84В. В. Комиссаров
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И ФАНТАСТИКА ПОД ПАРТИЙНО-ИДЕОЛОГИЧЕСКИМ КОНТРОЛЕМ В 1960—80-е ГОДЫ
В статье пойдет речь о влиянии политической цензуры на развитие советской фантастики 1960—80-х гг., причем, анализироваться будет не официальная цензура, которая действовала в рамках Главного управления по охране государственных тайн в печати при Совете министров СССР (более известном под названием Главлит), а неофициальная или партийно-идеологическая цензура. Данное явление было характерно именно для советской действительности, и в гораздо меньшей степени прослеживается в других странах марксистского социализма. Например, польский исследователь советской фантастики В. Кайтох отмечал: «Также существенно отличалось, если сравнивать с нашей издательской действительностью, разграничение пределов ответственности редактора и цензора. Советские издатели имели большую, чем наши, свободу решения и больше могли потерять — а потому обычно сами исполняли цензорские функции. Но могли и рискнуть. Окруженный мелочной опекой цензора польский редактор такой возможности не имел»1. Это утверждение о большей свободе редакторов в СССР может показаться странным, но оно подтверждается последними работами по истории советской цензуры. Например, Е. М. Раскатова, со ссылкой на историка отечественной цензуры А. В. Блюма, замечает, что деятельность Главлита зачастую играла в политике властей меньшую роль, нежели другие виды контроля2. Также
© Комиссаров В. В., 2011
Комиссаров Владимир Вячеславович — кандидат исторических наук, доцент кафедры гуманитарных и социальных дисциплин Ивановской государственной сельскохозяйственной академии имени академика Д. К. Беляева. [email protected]
Е. М. Раскатова назвала и точку, с которой начался новый этап в развитии политической цензуры в СССР. Имеется в виду секретное постановление секретариата ЦК КПСС от 8 января 1969 г. «О повышении ответственности руководителей органов печати, радио, телевидения, кинематографии, учреждений культуры и искусства за идейно-политический уровень публикуемых материалов и репертуара». С этого момента редакторы и издатели сами вовлекаются в тотальную систему партийно-государственного контроля, рискуя в случае ошибки своими карьерами3.
Ниже будут рассмотрены и проанализированы ряд цензурных конфликтов, имевших место в издании научнофантастических произведений в 1960—80-е гг. Следует заметить, что научно-фантастическая литература стала одним из первых объектов усиления партийно-политического контроля. Именно на фантастике власть оттачивала новые приемы и методы цензуры. Не лишним будет напомнить, что Ю. М. Даниэль и А. Д. Синявский были осуждены за публикацию в зарубежной печати произведений, которые можно отнести к жанру абсурдистской фантастики. Однако история этих писателей по многим показателям носит исключительный характер: они
намеренно публиковались за границей, целенаправленно конспирировались и подверглись уголовному преследованию. Но и в более мягком варианте «послеоттепельная» цензура сначала ударила именно по фантастам. После смещения Н. С. Хрущева, в самом начале 1966 г., критике в печати подверглись братья-писатели А. Н. и Б. Н. Стругацкие, причем эта атака носила комбинированный характер: в ней участвовали писатели-
фантасты В. И. Немцов и В. С. Сапарин, которые критиковали Стругацких с внутрицеховых позиций. К ним присоединился философ-обществовед Ю. П. Францев (Г. П. Францов). Он разобрал с точки зрения марксистской социологии роман «Трудно быть богом», доказав всю ненаучность авторских построений. Формально Ю. П. Францев был прав, созданный писателями образ феодализма мало соответствовал историческим данным, впрочем, и сюжет развивался в абсолютно вымышленной реальности, на другой планете. В дискуссии участвовал и экономист М. Федорович, препарировавший
повесть «Хищные вещи века» как внеидеологическую и ошибочную. Возможно, именно критика М. Федоровича привела к тому, что данную повесть не переиздавали до начала перестройки4. Но эти нападки были сравнительно легко отбиты, на стороне Стругацких выступил и лидер советской фантастики И. А. Ефремов. Результатом дискуссии явилось совещание в Государственном комитете по печати, состоявшееся на рубеже января — февраля 1966 г. Но только в начале 1990-х гг. стало известно, что полемика в прессе была лишь верхушкой айсберга. За ней последовала бурная переписка на уровне директивных органов. Так, 5 марта 1966 г. отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС подготовил Записку «О недостатках в издании научнофантастической литературы». Точное авторство записки определить сложно, под ней подписались зам. зав. отделом
А. Н. Яковлев (будущий идеолог перестройки) и инструктор отдела И. Кириченко. В плане критики произведений Стругацких текст почти дословно повторил многие положения газетной дискуссии. На это сходство обратил внимание еще в 1993 г. (при публикации документов в открытой печати) отечественный критик Всеволод Ревич5. Складывается впечатление, что авторы документа не заметили успешную оборону писателей и их сторонников в прессе. В этой записке предлагается и комплекс мер контролирующего характера. Среди них: «Поручить
редакции журнала “Коммунист” опубликовать обстоятельную критическую статью... об ошибочных тенденциях в современной научно-фантастической литературе. Поручить ЦК ВЛКСМ рассмотреть вопрос о работе издательства “Молодая гвардия”. принять меры по укреплению издательства более квалифицированными кадрами. Рекомендовать Союзу писателей СССР обсудить вопрос об ошибочных тенденциях в современной научно-фантастической литературе. обратить внимание редакторов газет и журналов, директоров издательств на неправильные тенденции в современной научнофантастической литературе»6. Как видим, меры достаточно умеренные, нет предложений открыто репрессивного характера, редакторов и издателей пока не облекают персональной ответственностью. В ответ на эту записку Комитет по печати подготовил свой документ «Об издании научно-фантастической
литературы» от 18 марта 1966 г., где в целом согласился с выводами партийного руководства.
В 1968 г. произошел новый эпизод. Стругацкие опубликовали в провинциальном альманахе «Ангара» «Сказку о тройке» — едкое сатирическое произведение. В нем авторы в весьма неприглядном виде показали махровых бюрократов из всех сфер советского общества — из науки, органов управления, общественных организаций и даже вооруженных сил, что в СССР, где армия была вне критики, являлось серьезной крамолой. Пожалуй, только КПСС осталась не затронутой писательским сарказмом. Результат этой публикации закономерен: издание «Ангары» было приостановлено, на
«Сказку о тройке» наложили фактический запрет. Дело об этом инциденте разбиралось на уровне отделов Иркутского обкома и ЦК КПСС. Опубликованные документы показывают, что данный эпизод начинался снизу, с областного уровня, хотя нельзя исключать, что по неформальным каналам мог быть инспирирован и центральными органами. Заведующий отделом пропаганды обкома Макаров отмечал в своей докладной записке: «Под предлогом фантастического сюжета авторы повести широко используют средства иносказания и в нарочито искаженном виде представляют советское общество. Повесть “Сказка о Тройке” антинародна и аполитична по своему содержанию и характеру. Прячась за складками пышной мантии фантастики, авторы представляют советский народ утратившим коммунистические идеалы»7. Более всего удручало, что это мнение вольно или невольно разделила и местная интеллигенция. Секретарь Иркутского обкома Банников
докладывал в ЦК: «С постановлением бюро обкома КПСС ознакомлена иркутская писательская организация, большинство писателей выразило одобрение выводам, сделанным ОК КПСС и осудило повесть Стругацких»8. То есть произведение не приняла, выражаясь современным языком, «целевая» аудитория, на которую и была рассчитана повесть. Отделы пропаганды и культуры ЦК КПСС только подвели итог, поддержав «инициативу с мест». Зам. зав. отделом пропаганды ЦК А. Н. Яковлев фиксировал в официальной справке: «С мерами, предпринятыми бюро
Иркутского обкома КПСС для повышения идейнохудожественного уровня альманаха “Ангара”, согласны»9.
Можно предположить, что авторская концепция «Сказки о тройке» оказалась преждевременна, общество, даже его наиболее образованная и рефлексирующая часть — интеллигенция, оказалось не готово к такой резкой критике10. Литературовед и критик Вс. Ревич отмечал по этому поводу: «Сейчас-то мы понимаем, что в “Сказке.” Стругацкие нанесли удар по самой системе. Но в те годы, боюсь, даже авторам представлялось, что они сражаются лишь с ее извращениями. Что до реакции партийных органов . то она представляется . адекватной»11.
В 1970 г. партийно-идеологическая цензура нацелилась на флагман советской фантастики И. А. Ефремова. И этот эпизод также начинался «снизу». В 1968 г. писатель и ученый закончил объемный роман «Час быка», который являлся логическим продолжением его футуристических произведений. К 1970 г. роман уже вышел в двух журнальных и одном книжном варианте. Но в ЦК КПСС стали поступать сигналы «бдительных» граждан
об идеологических ошибках, содержащихся в новом произведении. Писатель-фантаст, заведующий отделом прозы журнала «Москва» Ю. М. Медведев в конце 1980-х гг. показывал журналисту А. Измайлову один такой «сигнал», который представлял собой рукопись объемом в общую тетрадь, подписанную неким Ю. В. Жучковым, жителем Сахалинской области. В рукописи, адресованной ЦК КПСС, содержался тщательный философский и идеологический разбор «Часа быка», выполненный на высоком интеллектуальном и стилистическом уровне. Ю. М. Медведев полагал, что этот текст был подготовлен целым коллективом авторов12. Были и другие сигналы подобного рода. Сам Ю. М. Медведев в научно-фантастической повести «Протей» использовал сюжет с посмертным обыском у некого известного писателя и ученого (КГБ действительно проводил обыск на квартире И. А. Ефремова после его смерти), упомянул о двух доносчиках, «состоящих в родстве». Стругацкие восприняли это как намек на себя. Но опубликованные в 1990-е гг. документы свидетельствуют, что удар был нанесен со стороны спецслужб. 28 сентября 1970 г. Ю. В. Андропов направил в ЦК КПСС секретную докладную записку, где сообщал, что «Ефремов под
видом критики общественного строя на фантастической планете “Торманс” по существу клевещет на советскую действительность, поскольку, как он сам признается в предисловии, книга “говорит о путях развития грядущего коммунистического общества”»13. Конечно, здесь содержится явная подмена тезисов, ибо в романе параллельно представлены и противопоставлены два мира: коммунистической Земли и
тоталитарного Торманса. Ю. В. Андропов ориентировался на публикацию романа в журнале «Молодая гвардия», в отношении редакции которого и были сделаны оргвыводы. Последовало постановление секретариата ЦК КПСС с поручением руководству ВЛКСМ рассмотреть данный вопрос, что совпало со снятием с должности главного редактора «Молодой гвардии»
А. В. Никонова за ряд публикаций националистического характера. Иначе говоря, «Час быка» рассматривался в ряду острейших идеологических проблем. Относительно научнофантастического романа «ЦК ВЛКСМ указал руководству журнала “Молодая гвардия” и издательства “Молодая гвардия” на необходимость повышения требовательности к авторам и более тщательной работы над рукописью»14. Об этом решении тотчас было доложено в ЦК КПСС. Данная акция имела прямые и явные признаки «кампанейщины». Об этом свидетельствует хотя бы то обстоятельство, что одновременно с «Молодой гвардией» роман И. А. Ефремова печатал и журнал «Техника — молодежи», который, видимо, не попал в поле зрения спецслужб и идеологов, поэтому относительно него никаких оргвыводов сделано не было. Последовал фактический запрет «Часа быка». Следует заметить, что фантаст позиционировал это произведение, как направленное против маоцзедуновского Китая, отношения с которым в конце 1960-х гг. были серьезно испорчены. В письме П. Н. Демичеву И. А. Ефремов замечал: «И очень плохо для критики, если изображение будущего общества, смоделированного по маоистскому Китаю плюс гангстерскому монополистическому капитализму, она принимает за какое-то изображение нашего строя!»15 Некоторые черты вымышленной планеты Торманс действительно напоминают Китай. Это и чудовищная перенаселенность, и некоторое созвучие личных имен и названий. Однако сходства в общественном укладе двух
марксистских государств были настолько велики, что партийные руководители усмотрели в романе аллюзии на советскую действительность. Писатель добился приема у П. Н. Демичева, но беседа закончилась отрицательным для И. А. Ефремова результатом. Точнее, писатель и идеолог вроде бы нашли взаимопонимание, но «Час быка» до начала перестройки так и не переиздавался16. У П. Н. Демичева подозрения вызывал «Совет Четырех» — коллегиальный орган политического управления на Тормансе. Он считал, что И. А. Ефремов должен подчеркнуть тенденцию к единовластию на планете17. Остается предположить, что «Совет Четырех» слишком напоминал политбюро, например именами членов «Совета.» на Тормансе называли заводы и лаборатории. (Следует отметить, что выражение «банда четырех» появилось в Китае уже после смерти И. А. Ефремова и не имеет никакого отношения к роману). Результаты обращений писателя также нашли отражение в партийном делопроизводстве. 30 марта 1971 г. отдел культуры ЦК КПСС отмечал: «Писатель
И. А. Ефремов (гор. Москва) выражает несогласие с некоторыми критическими оценками его научно-фантастического романа “Час быка”. С И. А. Ефремовым состоялась беседа, ему даны необходимые разъяснения. И. А. Ефремов беседой удовлетворен»18. Но цензура не оставила писателя и после смерти. Так, в журнале «Техника — молодежи» (№ 11 за 1972 год) был помещен некролог. В таком варианте даже напечатали часть тиража, но затем поступило распоряжение заменить этот материал, что было исполнено19.
С журналом «Техника — молодежи» был связан другой цензурный скандал, имевший место на излете застоя. В 1984 г. журнал стал публиковать роман знаменитого английского фантаста А. Кларка «2010. Одиссея-2», который явился продолжением «Космической одиссеи 2001 года», блистательно экранизированной С. Кубриком в 1968 г. Нельзя не заметить, что А. Кларка в СССР охотно печатали еще с конца 1950-х гг. И только в 1990-е гг. стало понятно, что издавались только те произведения писателя, которые соответствовали материалистическому мировосприятию. Советскому читателю оказался совершенно не знаком целый пласт творчества фантаста, в котором содержались мистические сюжеты или
рисовались пессимистические прогнозы на будущее. Среди этих произведений можно назвать достаточно объемные романы 1950-х гг. «Город и звезды» и «Конец детства». И даже «Космическая одиссея 2001 года» была напечатана в СССР с купюрами, советские редакторы отсекли концовку романа, носившую, как им казалось, мистический характер. Причем этот факт даже не скрывали. Предисловие к русскому изданию первой «Одиссеи» писал (или подписал) И. А. Ефремов, где он и объяснил изъятие окончания его несоответствием духу романа. Однако «Одиссея-2» читалась как добротная технологическая утопия, и не виделось никаких препятствий для ее издания. Но А. Кларк имел неосторожность предварить роман посвящением космонавту А. А. Леонову (которого знал лично с конца 1960-х гг. и чье имя цензура конечно же пропустила бы) и академику
A. Д. Сахарову, являвшемуся символом правозащитного
движения в СССР. В советском издании посвящение сняли. Но затем выяснилось, что некоторые русские персонажи романа носят фамилии осужденных диссидентов. Об этом и последовал сигнал в адрес ЦК ВЛКСМ, под эгидой которого официально издавалась «Техника — молодежи». В данном документе делались далеко идущие идеологические выводы: «Все это свидетельствует о притуплении политической бдительности у ответственных лиц, неумении дать точную оценку содержанию произведения в контексте современной идеологической борьбы»20. Публикацию приостановили. Бессменно
возглавлявший журнал с 1949 г. главный редактор
B. Д. Захарченко написал в ЦК ВЛКСМ объяснительную записку, выдержанную в стиле покаянных писем 1930-х, где обвинял во всем А. Кларка: «Данная публикация появилась в журнале в результате двуличия автора, который после заверений, выражения симпатий к народу и нашей стране гнусным образом ввел нас в заблуждение. Я 36 лет редактирую журнал. будучи автором 30 книг — стал жертвой потери бдительности»21. Но это «покаяние» не спасло
В. Д. Захарченко, сработало положение о персональной ответственности редакторов. 10 апреля 1984 г. секретариат ЦК ВЛКСМ принял секретное (!) постановление № 59/13 «Об ошибочной публикации в журнале ЦК ВЛКСМ “Техника —
молодежи”», где подвел итог конфликта: «.главный редактор журнала “Техника — молодежи” т. Захарченко В. Д. от занимаемой должности освобожден. Обратить внимание главных редакторов периодических изданий ВЛКСМ, что публикация материала без. в необходимых случаях, официальных консультаций в компетентных органах является грубейшим нарушением.»22 Также «попали под раздачу» и другие работники редакции, например строгий выговор от ЦК ВЛКСМ получил переводчик «Одиссеи-2» М. Г. Пухов. К счастью для всех пострадавших, опала длилась недолго. Спустя несколько лет политическая обстановка в стране изменилась самым кардинальным образом. После обращений редакции журнала и лично В. Д. Захарченко отдел пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ вышел с предложением отменить прежнее постановление и даже извиниться перед бывшим редактором. Конечно, извинений В. Д. Захарченко не получил, но постановление «Об ошибочной публикации.» было отменено 9 января 1990 г. «как необоснованное, принятое в условиях административного давления»23.
Данный эпизод позволяет проиллюстрировать еще ряд явлений, связанных с партийно-идеологической цензурой, — это ее выраженный политический характер. У «Техники — молодежи», печатавшей много материалов по военной и технической тематике, и прежде возникали конфликты с различными ведомствами, в том числе и с КГБ (по поводу пропаганды сверхлегкой авиации). Но оргвыводы были сделаны лишь после публикации А. Кларка с фамилиями диссидентов. Другим источником раздражения стало раскрытие методов самой цензуры и попытки возражать ей. Так в письме секретарю ЦК ВЛКСМ В. М. Мишину отмечалось, что «некоторые товарищи несамокритично отнеслись к замечаниям. вступили, несмотря на предупреждение о конфиденциальном характере разговора (выделено мной. — В. К.), в выяснение отношений с работниками Главлита»24. Это свидетельствует о том, что цензура если и преследовала цель охраны государственной тайны, то далеко не в первую очередь. Другое обстоятельство — сформировавшийся к 1980-м гг. совершенно закрытый стиль партийно-идеологической цензуры. Прекращение публикации «Одиссеи-2» и снятие
В. Д. Захарченко никак не объяснялось читателям, редакция сделала вид, что печатала только фрагменты романа.
Выводы: во-первых, на протяжении второй половины 1960 — первой половины 1980-х гг. методы партийно-идеологической цензуры применительно к научно-фантастической литературе становятся все более жесткими. Если в 1960-е гг. директивные органы свои постановления завершали резолюциями рекомендательного характера, то затем стали применяться репрессивные меры: запреты публикаций, снятие с должностей и выговоры.
Во-вторых, усиливается закрытость партийно-государственного контроля. Если в середине 1960-х гг. директивные органы инициировали открытые дискуссии в прессе, то к 1980м гг. исчезают даже объяснения тех или иных решений.
В-третьих, даже при закрытом порядке рассмотрения запрет тех или иных авторов и их произведений часто начинался с писем граждан или сигналов с мест. Конечно, наличная источниковая база не позволяет утверждать, что эти сигналы инспирировались директивными или компетентными органами. Но отдельные косвенные признаки позволяют с большой степенью вероятности предполагать именно такое развитие событий.
В-четвертых, можно подтвердить вывод других исследователей, что ведущую роль в деле политической цензуры играли не официальные цензурные органы (Главлит), а партийные, комсомольские руководящие инстанции и, отчасти, спецслужбы. Главлиту же отводилась роль инструмента по реализации решений политического руководства.
Примечания
1 Кайтох В. Братья Стругацкие : очерк творчества // Стругацкий А. Н., Стругацкий Б. Н. Бессильные мира сего : сб. Донецк, 2003. С. 534— 535.
2 Раскатова Е. М. Главное управление по охране государственных тайн в печати при СМ СССР (Главлит) и новые реалии художественной
жизни в конце 1960 — начале 1980-х гг. // Интеллигенция и мир. 2010. № 2. С. 62.
3 Там же. С. 63.
4 Кайтох В. Указ. соч. С. 512—517.
5 Ревич В. Дела давно минувших дней // Знание — сила. 2006. № 1.
С. 152.
6 Записка отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС о недостатках в издании научно-фантастической литературы // Там же. 1993. № 7.
С. 95—96.
7 Докладная записка отдела пропаганды и агитации Иркутского обкома КПСС о повести Стругацких «Сказка о тройке», опубликованной в альманахе «Ангара» // Там же. С. 98—99.
8 Записка Иркутского обкома КПСС о рассмотрении вопроса «Об идейно-политических ошибках, допущенных в альманахе «Ангара» // Там же. С. 101.
9 Справка отделов пропаганды и культуры ЦК КПСС // Там же.
10 Комиссаров В. В. Научно-фантастическая литература в жизни советской интеллигенции 1940—1980-х гг.: некоторые социальноисторические аспекты. Иваново, 2010. С. 56—57.
11 Ревич Вс. Попытка к бегству // Если : журнал фантастики и футурологии. 1996. № 4. С. 95.
12 Измайлов А. Туманность : о событиях, связанных со смертью писателя И. А. Ефремова // Нева. 1990. № 5. С. 179, 186.
13 Записка Комитета государственной безопасности СССР в ЦК КПСС // Вопросы литературы. 1994. Вып. 3. С. 240.
14 О журнале ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» и о романе И. А. Ефремова «Час быка» // Там же. С. 244—245.
15 Письмо И. А. Ефремова секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву // Там же. С. 243.
16 Измайлов А. Указ. соч. С. 179—188.
17 Там же. С. 180.
18 Записка отдела культуры ЦК КПСС // Вопросы литературы. 1994. Вып. 3. С. 245—246.
19 Захарченко В. Роман из вранья или восемь чудес из вымышленной жизни Ивана Ефремова // Техника — молодежи. 1991. № 10. С. 14.
20 Об «Инстанции» и «Одиссее» // Там же. 1990. № 5. С. 58.
21 Там же. С. 59.
22 Там же. С. 60.
23 Там же. С. 62.
24 Там же. С. 58.
