CC BY
25
УДК 81'367.522
Н. И. Шлепова
преподаватель кафедры грамматики и истории английского языка ФГПН МГЛУ e-mail: [email protected]
ИНВЕРСИЯ В БРИТАНСКОМ СКАЗОЧНОМ ФОЛЬКЛОРЕ
Цель статьи - проанализировать функцию грамматической инверсии, являющейся одной из доминантных черт дискурса британской волшебной сказки. Обратный порядок слов рассматривается с точки зрения реализации эмоционально-экспрессивной функции языка, в целом, и как лингвистическая репрезентация диалектичности волшебной сказки, в частности. Кроме того, показано влияние инверсии на развитие когнитивной функции у детей старшего дошкольного возраста - целевой группы волшебной сказки.
Ключевые слова: сказка; инверсия; диалектичность; бинарные оппозиции; эмоционально-экспрессивная функция языка; когнитивные способности.
N. I. Shlepova
Teacher, Chair of Grammar and History of English, Department of Humanities and Applied Sciences e-mail: [email protected].
INVERSION IN BRITISH FAIRY TALES
The article explores the role of grammatical inversion in British fairy tales. Inverted word order is regarded as the realization of the expressive function of language as well as a linguistic device rendering the dialectical nature of the fairy tale. Besides, the article draws attention to the fact that inverted sentences have a considerable influence on the development of cognitive abilities in five- to six-year-old children - the target group of the fairy tale.
Key words: fairy tale; inversion; dialectics; binary oppositions; expressive function of language; cognitive abilities.
Антропологическая ориентация лингвистики по следних лет направляет внимание исследователей на изучение тесной связи языка и бытия человека - человеческого сознания, мышления и культуры. В связи с этим растет интерес к сказке, нарратив которой является идеальным полем для одновременного приложения лингвистических, литературоведческих и психоаналитических усилий. Дело в том, что сказка, являясь наследницей мифа, сохранила в себе не только его основную повествовательную канву (т. е. путешествие героя), но и диалектическое восприятие реальности, характерное для европейской философской
мысли, также зародившейся в синкретической колыбели мифа [8]. Последнее находит свою репрезентацию в жанровых особенностях построения сказочного сюжета, с одной стороны, и в его лингвистическом кодировании, - с другой. Рассмотрим, каким образом грамматическая и, в некоторых случаях, лексическая инверсия1, являющаяся одной из доминантных черт европейской волшебной сказки, интенсифицирует сюжетную диалектичность сказочного фольклора (строящегося на принципах единства и борьбы противоположностей). Кроме того, поговорим о том, как инверсия способствует развитию диалектического мышления у детей, и проследим реализацию эмоционально-стилистической функции обратного порядка слов в тексте сказки.
Любая европейская (в частности, британская) волшебная сказка представляет собой рассказ о человеке, которому необходимо пройти испытание, после чего он получает вознаграждение. Этот человек изначально ничем не выделяется на фоне других персонажей сказки, а порой и уступает им, но именно с ним происходят метаморфозы, благодаря которым он становится героем. В психоаналитическом смысле, он проходит обряд посвящения, или инициации, цель которого - выход на новый уровень осознанности, качественное изменение психики, становление взрослой самостоятельной личности. Данное событие, являющееся ядром сказочного нарратива, диалектично, т. е. строится на принципах синтеза противоположных тезисов («обыватель» - «герой») и, в то же время, волшебно, как алхимический процесс превращения свинца в золото. Таким образом, диалектичность, пронизывающая сказку на всех уровнях, и есть источник ее основной дифференциальной категории - волшебности.
Категория волшебности находит свою непосредственную реализацию в бинарных оппозициях, на которых строится сказочный дискурс. Так, мир сказки противопоставлен миру слушателя, дом - лесу, герой - вредителю, доброта - коварству и т. д. Данный принцип лежит в основе распределения элементов всех уровней (в области статики -мир персонажей, реалий и их атрибутов, в области сюжетной динамики - мир ситуаций и действий) [4].
Такая особенность сюжетного построения отражается на лингвистическом коде волшебной сказки. Прием инверсии не является
1 Здесь и далее под инверсией понимается такое отклонение от порядка членов предложения, которое не связано с изменением синтаксических связей и актуального членения предложения [9].
единственной отличительной чертой сказочного нарратива, но, пожалуй, может быть назван одной из наиболее значимых, с точки зрения своей частотности.
Известно, что организация высказывания влияет на качество его понимания реципиентом. Если рассказчик хочет быть понятым слушателем, донести до него смысл истории, то для передачи своей мысли посредством слова, ему необходимо оформить это слово так, чтобы оно активизировало воображение и чувства адресата, а не только реферировало к определенным денотатам. Следовательно, рассказчик осуществляет общение со своей аудиторией в области эстетической, аппелируя к изобразительной силе речи (используя, в частности, прием инверсии), так как только особенная синтаксическая организация предложения, наполненная определенными лексическими единицами, способна выполнять эмоционально-эксперссивную функцию и будить воображение слушателя. Как пишет А. Циммерлинг, «порядок слов можно изучать не только как проекцию древесной структуры, но и как интерфейс, на котором отражаются предикативно-аргументные отношения, морфологические, семантические, прагматические категории и даже денотативные реалии» [7].
Так, в следующем примере инверсия меняет местами тему и рему предложения:
The men did what the bird wanted and away to the tree it flew with the millstone round its neck, the red shoes in one foot, and the gold watch and chain in the other [10].
Вынося обстоятельство на первое место, инверсия интенсифицирует стилистическую информативность предложения, в фокус внимания слушателя помещается на дерево, к которому направляется птица, и с которым, по всей видимости, будет связано последующее развитие сюжета. В данном предложении инверсия поддержана параллельными конструкциями (the millstone round its neck, the red shoes in one foot, and the gold watch and chain in the other), что формирует у слушателя предчувствие грядущих драматических событий. Другие примеры:
Well, every day the flax and the food were brought, and every day that there little black impet used to come mornings and evenings [10]. Well, when that heard her, that gave an awful shriek and away that flew into the dark, and she never saw it any more [10].
В первом предложении на передний план выносится наречие места there, и это не случайно, ведь именно там, в комнате, где главная героиня прядет пряжу, должна свершиться ее судьба: если она не сможет угадать имени существа, которое ей помогает, оно заберет ее к себе. Во втором - заключительной фразе сказки, - выделение приглагольного наречия away ставит акцент на полной и бесповоротной победе главной героини, правильно назвавшей имя этого существа: оно никогда больше ее не посетит.
Кроме того, инверсия нередко придает предложению особое ритмическое звучание, как, например, в следующей фразе:
Well, came supper-time the woman said: "I dare say they've come again
now" [10].
Благодаря инверсии, ударные слоги повторяются через равные промежутки, что создает эффект напева, как в колыбельной или заговоре - жанрах, исторически родственных сказке. Если мы уберем инверсию, такого ритмического рисунка не будет:
Well, supper-time came the woman said: "I dare say they've come again
now".
Итак, казалось бы, что единственная смысловая нагрузка инверсии в дискурсе волшебной сказки - это реализация эмоционально-экспрессивной функции языка. И действительно, сюжетная канва сказочного текста довольно однообразна и строится по строгим правилам, описанным в «Морфологии волшебной сказки» В. Я. Проппа [4], поэтому творческая энергия рассказчика воплощается главным образом в синтаксисе (поскольку лексический слой сказки также относительно примитивен). Однако сказка, несмотря на всю свою простоту, является воплощением диалектического восприятия реальности, унаследованного от мифа, давшего нам первый синкретичный сюжет, в котором представлена попытка осмысления общего потока жизни. «Отмель» этого сюжета порождает философию, а сама повествовательная канва продолжает жить в новых формах и, в частности, в сказке, становясь ее структурным костяком [6]. Как уже упоминалось, в сказке диалектический принцип является основным на всех уровнях текста, начиная с системы персонажей и сказочных атрибутов и заканчивая сюжетным ядром инициации героя как во внутреннем, так и внешнем планах.
Таким образом, инверсия, наряду с другими характерными для данного жанра дискурса стилистическими приемами, является своеобразной лингвистической реализацией законов диалектической логики (закон единства и борьбы противоположностей, закон перехода количественных изменений в качественные и обратно, закон отрицания отрицания). Обратный порядок слов, противопоставленный прямому, - это такая же бинарная оппозиция, только выраженная синтаксически. Левое становится правым, обыватель превращается в героя, добро становится злом, а мир сказки - та же реальность, только отраженная в зеркале. Так инверсия работает на реализацию категории волшебности, сталкивая в пространстве одного и того же текста противоположные и при этом взаимно предполагающие друг друга явления.
Как отмечают психологи, у детей старшего дошкольного возраста - целевой группы сказочного фольклора - в большей степени развито именно диалектическое мышление, которое активно вытесняется аристотелевской логикой в рамках начального и затем среднего образования. Одновременно с этим дети проходят и стадию мифологического мышления, которое также диалектично по своей природе. Можно предположить, что данная особенность познавательных процессов связана не только с особенностями развития человеческой психики, но и с возможностями сказочного фольклора, который обеспечивает трансляцию в сенситивный для детей период мира волшебной сказки, построенного по законам диалектической философии.
Однако неверно будет утверждать, что только лишь сюжет и структура сказочного текста выполняют развивающую роль по отношению к детям. Синтаксис волшебной сказки (и инверсия в том числе) также стимулируют развитие определенных гностических отделов мозга ребенка. Понимание инвертированных предложений по непосредственному впечатлению невозможно, что требует от детей определенных когнитивных усилий и предварительной перешифровки [2]. Задача маленького слушателя осложняется еще и тем, что сказка ориентирована на аудиальное, а не зрительное восприятие, что лишает ребенка возможности несколько раз перечитать предложение, вызвавшее трудности в понимании. Таким образом, на фоне плавной, синтагматически развернутой речи, которую он уже способен воспринимать достаточно непосредственно, в сказке ребенок встречается с частотной
инверсией разных типов и благодаря ей учится воспринимать специфические логико-грамматические структуры, дешифровка которых требует сложных психологических операций.
Подводя итог вышеизложенному, можно сделать вывод о том, что инверсия, являясь одной из доминантных черт лингвистического пласта сказки, выполняет в данном жанре дискурса три функции:
- придает экспрессию тексту и эмоционально воздействует на слушателя;
- интенсифицирует диалектичность сказочного сюжета;
- стимулирует развитие когнитивных способностей у детей старшего дошкольного возраста - целевой группы сказочного фольклора.
При этом первая функция, в отличие от двух других, специфична не только для дискурса волшебной сказки, но и для иных дискурсивных жанров, а вторая и третья образуют иерархию, в которой стимулирование когнитивных способностей детей является следствием особого лингвистического кодирования диалектического фундамента текста.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Ковтунова И. И. Поэтический синтаксис. - М. : Наука, 1986. - 205 с.
2. Леонтьев A. A. Основы психолингвистики. - М. : Смысл, 1997. - 287 с.
3. Матезиус В. Основная функция порядка слов в английском языке. Пражский лингвистический кружок: сб. статей. - М. : Прогресс, 1967. - 312 с.
4. Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки. - М. : Лабиринт, 2011. - 144 с.
5. Смирницкий А. И. Синтаксис английского языка - М. : Изд-во лит-ры на ин. яз., 1957. - 286 с.
6. Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. - М. : Лабиринт, 1997. - 201 с.
7. Циммерлинг А. В. Типологический синтаксис скандинавских языков. -М. : Языки славянской культуры, 2002. - 895 с.
8. Шлепова Н. И. Историко-философские корни диалектичности сказочного фольклора // Лингвистика и лингводидактика в когнитивно-коммуникативном аспекте: грамматические исследования. - М. : ФГБОУ ВПО МГЛУ, 2014. - С. 101-112.
9. Ярцева В. Н. Языкознание. Большой энциклопедический словарь. - М. : Большая Российская энциклопедия, 1998. - 685 с.
10. Jacobs J. English Fairy Tales. - The Pennsylvania State University, 2005. -169 p.
