CC BY
31
Библиографический список
1. Березин В.Н. Сборник задач для факультативных и внеклассных занятий по математике: кн. для учителя. М.: Просвещение, 1987. 175 с.
2. Битнер Г.Г. Деятельностный подход в формировании математической культуры будущих инженеров // Проблемы образования: Тезисы докладов Российской Школы конференции с международным участием «Математика, информатика, их приложения и роль в образовании». М.: РУДН, 2009. С.250-256.
3. Болтянский В.Г., Глейзер Г.Д. Геометрия 7-9. Углубленный курс развивающего математического образования. М.: Просвещение, 1998. 165 с.
4. Возрастные и индивидуальные особенности образного мышления учащихся / под ред. Якиманской И.С. М.: Педагогика, 1989. 221 с.
5. Волынский Б.А. Сферическая тригонометрия. М.: Наука, 1997. 135 с.
6. Игнатьев Е.И. В царстве смекалки: сб. задач. 4-е изд., перераб и доп. М.: Наука, 1984. 189 с.
7. Кордемский Б.А. Математическая смекалка: сб. задач. 9-е изд. М.: Наука, 1991. 574с.
8. Литвиненко В.Н. Задачи на развитие пространственных представлений: кн. для учителя. М.: Просвещение, 1991. 125 с.
9. Ткачева М.В. Вращающиеся кубики: альбом заданий для развития пространственного мышления учащихся. М. Педагогика, 2003. 108 с.
10. Шарыгин И.Ф. Задачи по геометрии (стереометрия): кн. для учителя. М.: Наука, 1984. 159 с.
УДК 882(092) Распутин
ИНВАРИАНТ «ЗОВ-ГОРА-ВСТРЕЧА-СВЕТ» В ПРОЗЕ В.Г. РАСПУТИНА: СТРУКТУРА И СЕМАНТИКА
В.Я.Иванова1
Иркутский государственный университет, 664025, г. Иркутск, ул. Чкалова, 2.
Рассматривается сюжетно-образный инвариант «зов-гора-встреча-свет» в творчестве В.Г. Распутина. Анализируется структура выделенного инварианта, динамика его компонентов, семантические сдвиги в процессе эволюции прозы писателя. Представлены разные вариации данного инварианта, в том числе «минус-прием» и негатив инварианта, то есть анти-инвариант. В аспекте изменчивости и устойчивости структурно-семантический анализ образной системы писателя помогает раскрыть глубинные смыслы его творчества. Библиогр. 9 назв.
Ключевые слова: проза В.Г. Распутина; инвариант; анти-инвариант; вариация; структура; семантика; встреча.
INVARIANT "CALL-MOUNTAIN-MEETING-LIGHT" IN V.G. RASPUTIN'S PROSE: STRUCTURE AND SEMANTICS V.Ya. Ivanova
Irkutsk State University, 2 Chkalov St., Irkutsk, 664025.
The article considers a plot-image invariant "call-mountain-meeting-light" in the works of V.G. Rasputin. It analyzes the structure of identified invariant, the dynamics of its components, and the semantic shifts in the evolution of the writer's prose. The author presents different variations of the invariant, including a "minus-technique" and an invariant negative, i.e. anti-invariant. In the aspect of variability and stability the structural and semantic analysis of the imagery of the writer helps to reveal deeper meanings of his works. 9 sources.
Key words: prose of V.G. Rasputin; invariant; anti-invariant; variation; structure; semantics; meeting.
Структурно-семантические изменения художественных образов в процессе эволюции прозы В.Г. Распутина можно наблюдать на примере отдельных образов, имеющих сквозную выраженность. В процессе развития образных единиц творческого мира писателя важны и постоянство, и изменчивость, то есть устойчивость одного или группы образов в диахроническом ряду произведений и структурно-семантические изменения, которые претерпевают образы от произведения к произведению, проявляя магистральные семантические линии. Сквозные обра-
зы в эволюционной динамике могут образовывать некие сплавы, семантические единства, которые, следуя терминологии А.К. Жолковского [1], можно определить как инварианты. Таким образным комплексом в творчестве В.Г. Распутина является выделенный нами сюжетно-образный инвариант «зов - гора -встреча - свет».
Впервые данный образно-сюжетный инвариант можно обнаружить в повести «Последний срок» (1970). Образ зова организует архитектонику текста произведения и отмечает кульминационные встречи
1Иванова Валентина Яковлевна, соискатель кафедры новейшей русской литературы факультета филологии и журналистики, тел.: 89041298385, e-mail: i_valya@mail.ru
Ivanova Valentina, Competitor of the Department of New Russian Literature of the Faculty of Philology and Journalism, tel.: 89041298385, e-mail: i_valya@mail.ru
старухи Анны с неведомой старухой. Возникая из памяти Анны легким дальним звоном, он перерастает в мягкий благовест, который удаляется, но при этом звучит «чисто и ясно», он тянет Анну к себе, уводит за собой, указывая, «куда двигаться» [2, с.160]. Далее в тексте праздничная перезвонница выделяет ключевой эпизод встречи, воспринимаемый главной героиней как картина смерти, и в ней звон-зов направляет и сопровождает умирающую Анну: «туда, где звенят колокола», «её уведёт за собой затихающий звон» [2, с.177].
Таким образом, в повести «Последний срок» образ зова обнаруживает семантику путеводителя, указателя жизненного пути человека. «Гора» в повести имеет вариантное изображение ступенек, по которым спускается Анна, и другой «лестницы напротив», по которой ей навстречу спускается небесная старуха, поэтому первоначально для инварианта активна не семантика подъема на гору, а спуска с нее. С учетом такого семантического нюанса сюжетно-образная инвариантная формула «зов - гора - встреча - свет» в значении инобытия и постбытия начинает свое движение в творческом мире писателя. Позднее концентрированный смысл сюжетного инварианта кристаллизуется в авторское слово «всебытие» в рассказе «В непогоду» (2003): «уходишь ты из бытия во всебытие, в единое и вечное крепление, которым держится земная жизнь» [3, с. 428], соотносимое в аспекте реализации инварианта с картиной закатного Байкала, наблюдаемой со скалы рассказчиком. Волей автора ставится знак равенства между тем, что виделось и ощущалось героем на горе - вершинной картиной природы - и тем, что ждет его за гранью земной жизни. Таким образом, семантика сюжетно-образного инварианта обретает свою выраженность в авторском слове «всебытие».
«Зов» присутствует в рассказе «Вниз и вверх по течению» (1972) как звук реки и движения теплохода, плывущего по реке. Звук перемещается по вертикали, между небом и землей («он звал куда-то»), в специфическом пространстве писателя, и возвращается «опять и снова и снова бередил <...> снова и снова манил в чистые и заповедные дали» [2, с.239]. В рассказе «Век живи - век люби» (1981) образ зова получает синергийное наполнение. Открытость мира человеку и человека миру материализуется встречными импульсами: зов и ответное движение мальчика «вослед этому возвеченному, невесть как донёсшемуся зову», которые оформляются в словесную синергий-ную схему - «словно что-то вошло в него и что-то из него вышло, но вошло и вышло, чтобы, поменявшись местами, сообщаться затем без помехи» [4, с.436]. Два энергетических потока встречаются, чтобы преобразить человека, создать нового человека, и местом встречи является сам человек. Синергия, связь человека с трансцендентным, позволяет увидеть и признать ему в себе высшие чувства, в результате преобразующие его сущность.
Рассказ «Что передать вороне?» (1981) содержит образ зова, структурирующий композицию. Важно, что он нераздельно слит с образом дороги, и сама «не-
зримая» дорога «в пустынном светоносном миру» опознается по голосам на ней: «лишь по их звучанию и можно было определить, что дорога существует, - с одной стороны они возникали и в другую уносились» [2, с.357]. Находясь на дороге, человек оказывается звеном, фрагментом ее, и потому голоса, проносившиеся по дороге, проходят через человека. Входя в него, они несут согласие и «счастливую до самозабвения веру», выходя - «ропот», даря при этом человеку легкость. В описании дороги в названном рассказе на поверхность текста также выводится семантика преображения: у писателя - «очистительная дорога» (выделено мной - В. И.).
Герой рассказа «Что передать вороне?» слышит «нестерпимый зов» оттуда, куда уходила дорога, и готов подчиниться этому зову. Интересна динамика «нестерпимого» зова в рассказе, который в конце произведения трансформируется в громкий и требовательный крик вороны-вестницы, в ее стук клювом в закрытые ставни и в звонки самого героя. Так же настойчиво и долго герой пытается позвонить в город - телефон «подключался и тут же обрывался» - и наконец, дозванивается. Автором актуализируется образ зова и ответа на него - согласие зовущего и откликающегося. Мотив зова (голоса, стука, звонка) появляется в тексте рассказа «Что передать вороне?» с самого начала как желание героя «отыскать нужный голос» с «полным и точным звучанием», в итоге композиционным кольцом замыкает рассказ, чем обнаруживает три семантических слоя.
Начальный экзистенциальный слой (творчество как смысл жизни = писательство, создание нового текста), затем кульминационный трансцендентный слой (дорога - зов) и конечный экзистенциальный (творчество = воспитание и ответственность за ребенка, создание нового человека). Метафорически обрыв начальной связи «писатель - творческий голос» восстанавливается за счет обрыва связи «отец - ребенок», причем мольба ребенка, на которую последовал отказ, оборачивается зовом - звонками отца, которые также обрывались. Параллелизм отказов-обрывов подчеркивает семантическое единство динамически выраженного сложного образа-метафоры. При этом удивительна пластика его в рассказе - от внутреннего творческого голоса он поднимается до вершинного образа дальнего зова на дороге и снижается в конце произведения до реалистических, обыденных звонков телефона.
Образ зова присутствует и в рассказе «Наташа» (1981): во сне герой «позван» на гору для встречи с Наташей «неведомой повелительной силой» [2, с.367]. Герой пытается персонифицировать услышанный зов как зов девушки, но его вопрос остается без ответа -источник зова остается тайной. Зов и отклик на него предоставляют герою возможность полета и приближения к главной тайне, «в которой от начала и до конца сошлась жизнь.», экзистенциальных прозрений, преобразующих человека. При этом активен топос пограничья («на той пограничной высоте») с переживаниями восторга, где образ полета одновременно и реален и метафоричен как выражение высоты чувств,
с вершинными описаниями сияния солнца («могучая торжественная музыка заката») [2, с.370]. Очевидно, что в рассказе с особой яркостью и полнотой реализуется сюжетно-образный комплекс «зов - гора - встреча - свет».
Во всей полноте сюжетно-образный инвариант реализован также в рассказе «Век живи - век люби» (1981). Центральный образ кульминационных эпизодов произведения - сияние. Описание солнца, перед которым склоняется даже огромное чистое небо, и его живительное действие на окружающее пространство и время: «вся низина сияла под солнцем», «солнце вошло в силу» [4, с. 437-438], «воздух гудел от солнца, от его <...> светозарного могучего течения» [4, с.440]. Образ солнца во всей силе - одновременно аллюзия света Небесного Царства в Откровении и Фаворского света Преображения. Обе ассоциации восходят к догматике Бога-Света Нового Завета. Солнце дарит мальчику «яростную благодать» («светло и покойно и в себе, и в мире») - нечеловечески сильное и огромное чувство, вмещающее «в себя всё сияние и всё движение мира, всю его необъяснимую красоту и страсть <...> полноту» [4, с.439], готовность взлететь. Вероятно, от близкой к описанному полноты чувств апостол Петр воскликнул на горе Фавор: «Господи! Хорошо нам здесь быть». (Мф 17:4) [5, с. 1059]. Аллюзия света на горе Фавор актуализирована сюжетно -поднятием ягодников на гору и обратным спуском с нее - и эксплицирует семантику преображения. Между тем образ солнца в рассказе вбирает в себя идею перехода и границы - «вершина перевала» соприкасается в контексте с «краем обрыва» и «сияющим под солнцем без конца и без края. раздольем» - и создает динамичный и сложный по структуре образный комплекс «переход - вершина - край - солнце - простор».
День в рассказе получает высочайшие степени качеств: «слишком велик и ничему не подвластен, слишком вышен и всеславен» (выделено мной - В. И.) [4, с.440] - и ассоциируется с заключительными эпизодами Откровения. Образ низкого неба воплощается, на наш взгляд, в образе голубицы под ногами, ставшей под цвет неба, и «стоило Сане на секунду поднять глаза вверх, ягода исчезала совершенно, растекалась в синеве воздуха», «под солнцем голубица скоро посветлела и стала под цвет неба» [4, с.439]. Верх и низ - то, что над человеком, и то, что под его ногами, сливаются в единую синеву, небо словно спустилось к мальчику. Растворяются границы пространства, в апокалипсическом аспекте возникает новая картина мира - «и увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали <...>» (Откр 21:1) [5, с. 1304].
В рассказе «Видение» (1997) образ зова первичен. Он начинает произведение и развивается от образа звона («стал я по ночам слышать звон») до образа зова («Что это? - или меня уже зовут?») [6, с. 429]. Наконец, образ получает художественную плоть в виде «моих игрушек» - коллекции маленьких колокольчиков, которую герой рассказа не просто любит, а идентифицирует с собой («в них тоже много меня» [6,
с.433]). Зов-звон, таким образом, имеет двойную персонификацию: игрушки-колокольчики и таинственный ночной зов-звон, который неразрывно связан с образом пограничья, представленный в данном рассказе мостиком над речкой. Находясь на пограничье-мостике, герой не решается его перейти. Вместе с тем ему уже чудится, что «я должен светиться точкой, заметной издали» [6, с. 436]. Кольцевая композиция произведения, его заключительная фраза соединяет образ звона с образом пограничья-мостика. В рассказе «Видение» (1997), на наш взгляд, представлена образная развертка зова-звона и обозначены предвестники инварианта «зов - гора - встреча - свет», выраженные в топосе пограничья, образе света как точки и несостоявшейся встречи с чем-то. Сюжетно-образный инвариант остается большей частью свернутой, скрытой в глубинах сюжета формулой. «Минус-прием» (Ю. М. Лотман) создает художественный эффект нераскрытой тайны.
Написанный в следующем году рассказ «Новая профессия» (1998) реализует новую вариацию сюжет-но-образного инварианта «зов - гора - встреча -свет». Видение Байкала дает главному герою ощущение чистоты и счастья, «где воедино и мощно сошлись земное и небесное» (выделено мной - В. И.) [3, с.320], дарит вершинные переживания, контрастные современной новой действительности. Праздничное сияние Байкала соотнесено с образом самого героя-свечки под огнем, чем актуализируется родственность его природе света, то есть сиянию Байкала, укрепленное писателем лексически - «чувствовать свою неотрывность» [3, с.320]. Эпизод имеет кульминационное значение в динамике образа главного героя: «всеми порами открывшись, как губка, и натекая, томясь творящимся преображением» (выделено мной - В. И.) [3, с.320], «что-то новое вошло в Алёшу, что-то, чего в нём не было» [3, с.321], активизируя семантику преображения. При этом важен акцент автора: «и чудилось, что и прежде повторялось в нём это чувство не однажды, что он древний, вечный человек.» (выделено мной - В. И.) [3, с.320], который обозначает данную встречу, как встречу с вечной сущностью человека («вечный человек»).
В рассказе «Новая профессия» можно увидеть также и негатив указанного инварианта. Негативная вариация инварианта «зов - гора - встреча - свет» представлена в эпизоде возвращения Алёши со свадьбы, когда он поднимается в гору по ветхой деревянной лестнице. Семантика темноты дифференцирована и динамична: «быстро и неожиданно стемнело до вязкой чёрной пестроты» [3, с. 353]. Отсутствие даже искусственного света подчеркнуто автором: «здесь, на крутом подъёме <...> старой улицы нет электричества» [3, с.353]. Деревянные дома утянуты в землю, «чёрные провалы» транслируют одновременно семантику отсутствия света и жизни («изжитой») - пустоты - и усиливают друг друга. Семантика пустоты умножена авторской лексикой - «пустые глазницы окон». Там, где должно быть небо - «рдеющая пустота»: «здесь темно, в темноте на фоне рдеющей пустоты, где должно быть небо» [3, с.353].
Очевидно, что в данном эпизоде рассказа «Новая профессия» представлен антимир, обратный инварианту «зов - гора - встреча - свет». Все компоненты инварианта здесь обратные - гора как ветхая лестница, темнота и черный цвет маркируют отсутствие света, пустота фиксирует отсутствие встречи и дополнена «изломанными формами», «ощетинившимся всеми остриями» зданием, «хищно нависающей архитектурой» на вершине горы, готовой к конфликту, нападению, анти-встрече. Пустота противостоит величию сияющих картин природы в инварианте, а «жуткое» (дважды в тексте) ощущение главного героя - вершинному переживанию восторга. И даже зов, опережающий и первичный в инварианте, «догоняет», «преследует» главного героя глумливой песней - зов, обратный инварианту и по топосу (догоняет) и по смыслу (глумится). Алёша «убыстряет шаг», убегает от соприкосновения с этим антимиром. Даже последовательность раскрытия элементов инварианта в эпизоде практически обратная, зеркальная: гора - темнота - пустота - глумливая песня. Таким образом, в художественном пространстве прозы В.Г. Распутина возможна такая разновидность инварианта, как антиинвариант, где все компоненты топографически и семантически имеют обратный, вывернутый смысл.
В рассказе «В непогоду» (2003) сюжетно-образный инвариант «гора - встреча - свет» - восхождение рассказчика на пик Черского, открытие мира и воспарение духом («задохнулся и воспарил от этого видения на крыльях чувственного восторга» [3, с.411]) - обнажает семантическое ядро инварианта как «встречи неба и земли» и преображение человека в этой встрече. Фразеологизм писателя «между небом и землёй» можно считать вторым названием выявленного инварианта, авторским топосом преображения. Отметим, что и в предыдущих произведениях, реализующих инвариант «зов - гора - встреча - свет», свет является ключевым индикатором вершинности события. В рассказе образ света выражен красочными эпитетами и развернутыми синтаксическими конструкциями: «в позолоте», «позолота была гуще, сочней», «до самых вершин озарились горы», «снег на них заискрился и засиял», «сияние это, расширяясь», «золотистую ткань», «золотистое свечение», «в солнечном свете» [3, с.414-415].
Интересна трансформация инварианта «зов - гора - встреча - свет» в рассказе «Байкал предо мною...» (2003). В нем образ горы не статичен, не дан изначально: гора-хрустальный дворец вырастает из воды на глазах героя-рассказчика. «Сказочный хрустальный дворец неописуемой красоты» как «совершенное творение» сияет на солнце, брызжет радужными искрами. Байкал сам становится творцом чудесной горы, в которой вода и свет едины. Важна жизненная динамика «стеклянной конструкции»: сооружение возникает, увеличивается, надвигается своей мощью на человека и его мир, готовое раздавить, и останавливается в двух метрах от жилья. Человек при этом испытывает вначале чувство предельного восторга, затем страха и, наконец, благодарности к силе Байкала. Вершинные переживания приводят к преклонению
(«склонить голову» [3, с.406]) перед мудрой силой природы, способной сберечь человека, преображению, осознанию своего места в мире.
Важно и другое: гора-хрустальный дворец, возникшая из замерзшей воды над водой, возникает в ночном мире под водой в виде сияющего сказочного города, который стоит или плывет по дну. Образ также пронизан светом: «это фейерверк, огромный радужный сноп, рассыпающий искры», «сияющее видение», «светозарный град» [3, с. 408-409]. Это не перевернутый мир, не отраженный в воде, это гора, вершина которой по-прежнему направлена к небесам. Это град-гора, ждущая и ищущая место, где бы всплыть. Паронимы «град-гора», этимологически, возможно, возникшие от одного корня, обнаруживают семантическое родство в художественном мире писателя. Таким образом, в чудесном пространстве Байкала В.Г. Распутин видит воплощение идеала, цельного и гармоничного единения человека и природы, выраженного в образе тройной горы, поскольку сам герой рассказа наблюдает глубину Байкала и находящегося на дне сказочного города также с горы («подняться в гору, да повыше», «меня тянуло сюда, на скалистую гору, между двумя тоннелями» - выделено мной - В.И.) [3, с.407].
При этом гора над Кругобайкальской дорогой становится рубежом, пограничьем, границей «видимого и невидимого», границей между дневной, хрустальной, горой и ночной, водной, - над водой и под водой. Акцент между вновь поставлен писателем и лексически укреплен: «как входные и выходные ворота <...> для согласия между человеком и природой» (выделено мной - В. И.) [3, с. 407]. Горизонтальный дискурс «между» вбирает коннотацию согласия и примирения, единства человека и природы. В инварианте «зов -гора - встреча - свет» рассказа «Байкал предо мною.», таким образом, реализуется встреча с тайной и чудом Байкала - силой, красотой, его охранительной по отношению к человеку мудростью. Начальные в тексте произведения авторские антиномии «природная сказка - неразборчивый вкус», «божественное - элементарное», «вечное - временное» [3, с.400] раскрываются в сюжете рассказа во встрече человека с этой самой природной сказкой, божественным и вечным.
Особое отношение в раскрытии структуры и семантики названного инварианта к очерку «На Афоне» (2004): именно очерк позволил увидеть сюжетно-образный инвариант и ретроспективно исследовать пружину его действия в описанном ряду произведений писателя. В очерке «На Афоне» инвариант развернут как сюжет произведения, здесь он получает буквальную, биографически-реальную выраженность. Первым в тексте очерка встречает нас образ зова: «На Афон я зван был давно» [7, с.387]. Под действием слов «давно» и «смутный» образ-архетип проявляется, возникая из глубин одной общей души, определенной писателем местоимением «мы». Зов открывает евангельскую реминисценцию, притчу о званых и избранных (Мф 22:14, Лк 14:24) [5, с.1066, 1120], и усиливается авторским повтором - «избранными на избранной
земле» [7, с.387]. Словообразовательная цепочка «зов - званые» обнаруживает звуковое родство слову «избранные» как паронимы. Особо важна концентрация этих слов в начальном фрагменте текста В.Г. Распутина: идея зова проходит через все Евангелия, присутствуя неявно во многих притчах, она достигает своего смыслового завершения в Откровении Иоанна Богослова (Откр 17:14) [5, с. 1302] и продолжается в его последних строчках (Откр 22:17) [5, с. 1306].
В очерке «На Афоне» «зов» представлен как слово, идущее из глубины времени. Прорыв признания писателя о своем ожидании прикосновения к древности происходит в эпизоде о византийском времени на Афоне: «как доказательство того, что я и в самом деле попал в глубины таинственной древности» [7, с.396]. Архетипическая глубина очерка как бы приоткрывается признанием автора, и вместе с принятием ее манящей таинственности происходит перевод реального повествовательного времени в иное измерение.
Эхом отражается зов в имени апостола Андрея Первозванного, в котором скрыта первичность (позван первым) и начало евангельского зова, затем переданного апостолом на земли Древней Руси. Образ как православный архетип развертывается в упоминании о выборе веры Владимиром Святославовичем, почувствовавшим и закрепившим «зов восприимчивости» византийского христианства [7, с. 391]. Звуковая близость слов «зов» и «звон» крепится на единой этимологической основе. Общеславянское слово «звон», генетически связанное с латинским «звук» и древнеиндийским svanas, сформировано под влиянием слова «звать». Общеславянское «звук» образовано от той же основы, что и «звон» [8, с.161]. &юва «зов», «звон», «звук», «звать» смыкаются в сквозной для очерка семантико-звуковой комплекс. «Зов-звон», проходя через весь текст, вырастает до безгласого притяжения Святой горы, что соотносимо с идеями исихазма, священнобезмолвствия, сбереженного на Афоне: «Святая гора. века и века притягивала к себе воинов Христовых» [7, с. 418].
Образ «зов-звон» является лейтмотивом очерка, представляя разные грани звучания: сладко звучит, захлебывается, разливается. Мощью наполнен звук самого большого колокола на Афоне: «требовательный гром», «бухнул сурово», «глухим боем» [7, с. 400]. Звон большого колокола обращается в перезвон колокольчиков, который продолжает развертку образа новым звеном: «зов - звон - звук - перезвон». Динамика семантических вибраций слова-образа «зов», перемещение его видимых границ от смутного ощущения к явленной частоте звона колокольца и колокола и далее к вершинному - безмолвному притяжению горы-полуострова - имеет глубинный метафорический смысл движения человека к Богу.
При этом образ зова в очерке неразрывно связан с архетипом пути - и в этом единстве та же глубинная православная связь: зван, чтобы двинуться в духовный путь - ведущая идея Евангелия. Архетип восхождения, пути включается в текст одновременно с зовом, он переплетен с ним незримыми нитями: слово
«зов» в очерке В.Г. Распутина «было первей и выше, где-то как бы на полпути к небесам» (выделено мной
- В. И.) [7, с. 387], любимый топос писателя - между небом и землей, то есть там, где находится вершина горы Афон.
В содержании произведения образ горы присутствует зримо и незримо с самого названия. Святая гора - реальность и метафора, видимое и невидимое, внешнее и внутреннее содержание очерка. Маленькая деталь - желтоватая крошка в сердцевине древнего валуна - оживляет образ горы, наделяя скалу сердцем - «золотым сердцем». Золото - цвет Божьего света - хранит внутри себя Святая гора, сияющая «золотом своих многочисленных главок» [7, с.394]. Золотой свет внутри и снаружи - важная семиотическая деталь образа, гора будто пропитана Божьим светом и сама излучает его. Образ света и Святой горы едины в контексте очерка.
Таким образом, внутреннее семантическое ядро образа горы содержит в себе связь, соединение земли и небес, дольнего и горнего, столь характерное для православия. Это соединение выявлено уже в начале очерка - «на полпути к небесам», где вектор духовного пути человека эксплицитен, он направлен вверх - к небесам. Образ снега-покрова Богородицы, метафора защиты и покровительства, преображения земли и человека, соединяющего землю и небо, вырастает из описания реального природного явления, наблюдаемого писателем. Преображение возвращает нас к образу-архетипу пути, лестницы, горы, а от них - к зову. Образы очерка «На Афоне» смыкаются, переплетаются, представляя нарративную, жанровую развертку инварианта «зов - гора - встреча - свет».
Отметим, что инвариантная схема конструирует кульминационные моменты повествования в каждом из названных произведений писателя. Динамика сю-жетно-образного комплекса, присутствующая в разных, по времени создания, текстах В.Г. Распутина, свидетельствует о целостности его творчества и о внутреннем единстве поэтических структур. Реализация конструктивного инварианта «зов - гора - встреча
- свет» в творчестве писателя имеет глубинную православную интертекстуальность, запечатленную в Ветхом и Новом Завете, самые известные события которых - принятие от Господа Моисеем Заповедей на горе Синай и Преображение Иисуса Христа на горе Фавор. Видение Иоанном Богословом Нового Иерусалима с горы в тексте Откровения: «10. И вознес меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святой Иерусалим, который нисходил с неба от Бога» (Откр 21:10) [5, с. 1305] - раскрывает свое вершинное и конечное, итоговое в христианской парадигме значение, указывающее цель жизни человека и человечества в целом, активизируется картина мира отечественной культуры.
Современный православный богослов Антоний Сурожский соотносил библейские события и жизнь конкретного человека в единстве их начала и конца: и там и там присутствует «первая встреча и последняя встреча. И на пути от первой встречи творения до последней встречи, последних завершений происходит
одна встреча за другой» [9, с.89]. Такие встречи известный богослов делит на три вида - встречи с Богом, встречи с собой, встречи с человеком. Первая встреча как начало новой жизни определена особым временем, обусловлена готовностью человека к ней, она связана с призывом, зовом, она ставит перед человеком вопрос: «как я отвечу на зов Божий?» [9, с.95]. Трансцендентность главной для человека встречи предполагает, таким образом, важнейший ее компонент - зов, призыв, ответить или не ответить на который предстоит человеку. Отклик на зов определяет не только его экзистенциональные ориентиры, но и предопределяет новое восприятие мира человеком -новое измерение пространства и времени.
Таким образом, инвариантный образно-сюжетный комплекс «зов - гора - встреча -свет», имеющий в прозе В.Г. Распутина кульминационную семантику, утверждает эволюционное единство образной системы писателя, целостность его художественного мира. При этом основная семантическая магистраль инварианта - православная семантика преображения, часто подкрепленная метафорой полета, - во всей полноте реализована в повести «Последний срок» и в рассказах «Наташа», «Век живи - век люби», «Новая профессия», «В непогоду», «Байкал предо мною.» и в очерке «На Афоне». При этом любимый авторский топос «между небом и землей» («на полпути к небесам») проецируется на человека, становящегося в художественном пространстве произведений В.Г. Распутина топосом преображения, местом соединения земного и небесного.
Общность, инвариантность комплекса - не единственная его характеристика. Не менее важны различия, нюансы каждой вариации образно-сюжетного инварианта в названных произведениях. В рассказе «Новая профессия» можно увидеть негатив инварианта. В одном из эпизодов рассказа представлен антимир, обратный инварианту «зов - гора - встреча -свет». Все компоненты инварианта, как мы видели, обратные. Поэтому в художественном мире прозы В.Г. Распутина возможна и такая разновидность инварианта, как анти-инвариант «зов - гора - встреча -свет», где все компоненты топографически и семантически имеют обратный, вывернутый смысл.
Дифференцирующим элементом образного сплава «зов - гора - встреча - свет», его вариативным компонентом является, на наш взгляд, «встреча». «Встреча» в каждой из вариаций имеет различную семантику: в повести «Последний срок» (1970) - это встреча земной жизни с вечной, в рассказе «Век живи - век люби» (1981) - встреча со взрослостью, совмещающей реминисценции мифологической инициации и православного преображения, в рассказе «Наташа» (1981) - это встреча с идеалом женщины, девушки, с его выразительным мифологическим началом, в рассказе «Новая профессия» (1998) - это встреча с вечной сущностью человека («вечный человек») в изменчивой новой действительности, в рассказах «Байкал предо мною.» (2003), «В непогоду» (2003) - встреча с вечностью природы (красота, величие и охранительная сила Байкала) и, наконец, в очерке «На Афоне» (2004) - встреча с трансцендентным, Божественным проявлением, с вечностью на земле.
В целом, семантические нюансы обнаруживают некоторую закономерность и динамическое развитие, которое можно представить рядом встреч и трансформацией того, с чем человек встречается: с «вечной жизнью - взрослостью - вечной женственностью -вечным человеком - вечной природой - вечностью Божественного». Единство, проявляющееся при такой абстрактно-семантической развертке, можно обозначить как «встречу с вечным» во всех земных проявлениях, и даже «взрослость», выпадающая, на первый взгляд, из семантического ряда, в идейно-художественном контексте своего рассказа ожидает трактовки как «вечно воспроизводимый, рубежный этап человеческой жизни». Единство может быть выражено и в понятии «рубежа, пограничности» встреч, что и определяет кульминационную роль образно-сюжетного инварианта. Очевидна эволюционная логика развития компонента «встреча»: встреча с «вечной жизнью», имплицитная в эпизоде встречи Анны с небесной старухой, еще религиозно не дифференцированная в художественном сознании писателя, через ключевые точки соприкосновения человека с «вечным» в проявлениях земной жизни эксплицируется автором в позднем произведении во встречи с Божественной вечностью.
1. Жолковский А.К. Избранные статьи о русской поэзии: инварианты, структуры, стратегии, интертексты / Отв. ред. Л.Г. Панова. М.: РГГУ, 2005. 654 с.
2. Распутин В.Г. Собрание сочинений. В 4 т. Последний срок. Повесть, рассказы. Иркутск: Издатель Сапронов, 2007. Т.2. 440 с.
3. Распутин В.Г. Собрание сочинений. В 4 т. В ту же землю. Повесть, рассказы. Иркутск: Издатель Сапронов, 2007. Т.4. 440 с.
4. Распутин В.Г. Собр. соч. В 4 т. Век живи - век люби. Повести, рассказы / Предисл. В. Курбатова. Иркутск: Издатель Сапронов, 2007. Т.1. 448 с.
5. Библия. Книги Священного писания Ветхого и Нового
Библиографический список
Завета. М.: Российское Библейское общество, 2006. 1337 с.
6. Распутин В.Г. Собрание сочинений. В 4 т. Живи и помни. Повесть, рассказы. Иркутск: Издатель Сапронов, 2007. Т.3. 440 с.
7. Распутин В.Г. В поисках берега: повесть, очерки, статьи, выступления, эссе. Иркутск: Издатель Сапронов, 2007. 528 с.
8. Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь русского языка. Пособие для учителей / под ред. чл.-кор. АН СССР С.Г. Бархударова. Изд. 3-е, испр. и доп. М.: Просвещение, 1975. 543 с.
9. Сурожский А., митр. Человек перед Богом. М.: Практика, 2006. 348 с.
