CC BY
68
УДК 82.091
«ИОНА, БУДИРОВАВШИИ В ЧРЕВЕ КИТОВЕ ТРИ ДНЯ И ТРИ НОЧИ»
(Один необычный случай библейской интертекстуальности в творчестве Ф. М. Достоевского)
© Б. Н. Тихомиров
Литературно-мемориальный музей Ф. М. Достоевского в Санкт-Петербурге Россия, 191002 Санкт-Петербург, Кузнечный пер., 5/2.
Тел.: +7 (812) 764 70 25.
Email: btikhomirov@rambler.ru
В статье, посвященной вопросам библейской интертекстуальности в творчестве Ф. М. Достоевского, рассматривается специфический случай цитирования Священного Писания чертом Ивана Карамазова (глава «Черт. Кошмар Ивана Федоровича»), представляющий собою пример «диффузной» контаминации (или сюжетной инверсии) ветхозаветных текстов из Книги пророка Ионы. На этом материале в статье исследуется проблема функционирования библейских интертекстов в речи персонажей Достоевского. Акцентируется уникальная особенность художнического дара писателя, который умел читать тексты Священного Писания как бы глазами своих героев, в том числе героев-богоборцев.
Ключевые слова: интертекстуальность, сюжетная инверсия, герой-идеолог, Священное Писание, Книга пророка Ионы, символический прообраз.
Начнем настоящую статью с двух общих положений, которые мы уже не однажды формулировали в своих последних работах. Получила широкое распространение характеристика А. Л. Бемом Достоевского как гениального читателя. Так, в свое время Бем назвал статью, открывавшую 11-й пражский сборник 1933 г.: «Достоевский - гениальный читатель» [1, с. 206]. Соглашаясь с этой характеристикой по существу, уточним, что, с нашей точки зрения, может быть, в первую очередь, Достоевский - гениальный читатель Библии. И уникальная черта художнического дарования автора «великого пятикнижия» заключается в том, что он умел читать Священное Писание в том числе и глазами своих персонажей, причем и таких, например, богоборцев, как Иван Карамазов или герой его поэмы Великий инквизитор.
Приступая к созданию «Преступления и наказания», в записи «для себя» Достоевский так сформулировал сверхзадачу, которую ставил перед собой в работе над этим произведением: «Перерыть все вопросы в этом романе» [2, т. 7, с. 148]. Данные слова можно отнести и ко всем другим романам «великого пятикнижия». Как правило, эту творческую сверхзадачу писатель решал через героев-идеологов (Раскольникова, Ипполита Терентьева, Кирилова, Шатова, Версилова, Ивана Карамазова и др.). Для Достоевского создаваемый его творческим воображением образ героя-идеолога становился той необходимой формой, в которой писатель позволял себе «рыться» в «проклятых вопросах», разрабатывая их с чужой смысловой позиции в таком направлении и так углубленно, подробно и даже изощренно, как никогда не смог бы и не стал бы это делать в силу, скажем так, определенной цензуры сознания ортодоксального христианина.
Кратко поясним сказанное двумя наудачу выбранными примерами. Сквозным мотивом христо-борческого бунта заглавного героя поэмы Ивана
Карамазова «Великий инквизитор» является утверждение «незнания» или ограниченного знания Христа, Его как бы неполного посвящения в замысел Творца. Этот мотив начинает звучать с первых же слов Ивана: «Пятнадцать веков уже минуло тому, как Он дал обетование прийти во царствии Своем, пятнадцать веков, как пророк Его написал: „Се гряду скоро". „О дне же сем и часе не знает даже и Сын, токмо лишь Отец мой небесный", как изрек Он и сам еще на земле» (Курсивные выделения в цитатах принадлежат цитируемым авторам, полужирные - автору статьи. - Б. Т. [2, т. 14, с. 225]). Выделенные закавыченные слова - почти точная цитата евангелиста Марка, ответ Христа на вопрос учеников о времени Его Второго пришествия: «О дне же том или часе никто не знает, ни Ангелы на небеси, ни Сын, а токмо Отец» (Мк. 13: 32) [3, с. 139]. Этот евангельский текст настолько парадоксален, что, как установлено библейскими текстологами, в параллельном месте у евангелиста Матфея (Мф. 24: 36) в церковно-славянском, а затем и русском переводах исконно имевшееся в ряде греческих источников указание на неполноту знания Сына было попросту элиминировано [ср.: 4, с. 182; ср.: 5, с. 57]. Но Достоевский зорко отыскивает и использует именно вариант Марка (еще более его заострив, убрав упоминание ангелов, напрямую столкнув Отца и Сына, усилив антитез частицами «даже» и «токмо»: «не знает даже и Сын, токмо лишь Отец»), как бы находя опору для критики Спасителя своим героем-христоборцем в каноническом тексте Нового Завета.
Второй пример из чернового наброска к «Подростку», в котором Версилов поучает Аркадия: ««Люди низки, они любят любить из страху; будут обожать и тебя: не поддайся на обожание <...> и продолжай презирать. <...> Без сомнения Христос не мог их любить: ОН их терпел, ОН их прощал, но конечно презирал. Я, по крайней мере, не могу
понять ЕГО лица иначе» [2, т. 16, с. 288]. Христос в истолковании Версилова вызывает - и справедливо -наше внутреннее сопротивление и возражение. Однако важно указать, что и здесь суждение героя Достоевского не вполне произвольно, но имеет в своей основе специфически преломленный канонический евангельский текст: «Иисус, ответствуя, сказал: о род неверный и развращенный! доколе буду с вами, и буду терпеть вас?» (Мф. 17: 17, тожд. Мк. 9: 19, Лк. 9: 41). Несомненно, утверждение Версилова: «...ОН их терпел, ОН их прощал, но конечно презирал» - восходит именно к этому новозаветному тексту, опять же исключительно остро прочитанному Достоевским как бы глазами своего персонажа.
Два этих примера имели целью проиллюстрировать сформулированные выше положения. Теперь кратко коснемся вопросов поэтики. Герои Достоевского чрезвычайно разнообразно используют в своих речениях текстовый материал Священного Писания. Это могут быть точные и неточные цитаты (причем семантический сдвиг при неточном цитировании нередко бывает исключительно значим), парафразы, аллюзии и т. п. Излюбленным приемом писателя являются библейские контаминации, которые почти всегда являются у него актом экзегезы. Есть и совершенно особые случаи, которые сложно подвести под какую-то терминологическую рубрикацию. Выразительный пример, на котором следует остановиться, находим в главе «Черт. Кошмар Ивана Федоровича» из романа «Братья Карамазовы», где черт, пересказывая Ивану его собственную, сочиненную героем еще в гимназии «Легенду о рае» (она же «Анекдот о квадриллионе лет»), в одном месте достаточно вольно ссылается на Священное Писание. Черт, цитирующий Библию, - уже одно это обстоятельство делает рассматриваемый случай уникальным. Причем цитирует он, как и можно ожидать от лукавого, по-особенному, «с винтом» - одновременно и ернически, и искусительно. Настолько по-особенному, что даже и исследователей ставит в тупик. Нельзя сказать, что это неточная цитация. Как раз цитирует библейский текст собеседник Ивана Карамазова достаточно точно, практически буквально (анализ будет дан ниже). Некорректное обращение с цитатой? Да, бесспорно. Но тоже особого рода, непохожее на иные подобные случаи. Использование библейской контаминации? Пожалуй. Но и такая квалификация требует оговорок. Точнее всего, наверное, говорить в этом случае о скрытой сюжетной инверсии библейского изложения. Но в любом случае этот интертекст требует специального комментария.
Итак, легенда, она же анекдот, о философе, которому предстояло пройти «квадриллион километров»: «Был дескать - начинает черт, - здесь у вас на земле один такой мыслитель и философ, "все отвергал, законы, совесть, веру", а главное - буду-
щую жизнь. Помер, думал, что прямо во мрак и смерть, ан перед ним - будущая жизнь. Изумился и вознегодовал: "Это, говорит, противоречит моим убеждениям". Вот его за это и присудили <.> чтобы прошел во мраке квадриллион километров <...> и когда кончит этот квадриллион, то тогда ему отворят райские двери и все простят... <...> Ну, так вот этот осужденный на квадриллион постоял, посмотрел и лег поперек дороги: "не хочу идти, из принципа не пойду!" Возьми душу русского просвещенного атеиста и смешай с душой пророка Ионы, будировавшего во чреве китове три дня и три ночи, - вот тебе характер этого улегшегося на дороге мыслителя» [2, т. 15, с. 78].
Не останавливаясь на этой формулировке специально, обратим внимание на ее философско-грамматический аспект: «будущая жизнь», явленная герою легенды в своей непосредственной данности; «будущая жизнь» здесь и сейчас - «перед ним», и, тем не менее, сохраняющая свое сущностное определение будущая (ср. вечная), - это одно из выразительных проявлений дьявольской иронии собеседника Ивана Карамазова.
В примечаниях академического Полного собрания сочинений Достоевского к последней фразе процитированного отрывка конспективно изложено содержание библейской книги пророка Ионы. Завершается комментарий точной библейской цитатой: «Тогда по воле Бога большой кит проглотил Иону, "и был Иона во чреве этого кита три дня и три ночи" (Книга пророка Ионы, гл. 2, ст. 1)» [2, т. 15, с. 592]. Внешне как будто все верно, хотя хотелось бы видеть в академическом комментарии библейскую цитату либо по-славянски: «.и бЪ Иона во чревЪ китовЪ три дни и три нощи», либо со ссылкой на вторичную цитацию этого места в Новом Завете (и лучше по «каторжному» Евангелию писателя): «Ибо как Иона был во чреве китовом три дни и три ночи: так и Сын человеческий будет в сердце земли три дни и три ночи» (Мф. 12: 40) [3, с. 50], - чтобы убедиться, что черт цитирует Священное Писание почти буквально. (В одном случае разночтение с цитацией черта - «нощи / ночи», в другом - «китовом / китовЪ», но в своем воспроизведении сакрального текста собеседник Ивана Карамазова не выходит за рамки лек-сико-грамматических вариантов, присутствующих в разных переводах).
Кстати, тот широко известный факт, что ветхозаветное трехдневное пребывание пророка Ионы «во чреве китове» символически прообразует погребение и воскресение Спасителя, очевидно, также необходимо учесть, комментируя приведенное место из «Братьев Карамазовых». И это тем более, что как-то перекликаются, во всяком случае тематически, хотя и по контрасту, сошествие Христа во ад, во время трехдневного пребывания Его во гробе, и шествие в рай «квадриллион километров» карама-зовского философа, который как раз и сравнивается
чертом с пророком Ионой «во чревЪ китов'». Тут нам видится какая-то запрятанная в словах черта «каверза».
Где же в этом примере особенный случай библейской интертекстуальности? Он - в основании сравнения чертом героя легенды с пророком Ионой, «будировавшем во чрев' китов' три дня и три ночи». Здесь прежде всего бросается в глаза ядовитый стилистический оксюморон - сочетание галлицизма «будировать» (т.е. дуться, обижаться, сердиться) и последующей библейской цитаты в церковно-славянском обличье. Это все тот же ернический стиль инфернального собеседника Ивана Карамазова, который было бы очень интересно проанализировать и описать в рамках всей главы «Черт. Кошмар Ивана Федоровича» как единого текста. Но названный стилистический оксюморон лишь внешняя сторона анализируемой ситуации.
В примечаниях академического Полного собрания сочинений, несмотря на включенный в комментарий краткий сюжетный пересказ библейских событий, осталось неотмеченным то важное обстоятельство, что пророк Иона вовсе не «будировал во чреве китове», или, точнее, что он «будировал», но не «во чреве». Восстановим ветхозаветный текст. В сюжете Книги пророка Ионы выделяются как бы четыре «фазиса»: 1) отказ Ионы выполнить повеление Господне отправиться в языческую Ниневию, столицу Ассирии, с проповедью покаяния и предсказанием гибели города за нечестие его жителей (если они не раскаются); его попытка бегства «от лица Всевышнего» морем. Здесь герой библейского рассказа отнюдь не «будирует», хотя и противится воле Бога, «противоречащей его убеждениям» (черта общая с философом Ивана Карамазова); 2) во время бури на море Иона, в наказание за свое противление Всевышнему, проглочен китом, и здесь, «во чреве китове», согласно прямому свидетельству библейского текста, «молился Иона Господу Богу своему. И сказал: "к Господу воззвал я в скорби моей, - и Он услышал меня; из чрева преисподней я возопил, и Ты услышал голос мой."» «До основания гор я низшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада. Когда изнемогла во мне душа моя, я вспомнил о Господе, и молитва моя дошла до Тебя.» «А я гласом хвалы принесу Тебе жертву: что обещал, исполню: у Господа спасение» (Ион. 2: 2-3, 7-8, 10). За глубокое раскаяние и обращение к Всевышнему Иона по повелению Бога «извержен» китом на сушу. Вся эта глава написана в духе и стиле псалмодической традиции. Пафос героя в ней уж точно не «будирование» -напротив; 3) Бог повторно отправляет Иону в Ниневию с пророчеством о грядущей гибели города за грехи его жителей. Вняв словам пророка, ниневи-тяне раскаиваются, и Господь милует их: пророчество о разрушении города не сбывается. 4) И вот тут-то пророк Иона «сильно огорчился этим и был
раздражен» (Ион. 4: 1), т.е. как раз начинает «будировать». Он даже осмеливается выговаривать Богу за то, что Тот «не сдержал Своего слова уничтожить Ниневию». Он говорит Всевышнему, что и прежде предчувствовал, что Господь пожалеет язычников, почему, исповедуя как иудей иные убеждения, и отказывался исполнить Его волю и идти с пророчеством о разрушении города, чтобы не выглядеть в глазах людей лжецом и лжепророком. «И сказал Господь: неужели это огорчило тебя так сильно?» (Ион. 4: 4). Подобно философу Ивана Карамазова (который «лег поперек дороги: "не хочу идти, из принципа не пойду!"», Иона «сел с восточной стороны у города, и сделал себе там кущу, и сел под нею в тени, чтоб увидеть, что будет с городом» (Ион. 4: 5), - т.е. упрямо стал дожидаться исполнения своего пророчества. Вот библейский сюжет.
Таким образом, можно констатировать, что слова черта: «.будировавший, во чреве китове три дня и три ночи» - не только не соответствуют, но резко противоречат ветхозаветному рассказу. Налицо «диффузионная» контаминация, или сюжетная инверсия, суть которой состоит в том, что состояние Ионы в четвертом фазисе сюжета, когда он действительно «будирует», повторно вступая с Господом в конфликтные отношения, т.к. милосердие Всевышнего к язычникам ниневитянам противоречит его убеждениям, - экстраполируется во второй фазис сюжета (место действия - «чрево ки-тово»), где в Библии, напротив, profundis» («из глубины»), в порыве раскаяния, в тоске богоостав-ленности, Иона молитвенно взывает к Богу.
В свете всего сказанного два вопроса требуют ответа. Во-первых, кому принадлежит указанная инверсия-контаминация - черту Ивана Карамазова или самому Достоевскому? И во-вторых, в чем ее смысл?
Книга пророка Ионы упоминается в «Братьях Карамазовых», по крайней мере, еще один раз. «Нужно лишь малое семя, крохотное, - поучает старец Зосима, - брось <...> его в душу простолюдина и не умрет оно, будет жить в душе его во всю жизнь, таиться в нем среди мрака, среди смрада грехов его, как светлая точка, как великое напоминание. И не надо, не надо много толковать и учить, все поймет он просто. Думаете ли вы, что не поймет простолюдин? Попробуйте, прочтите ему <...> повесть, трогательную и умилительную, о прекрасной Эсфири и надменной Вастии; или чудное сказание о пророке Ионе во чреве китове. Не забудьте тоже притчи Господни.» и т. д. [2, т. 14, с. 266-267]. «Чудное сказание о пророке Ионе во чреве китове» - оценка Зосимы, очевидно, и оценка самого Достоевского (думаем, что глава вторая Книги пророка Ионы была для него исполнена и сокровенного личного смысла: вот так же некогда он сам «из глубины», с каторжных нар воззвал к Господу, - что Г. С. Померанц определил в терминах «каторжное христианство» [см.: 6, с. 25-33]):
так что в этом пункте - будирующим или с раскаянием и надеждою взывающим к Богу пребывал Иона «во чреве китове» - сам писатель не мог допустить неточности. Да и странно было бы рекомендовать для народного чтения этот текст, как делает Зосима, если бы в центре его был герой и в наказании своем «будирующий» против Господа.
По мнению В. Е. Ветловской, молитвенное обращение пророка Ионы к Господу: «...но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада» (Ион. 2: 7) - отзывается в восклицании Мити Карамазова: «.и душу мою из ада извлечет» [2, т. 14, с. 111], чем «вводится высокая библейская параллель к настоящим и будущим страданиям этого героя» [2, т. 15, с. 543]. В таком случае это наблюдение также подтверждает, что сам Достоевский хорошо помнил, каково было отношение к Богу пророка Ионы «во чреве китове». Впрочем, реплика Мити равно может быть и псалмодической реминисценцией: «Господи! Ты вывел из ада душу мою и оживил меня, чтобы я не сошел в могилу» (Пс. 29: 4); ср.: «Он простер руку с высоты и взял меня, и извлек меня из вод многих» (Пс. 17: 17).
Нет сомнения, что рассматриваемая контаминация - ядовитая каверза черта. Но в чем ее тайный смысл?
Выше уже отмечалось, что по незыблемой богословской традиции, основывающейся на авторитете слов самого Христа, общепринято, что трехдневное пребывание пророка Ионы «во чреве кито-ве» символически прообразует три смертных дня Спасителя между моментом крестной смерти и воскресением - время, когда душа Господа нисходит во ад [7, с. 91]. Так принято, и мы не задумываемся над вопиющим противоречием, заключенным в этом факте: одним из ветхозаветных прообразов Христа оказывается пророк-«отказник» Иона, -если и не «богоборец» в буквальном смысле слова, то герой, который «замыслу упрямому» Всевышнего последовательно предпочитает свои «убеждения», а если и раскаивается и вновь обращается к Богу, то кратковременно, лишь будучи ввержен «в преисподнюю» (которую символизирует «китово чрево»); когда же он прощен и извержен «на сушу», то вновь утверждается в своем «убеждении» и вновь вступает «в контры» с Творцом. Выбор такого героя в качестве прообраза Спасителя - один из острых парадоксов библейского повествования.
Иона - личность страстная, мятущаяся, колеблющаяся из одной крайности в другую (вполне
«достоевская»). И конечно же, не характером пророка, но сюжетной ситуацией, да к тому же взятой исключительно с внешней стороны, - тремя днями пребывания его «во чреве китове», - обусловлено превращение в богословской традиции этого персонажа в один из ветхозаветных прообразов Спасителя. Показательно, что библейский комментарий к словам Спасителя: «.ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли» - никак не упоминает, что Иона был проглочен китом в наказание за непослушание Господу [8, с. 255-256]. И только в словах Христа: «.будет в сердце земли» едва уловимо откликается покаянная молитва Ионы: «Ты вверг меня в глубину, в сердце моря.» (Ион. 2: 4).
Благодаря рассмотренной сюжетной инверсии, осуществленной в духе ловкой шулерской подтасовки, черт Ивана Карамазова - в противоречии и с буквой, и с сутью библейского рассказа - сводит в единой формуле и сюжетное положение, позволяющее видеть в Книге пророка Ионы символическое преобразование новозаветного события, и доминантную черту характера героя - его «будирование» против Господа. Такой «ход» в насыщенной подвохами и духовными провокациями речи черта призван, как представляется, предельно заострить указанный выше реальный парадокс библейского текста и богословской традиции - тот факт, что одним из ветхозаветных прообразов Христа вдруг оказывается ветхозаветный пророк Иона - персонаж, готовый идти и неоднократно идущий на конфликт с Господом, если замысел Бога противоречит его «убеждениям».
ЛИТЕРАТУРА
1. О Достоевском: Сб. статей под ред. А. Л. Бема. ПРАГА 1929/1933/1936. М., 2007.
2. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 т. Л.: Наука, 1972-1990.
3. Евангелие Достоевского: Личный экземпляр Нового Завета 1823 года издания, подаренный Ф. М. Достоевскому в Тобольске в январе 1850 года. М., 2010. Т. 1.
4. Канонические Евангелия. М.: Наука, 1993.
5. Новый Завет и Псалтырь в современном русском переводе. Институт перевода Библии в Заокском, 2002.
6. Померанц Г. С. Каторжное христианство и открытое православие // Достоевский и мировая культура. СПб., 2000. №13.
7. Брянчанинов И. Сочинения. Т. 3: Аскетические опыты. СПб., 1905.
8. Евангелие от Матфея, Марка, Луки и Иоанна с предисловиями и подробными объяснительными примечаниями епископа Михаила: в 3 кн. Минск, 2000. Кн. 1. С. 255-256.
Поступила в редакцию 24.04.2014 г.
ISSN 1998-4812
BecTHHK EamKHpcKoro yHHBepcHTeTa. 2014. T. 19. №4
1317
JONAH'S BEING THREE DAYS AND NIGHTS IN THE WHALE'S BELLY (One unusual case of biblical intertextuality in Dostoevsky's works)
© B. N. Tikhomirov
F. M. Dostoevsky Literary-Memorial Museum 5/2 Kuznechny Lane, 191002 Saint Petersburg, Russia.
Phone: +7 (812) 571 40 31.
Email: btikhomirov@rambler.ru
Alfred Bem called F. M. Dostoevsky a "reader of genius". This article devoted to questions of Biblical intertextuality in Dostoevsky's works develops the thesis that the author of "The Brothers Karamazov" was first and foremost a genius reader of Holy Scripture. The writer's unique artistic gift was his ability to read Biblical texts through the eyes of his heroes, incl uding those who struggled against God. The focus of this study is the specific example of Biblical quotation by Ivan Karamazov's devil, which represents an example of plot inversion of Old Testament texts from the Book of Jonah, wherein the ideological and psychological characterization of the Biblical character in one plot situation is utilized, in a non-overt way, to describe his state in a different plot situation which contrasts with the first one. On the basis of this material, the article examines the function of Biblical intertexts in the speech of Dostoevsky's characters. Particular attention is paid to the need t o discover and interpret semantic shifts that arise in cases of imprecise Biblical citation as an artistic technique whereby the author on the one hand covertly expresses the position of his character, and on the other hand problematizes the original text of Holy Scripture, exposing paradoxes in it that are not noticed in customary readings.
Keywords: intertextuality, plot inversion, a hero-ideologist, the Holy Scripture, The Book of Jonah, symbolic type.
REFERENCES
1 O Dostoevskom: Sb. statei [About Dostoevsky: Collection of Articles] Ed. A. L. Behm. PRAGA 1929/1933/1936. M., 2007.
2 Dostoevskii F. M. Poln. sobr. soch. v 30 t. [Comlete Works in 30 Volumes] Leningrad: Nauka, 1972-1990.
3 Evangelie Dostoevskogo: Lichnyi ekzemplyar Novogo Zaveta 1823 goda izdaniya, podarennyi F. M. Dostoevskomu v Tobol'ske v yanvare 1850 goda [The Gospel of Dostoevsky: a Personal Copy of the New Testament, Edition of 1823, Presented to Fyodor Dostoyevsky in Tobolsk, January 1850]. M., 2010. Vol. 1.
4 Kanonicheskie Evangeliya [The Canonical Gospels]. Moscow: Nauka, 1993.
5 Novyi Zavet i Psaltyr' v sovremennom russkom perevode [New Testament and Psalms in Modern Russian Translation]. Institut perevoda Biblii v Zaokskom, 2002.
6 Pomerants G. S. Dostoevskii i mirovaya kul'tura. Saint Petersburg, 2000. No. 13.
7 Bryanchaninov I. Sochineniya. Vol. 3: Asketicheskie opyty [Works. Vol. 3: Ascetic Experiences]. Saint Petersburg, 1905.
8 Evangelie ot Matfeya, Marka, Luki i Ioanna s predisloviyami i podrobnymi ob''yasnitel'nymi primechaniyami episkopa Mikhaila: v 3 kn. [The Gospel of Matthew, Mark, Luke and John, with a Preface and Detailed Explanatory Notes by Bishop Michael: in 3 Books] Minsk, 2000. Kn. 1. Pp. 255-256.
Received 24.04.2014.
