CC BY
21
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 11. ПРАВО. 2019. № 5
ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА
Ю. Н. Сушкова, доктор исторических наук, доцент, декан юридического факультета Мордовского государственного университета имени Н. П. Огарева, докторант кафедры истории государства и права юридического факультета МГУ*
институт собственности в обычном праве мордвы
В статье освещаются отдельные обычно-правовые аспекты института собственности в традиционном юридическом быту мордовского народа. Большое внимание уделяется анализу «знаков собственности», к которым относились «знамена», меты, клейма, тамги (на мокша-мордовском языке «тяшкс», на эрзя-мордовском языке «тешкс»), маркировавшие принадлежность того или иного объекта конкретному владельцу.
Ключевые слова: обычное право, мордва, знак собственности, имущество, бирочная система.
The article highlights the individual legal aspects of the institution of property in the traditional legal system of the Mordovian people. Great attention is paid to the analysis of "signs of ownership" (in Moksha-Mordvin language "tyashks", in Erzya-Mordvin language "teshks"), which marked the belonging of the particular object to the concrete owner. Keywords: customary law, Mordvins, sign of ownership, property, label system.
В условиях динамичного развития отечественного законодательства наблюдается некоторое расширение сферы применения обычаев в качестве источника права1. Так, если ранее гражданское законодательство Российской Федерации предусматривало применение обычаев делового оборота, то с учетом изменений последних лет утверждается более широкий термин — «обычай» (ст. 5, 19, 221, 309, 311, 312, 315, 406, 421, 427, 438, 451, 452 ГК РФ) как «сложившееся и широко применяемое в какой-либо области предпринимательской или иной деятельности, не предусмотренное законодательством правило поведения, независимо от того, зафиксировано ли оно в каком-либо документе» (ст. 5). Кроме того, в Гражданском кодексе РФ употребляются понятия «национальный обычай» применительно к имени
* yulenkam@mail.ru
1 Гражданский кодекс Российской Федерации от 30.11.1994 г. № 51-ФЗ (ред. от 03.08.2018 г. № 339-ФЗ) // Собрание законодательства РФ. 2018. № 32. Ст. 5132.
гражданина (ст. 19) и «местный обычай» в связи с порядком обращения в собственность общедоступных для сбора вещей (ст. 221). Таким образом, интерес к познанию сущности национального обычая постепенно возрождается.
Дискурс о сущности и месте юридических традиций в правовой жизни народов Российской империи наиболее широко разворачивался во второй половине XIX в., которую можно назвать «золотой эпохой» изучения и признания неписаных законов как широко распространенного и незаменимого механизма правового обеспечения жизнедеятельности российского крестьянства. По свидетельству выдающегося цивилиста С. В. Пахмана, сам закон признал за этими «правилами» силу действующих юридических норм, предоставив ближайшим к массе населения органам юстиции разрешать спорные дела на основании местных юридических обычаев, представлявших собой проявление «развитого народного правосознания»2. В данной статье рассмотрим истоки обычно-правовых начал института собственности с точки зрения традиционного юридического быта одного из коренных народов России, к каковым относится мордва.
В первобытном обществе собственность характеризовалась как коллективное достояние рода, племени, распространявшееся на природные территории и орудия труда, освоенные людьми в процессе совместной деятельности. Разделение труда на земледелие и скотоводство способствовало развитию отношений собственности, выделению из нее семейной составляющей. Основополагающим в определении права собственности как для русских, так и для мордовских крестьян являлся принцип «трудового начала». Данный подход базировался на традиционном восприятии крестьянами природы собственности, а труда — как единственно справедливого ее источника. По общенародному убеждению, лицо, затратившее или употребившее известные усилия, труд для овладения «ничейной вещью», становится ее полным собственником3.
Средством получения продуктов питания у финно-угорских народов на стадии первобытности была охота, которая с переходом в классовое общество становится способом добычи пушнины, использовавшейся в бартерном обмене, а в последующем — торговле на деньги. Первичным у финно-угорских народов Поволжья и Приуралья, в том числе мордвы, денежным эквивалентом считались беличьи шкур-
2 Пахман С. В. Обычное гражданское право в России. Юридические очерки. Т. 1: Собственность, обязательства и средства судебного охранения / Предисл. В. А. Томси-нова. М., 2003. С. 3.
3 См.: Мордовцев Д. Л. Несколько данных из материалов для статистического описания Саратовской губернии // Памятная книжка Саратовской губернии за 1859 г. Спб., 1859.
ки — урт (морд., мар., удм., коми ур — белка). К X в. у мордвы вошли в оборот металлические деньги, а именно дирхемы, наряду с которыми использовались раковины — каури. В современном мордовском языке деньги — ярмакт (единственное число — ярмак) — слово тюркского происхождения, воспринятое мордвой с высокой вероятностью от волжских булгар, являвшихся основателями в 1Х—Х вв. одного из раннефеодальных государственных образований Восточной Европы — Волжской Булгарии. Ныне уже доказано, что ключевые термины и система денежного счета в Поволжье и Прикамье появились задолго до чеканки монет ханами джучидской династии (монголов)4.
На рубеже 1—11 тыс. н. э., в домонгольский период, у мордвы наблюдается социально-экономическая дифференциация, обусловившая становление института патриархального (домашнего) рабства как социального подуклада. Вероятно, в этот период возникают понятия «имущество» (мокш. пароши, эрз. парочи), «кража» (мокш. са-лама, эрз. саламо), «вор» (мокш., эрз. салыця)5. Помимо воровства, к другим нарушениям имущественного характера относились повреждение знаков собственности, их фальсификация, использование чужих знаков, захват земельных участков, мошенничество.
В народном сознании не выработалось четкого разграничения собственности и владения. Так, имуществом, подлежавшим распоряжению, признавалось и то, что находилось в постоянном пользовании (например, усадебные места). Частный имущественный оборот ограничивался связями крестьянина с сельской общиной, в целом его ограниченным правовым статусом в государстве. Вместе с тем нельзя отрицать общего восприятия народом отличий права собственности от обладания вещами.
Наиболее четким было отличие своей собственности от чужой. «Ломань зепста ярмакне аф лувовихть» (мокш.), «Ломань зепстэ яр-мактне а лововить» (эрз.) («В чужом кармане деньги не сочтешь»), «Межась — аф стена, а вельфканза аф етават» (мокш.) («Межа — не стена, а не перейдешь»), «Ломань пянаклангса кельми бокце» («На чужой печи бочок не согреешь»), — гласят мордовские пословицы6.
Имущество могло быть разного рода — дом, земля, скот, хлеб и др. Понятий о движимом и недвижимом имуществе мордва не имела, но подразделяла его на следующие виды: «плодоприносящее» (к примеру, земля, скот и хлеб) и «бесплодное» (к примеру, дом)7. Мордва классифицировала имущество на «дедовское» (нажитое се-
4 См.: Мухамадиев А. Г. Деньги, денежная терминология и денежный счет булгара в предмонгольский период // Сов. археология. 1972. № 2. С. 104.
5 См.: Мокшин Н. Ф. Мордовский этнос. Саранск, 1989. С. 37.
6 УПТМН. Саранск, 1969. Т. 4, кн. 1. С. 126-129.
7 См.: Майнов В.Н. Очерк юридического быта мордвы. Спб., 1885. С. 195.
мьей до деда-хозяина), «отчину» (нажитое до отца-хозяина) и «наживу» (нажитое отцом-хозяином с его членами семьи). Вполне бесконтрольно отец-хозяин мог распоряжаться только собственной «наживой», тогда как относительно остального имущества он обязывался держать семейный совет, поскольку оно принадлежало всей большой семье8.
Правовым индикатором родовой, семейной собственности служили знаки собственности — «знамена», меты, клейма, тамги (мокш. тяшкс, эрз. тешкс), маркировавшие принадлежность того или иного объекта конкретному владельцу (меты на полевых загонах, на ушах домашних животных, «бортные знамена» и др.). Тамги ставились на объектах как движимой, так и недвижимой собственности, на полосках пахотной земли9. Меты встречались на мебели (столах, скамейках, табуретках и др.), домашней утвари, воротах, калитках, входных дверях в дом, на ушах домашних животных. Знаки вышивались на внутренних карманах осенней и зимней одежды шерстяными нитками различных цветов10, вырезались на кладбищенских крестах, а в отдельных случаях на камне, который устанавливался перед кре-стом11.
В мордовском селе Велязьма произошел случай конокрадства. Украденная лошадь оказалась помеченной хозяином особым клеймом, с помощью которого в итоге удалось найти пропажу и установить виновного. «На воре живого места не осталось, его избивали прямо на улице, но никто не вмешался, так как все знали причину происшедшего. Тот воришка на левый глаз ослеп и стал хромым», — рассказывал один из информантов12.
В мае 1870 г., когда крестьянин Ашрятов распахивал луга, крестьянин Орлов опознал двух лошадей, пропавших у него в мае 1868 г. Вследствие заявления об этом со стороны Орлова опознанные лошади волостным начальством были отобраны у Ашрятова и переданы Орлову. Опросили крестьян села Никольского Петрова и деревни Татарской Пишли, которые доказали принадлежность лошадей Орлову. Доказательством послужило и то, что лошади, пущенные свободно по улице, пришли к дому Орлова, которому их и было решено от-
8 Там же. С. 196.
9 Информация записана автором от Салаевой Н. Д., с. чиндяново, 1943 г. р.; Арискиной М. Ф., 1939 г. р.; чаприной А. Д., 1936 г. р., с. Кабаево Дубенского р-на Республики Мордовия.
10 См.: Рогачев В.И. Семейные знаки народов Поволжья (на примере знаков собственности мокши и эрзи). Саранск, 2003. С. 73.
11 Информация записана автором от Салаевой Н. Д., Арискиной М. Ф., чапри-ной А. Д.
12 Информация записана автором от царева М. А., 1949 г. р., с. Атюрьево Атю-рьевского р-на Республики Мордовия.
дать. Однако мировой суд 2-го участка Инсарского округа признал принадлежность лошадей Ашрятову. В соответствии со ст. 177 Устава гражданского судопроизводства Правительствующий Сенат определил: решение Инсарского мирового съезда отменить и передать дело для нового рассмотрения в Мокшанский съезд мировых судей13.
Каждый глава семьи самостоятельно выбирал себе особый рисунок клейма. Множественные примеры знамен приведены в писцовых книгах письма и меры Д. Пушечникова и А. Костяева за 1624-1626 г., а также иных документах русского делопроизводства XVII в. Так, знамена представляли собой «бараньи рога да два глаза», «вилы да четыре глаза», «лопатка да четыре глаза», «заячьи уши да два глаза», «три глаза», «орлов хвост с тремя глазы», «нимляв (бабочка. — Ю.С.), около ево четыре глаза», «нимляв, а в нем три глаза вряд», «нимляв, около его три глаза накось» и др14. Многие знаки односельчан, хотя и близки по начертанию, не совпадали друг с другом. Таким образом, начертания обязательно имели отличительные особенности, чтобы крестьяне не могли перепутать, нарушить тем самым имущественные права общинников.
Тамги, встречавшиеся на челобитных московскому правительству, документах о межевании земель, при купчих крепостях, на дарственных записях, свидетельских показаниях инородцев в волостных судах, использовались в качестве подписей, что для русской администрации не представляло «ничего необычного»15. По мнению исследователя знаков собственности Ю. Б. Симченко, весьма полное сохранение разнообразия знамен обусловлено их широким использованием в материалах официального делопроизводства, носивших более регулярный и массовый характер16. Первыми их исследователями были приказные люди русской администрации, которым необходимо было иметь сведения о значении тамг в каждом случае (клятвенные, родовые, ясачные и пр.). «...Ясачные сборщики производили на месте подробный опрос населения относительно значения тамг. Выяснив смысл знака, они его расшифровывали на документе. Они же сверяли тамги и знаки, снимали с них копии»17.
13 По прошению крестьянина Араслана Ашрятова об отмене решения Инсарского мирового съезда № 680 от 13 сент. 1872 г. // Решения Гражданского кассационного департамента Правительствующего Сената. [Т. 7]: за второе полугодие 1872 г. Спб., 1873. С. 1378-1380.
14 Рукописный фонд Государственного учреждения «Научно-исследовательский институт гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия» (НИИГН). Ф. И-130. Л. 270.
15 Там же. № 137. Л. 181, 127-130, 143, 213, 300; также см.: Харузин Н.Н. «Знамена» у мордвы в XVI и XVII вв. // Юбил. сб. в честь В. Ф. Миллера. М., 1900. С. 63-64.
16 См.: Симченко Ю.Б. «Тамги» народов Сибири XVII в. М., 1965. С. 12.
17 Там же. С. 7.
Знаки собственности использовались в качестве доказательств в волостных судах, общинных органах управления. Их наличие или отсутствие представляло информацию о праве собственности лица в отношении конкретного объекта18. Мордва умела различать по знакам собственность жены или, к примеру, второго сына в семье или третьей дочери. Так, под знаком сына подставляли цифру, обозначавшую его очередность, а над знаком дочери чертили «покрышку». Знаки обладали потомственной преемственностью с добавлением каждой семьей следующего поколения своего дополнительного элемента к тамге отца для того, чтобы не было путаницы в имущественных правах. Старший сын пользовался отцовским знаком, а остальные тем или иным образом видоизменяли мету19.
В качестве приданого невеста получала вещи, текстильные изделия, верхнюю одежду, на которых стоял знак семьи отца. Такой же знак наносился на борти или улья, на уши животных, составлявших приданое. Так, достаточно часто в селе Протасове Большеигнатов-ского района РМ можно было увидеть знаки на сундуках, в которых хранилось приданое. В новой семье жена пользовалась знаком мужа, но окружающие хорошо помнили, из какого она рода, семьи. После смерти женщины на ее могиле могли нанести знак как мужа, так и отца. Знак собственности замужней женщины обыкновенно повторял знак мужа, но над ним проводилась кривая линия «покрышка», обозначавшая, что данный предмет принадлежит женщине из семьи, имевшей этот знак собственности.
Знание всех мет известной местности не составляло необходимости, так как главная задача обозначения — отличить свою собственность от принадлежащей другому лицу. Складывалась практика нанесения знаков во время отвода делянок для рубки леса, когда домохозяин ставил свою метку на отведенные ему деревья в качестве ориентиров для определения права собственности. Ставились «зате-си» на деревьях, делянках при рубке леса, на избах, воротах, калитке, входной двери в дом. По свидетельству Н. Н. Харузина, каждая семья, вспахав надельную полоску, выпахивала на ней и свой семейный знак собственности20. Так, описывая священный дуб мордвы д. Чу-калы на реке Пьяне Сергачского уезда Нижегородской губернии, под которым проводились озксы (моляны), Н. Н. Харузин зафиксировал вырезанные на его стволе «много клейм, очевидно, мордовских, сделанных в отдаленную старину». На рубеже Х1Х—ХХ вв. он писал, что знаки сохраняются в большинстве местностей в качестве остатка
18 Майнов В.Н. Указ. соч. С. 195.
19 Там же. С. 196.
20 Харузин Н.Н. Указ. соч. М., 1900. С. 67.
старины и поддерживаются лишь постольку, поскольку их нельзя заменить другим юридическим знаком собственности21.
У мордвы были распространены бортевые, полевые или межевые (умань черькст) знаки собственности. Так, при пахоте отмечали свой участок (мокш., эрз. пазьма), в конце или начале которого сохой оставляли дедовские меты. Во время сенокоса домохозяева, чтобы не спутать свои паи (участки, наделы) с чужими, длительное время вырезали на земле, напротив угодья, «полевые (межевые) знаки». Фальсификация знаков собственности, использование чужих знаков рассматривались в качестве нарушений права собственности.
Трансформация знаков собственности отражала эволюцию общественных отношений в деревне. Знаки собственности использовались в качестве подписей на документах официального делопроизводства (прошениях, жалобах и др.), ставились вместо печати, на убитой и оставленной добыче. Они использовались как «семейные печати», имевшие в старину значение «собственноручной подписи», поскольку прикладывались к актам и другим деловым бумагам самими домохозяевами. Знаками крестьяне «записывали» расчеты с соседями. Они позволяли точно установить, кто, когда, что и сколько должен или получал. При избрании жрецов тамги выполняли роль документа (паспорта), идентифицирующего личность. Выборы проходили путем метания жребия, когда несколько человек клали в шапку деревяшки с вырезанными на них тамгами. В условиях развитого пчеловодства каждый нашедший естественную борть (старое дерево с дуплом, в котором обитали дикие пчелы. — Ю.С.) или сделавший искусственную ставил на ней свою метку (тамгу), и борть становилась личной собственностью владельца.
Традиционная бухгалтерия мордовских крестьян велась на основе оригинальной бирочной системы фиксации цифровых знаков (мокш., эрз. мирдяште). Так, суммы долгов и недоимок в виде соответствующих нарезок наносились на счетные бирки, пастушечьи палки, палки сборщиков налогов, выполнявших также функцию товарных накладных. «Бирки, — писал Б. А. Темногрудов, — представляют собой липовые дощечки длиною около 25 сантиметров, шириною около 4 сантиметров, толщиною около 1 сантиметра. Бирка делится на две части продольным разрезом на корешок и квитанцию. Количеству бирок соответствует количество дворов в данном селении. Неграмотный сборщик податей при помощи ногтя и ножа вел на бирках весьма стройную цифровую запись сбора податей... При помощи бирок можно было точно отчитываться перед казначейством в сборе налогов и выдавать вполне понятные квитанции для платель-
21 Там же. С. 62.
щиков. Никакая подделка ни плательщиком, ни сборщиком податей произведена быть не может, так как зарубки квитанции и корешка по своему местоположению должны совпадать»22.
На бирках мордва зарубками отмечала количество мужских душ, а точками — количество душ женского пола. Такая система мет и умение записывать любое число позволяли заносить на палки практически любую информацию о хозяйственном положении всего села и считались удобными для употребления23. Уничтожение, замена, стесывание мет рассматривались в качестве нарушения обычного права, сурово наказывались членами патриархальной общины. Счетные бирки и знаки собственности у мордвы в силу отсутствия до христианизации письменности считались практически единственными «документами», подтверждавшими имущественные права. В остальных случаях требовалось привлечение устных свидетельств, чтобы достоверно установить то или иное правомочие права собственности.
Приобретение собственности у мордвы осуществлялось посредством заимки, находки, получения доли при дарении, покупки, наконец, забора за неоплаченный долг. У мордвы-мокши практиковался и такой способ, как «старательство», когда производился поиск бортей, руды в лесах и др. В условиях всеобщего малоземелья происходили факты завладения лесами, лугами, полями, рыболовными местами и другими промысловыми угодьями. К примеру, мордвины, переселившиеся на «вольные земли» к башкирам, занимавшимся не земледелием, а скотоводством, не только делали «заимки», но и из года в год расширяли свою «запашку». Если кто-либо завладевал чужим добром, то немедленно по первому спросу обязывался возвратить его собственнику. В случае владения чужим земельным участком не менее двадцати лет его хозяину приходилось со своим добром «проститься», поскольку ему следовало ранее истечения срока давности доказывать право собственности по «метам» и «стариками», которые всегда на такое дело шли без отказа24.
В отличие от русских, у мордвы имелись обычаи, связанные с находками, выражавшиеся в своеобразных идиомах: «треть за находку», «чур — первый». «Божья доля» (бесхозяйная вещь. — Ю.С.), лежавшая на дороге, считалась rex nullius, т. е. в ничьей собственности, до тех пор пока не объявлялся ее хозяин, которому вещь возвращалась в случае доказанности подлинного права собственности. При отсутствии меты, когда хозяин вещи оставался неизвестным или его право собственности не было установлено, во избежание споров, разрешавших-
22 Темногрудов Б. А. Цифровые знаки мордовской письменности на бирках // Природа и хозяйство Пензенского края. Пенза, 1925. С. 32.
23 История Мордовской АССР. Саранск, 1979. Т. 1. С. 158.
24 Майнов В.Н. Указ. соч. С. 198-199.
ся обычно стариками-шабрами, находка поступала в собственность нашедшего. Если нашедших было двое, то ни один из них не имел исключительного права на находку, договаривались полюбовно25.
В народных убеждениях мордовские божества помогали в поиске
кладов26.
Поскольку у мордвы было распространено бортничество (пчеловодство), бывали частые случаи залета роя в чужие борти. «Хотя тут и там в Москве добывается много меду, как белого, так и бурого, и раньше вывозилось немалое количество, но в провинции мордве собирается все-таки наилучший и теперь весь употребляется в стране»27. В данном случае следовали обычаю, по которому рой принадлежал собственнику борти. При находке денег делалось заявление двум соседям, хозяин потерянного уплачивал вознаграждение от 5 до 10 руб. со 100, договаривались между собой28. В народе сохранились легенды о кладах мордовских правителей в период вхождения мордовских земель при Иване IV в состав Российского государства. В с. Савкино Саратовской губернии существует легенда о золотом гусе. Богатый «скряга», имевший большие деньги, рассердился несправедливо на своих ближайших родственников и лишил их возможности воспользоваться наследством, зарыв деньги (золото) в потаенном месте. После его смерти они обратились в золотого гуся, который гулял по ночам, дабы попасться навстречу какому-то «счастливчику». Но взять богатство надо было умеючи, тогда он рассыпается золотыми монетами29.
Дарил мордвин лишь то, что передавалось из рук в руки, хотя, конечно, сам факт передачи мог быть и символизирован. Практики дарения земельных наделов не зафиксировано. Кроме того, считалось запретным дарить такие вещи, которые могли причинить какою-либо напасть (нож, ружье, порох, пули, кислое или горькое). Купить же такую вещь не представляло никакой опасности, благодаря чему мордва употребляла такую хитрость, что за подобный подарок давала хотя бы одну копейку, которая нивелировала любую опасность. Особых рекомендаций о дарении не имелось, но дары преподносились на подходящий случай, семейный праздник (например, на свадьбу). Первые штаны мальчику дарил дед, а рубаху девочке по достижении ею половой зрелости — бабушка. Данные предметы одежды должны
25 Там же. С. 199.
26 Информация записана автором от Вирясовой Н. Е., 1938 г. р., с. Новая Потьма Зубово-Полянского р-на Республики Мордовия.
27 Сочинение Кильбургера о русской торговле в царствование Алексея Михайловича. Киев, 1915. С. 112.
28 Майнов В. Н. Указ. соч. С. 200.
29 Саратовская мордва // Саратовский этнограф. сб. / Сост. М. Т. Маркелов. Саратов, 1922. Вып. 1. С. 140.
были быть однотонными, то есть «незапятнанными», как и их репутация.
Никаких письменных условий при дарении не полагалось, поскольку дарение под условием напоминало мену или куплю-продажу. При дарении не возникало никаких обязательств, отбирать подарки было не принято. Дарение было особенно распространено на различных этапах свадебного обряда. Девушка с детства готовилась к предстоящему замужеству, главным образом подготовила подарки (мокш., эрз. казне).
В обычном праве мордвы выработаны начала так называемого «соседского права», включавшие сервитуты (право пользования чужой вещью), а также право прохода и проезда.
Если в мордовских реках на глубоких местах образовывался перекат и река меняла направление течения, то установилось правило, по которому граница по реке всегда проходила по ее течению, в том числе в случае изменения русла. Тем не менее рыбу могли ловить оба хозяина по согласованию друг с другом. Запрещалась ловля рыбы в период икромета, что контролировалось соседом и старейшинами. Реку, протекавшую на территории угодий двух хозяев, делили поровну. Если в реке появлялся островок суши, пригодный для выгула скота, то им пользовался тот хозяин, на чьей половине он расположен. Если остров был посередине, то оба хозяина пользовались им на равных правах. что касается озера, то только его берега могли относить к собственности какого-либо хозяина, водная же поверхность оставалась «Божьей». Все прибрежные хозяева могли в таком озере рыбачить, запрещалось травить рыбу или мелкой сеткой вылавливать ее дочиста30.
Окна в доме не должны были выходить во двор соседу. Когда хозяин при возведении дома для лучшего освещения прорезал окно в сторону шаберского двора, то соседи при содействии суда стариков могли заставить его заложить. В то же время в условиях малоземелья, тесноты общинники относились более терпимо друг к другу и не провоцировали конфликты31.
Не полагалось выводить водосток на чужой двор. В с. Кемешкери спорили два мордвина о том, что один из них Петр Кизяев так высоко поднял свою крышу, что нижний ее конец проходил над крышей соседа Алексея Кизяева. Вода стекала прямо на крышу последнего, которая от этого постоянно прогнивала. Судом стариков решили, чтобы Петр помогал ежегодно Алексею соломою для крыши. Алексей подал в волостной суд (дело № 56 от 9 июня 1874 г.), который отме-
30 Майнов В.Н. Указ. соч. С. 202-203.
31 Там же. С. 203-204.
тил, что желание Петра иметь высокую крышу не должно причинять Алексею убытков. Кроме того, в решении было дано указание на необходимость слушать стариков и жить добрыми шабрами, в связи с чем Петру сделали строгий выговор, а Алексею дали 10 розог32.
Если ветки деревьев свешивались на чужую сторону, то плоды все равно принадлежали их хозяину. Конечно, соседи тоже пользовались ими. В селе Атяшево один крестьянин доказывал, что яблоки росли на его стороне. Старики спросили его, каким образом он «влезал на дерево». Крестьянин ответил, что по стволу, но, когда его попросили осуществить данное действие, он отказался в связи с невозможностью это сделать, поскольку дерево росло на дворе соседа, который не пропускал на свою территорию постороннее лицо. Спорящих помирили, а виновного все-таки постегали. Если плоды падали на чужой земельный участок, то его хозяин был вправе их употреблять, ибо за ними на чужой двор никто прийти не мог. Когда дерево вырастало на меже, между владениями двух хозяев, то они обычно пользовались его плодами наравне. В случае спора право собственности на плодовое дерево признавалось за тем, кто его сажал33.
По законодательству право участия частного установляется в известных случаях самим законом, независимо от соглашения соседних собственников. По обстоятельствам одного дела Лапудев подал мировому судье исковое прошение, в котором объяснил, что он купил у Балмосова в селе Лада усадебное место, на котором губернское начальство разрешило ему возвести каменную постройку, но сосед его Инсарский так застроил данное усадебное место, что ему не только построиться, но даже нельзя пройти на него, а посему просил понудить Инсарского сломать возведенную им постройку. Ответчик возразил, что Лапудев не имеет права требовать свободного прохода и проезда чрез его землю. Мировой съезд нашел, что по смыслу ст. 441— 452 (т. Х ч. 1 Свода законов) участвовать в пользовании имуществом другого лица можно не иначе как с согласия последнего, ибо такое дозволение заключает в себе уступку некоторых прав собственности и на эту уступку должен быть составлен акт, а поскольку Лапудев не имеет документа, выражающего согласие Инсарского на предоставление ему прохода и проезда на принадлежащее ему усадебное место чрез землю Инсарского, то нет основания и разрешать ему этот проход, тем более, что его никогда не существовало. Съезд отказал Ла-пудеву в иске. Сенат нашел нарушение съездом ст. 449 и 450. Оказывается, что закон ограничивает право собственности правами участия частного, установив их в пользу соседей недвижимых имуществ, ибо в
32 Там же. С. 204.
33 Там же. С. 205, 209-210.
некоторых случаях собственник недвижимого участка не иначе может извлекать из него пользу, осуществлять свое право собственности, как с ограничением права собственности соседа. Так, например, если дача окружена поземельными участками, принадлежащими другим лицам, и нет возможности проехать на дачу, как только через чужие участки, то хозяева поземельных участков обязаны разрешать проход, проезд и прогон скота на водопой через свои дачи, а где нет для этого дорог, то закон требует отводить таковые вновь. Право участия частного устанавливается в известных случаях самим законом, а не соглашением соседних собственников. Сенат отменил решение съезда34.
У мордвы широко использовались водяные мельницы, а также ветрянки. По свидетельству М. Т. Маркелова, в первой четверти XX в. за «колоссальным недосевом» мордва Хвалынского, Кузнецкого и Петровского уездов Саратовской губернии начала строить мельницы, дранки, масленки и пр. для того, чтобы обеспечить прожиточный минимум. В тех селах, где раньше были две мельницы, можно было найти их до десяти и более, организованные артелями35.
Возведение на реке мельницы и плотины требовало согласования действий с собственниками как нижних, так и верхних угодий, которые могли от запруды потерпеть убытки. В данном случае многие положения обычного права совпадали, по существу, с нормами российского законодательства. Руководствуясь Соборным уложением, мордовские крестьяне Стенка Алемасов, Учайка Жданов, Алешка Киргидеев с товарищами деревни Верхиссы Инсарского уезда пожаловались на действия служилого татарина Айдара Булакова, который «самовольством своим запрудил Потиш речку на мельничное строение себе, неведомо по каким крепостям, а вверх идучи Потиша речки берег нашего, сирот твоих, поля, и той мельницы прудом потопляет наши луга, сенные покосы». Дело о мельнице, построенной у чужого берега, разрешилось в пользу мордовских крестьян36.
Дорога и межа «Божья» не относились к собственности частного лица, а считались предоставленными на пользование всему миру, выражая интересы общего дела. Мордва полагала, что проезд и проход по дорогам и межам являются общедоступными. При плохих погодных условиях иногда приходилось съезжать с дороги, что воспринималось с пониманием, как вынужденные обстоятельства. Что
34 Систематический сборник решений Гражданского кассационного департамента Правительствующего Сената за 1873 год / Сост. А. Боровиковский, А. Книрим // Журн. гражд. и уголов. права. 1874. Кн. 6 (нояб. — дек.); 1875. Кн. 1 (янв. — февр.); Кн. 2 (март — апр.).
35 Саратовская мордва. С. 69.
36 Документы и материалы по истории Мордовской АССР. Саранск, 1940. Т. 2. С.119.
касалось водопоя, стойла и прогона, то дело обязательно решалось по согласованию без четкого утверждения прав и обязанностей.
Обычай «вхождения» (мокш. совамо, эрз. сувама) регулировал права входа в лес. В мордовском языке поныне сохранились термины эрз. «сувама васта», мокш. «совамо тарка» (место вхождения). Следует отметить, что в обычном праве мордвы не было выработано общих подходов по этому вопросу, так как «помещики почти повсеместно ухитрялись отрезать себе леса». Редко можно было найти лес, принадлежавший крестьянскому обществу, в который право входа по грибы, ягоды, за валежником существовало в полной мере, а чтобы захватить сухостой, то по причине значительной его стоимости на это требовалось разрешение стариков. В «господских лесах» доступ регулировался по-разному: одни дозволяли собирать ягоды и грибы беспошлинно, «безданно», другие брали третью «коробью» или же вовсе не разрешали. В связи с ограниченностью доступа в лес у мордвы имелись «постоянные споры и пререкания», обусловленные непониманием смысла расчета «давать гнить грибам и ягодам» вместо того, чтобы позволить им, крещеным, пользоваться дарами природы. В поисках решения стали скупать обществом право «входа» по ягоды и грибы, поскольку особенно сбор грибов (груздь, подгруздь) давал очень хороший заработок мордвину, который никогда не довольствовался землепашеством и всегда находил какое-нибудь «прибыльное дело»37.
Согласно грамоте от 7 июля 1660 г. Б. И. Морозова приказчику села Богородского Никите Мижуеву мордве деревни Тараталей разрешалось пользоваться боярским лесом по-прежнему. В документе отмечается, что в прошлом тараталейская мордва по «милости» приказчика «хаживала» в Кулчумовский и Ромашевский ухожеи «безъ-явочно для ближнего соседства по дрова, и по лубья, и по мочала, и по всякую лесную угоду лет с 40 и больши». В дальнейшем новый приказчик Ондрей Фролов в лес ходить мордве «не велел». Данной грамотой Б. И. Морозов позволял мордве в его вотчинные бортные леса для «всякие лесные уходы ходить так же, как и преж сего». «А им, мордве, приказать накрепко з большим подтверждением, чтоб они в лес мой ходили смирно, а не блудили, пчел не выдирали, и дельного дерева со пчелами и безо пчел, и холосцу, кой в дел годитца, не подсекали, и не поджигали, и не подчеркивали, и лубья б на продажу не сымали, и коры не обивали, имали б всякой лес про свою нужу, что им в домашних житьях надобно». Более того, он велел своим крестьянам «изгони им никакие не чинить», чтобы «в обидах от них челобитья и докуки не было, жить с ними по сосетцки»38.
37 См.: Майнов В. Н. Указ. соч. С. 196, 206.
38 Документы и материалы по истории Мордовской АССР. Т. 1. С. 302-303.
В мокшанских местностях помещики, дозволяя крестьянам ходить в барский лес, просили их предварительно предупреждать об этом, а также соблюдать запрет относительно заготовки дров. При выходе крестьяне обязывались уплатить с собранного некоторую «хабару» полесовщику, обычно холостому, которому для домашнего хозяйства ягод и грибов некому было собрать. В эрзя-мордовских селах полесовщик не допускал крестьян в лес за мхом, ибо в этом случае оголялся корень, в то же время веники делать дозволялось. По свидетельству мордвы, до крестьянской реформы порядки были лучше, так как на барский лес запретов не было и крестьяне спокойно собирали сухостой, грибы и ягоды.
На охоту и рыбную ловлю на чужой земле помещики и их доверенные смотрели неодинаково. Иногда они дозволялись при условии приноса им первым добычи. По обычаю мужик должен был поклониться помещику и рассчитаться с ним. Если крестьянин промышлял без позволения, то при поимке у него отбирали ружье и сети, а «очень уж усердный блюститель» отнимал «торбу с хлебом и припасом охотничьим». Между собой мордва не запрещала друг другу промысла в чужом лесу и в чужой воде, ибо добыча мха, ягод, грибов, птицы и рыбы «Божьей» не разоряла человека. Предусматривалось условие вести промысел с «разумом», чтобы досталось домохозяину и другим людям39.
«А рыбные ловли в Мокше реке и в озерах, ловить рыбу на всякой монастырской росход монастырским неводом, а невод делать из монастырские пеньки, пряжу прясть монастырским крестьяном, а от дела того невода давать казенные деньги, а мерою невод делать длиною сорока сажен, а матица пяти сажен. А к той рыбной неводной ловле имать крестьян по очереди по шти человек, промеж деловой поры. А в оброк озер и в реке рыбных ловель никому не отдавать, только пущать ловцов монастырских крестьян с их ловецкими снастьми самоловными и с ботальными сетьми по реке Мокше кроме озер, и давать им, ловцам, на работу и на снасти половину уловной их рыбы, а другую половину имать в монастырь»40.
Согласно оброчной грамоте Нижегородскому Печерскому монастырю и мордве сельца Полянского от 4 марта 1561 г. до утверждения русской власти «ту реку Пьяну бобры били Ватцкая мордва Сюдес Алекин да Кемарьские мордвы Кирдюш Сыресев с товарыщи на веру на государя, а рыбу и лебеди ловили на себя безоброчно». На несколько озер оброку «не положено за худость». Архимандриту с братьями, слугами и мордвой Печерского монастыря предписывалось «давать
39 См.: Майнов В.Н. Указ. соч. С. 206-208.
40 Документы и материалы по истории Мордовской АССР. Т. 2. С. 82.
за рыбную ловлю по пяти рублев, да пошлин с рубля по десяти денег, да за бобровую ловлю четыре бобры карих, за бобр по полтине, да пошлин з бобра по десяти же денег, да лебежью ловлю шесть лебедей, а не будет лебедей, ино за лебедь деньгами по полтине», а «Вадцкая мордва Сюдес Алекин да Кемарьские деревни Кирдюш Сыресев с то-варыщи реки Пьяны и тех озер на тот оброк не взяли»41.
Мордва отличала добросовестное завладение чужой вещью от недобросовестного. При добросовестном завладении никаких последствий для лица, его совершившего, не наступало, кроме возврата вещи хозяину. Лицо, недобросовестно завладевшее вещью, подвергалось не только общему презрению и побоям. Пользование чужой собственностью, например лошадью, телегой и др., допускалось, если хозяин был неизвестен, притом до его объявления, после которого ему какого-либо вознаграждения не полагалось, так как лошадь получала корм, а телега ремонт. На бесхозной лошади дозволялось ездить хоть целый год. В случае общественной нужды, например при пожаре, наводнении, а иногда и при приезде исправника можно за срочностью прихватить чужую лошадь и телегу, не спросив хозяев42.
Обретение права собственности по истечении того или иного срока владения у мордвы не практиковалось. Хозяин, явившийся с доказательствами о праве собственности на вещь, в любое время получал ее в бесспорном порядке. Если на земле оказывался пришлый скот, то хозяин угодья не имел обязанности отыскивать его собственника, а был вправе пользоваться рабочей силой и молоком животных (к примеру, коровы или козы). Объявившийся хозяин получал обратно свой скот, в случае же доказанной потравы им хлеба он обязывался беспрекословно уплатить протори и убытки, поскольку иначе ему могли не возвратить животных. Хозяин узнавал скот по метам, а в случае их отсутствия он обязывался привести с собой двух свидетелей, клявшихся о правдивости показаний. Пригульных животных передавали старосте, который на год сдавал их «полевому», который затем обращался к старикам с просьбой о продаже. Полевой мог оставить скот или продать за наибольшую цену. Из вырученных средств он вознаграждался за прокорм и хранение животных в полном объеме43. Из большинства решений волостных судов следует, что вознаграждение обязан уплачивать сам хозяин скота, попавшегося на потраве. Так, за потраву, причиненную крестьянину Г. лошадьми З., с последнего было взыскано 2 руб., как отмечалось в одном из решений Инковско-го волостного суда Кирсановского уезда Тамбовской губернии44.
41 Там же. Т. 1. С. 148-149.
42 Майнов В. Н. Указ. соч. С. 208.
43 Там же. С. 199-200.
44 Пахман С.В. Указ. соч. С. 290.
Общее владение обозначалось термином «вместное» (мокш. мар-сякс). Оно было довольно ограничено у мордвы, распространялось в отношении таких объектов, как колодцы, бани, небольшие заводы, мельницы, неводы. Распоряжаться общей вещью с согласия всех мог один человек, обладавший опытом и умениями, уплачивая за пользование ею часть от доходов остальным сособственникам, которые в случае продажи обладали преимущественным правом покупки. Общие покосы и луга мордовские крестьяне могли по соглашению друг с другом распределить на делянки либо разделить скошенную на определенном месте траву по душам, а на самой территории совместно пасти скот. Озера и реки относились к общей собственности, каждый был вправе пользоваться их дарами, при этом строго запрещались лучение рыбы, ее травление, установка застав и применение мелкоячейных сетей.
Таким образом, обычно-правовые начала имущественных отношений у мордвы складывались с древности, отражая понятия о собственности в обозначении отношения лица к вещи, т. е. прав на имущество. Правовыми традициями регламентировались правомочия субъектов по поводу вещей, устанавливалась ответственность за их нарушение. Право собственности определяло и меру возможного поведения собственника. В обычном праве мордвы сложились оригинальные воззрения на способы обретения собственности. Большое значение в маркировании права собственности имели соответствующие родовые знаки.
Список литературы
1. Документы и материалы по истории Мордовской АССР: В 4 т. Саранск, 1940-1951.
2. История Мордовской АССР: В 2 т. Саранск, 1979. Т. 1.
3. Майнов В. Н. Очерк юридического быта мордвы. Спб., 1885.
4. Мокшин Н. Ф. Мордовский этнос. Саранск, 1989.
5. Мордовцев Д. Л. Несколько данных из материалов для статистического описания Саратовской губернии // Памятная книжка Саратовской губернии за 1859 г. Спб., 1859.
6. МухамадиевА. Г. Деньги, денежная терминология и денежный счет Булгара в предмонгольский период // Сов. археология. 1972. № 2.
7. Пахман С. В. Обычное гражданское право в России. Юридические очерки. Т. 1: Собственность, обязательства и средства судебного охранения. М., 2003.
8. Рогачев В. И. Семейные знаки народов Поволжья (на примере знаков собственности эрзи и мокши). Саранск, 2003.
9. Саратовская мордва // Саратовский этнограф. сб. / Сост. М. Т. Мар-келов. Саратов, 1922. Вып. 1.
10. Симченко Ю. Б. «Тамги» народов Сибири XVII в. М., 1965.
11. Сочинение Кильбургера о русской торговле в царствование Алексея Михайловича. Киев, 1915.
12. Темногрудов Б. А. Цифровые знаки мордовской письменности на бирках // Природа и хозяйство Пензенского края. Пенза, 1925.
13. Устно-поэтическое творчество мордовского народа: В 12 т. Саранск, 1969. Т. 4, кн. 1: Пословицы, присловья и поговорки.
14. Харузин Н. Н. «Знамена» у мордвы в XVI и XVII вв. // Юбил. сб. в честь В. Ф. Миллера. М., 1900.
