CC BY
17
УДК 82-09
doi: 10.18101/1994-0866-2016-5-137-144
ИРОНИЯ В РОМАНЕ И. В. ФЕДОРОВА-ОМУЛЕВСКОГО «ПОПЫТКА — НЕ ШУТКА» КАК ДИАЛОГ АВТОРА С ЧИТАТЕЛЕМ
© Берёзкина Елена Петровна
кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы, Бурятский государственный университет Россия, 670000, г. Улан-Удэ, ул. Ранжурова, 6 E-mail: beryozkina-lena@yandex.ru
В статье рассматривается ирония как средство создания диалога между автором и читателем, которая была ярко представлена в незавершенном романе писателя-народника И. В. Омулевского «Попытка - не шутка» с подзаголовком «Посвящается русской женщине», созданном в 1873 г. В целом иронии выполняет несколько функций, принимает формы повествовательного, характерологического, композиционного и сюжетообразующего приемов, становится способом проявлении пафоса. Именно ироническое отношение двух последовательно сменяющих друг друга рассказчиков позволяет увидеть авторский взгляд на женскую проблему, создает переоценку ценностей. И. В. Омулевский не отрицает права женщины на самостоятельность, но нужно во всем соблюдать меру и не доводить свое поведение, отношении с другими людьми до крайней эксцентричности, граничащей с сумасшествием, как это нашло отражение в образе главной героини Евгении Белозеровой. Ключевые слова: иронии, роман, диалог, скепсис, карнавализация, рассказчик, читатель, переоценка ценностей.
Творчество Иннокентия Васильевича Омулевского (Федорова) (1836— 1883) было представлено в русской литературе 1860-х гг. стихотворениями, переводами, рассказами. Талант писателя проявился в романе «Шаг за шагом» (1870-1871), в котором писатель-«семидесятник» изобразил положительного героя-интеллигента Светлого, идущего в народ, защищающего интересы крестьянства. Автору удалось изобразить тип «нового человека», прогрессивно мыслящего, деятельного, активного, отстаивающего свободу личности, эмансипацию женщины. Многие романы 1870-1880-х гг.: Д. К. Гирса «Старая и юная Россия», И. А. Кущевского «Николай Негорев, или Благополучный россиянин», С. И. Смирновой (Сазоновой) «У пристани», «Сила характера», Н. А. Арнольди «Василиса», К. М. Станюковича «Два брата», Ф. М. Юрковского «Булгаков», П. В. Засодимского «По градам и весям», О. А. Шапир «Одна из многих», С. М. Степняка-Кравчинского «Андрей Кожухов», в том числе и произведения И. В. Омулевского «Шаг за шагом», «Попытка - не шутка», отразили раздумья писателей над социальными условиями и ролью личности в истории страны. «Сложившийся в творчестве писателей новый тип героя - интеллигента-«семидесятника», его поиски способов борьбы, путей сближения с народом, сознательное стремление принести себя в жертву во имя торжества социальной справедливости составили новый этап в художественном освоении проблемы личности. Та-
кой герой-«семидесятник» представлял собой, как правило, уже сложившу юся личность, ясно и конкретно представляющую назначение и смысл своей жизни» [4, с. 14].
Довольно часто писатели демократического направления при изображении героев из аристократической среды использовали сатирические средства, наиболее часто они обращались к иронии, которая могла проявляться в деталях портрета, фразах героев, их поведении, передавая авторское отношение к персонажу, событию или социальным условиям. «Новый человек», как правило, идеализировался, но автор мог использовать иронию при создании его речи, т. е. герой-«семидесятник» мог позволить иронизировать, подсмеиваться или зло шутить над другими персонажами с целью их осуждения или выражения негативного отношения к ним.
Ирония как средство диалога между автором и читателем ярко представлена, на наш взгляд, в романе И. В. Омулевского «Попытка — не шутка» с подзаголовком «Посвящается русской женщине». Роман был написан в 1873 г. писателем-народником, но не был завершен. .Автор был прекрасно знаком с романистками Н. А. Арнольди, С. И. Смирновой, О. А. Шапир, знал и читал произведения Н. Д. Хвощинской и С. В. Ковалевской, с большим уважением относился к идее эмансипации женщин, что нашло отражение в романе «Шаг за шагом» и многих его рассказах, но в своем незаконченном произведении И. В. Омулевский показал ироническое отношение к главной героине Белозеровой.
Писатель почувствовал перенасыщенность произведений того времени вопросами женской свободы и желанием изображать «тип "новой" женщины, самоотверженной, свободной, умной, целеустремленной, высоконравственной... в которой раскрывается ее нравственно-психологический потенциал, реализуются народнические идеалы» [4, с. 50]. Тем более, что жизненная правда была далека от идеальных устремлений писателей-народников. Заметив проблему искажения сути женской эмансипации, И. В. Омулевский предпринял попытку показать свою героиню, активно используя ироническое начало.
Для иронии характерно осмеяние, заключающее в себе оценку того, что осмеивалось. По Ю. Бореву, ирония — это «притворство, намерение в шутку или в насмешку, сказать нечто противоположное тому, что человек думает, но сказать так, чтобы явить истинный смысл ситуации» [2, с. 92]. Основные принципы иронии заключаются в противоречии между прямым и обратным смыслами, внезапности их возникновения в произведении и контрасте между их внутренними и внешними проявлениями. Благодаря иронии происходит переоценка ценностей, определенных культурных установок, выражается недоверие писателя к сложившимся стереотипам поведения. Нас ирония интересует прежде всего как средство актуализации, обозначения позиции автора и рассказчика, диалога между ними.
Дело в «многоликости» и «разнообразии» иронии как средства комического, о чем писали многие исследователи: в частности, Ю. Борев, Б. Дзе-мидок, Н. Гартман, В. Пигулевский. Например, Ю. Борев указывал на то,
что «смех — личная реакция, не всегда общественная» [1, с. 10]. Поэтому многое можно узнать о герое, повествователе или авторе литературного произведения по тому, над чем он смеется, как реагирует на иронию, что кажется ему достойным осмеяния. Б. Дземидок считал целесообразным даже не выделять иронию как самостоятельную форму комического, а рассматривать ее как промежуточную форму между юмором и сатирой, которая «более агрессивна, чем юмор, но менее актуальна и социально окрашена, чем сатира» [3, с. 102]. При этом степень активности социальной окраски может быть разной, и определять ее для себя может только сам автор.
Но помимо того, что ирония способна «обозначать» автора литературного произведения, она способна обнаружить и присутствие в нем формального адресата, т. е. имплицитного читателя. Во-первых, как справедливо заметил Д. Лодж, у иронии нет «вербальной формы», в отличие от других тропов, она обнаруживается только при интерпретации. Стало быть, иронии нет без читателя, именно он должен обнаружить ту «острую насмешку за положительной оценкой» [1, с. 98], в которой и заключается ирония. А во-вторых, если смех - это личная реакция на комическое, как уже было сказано выше, то посмеяться вместе с автором может только читатель, который по-настоящему хорошо его понимает. То есть ирония должна и может стать отдельным, дополнительным каналом связи между читателем и автором, связующим их вместе и сближающим их друг с другом.
Т. Манн, исследуя русскую литературу, считал: «Со времен Гоголя русская литература комедийна из-за своего реализма, от страдания и сострадания, по глубочайшей своей человечности, от сатирического отчаяния, да и просто по своей жизненной свежести; но гоголевский элемент комического присутствует неизменно и в любом случае» [5, с. 36]. Произведения русских писателей-реалистов, созданные во второй половине XIX в., являются полным том}' подтверждением, поскольку элементы комического можно найти не только в произведениях М. Е. Салтыкова-Щедрина или А. П. Чехова, но и И. С. Тургенева, И. А Гончарова, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого.
Использование писателем иронии как повествовательного приема связано с тем, что происходит обыгрывание литературных штампов, доверительный разговор о сложностях писательского труда, рассуждения о литературной моде. Так, роман И. В. Омулевского «Попытка — не шутка» построен на известных поворотах сюжета: неожиданная встреча героев в лесу, героиня в костюме амазонки, письма героев, дуэль, легкое ранение, обморок после дуэли — все они становятся ироничным обыгрыванием литературных ситуаций, представленных в известных романах А. С. Пушкина «Евгений Онегин», М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», И. С. Тургенева «Отцы и дети», абсолютно новым является лишь то, что вызов на дуэль бросает и встает к барьеру молодая женщина. Особенностью иронии в этом случае является использование ее как композиционного и сюжетообразующего приема.
Создание комического фона — основа сюжетной линии романа. Ирония используется на уровне композиции всего произведения и его системы об-
разов. Дополнительная ироническая сюжетная линия оттеняет всю серьезность и актуальность основной сюжетной линии, способствует ее актуализации. Так, изображая жизнь в деревне, автор вводит карнавальные элементы: переодевания героев, яркие сарафаны девушек, костюм амазонки на самой Евгении Александровне Белозеровой: «По ту сторону ворот на пороге небольшой, настежь открытой калитки, прислонясь к ней локтем, стояла молоденькая девушка вроде провинциальной горничной, щегольски одетая в малиновый сарафан»; «Одна из этих групп особенно бросилась в глаза Матову, и они, точно прикованные, остановились на высокой, стройной фигуре, стоявшей несколько поодаль от других и своим черным костюмом резко выделявшейся из небольшой кучки пестро одетых крестьянок. Фигура эта, очевидно, принадлежала особе женского пола. Длинное платье, вроде амазонки, только без шлейфа, красиво обрисовывало ее молодые, безукоризненно правильно очерченные формы. Незнакомка стояла к Льву Николаевичу боком, опираясь ладонями обеих рук на дуло щегольского карабина и повернув голову совершенно в противоположную от доктора сторону, так что он никак не мог рассмотреть лица этой особы; нетрудно было, впрочем, угадать в ней таинственную хозяйк)' Завидова» [6, с. 507-508]. Жизнь в деревне приобретает карнавальные черты: чувствуется некая игра героини в эмансипацию в связи с желанием ввести своеобразный беспорядок в существующие рамки культуры, изменить привычные смыслы и внести кардинальные перемены в жизненные установки. Своим общением только с жен-щинами-крестьянками Белозерова задает стихийную игру, внося провозглашение их общей свободы.
Ирония может превратиться в ненавязчивый авторский комментарий, поясняющий читателю произошедшие в романе события, «направляет» его оценку персонажа. Например, рассказчик начинает историю так: «В одно прекрасное зимнее утро, как выражались прежние романисты, Евгения Александровна нежданно-негаданно пожаловала лично сюда, в Петербург, прямо в квартиру моего отца. Я никогда не забуду ни ее больше чем небрежного костюма, ни того безумного выражения ее больших темно-карих глаз, с каким она лихорадочно передавала матушке, как и зачем приехала в столицу. Рассказ тетушки был до такой степени темен и сбивчив, что сразу никто не мог понять, чего, собственно, она от нас хочет» [6, с. 491]. Выделенные слова и обороты речи свидетельствуют об ироничном отношении рассказчика-племянника к своей тетушке. Таким образом представлен снисходительный взгляд на происходящее сквозь призму собственного воображения, заостряющего внимание на деталях портрета и речи, что свидетельствует об ироническом скепсисе говорящего.
При смене одного рассказчика на другого появляется мотив иронии по отношению к самому себе: «Лев Николаевич широко раскрывает дремлющие глаза и удивленно осматривается по сторонам пыльной дороги. "Я, кажется, делаю величайшую глупость, что еду в то Завидово, точно школьник на елку, рассчитывая получить какой-то необыкновенный сюрприз вместо обычной, ярко раскрашенной конфеты... Что за чепуха такая Г» [6, с. 496].
Или заказывается смена настроения героя-рассказчика с подтруниванием над собой, с эффектом внезапности: «"Ужасную, однако, глупость забрал я себе в голову!"— было первой его мыслью, как только он проснулся. Но привольно разливавший вокруг него свет тотчас же значительно смягчил ее. "Да почему бы, впрочем, и не подурачиться лишний раз на своем веку?" — подумал теперь Лев Николаевич, бодро соскакивая со своей соломенной постели и наскоро принимаясь одеваться. "Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, — сообразил он между тем, подтрунив над самим собой: — Я именно в таком безобидном положении и нахожусь, ну, и тем лучше, значит, как только отдохнешь да попрыгаешь немного молодым козленком, так и за дело потом гораздо веселее примешься"» [6, с. 512]. Ирония доктора Матова по отношению к самому себе свидетельствует о его развитом самосознании, а также скептическом философствовании. Герой во время приезда в деревню похож на авантюриста-трикстера, который стремится к развлечению и разоблачению лжи одновременно. Ему интересно выяснить, действительно ли госпожа Белозерова психически больна или она играет в эмансипацию, гиперболизируя ее проявление.
Еще одним приемом использования иронии становится характеристика героя. При этом автору важно подчеркнуть «неидеальность» своих героев. Портрет Евгении Белозеровой тоже во многом выглядит как калька с портретов Печорина («Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова) и Настасьи Филлиповны («Идиот» Ф. М. Достоевского): «У нее действительно было одно из тех выразительных лиц, какие обыкновенно, встретившись хоть раз, не забываются потом всю жизнь. Бледное и замечательно страдальческое, резко выделявшееся от низко и гладко причесанных на уши черных как смоль волос, оно все дышало каким-то внутренним воодушевлением. Смотря на это лицо, невольно приходило в голову, что не скоро сломить ту энергию, какая запечатлелась на нем. Все-таки самым лучшим украшением его были, бесспорно, глаза: они либо отливали бархатом и смотрели на вас не то с глубокой грустью, не то с мучительной укоризной, либо сверкали холодной сталью, ввиваясь как нож в лицо собеседника; иногда - только изредка, впрочем, - в них действительно появлялось как будто безумное выражение, но и оно влекло к себе неотразимо» [6, с. 514].
Свобода личности Белозеровой явлена как романтическая особенность, что видно не только из портретного сходства, но и в результате ощущения независимости героини от общества, желание преодолеть ограниченность помещичьего быта и сознания, заявить о своей независимости от моральных законов и ограничений. Такое проявление свободы, сознание собственной исключительности приводит к тому, что она оказывается непонята обществом.
Объектом иронии может стать любой персонаж, поскольку умение автора находить смешное обнаруживается даже в описании тех героев, кому он сочувствует, но от этого не перестает хорошо относиться к ним. В таких случаях ирония склонна подчеркнуть негероичность, неидеальность персонажа, например, в эпизоде, когда, забыв все нормы приличия, герой-
рассказчик Матов «тоже кинулся туда со всех ног и мало в чем уступил иноходцу» [6, с. 533]; или в описании его первых впечатлений: «Странное, однако, чувство необъяснимой тревоги овладело Матовым, когда, пробираясь вперед вдоль указанной тропинки, он услыхал внезапно глухой, далекий выстрел. "Даже робость напала, точно к немирным черкесам приближаюсь", — мысленно сострил над самим собою доктор. Но от этой забавной остроты отнюдь не прошла его тревога; напротив, она еще усилилась, когда минуты через три выстрел повторился, хотя и слабее прежнего. "Пожалуй, что князь и прав", - снова подумал Лев Николаевич на этот раз вслух и пошел почему-то тише» [6, с. 506]. Ирония, таким образом, позволяет соблюсти баланс: выразить свое отношение к герою, но при этом не оттолкнуть читателя жесткими рамками авторских оценок.
У иронии есть своя логика, заключающаяся в притворном и изворотливом ходе мышления, перевертывании смыслов. Природное начало иронии является игровым и составляет перемещение смыслов между противоположностями общего и частного, сознательного и бессознательного, рационального и чувственного. Автор не осуждает героиню напрямую, однако с помощью иронии показывает ее ограниченность, жестокость оценок людей и ситуаций и чрезмерное желание контролировать других, которое идет в разрез с ее собственными убеждениями. В разговоре Матова с хозяином постоялого двора ирония представлена в крайностях своего проявления между социальным и индивидуальным, объективным и субъективным.:
«- А здешняя помещица, должно быть, большая нелюдимка?
- Как тебе сказать? Насчет мужского пола она, точно, что горда маленечко. .. ну, а насчет баб тепериче - ничего, обходительна» [6, с. 510].
С помощью иронии читатель получает определенную долю «свободы»: автор таким образом не навязывает свою позицию, а лишь незаметно для читателя предлагает ее. Читатель воспринимает героев в многогранности и противоречивости их характеров. Например, в описании поведения Матова и Белозеровой в момент дуэли: «Интересно было взглянуть в эту минуту на виновников поединка: их лица не выражали ни малейшей вражды, ни малейшего признака отвращения друг к другу, — словом, ничего такого, что можно бывает подметить обыкновенно в подобных случаях. У Евгении Александровны было только какое-то особенно грустное выражение, с которым она, однако ж, невозмутимо встала на месте. Лев Николаевич, по-видимому, тоже спокойно занял свое место, но он был чрезвычайно бледен, и его строгие глаза как будто совестились смотреть теперь на кого-нибудь прямо: они рассеянно блуждали по траве площадки» [6, с. 531]. Героиня предстает в роли жертвы, к которой Матов испытывает симпатию и жалость. В соответствии с этим изображен и удел жертвы — поражение, представленное в виде обморока Евгении Александровны после дуэли. Автор создает эффект абсурдности поединка, возникает ощущение, что противоречия общественной жизни, обостренное чувство человеческого равноправия поставили под сомнение у героев все культурные представления и духовные ценности. Однако, используя иронию при изображении этой дуэ-
ли, автор намекает на утрату здравого смысла, утрирование эмансипационных свобод, необходимость переоценки ценностей.
Матов чувствует, что Белозерова становится жертвой собственной страсти, возведенной в непререкаемый закон. В частности, такое отношение к эмансипации выражено через восприятие письма, присланного Евгении Александровне от подруги Д., которая вышла замуж. «Забавная ты, право: хочешь непременно, чтоб все жили по-твоему. Что ж такого, что я вышла замуж? Уж не поставишь ли ты мне в преступление мое счастье? Почему это я, по твоему мнению, отреклась от своих убеждений? Они все при мне, и я никогда не давала никому слова прятаться от жизни. Посмотрим, что выиграешь ты, сторонясь от нее, как от какой-то заразы!» [6, с. 537]. Рассуждения подруги Белозеровой свидетельствуют о многообразии жизни, человеческих отношениях, которые невозможно удержать в строгих рамках принципов, поскольку эти рамки не дают возможности проявиться индивидуальности, уникальности человеческой личности и свободе.
Таким образом, ирония в незаконченном романе И. В. Омулевского «Попытка - не шутка» принимает формы повествовательного, характерологического, композиционного и сюжетообразующего приемов, становится способом проявления авторского пафоса. Ирония явилась отражением противоречия универсального «я» героини и существующего мира. Благодаря доктору Матову со всей очевидностью обнаруживаются ложные ценности героини, ставится под сомнение известный и общепринятый порядок вещей. Ирония возводится автором в принцип отрицания суперэмансипации.
При этом выстраивается своеобразный диалог И. В. Омулевского с известными романами писательниц 1870-х гг., изображавших своих героинь, поборниц свободы, без иронического начала. Именно ироническое отношение двух, последовательно сменяющих друг друга рассказчиков, позволяет увидеть и авторский взгляд на женскую проблем}'. Писатель не отрицает права женщины на самостоятельность (примером этому в романе является мать Матова), но, по его мнению, нужно во всем соблюдать меру и не доводить свое поведение, свое отношение с другими людьми, свой образ жизни до крайней эксцентричности, граничащей с сумасшествием.
Литература
1. Борев Ю. Комическое. М.: Искусство, 1970. 270 с.
2. Борев Ю. Эстетика. М.: Высшая школа, 2002. 511 с.
3. ДземидокБ. О комическом. М.: Прогресс, 1974. 224 с.
4. Затеева Т. В., Березкина Е. П. Женский народнический роман: поиск героини. Улан-Удэ: Изд-во Бурят, гос. ун-та, 2004. 129 с.
5. Манн Т. Художник и общество. Статьи и письма. М.: Искусство, 1986. 440 с.
6. Федоров-Омулевский И. В. Попытка - не шутка. Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1983. 576 с.
IRONY IN INNOKENTIIV. OMULEVSKY'S NOVEL
«THE ATTEMPT IS NO JOKE» AS A DIALOGUE OF THE AUTHOR
WITH THE READER
Elena P. Berezkina
PhD in Philology, A/Professor, Department of Russian and Foreign Literature, Buryat State University 6 Ranzhurova St., Ulan-Ude 670000, Russia E-mail: beryozkina-lena@yandex.ru
The article deals with irony as a means for establishing a dialogue between the author and the reader, which has been clearly represented in the unfinished novel of writer-populist Ivan V. Omulevsky «The attempt is no joke» (1873) with the subtitle "Dedicated to a Russian woman". In general, irony performs several functions, takes forms of narrative, characterological, and plot-compositional techniques, it is a way to demonstrate pathos. Ironical relations of two successive narrators allow us to see the author's view on women's issue, contribute to reassessment of values. Omulevsky not deny a woman's right to independence. But women need to comply with the measure and not to bring their behavior, relationships with other people to the extreme eccentricity, bordering on madness, as it has been reflected in Evgeni-ya Belozerova image.
Keywords: irony, a novel, a dialogue, skepticism, carnivalization, the narrator, the reader, reassessment of values.
References
1. Borev Yu. Komicheskoe [The Comic]. Moscow: Iskusstvo Publ., 1970. 270 p.
2. Borev Yu. Estetika [Aesthetics]. Moscow: Vysshaya shkola Publ., 2002. 511 p.
3. Dzemidok B. O komicheskom [About the Comic]. Moscow: Progress Publ., 1974. 224 p.
4. Zateeva T. V., Berezkina E. P. Zhenskii narodnicheskii roman: poisk geroini [Women's Populist Novel: Search for Heroine]. Ulan-Ude: Buryat State University Publ., 2004. 129 p.
5. Mann T. Khudozhnik i obshchestvo. Stat'i i pis'ma [The Artist and Society. Articles and Letters]. Moscow: Iskusstvo Publ., 1986. 440 p.
6. Fedorov-Omulevskii I. V. Popytka. - ne shutka [The Attempt is No Joke]. Irkutsk: East-Siberian Book Publ., 1983. 576 p.
