных. Я ответил, что все-таки пойду воевать за белых, так как они побеждаемые. <...> Не забывай, что я офицер и консерватор в известном смысле и, помимо всего, человек с почти феодальными представлениями о чести и праве. - Что же ты думаешь? Он вздохнул. - Правда на стороне красных [3].
В докладе Т. В. Есиной вскользь упомянут Яков Слащёв, военачальник, прославившийся защитой Крыма в 1920 году: «Слащёв же и его малочисленное воинство, несмотря на их действительную доблесть, представляли собой слишком ничтожную силу» - характеристика в духе подборки Т. В. Есиной. Однако и здесь нам представляется возможность противоположного взгляда, стоит только перестроить фразу автора статьи так, чтобы акцент сменился на противоположный, звучал в мажоре: «Было одно действительно доблестное воинство, хотя и малочисленное и представлявшее слишком ничтожную силу». При всей известной оригинальности и противоречивости фигуры Якова Александровича Слащёва, одного в нем точно нет - уныния. Один из его соратников пишет: «Слащёв - защитник Крыма и единственный из
начальников, сохранивший войска» [4, с. 11]. Он ведет себя так решительно, как будто у него даже не было разочарования в армии [4, с. 12]. Он настаивал на защите Крыма до последних дней пребывания войска в Крыму, требовал устроить десант в тыл красных буквально 30 октября (12 ноября) 1920 г., когда уже была объявлена эвакуация: «Колебанию и колеблющимся не должно быть места - должны идти только решившиеся победить или умереть» (Из письма Слащева в Севастополь Врангелю; письмо приводится в книге П. Н. Врангеля «Записки. Ноябрь 1916 - ноябрь 1920»). А вот далее эпизод во время прибытия на неласковую чужбину - выдержка из мемуаров одного офицера о входе в Босфор линейного корабля «Генерал Алексеев» на буксире у ледокола «Илья Муромец»: «Вдруг на палубе "ИльиМуромца " появился высокий, бравый генерал, молодой, румяный, полнолицый. Белая папаха лихо сидела на его голове, красные шаровары горели на солнце; расставил широко крепкие ноги в высоких сапогах, белый ментик свисал с плеча. Он громким голосом весело и бодро закричал: На "Алексееве "! передайте: Генерал Слащов на "Илье Муромце " приветствует Алексеевцев с благополучным приходом! Командир с мостика передал привет Защитника Крыма своей команде и всем запрудившим палубу людям; но гробовое молчание воцарилось на палубе, и лица выражали боль и недоумение, точно тронули их раскрытую рану: "Крым"... "Севастополь"... нет! не надо! не будем вспоминать!., не тревожьте больного!.. Еще так свежа, так горит эта рана!» [4, с. 9]. Побеждает всеобщее уныние. А в тоне генерала звучит бодрость, пусть и напускная - это и есть «усилие», обещающее кусочек царствия небесного.
Дальнейшие события из жизни Я. А. Слащёва и сами его мемуары исследователи оценивают по-разному. В свете нашего рассуждения подчеркнем в них именно мужество генерала. Широко известны его слова вошедшие в «Энциклопедию Булгакова» (Слащёв - прототип генерала Хлудова в пьесе «Бег»); приведем их по книге О. С. Смыслова с его пояснениями:
«... В моём сознании иногда мелькали мысли о том, что не большинство ли русского народа на стороне большевиков, ведь невозможно, что они теперь торжествуют благодаря лишь немцам, китайцам и т. п., и не предали ли мы родину союзникам... Это было ужасное время, когда я не мог сказать твёрдо и прямо своим подчинённым, за что я борюсь». Мучимый сомнениями, Слащёв подаёт в отставку, получает отказ и вынужден «остаться и продолжать нравственно метаться, не имея права высказать своих сомнений и не зная, на чём остановиться». Но для него «уже не было сомнений,
что безыдейная борьба продолжается под командой лиц, не заслуживающих никакого доверия, и, главное, под диктовку иностранцев, т. е. французов, которые теперь вместо немцев желают овладеть отечеством... Кто же мы тогда? На этот вопрос не хотелось отвечать даже самому себе» [8].
Комментатор предваряет эту цитату очень спорным, на мой взгляд, суждением: «Сам Слащёв стремится создать в мемуарах образ болезненно раздвоенного человека, пытающегося обрести утраченную веру и испытывающего муки за то, что служит делу, в правоте которого сомневается», - эта оценка совпадает с разработкой образа Хлудова в «Беге» М. Булгакова. Реальный генерал Я. Слащёв-Крымский, конечно, артист, комедиант, но комедиант искренний, насколько можно судить, вчитавшись в исторические материалы. Его великое сомнение, отмеченное в приведенной цитате О. С. Смыслова, - грех с точки зрения христианского смирения, но до христианства и до смирения Слащёву как до неба; интенсивное размышление направило его на практический путь. Олег Сергеевич Смыслов напрасно сомневается в самом существовании людей из высших чинов белой армии, вставших в результате мучительных размышлений на сторону победившего тогда «черного народа» над «белой костью», потерпевшей тогда поражение.
Список литературы
1. Блок, А. А. Интеллигенция и революция / А. А. Блок // Собрание сочинений в 8 т. / под общ. ред. В. Н. Орлова. - М.; Л., 1962. - С. 16.
2. Булгаков, М. А. Белая гвардия. Часть 1. Глава 5 / М. А. Булгаков. - Санкт-Петербург : Азбука, 2015. - С. 78-80.
3. Газданов Г. Вечер у Клэр [Электронный ресурс] / Г. Газанов // Lib.Ru: Библиотека Максима Мошкова. Режим доступа. - http://lib.ru/ РЯ02А/0А2БАК0,№/с1ег.Ш. (дата обращения: 09.2017).
4. Кручинин, А. С. Один год эмиграции генерала Я. А. Слащова-Крымского : попытка историко-психологической реконструкции / А. С. Кручинин. - М. : Вече, 2013. - С. 9-12.
5. Лотман, Ю. М. Идейная структура «Капитанской дочки» / Ю. М. Лотман // В школе поэтического слова. - М. :Просвещение», 1988. -С. 112-113.
6. Пушкин, А. С. История Пугачева. Общие замечания / А. С. Пушкин. - М. - С. 156.
7. Русская литература XX века. Учебник для общеобразовательных учреждений. 11 класс. Ч. I / под ред. В. П. Журавлёва. - М. : Просвещение, 1999. - С. 71-105.
8. Смыслов, О. С. Генерал Слащёв-Крымский. Победы, эмиграция, возвращение / О. С. Смыслов. - М. : Вече, 2015.
EXODUS OF THE WHITE ARMY FROM THE CRIMEA. 1920 (in connection with the report of T.V. Esina)
Matveenko Vera Alekseevna,
PhD of Philology (Russian Federation, Moscow)
Abstract. The author of the article, based on examples of works of art, letters and memoirs on exodus of the White Army from the Crimea, analyzes the thoughts and moods of the participants, generated by the tragic events of the beginning of the 20 th centuryfor Russia, as well as the possible causes of these events.
Keywords: Exodus, White Army, P. Wrangell, M.G. Bulgakov «White Guard», G. Gazdanov « Claire's evening», J. Slashchev.
References
1. Blok, A. A. Intelligentsiya i Revolyutsiya / A. A. Blok // Sobraniye sochineniy v 8 t. / pod obshch. red. V. N. Orlova. - M.; L., 1962. - S. 16.
2. Bulgakov, M. A. Belaya Gvardiya. Chast' 1. Glava 5 / M. A. Bulgakov. - Sankt-Peterburg : Azbuka, 2015. - S. 78-80.
3. Gazdanov G. Vecher u Kler [Elektronnyy resurs] / G. Gazanov // Lib.Ru: Biblioteka Maksima Moshkova. Rezhim dostupa. - http://lib.ru/ PROZA/GAZDANOW/cler.txt. (data obrashcheniya: 09.2017).
4. Kruchinin, A. S. Odin God Emigratsii Generala YA. A. Slashchova-Krymskogo : popytka istoriko-psikhologicheskoy rekonstruktsii / A. S. Kruchinin. - M. : Veche, 2013. - S. 9-12.
5. Lotman, YU. M. Ideynaya Struktura «Kapitanskoy dochki» / YU. M. Lotman // V shkole poeticheskogo slova. - M. :Prosveshcheniye», 1988. -S. 112-113.
6. Pushkin, A. S. Istoriya Pugacheva. Obshchiye Zamechaniya / A. S. Pushkin. - M. - S. 156.
7. Russkaya Literatura XX veka. Uchebnik Dlya Obshcheobrazovatel'nykh Uchrezhdeniy. 11 klass. CH. I / pod red. V. P. Zhuravlova. - M. : Prosveshcheniye, 1999. - S. 71-105.
8. Smyslov, O. S. General Slashchov-Krymskiy. Pobedy, Emigratsiya, Vozvrashcheniye / O. S. Smyslov. - M. : Veche, 2015.
■
