CC BY
336
УДК 882
Л. В. Толстоброва
Интертекстуальные мотивы и образы в лирике И. В. Елагина
В статье рассматривается одна из характерных особенностей в лирике поэта второй волны русской литературной эмиграции Ивана Елагина, а именно интертекстуальность мотивов и образов. Отмечается круг поэтов Серебряного века, на традиции которых опирается Иван Елагин. В статье рассматриваются характерные черты творчества Елагина, которые указывают на его связь с поэтами Серебряного века. Также отмечаются наиболее яркие образы-параллели в лирике. Особо выделяется связь урбанистической лирики Елагина с лирикой В. В. Маяковского. Объектом исследования являются стихотворения поэта Елагина. Предмет исследования данной статьи - культурно-исторические параллели, ассоциативность образов и мотивов, включенных в структуру поэтических текстов. Актуальность данной статьи состоит в том, что ранее об интертекстуальности в поэзии Елагина не было ни одной научной статьи или монографии. Анализ выполнен на материале поэтических сборников «По дороге оттуда» (1953), «Отсветы ночные» (1963), «Косой полет» (1967), «Дракон на крыше» (1973).
The article is review one of the prominent features in the lyrics of a poet of the second wave of Russian literary emigration Ivan Yelagin, namely Intertextuality of motives and images. Notes the circle of poets of the "Silver age", which traditions are used by Ivan Yelagin. The article discusses the characteristics of creativity of Yelagin, which indicate its relationship with the poets of the "Silver age". As well, notes the most vivid images-parallels in the lyrics. Particularly highlights the link of urban lyrics of Yelagin with the lyric of V. V. Mayakovsky. The object of research are the poems of Yelagin. The subject of research in this article are cultural-historical parallels, associative images and motifs in the structure of poetic texts. The relevance of this article is that it was no scientific articles or monographs earlier about the intertextuality in the poetry of Yelagin. The analysis is based on the material of poetry books "По дороге оттуда" (1953), "Отсветы ночные" (1963), "Косой полет" (1967), "Дракон на крыше" (1973).
Ключевые слова: интертекстуальность, ассоциативность образов, аллюзия, предшественники, мотив, образ, лирический герой.
Keywords: intertextuality, associativity of images, allusion, predecessors, motive, image, lyrical hero.
Одной из особенностей поэтики Ивана Елагина являются культурно-исторические параллели, ассоциативность образов, включение элементов «чужого слова» в структуру поэтического текста. Русская и мировая литературная традиция присутствовала в его поэзии на уровне сюжетно-композиционных сближений, явных или скрытых цитат, реминисценций, аллюзий, ритмических перекличек и других форм интертекстуальности.
Анализируя его стихотворения, особенно те, что относятся к раннему периоду творчества - сборники «По дороге оттуда» (1953), «Отсветы ночные» (1963), «Косой полет» (1967), - нельзя не отметить круг поэтов Серебряного века, на традиции которых он опирается, чей опыт для него очень важен. К таким поэтам относятся А. Ахматова, А. Блок, И. Бунин, М. Цветаева, Б. Пастернак, В. Маяковский, Н. Гумилев, О. Мандельштам, Н. Заболоцкий. Елагина смело можно назвать продолжателем традиций поэтов Серебряного века. Иногда он как бы перекликается со своими любимыми поэтами, перифразируя то Блока: «Переулок. Ограда. Фонарь. Мотоциклы. Трамваи. Киоски. / И опять богатырь, как и встарь, / На высоком стоит перекрестке» [1]; то Гумилева: «О бретерах и о мотах / Рассказали, как слова, / Кружева на отворотах, / Щегольские кружева» (т. 1, с. 67) («Сыплется золото с кружев, с розоватых брабантских манжет» - у Гумилева).
Известно, что Елагин начал писать свои первые стихотворения в середине 30-х гг. В то время ориентиром в русской поэзии для него была А. А. Ахматова. В 1939 г. поэт посетил ее в Ленинграде, в очень непростой для Ахматовой период жизни (в те дни должны были высылать ее сына, и она торопилась к нему в тюрьму с передачей), поэтому встреча их получилась слишком короткой. Позднее в своей известной поэме «Память», вошедшей в сборник «В зале вселенной» (1982), он напишет об этой запомнившейся на всю жизнь для него встрече дос-
© Толстоброва Л. В., 2014 122
таточно подробно. Эта кратковременная встреча с поэтессой оказалась достаточно значимой в лирике Елагина. В 1981 г., отвечая на вопросы анкеты редакции издававшейся в Айове энциклопедии современной русской и советской литературы, Елагин, называя некоторые основные «узлы» своего поэтического творчества, особо выделил тему ахматовского реквиема. Если же обратиться непосредственно к стихам, здесь можно выявить определенное своеобразие решения этой темы у Елагина. Ахматова в своем «плаче» по сыну идет от общего к частному: плач по всем убиенным, по всей «безвинной Руси» оборачивается глубокой материнской скорбью по одному-единственному сыну. Елагин же в своей поэме «Звезды», посвященной отцу, поэту-футуристу Венедикту Марту, арестованному и расстрелянному в июне 1937 г., отталкивается от конкретных деталей, которые ему запали глубоко в душу, таких как «рукописи, брошенные на пол...», «письмена тибетские заляпал / часового каменный сапог», «пепельница дыбится, как еж», «забитая комната», «старый грузовой автомобиль», на котором и увезли отца навсегда. В финале поэмы, как и у Ахматовой, трагедия отца и сына вырастает до вселенских масштабов: появляется страшный образ беззвездного мира, наполненного «дымом погибающих планет». Поэт, передавая максимальную эмоциональную напряженность, семь раз повторяет местоимение «наш», подчеркивая тем самым общее людское горе:
Наше небо стало небом черным, Наше небо разорвал снаряд. Наши звезды выдернуты с корнем, Наши звезды больше не горят (т. 1, с. 135).
Как было отмечено выше, многие стихи Елагина создавались под воздействием произведений великих предшественников. Интересно в связи с этим наиболее известное широкому кругу читателей стихотворение «Мне незнакома горечь ностальгии...», в котором «беженская» тема соединилась с темой России. При чтении его вспоминается знаменитое цветаевское «Тоска по родине! Давно.». Справедливо отметить, что у Елагина нет того пронзительного трагизма, той безмерной тоски, которой пронизана каждая строка цветаевского стихотворения, но начинаются оба с категорического утверждения об отсутствии ностальгического настроения, даже о некоем безразличии, о понимании необратимости сложившейся ситуации:
Мне незнакома горечь ностальгии, Мне нравится чужая сторона. Из всей - давно оставленной - России Мне не хватает русского окна (т. 1, с. 177).
У Цветаевой:
Тоска по родине! Давно Разоблаченная морока! Мне совершенно все равно -Где - совершенно одинокой.
Если у Цветаевой, по замечанию В. Швейцер, обилие восклицательных знаков «воплощает рыдания», которые должны быть скрыты [2], то у Елагина восклицания отсутствуют вообще. Раскрывая истинные чувства лирического героя, поэт как бы самореабилитирует его, описывая известное русское окно.
По точному замечанию Т. П. Буслаковой, в лирике Елагина заметна «опора на традицию урбанистической поэзии В. В. Маяковского» [3]. Как и у Маяковского, образ города у Елагина создается на основе реальных деталей: «сияние атомных ламп», «гигантская антенна», алюминиевые строения, космические ракеты, которые поэт сравнивает ни с чем иным, как с гробами, и др. Но в этих стихотворениях важен не конкретный реминисцентный источник. С поэзией Маяковского их сближают еще и использование гротеска, сарказм в лирической интонации и острое ощущение того, что он последний, кто «понимает» красоту и неповторимость мироздания. Еще одним немаловажным, но уже внешним проявлением общего у Маяковско-
го и Елагина является использование так называемого акцентного стиха. Так, например, в стихотворении «Послушай, я все скажу без утайки.» так же, как и в поэме «Небо», использование Елагиным акцентного стиха напоминает о стилистике произведений Маяковского. В поэме «Небо» строки располагаются характерной для Маяковского «лесенкой»:
Я знаю, что неба не хватит.
Немного
у неба
осталось
времени.
Потомки
какой-нибудь паклей законопатят
Прорву космической темени (т. 1, с. 200).
В стихотворении «Послушай, я все скажу без утайки.» елагинское троекратное обращение к слушателю, дополненное призывом - «Пойми.» - выражает крайнее отчаяние от сознания, что человек превращается в некую машину, «прибор», внутри которого «гайки», «провода», «холод железа», вместо нормальных обычных человеческих чувств:
Послушай, я скоро прибором стану, Уже я почти что не человек, В орбиты мне вставили по экрану, И я уже не увижу поляну, Я не увижу звезды и снег (т. 1, с. 204).
Это обращение к слушателю перекликается с призывом лирического героя Маяковского задуматься о необходимости того, «чтобы каждый вечер / над крышами / загоралась хоть одна звезда» («Послушайте!», 1914). Примечательно, что практически одинаковы здесь даже названия сравниваемых стихотворений. Продолжение традиций Маяковского ощущается и в более поздних елагинских стихотворениях. Раскрывая тему творчества, Елагин пишет стихотворение «Ответ» (сб. «Дракон на крыше» 1973), в котором отрицает то, что обычно думают и говорят о поэзии и поэте. Отметим, что этому стихотворению предпослан эпиграф из О. Мандельштама: «Попробуйте меня от века оторвать!» Поэт пишет о том, насколько сложна и уязвима жизнь поэта в современном мире. Елагинский поэт отказывается писать о том, что от него требуют, он человек своей эпохи, своего времени, неотделимый и немыслимый вне исторической ситуации - и это его долг, его обязанность перед читателем, перед родиной, перед эпохой:
Меня не отделишь От времени. С ним не рассоришь! Я сын его гульбищ и зрелищ, Побоищ и сборищ (т. 1, с. 340).
Лирический герой этого стихотворения подобно герою поэмы Маяковского «Во весь голос» (1930) отказывается «стихами лить из лейки» и «мандолинить из-под стен», ему этого недостаточно. Конечной художественной целью поэмы Маяковского, как и стихотворения Елагина, является рассказать всю правду о времени, о себе, стремясь к тому, чтоб голос поэта был услышан теми, кому адресованы эти строки.
О явной поэтической симпатии Елагина к Маяковскому говорит и биограф Елагина, Евгений Витковский, отмечая при этом, что она шла скорее от отца-футуриста, чем от советской культуры. В более позднем сборнике «Дракон на крыше» (1973) появляется стихотворение «У памятника Маяковскому», которое начинается с парафраза строк из «Облака в штанах»:
«Иду красивый, двадцатидвухлетний»: у Елагина - «Стих отгремел последний - / И над Россией / Стоит он - / Двадцатидвухлетний, / Стоит красивый!»
Наконец, говоря о представителях Серебряного века, имевших определенный авторитет для Елагина-поэта, нельзя не обратить внимания на стихотворение «Я сегодня прочитал
за завтраком...» (сб. «Дракон на крыше»). Стихотворение уже с первых строк вводит читателя в курс дела:
Я сегодня прочитал за завтраком:
«Все права сохранены за автором» (т. 1, с. 388).
Автор иронически замечает, что таким же образом можно сохранить права «за ветром», «за звездой», «за дождем», «за прошлогодним снегом». А какие права есть у русских поэтов? Отвечая на этот по сути риторический вопрос, Елагин снова вспоминает тех великих русских мастеров слова, традиции которых он продолжает: это и «Право на пулю Дантеса или веревку Цветаевой? / Право на общую яму было дано Мандельштаму... / Право стоять под расстрелом, как Николай Гумилев...». Среди них поэт упоминает прямо или намеками Лермонтова, Блока, Пастернака, Есенина, Маяковского. В еще одном своем стихотворении «У вод Моно-нгахилы» (сб. «В зале вселенной», 1982) Елагин снова перечисляет тех предшественников, у которых он учился своему ремеслу: Блок, Ахматова, Цветаева, Пастернак:
Хотя авторитетов
На мне лежит печать,
Я перечнем поэтов
Не стану докучать.
Но все ж слова найду я
Сказать кое о ком
Из тех, кто молодую
Мне душу жег стихом (т. 2, с. 79).
Сам Елагин, говоря о характерных чертах своего творчества, называет сатирический гротеск, смесь фантастического и реального, некоторые черты современного сюрреализма. В американской поэзии 60-70-х гг. сюрреализм был довольно распространенным явлением. Его главным лозунгом стало: «Вся власть - воображению». Традиции современного Елагину сюрреализма также нашли отклик в его творчестве. В этом отношении очень характерно стихотворение «Гости поналезли.» (сб. «Дракон на крыше»).
Гости поналезли, И у всех болезни. У кого какой артрит, Тот о том и говорит. Разгорелись важные, Длительные прения. (А я улизнул В замочную Скважину, Прямо В четвертое
Измерение!) (т. 1, с. 363).
К интертекстуальным образам в лирике Елагина можно отнести бессмертный образ итальянского поэта Данте Алигьери. Первое обращение было, можно сказать, случайным - в «Поэме без названия», посвященной другу юности Сергею Бонгарту. Описывая застрявший среди небоскребов и новостроек небольшой скверик из пяти-шести облетевших кленов, он замечает:
Там пьяницы сидят,
И Данте Алигьери,
Как страж у входа в ад,
Поставлен в этом сквере (т. 1, с. 219).
Изображая вечерний, ночной и утренний сквер, поэт как будто случайно вспоминает о памятнике. Стихотворение «Невозвращенец» (сб. «Косой полет») уже целиком посвящено
ему. В стихотворении говорится о том, что суд в городе Ареццо, пересмотрев дело своего великого изгнанника, полностью его оправдывает. Здесь снова появляется образ американского «пыльно-зеленого» сквера, где стоял «на цоколе сутулясь, осужденный Данте Алигьери». Елагин, оживляя памятник, подчеркивает несуразность ситуации и бессмысленность посмертной реабилитации - последнее является одним из мотивов его поэтики. В «Невозвращенце» этот мотив подчеркивается иронической концовкой:
Я теперь смотрю на вещи бодро:
Время наше беды утрясет.
Доживем и мы до пересмотра
Через лет шестьсот или семьсот (т. 1, с. 326).
Говоря об интертекстуальности в лирике Елагина, некоторые исследователи отмечают обращение поэта к художественным образам, созданным его предшественниками, причем это не обязательно поэтическое произведение, но и проза. Так, например, Т. В. Лебедева говорит о том, что Елагин «вдохнул новую жизнь в образ, придуманный чеховскими "Мальчиками"» [4]:
Комары толклись у водоема, Где-то птица крикнула в листве, И закат прошел, как Монтигомо, Перья пронося на голове (т. 1, с. 176).
Подводя итог, отметим, что обращение Елагина к творчеству авторитетных и уважаемых им предшественников, продолжение их традиций, заимствование характерных черт их поэтики - неотъемлемая часть его творчества. Елагин, вспоминая стихи своих любимых поэтов, по-своему излагает их, делая свои выводы. Так, например, Л. Кушнер считает, что «чем оригинальней поэт, тем естественней для него перекличка с предшественниками. Это и понятно - для переклички нужно два голоса: те, у кого нет своего голоса, не могут позволить себе и перекличку, им нечем перекликаться» [5].
Примечания
1. Елагин И. Собр. соч.: в 2 т. М.: Согласие, 1998. Т. 1. С. 156. Далее ссылки на это издание даны в тексте с указанием тома и страниц.
2. Швейцер В. Быт и бытие Марины Цветаевой. М., 1992. С. 426.
3. Буслакова Т. П. Литература русского зарубежья (курс лекций). М., 2005. С. 282.
4. Лебедева Т. В. Литература русского зарубежья // Ст. об Иване Елагине. М., 2006. С. 423.
5. Кушнер Л. Аполлон в снегу. Заметки на полях. Л., 1991. С. 81.
Notes
1. Yelagin I. Cool. works: in 2 vol. Moscow: Soglasie, 1998. Vol. 1. P. 156. Further references to this edition are given in the text with the indication of volume and pages.
2. Schweitzer W. Byt i bytie Mariny TSvetaevoj [Life and being of Marina Tsvetaeva]. Moscow. 1992. P. 426.
3. Buslakova T. P. Literatura russkogo zarubezh'ya [Literature of the Russian abroad] (course of lectures). Moscow. 2005. P. 282.
4. Lebedeva T. V. Literatura russkogo zarubezh'ya [Literature of the Russian abroad]/Art about Ivan Ye-lagin. Moscow. 2006. P. 423.
5. Kouchner L. Apollon vsnegu. Zametki na polyah [Apollo in snow. Marginal notes]. Leningrad. 1991. P. 81.
