CC BY
80
л. в. кузнец°ва ИНСТИТУТ ИСТОРИИ ИСКУССТВ:
ВЗГЛЯД НАЗАД В ПРЕДДВЕРИИ ЮБИЛЕЯ
Лидия Витальевна Кузнецова
Аспирантка Санкт-Петербургского государственного университета
В марте 2007 года исполняется 100 лет с того времени, когда был задуман, и 95 лет со дня основания одного из самых значительных центров искусствоведческой мысли, во многом определивших её развитие в ХХ веке, Российского института истории искусств. Уникальность института проявилась, прежде всего, в том, что здесь органично сосуществовали, примирялись и синтезировались, порождая нечто новое, различные виды искусств, совершенно разные люди (по возрасту, темпераменту, интересам, принадлежности к разным школам) и противоположные направления, казалось бы, даже исключающие друг друга. Он, как губка, впитывал энтузиазм молодых ученых и опыт, знания старшего поколения привлекаемых отовсюду людей, влюбленных в свое дело и мечтающих послужить ему.
Старинный особняк, в котором расположен институт, стоит в пятидесяти метрах от западных дверей Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге. Сейчас мало кто из жителей города знает, что это за дом, его историю и судьбу. Об этом и хочется рассказать.
В 1907 году три русских студента, учившихся за границей, решили создать в Петербурге Институт истории искусств, «по образцу флорентийского», состоявшего из богатой библиотеки, в которой время от времени читались бы лекции и доклады. Это были потомок известного екатерининского вельможи меценат граф Валентин Платонович Зубов, М. И. Семенов, племянник графа, и Т. С. Трапезников, родственник известного меховщика Сорокоумова, «того самого, — писал В. П. Зубов, — который на свечке жег в присутствии жены сторублевые бумажки, чтобы отучить ее от скупости». Решено было прежде всего составить библиотеку. «Мы поехали в Лейпциг, вошли в сношения с большими книжными фирмами и покупали, покупали, покупали». Осенью 1910 года библиотека, приобретенная на средства В. П. Зубова и состоящая из трех тысяч томов, была отправлена в Петербург. Там были редчайшие книги по изобразительному искусству и собрание инкунабул, т. е. первых книг, вышедших в начальную пору книгопечатания, все они сохранились до сих пор и составляют гордость института. Забегая вперед, надо отметить, что в первые же послереволюционные годы она увеличилась до пятидесяти тысяч книг.
«Вставал вопрос, где быть институту, — писал В. П. Зубов. — Моя мать посоветовала мне занять нижний этаж нашего семейного дома на Исаакиевской площади. К помещениям института примыкали мои личные апартаменты, которые с его ростом постепенно стали сокращаться. Большая аудитория вмещала около ста слушателей. С одной стороны к
ней примыкали читальным зал и книгохранилища, с другой — мой кабинет». Пришлось столкнуться и с некоторыми бюрократическими трудностями: «Совался я в три министерства: просвещения, двора и внутренних дел. Одно перебрасывало меня к другому, никто не желал принимать ответственности, которой, в сущности, не было: я ничего не просил, кроме официального штемпеля, ни денег, ни чинов. Под конец подумывал даже, не обратиться ли в государственное коннозаводство...»
Так или иначе, Институт истории искусств был открыт 2 (15) марта 1912 года в Санкт-Петербурге и стал первым в России искусствоведческим научным учреждением. Вскоре к библиотеке Зубов присоединил «систематические курсы без экзаменов и дипломов», которые открылись лекцией самого же Зубова. «Я хотел дать, — вспоминал он, — пример бесплатного образования, которое позже было принято правительством советской России». И новый институт стал быстро развиваться. В 1916 году курсы получили права высшего учебного заведения, обучение длилось здесь три года. Число слушателей достигло трехсот человек, и В. П. Зубову пришлось даже закрыть прием за отсутствием мест. В 1917 году институт вместе со зданием был передан в собственность рабоче-крестьянскому правительству.
«После Октябрьской революции, — вспоминал Зубов, — когда все состояния пошли на дым и дома были отчуждены, я стал смотреть на себя как на стоявшее во главе института должностное лицо нового правительства. Но когда я
собрал совет профессоров и предложил официально войти в контакт с новой властью, я встретил сопротивление. Мне удалось добиться от своих коллег, что институт пока что будет оставаться нейтральным». Новая же власть со своей стороны палки в колеса институту не вставляла. В письме к Ф. Н. Петрову (начальнику Главного управления научных и музейных учреждений Наркомпроса РСФСР) А. В. Луначарский находил существование этого заведения «весьма полезным». Он писал, что «было бы совершенно недопустимо ставить какие бы то ни было трудности группе очень передовых ученых, работающих с очень большой нагрузкой в области, которая в России еще остается столь мало разработанной».
И в продолжение трех лет (с 1918 по 1920 год) при ближайшем участии А. В. Луначарского был создан научно-исследовательский институт, состоявший из четырех «разрядов» (переименованных скоро в отделы): археологического, истории театра (ТЕО), музыки (МУЗО), изобразительных и словесных искусств (ЛиТО). Словесное, театральное, музыкальное, изобразительное искусства, кинематограф изучались здесь комплексно. Энергичным помощником Зубова был известный эллинист и театральный деятель А. И. Пиотровский. Разряд истории музыки возглавлял А. К. Глазунов. Можно сказать, что в 1920-е года окончательно сформировалась структура института, с некоторыми модификациями сохранившаяся до сих пор. Он стал центром художественной жизни города и средоточием отечественной научной мысли.
В конце 20-х годов Зубов был вынужден уехать во Францию, но до последних дней жизни (умер в 1969 году в возрасте 83 лет) интересовался судьбой своего детища. Он переписывался с ленинградскими искусствоведами, поэтами, писателями и в переписке с писателем В. А. Кавериным восстановил в общих чертах первоначальную историю создания института.
«Нужны годы труда и не одна объемистая книга для того, чтобы охватить в целом деятельность института», — писал В. А. Каверин. Например, в 1922 году разряд истории изобразительных искусств выделил Новгородское от-
деление с целью «всестороннего исследования и изучения памятников Новгорода и его окрестностей». Члены этого отделения изучали древнерусское искусство отнюдь не в кабинетах, а в Белозерском и Владимиро-Суздальском крае, в Ладоге и Пскове. В течение двух лет они впервые произвели в Новгороде точнейшие архитектурные обмеры, которые после Великой Отечественной войны легли в основу восстановления разрушенных бесценных исторических зданий.
В 1921 году в институт пришли В. Н. Перетц и В. П. Адрианова-Перетц. В 1924 году был создан Комитет социологического искусства, вдохновителем и почетным членом которого был Анатолий Васильевич Луначарский («Весь Петроград называл Луначарского Анатолием Васильевичем, — вспоминал Корней Чуковский, — и шел к нему на прием толпами с раннего утра до позднего вечера даже тогда, когда официального приема не было»). В Комитет вошли секции теории и методологии изучения крестьянского искусства, музейная секция. Секцией поэтического фольклора заведовал В. Я. Пропп, именно здесь издавший в 1928 году свою знаменитую книгу «Морфология сказки».
Отдел музыки стал первым в России научным музыковедческим учреждением. Идеологом развития исторического музыкознания в историко-культурном направлении был Б. В. Асафьев. Вокруг него сгруппировались ученые, разделявшие эти взгляды, но занимавшиеся отдельными проблемами, впоследствии выросшими в специальные отрасли науки: А. В. Преображенский (древнерусская музыка), А. В. Финагин (музыкальная культурология), Р. И. Грубер (всеобщая история музыкальной культуры), А. Н. Римский-Корсаков (история русской музыки, музыкальная библиография) и др.
Председателем отдела словесных искусств был
B. М. Жирмунский. Отдел состоял из трех секций.
1. Секция художественной словесности (председатель — Б. М. Эйхенбаум) имела библиографический кабинет (заведующий —
C. Д. Балухатый) и историко-литературный архив (заведующий — Б. В. Томашевский).
2. Секция художественной речи (председатель — В. В. Виноградов) подразделялась на
комиссию изучения звучащей речи (председатель — С. И. Бернштейн, автор замечательного «Словаря фонетических терминов»), комиссию изучения литературного перевода (председатель — Л. В. Щерба) и кабинет изучения художественной речи (заведующий — С. И. Бернштейн).
3. Секция поэтического фольклора (председатель — В. Н. Перетц).
В 1924 году к трем секциям добавился комитет современной литературы (председатель — Ю. Н. Тынянов).
«Я от всей души обрадовался, — вспоминает В. А. Каверин, — получив (в 1924 году) предложение перейти в Институт истории искусств. Мне был поручен семинар по современной прозе, Н. С. Тихонов согласился вести семинар по современной поэзии. Я начал преподавать литературу на Курсах техники речи сразу же после окончания университета, и многие слушатели были старше меня. Один из них, опоздав на первую лекцию, принял меня за студента, развлекающего товарищей передразниванием преподавателя, и громко выразил свое неодобрение».
В институте проводились лекции и семинары, представляющие собой совместное обсуждение какого-либо произведения. «Встречи обычно происходили в Красной гостиной. За длинным овальным столом сидели гости, докладчики, профессора, а все прочие — где придется. На каждом из кресел помещались по меньшей мере три студента, а на длинном диване, покрытом красным штофом, — едва ли не весь семинар, — писал В. А. Каверин. — Я любил сидеть здесь на окне: длинную, до самого пола, портьеру можно было чуть отодвинуть, — и в меловых сумерках открывался Исаакий». Исаакиевский собор, по замечаниям некоторых «обитателей» Института истории искусств и по совместительству студентов и преподавателей Петроградского университета, был связующим звеном между двумя центрами научной мысли 20-х годов, напоминая о том, что институт и университет — лишь разные взгляды, ракурсы на одно и то же дело, одну жизнь. Университет давал глубокие знания, которые рождали возможность чувствовать, понимать и восхищаться. Это было не просто хорошее образование: его знания
рождали вживание, вчувствование в то, что исследуешь. В. А. Каверин писал: «Мало знания — необходимо постижение, утонченность восприятия, способность к развитию этой утонченности и, может быть, больше всего — страсть». Именно такая страсть, искренняя и благородная, выходила на первый план у «университетских людей» в институте. «Зубовский» институт дарил ощущение свободы. «Мы не замечали осязательности истории, совершавшейся на наших глазах. Но в той уверенности, с которой мы судили о современном искусстве, было заложено сознание личностного участия в нем. Мы учились и учили друг друга с тем необъяснимым чувством, что произведения, которые мы так горячо обсуждали, мы же и написали или еще напишем когда-нибудь, но лучше, значительнее, острее».
«Случалось, что мы устраивали совместные обсуждения, полезные не только для слушателей, но и для нас, преподавателей, писателей и поэтов. На одном из них присутствовал Осип Мандельштам, и обычные занятия вдруг вспыхнули, превратились в спор, запомнившийся потому, что в нем отразились существенные черты тогдашней литературной жизни. Тихонов и Мандельштам просто схватились друг с другом перед студентами, впрочем не находившими ничего исключительного в этом споре. Свидетелями подобных схваток они бывали не раз...»
К. И. Чуковский записал в дневнике 5 июля 1919 года: «Вчера в институте Зубова Гумилев читал о Блоке лекцию — четвертую. Я уговорил Блока пойти. Блок думал, что будет бездна народу, за спиной которого можно будет спрятаться, и пошел. Оказались девицы, сидящие полукругом, нас угостили супом и хлебом. Гумилев читал о "Двенадцати" — вздор — девицы записывали, Блок слушал, как каменный. Когда кончилось, он сказал более значительно, с паузами: «Мне тоже не нравится конец "Двенадцати"».
С 1922 по 1930 год при институте существовало знаменитое издательство «Academia». Нарком просвещения планировал создать в советской России две академии искусствознания. Второй (повторившей структуру «зубовского» института, но значительно большем масштабе)
стала Государственная академия художественных наук (ГАХН) в Москве, просуществовавшая до 1929 года.
В 1925 году в институте была учреждена фонотека, объединившая ценнейшие коллекции фонографических записей фольклора, сделанных в начале ХХ века, и вновь собранные. Фактически, в 1920-е годы в этих стенах закладывалась методология фольклористики и этномузыковедения в нашей стране. В это время институт насчитывал около тысячи студентов и около ста профессоров, преподавателей, научных сотрудников. Институт приобрел мировую известность и авторитет в России и за рубежом.
Почти все крупные филологи и искусствоведы Ленинграда работали здесь. Вот далеко не полный список имён: филологи и писатели В. Ф. Шишмарев, В. Н. Перетц, Л. В. Щерба, М. П. Алексеев, Н. И. Конрад, Е. Э. Бертельс,
B. М. Жирмунский, В. В. Струве (впоследствии все — академики), В. Б. Шкловский,
C. Д. Балухатый, Б. В. Томашевский, Н. С. Гумилев, Ю. Н. Тынянов, В. А. Каверин, К. К. Ва-гинов, Л. В. Успенский, Б. М. Эйхенбаум, В. В. Гиппиус, М. Л. Слонимский, В. Я. Пропп; композиторы и музыковеды А. К. Глазунов, Б. В. Асафьев, Р. И. Грубер, И. И. Соллертинский,
B. Г. Каратыгин; историки театра А. А. Гвоздев,
C. С. Мокульский, В. Н. Всеволодский-Гернгросс, С. С. Данилов, К. Н. Державин; специалисты по изобразительному искусству — художник К. С. Малевич, исследователи О. Ф. Вальдгауэр, М. В. Доброклонский,С. Ф. Ольденбург,Б. В. Фар-маковский, Н. Н. Пунин; деятели киноискусства А. И. Пиотровский,Г. М. Козинцев,Л. З. Трауберг, С. И. Юткевич. Эти имена составляют гордость нашей науки и искусства. Это не только выдающиеся ученые и художники-творцы, а создатели научных школ и направлений, получившие впоследствии развитие в мировой науке.
В стенах «зубовского» особняка закладывались основы нового театроведения и киноведения, здесь возник и знаменитый формальный метод в литературоведении, здесь появились классические работы, стоявшие у истоков структурализма, здесь часто собирались «обериуты» — маленькая группа поэтов, название которых расшифровы-
валось как «Объединение реального искусства», а «у», как утверждают исследователи творчества Заболоцкого, было прибавлено «для веселья»: Николай Заболоцкий, Даниил Хармс и близко к ним примыкавший Николай Олейников, один из создателей журналов «Чиж» и «Еж», оригинальный детский писатель, первоклассный редактор и тонкий ценитель литературы. В нарядном барочном Зеленом зале института выступали с докладами Станиславский, Мейерхольд, Маяковский, Есенин, Блок, Замятин, режиссер Камерного театра Таиров. В его аудиториях вели занятия Гумилев и Лозинский. Здесь молодой студент Петроградской консерватории Митя Шостакович исполнил свои первые три симфонии, а слушать его приходил маршал Тухачевский. Здесь будущий автор «Двух капитанов» Каверин читал литературоведческие доклады, а Тынянов — только что написанные им главы романа «Кюхля» и знакомил коллег со своими работами в области теории кино. Недавно на очередном институтском субботнике при разборке старых папок был обнаружен никогда не публиковавшийся сценарий Тынянова «Обезьяна и колокол» (1931 года) о преследовании скоморохов.
Многие «обитатели» Института истории искусств были по отношению друг к другу как учителями, так и учениками. В. А. Каверин писал о своих преподавателях: «Они требовали, чтобы мы знали не только историю, но и атмосферу развития нашей литературной науки, и мы подсмеивались над педантизмом Пыпина, сетовали на поверхностность талантливого Венгерова, поражались гениальным догадкам Буслаева и Всеволода Миллера». Таким образом, занятия «связывались в моей памяти со странным ощущением, что за нами строго следит сама литература. Обсуждая самые отвлеченные вопросы, мы знали, что под ее пристальным взглядом нельзя ни хитрить, ни лгать, ни притворяться».
В. А. Каверин подробно рассказал о деятельности института в 1920-е годы в документальной повести «В старом доме», написанной в 19691972 гг. «Выдающиеся деятели нашей науки, — вспоминал писатель, — прежде всего внушали нам, что мы должны внести в нее новое. В. Н. Перетц,
например, неоднократно повторял, что филолог может утвердить себя, изучая лишь области нетронутые, не исследованные другими. Огромного роста, с шелковой ермолкой на голове ... он требовал такой безусловной преданности науке, что ученики (и ученицы) принуждены были скрывать от него, что они женятся, выходят замуж, рожают детей. Это была требовательность грозная, неумолимая, сказывавшаяся в большом и малом. Работая над очередным рефератом по древнерусской литературе (учась у него же в Петроградском университете), я остановился перед греческим текстом.
— А, вы не знаете греческого? — укоризненно спросил меня Перетц. — Ну что ж, придется заняться.
— Владимир Николаевич, но ведь мой реферат назначен на март.
— На март? Ну что ж, отложим. Выучите древнегреческий язык и прочтете в мае».
Театроведческой работой в институте в 1920-1930-е годы руководил Алексей Александрович Гвоздев — известный специалист в области западноевропейской литературы. Возглавив в 1922 году отдел театра, Гвоздев объединил всех работающих в Ленинграде театроведов и филологов, интересовавшихся драматургией и театром.
В 1926 году на Высших государственных курсах искусствоведения, существовавших при институте, открылся кинофакультет — первое в стране киноведческое учебное заведение. Преподавателями стали А. Гвоздев. И. Соллертинский, Ю. Тынянов, Б. Эйхенбаум, молодые Г. Козинцев и Л. Трауберг. В 1927 году в издательстве «Кинопечать» вышла одна из наиболее заметных работ по киноведению — сборник «Поэтика кино» со статьями Б. Эйхенбаума, Ю. Тынянова, В. Шкловского, А. Пиотровского и др.
Однако скоро все сравнительно быстро пошло под откос. В год «великого перелома» закрыли московский аналог института — ГАХН. В начале 1930-х годов началась активная политизация культуры и искусства, навешивание ярлыков, обвинение в оппортунизме, эстетизме, формализме, ревизионизме и бог знает в чем еще, бесконечные проработки и реорганизации — все приближало конец. Институт резали, кромсали.
Тем не менее институт, сменив не одно название, выжил, и в годы войны научная жизнь в нем не прекращалась. В дни блокады Ленинграда обессилевшие от голода сотрудники собирались в нетопленном, лишенном электрического света здании, чтобы прослушать и обсудить очередной научный доклад.
В 1943 году институт потерял возглавлявшего его с 1937 года А. И. Маширова-Самобытника. Старый поэт, глубоко порядочный человек, он еще в 1921 году ходатайствовал об освобождении Н. С. Гумилева. После войны начались новые проработки, публиковались статьи типа «Серый дом с темным прошлым». А институт тем временем осуществлял критическое издание литературного наследства Глинки, Глазунова, Балакирева и других великих петербургских музыкантов, было положено начало серии «Вопросы теории и эстетики музыки», продолжавшейся до 1977 года (15 выпусков).
В 1944 году при Государственном научно-исследовательском Институте театра и музыки (так стал именоваться Институт истории искусств) был организован Кабинет народного творчества (заведующая Н. И. Жемчужина). В первый год своего существования, ещё не имея необходимого штата и самостоятельного помещения, его сотрудники провели первую фольклорную экспедицию в Тихвинский и Волховский районы Ленинградской области, откуда Н. П. Колпаковой и Н. И. Жемчужиной был привезен интереснейший материал, в том числе и совершенно новые тексты, порожденные войной и оккупацией. В 1954 году кабинет был закрыт в связи с очередной реорганизацией института.
В 50-х годах директором института был член-корреспондент АН СССР А. В. Оссовский. Ученик и друг Н. А. Римского-Корсакова, восьмидесятилетний ученый, по воспоминаниям современников, не скрывал своего полного недоумения и неприятия, когда его вынуждали обличать «космополитов», бороться с низкопоклонством перед Западом, штудировать сталинский опус о языкознании. Окружавшие его Ю. В. Келдыш, С. С. Данилов, Ю. А. Кремлев, К. А. Вертков, Л. Н. Раабен, Л. М. Кутателадзе и многие другие
поддерживали традиции института, противостояли разраставшейся вокруг идеологической борьбе. Они помогали, как могли, Д. Д. Шостаковичу, который стал главным объектом кампании против «формализма» в искусстве, ознаменованной постановлением ЦК ВКП(б) 10 февраля 1948 года «Об опере "Великая Дружба" В. Мурадели». Тогда Шостакович, смещенный с профессорского поста, ради заработка писал киномузыку и часто бывал в Институте.
Но шли годы, появлялись новые люди, возникали новые направления, восстанавливались ликвидированные области изучения — кино, социология, фольклор. В составе института некоторое время работала московская комиссия по изучению и изданию наследия К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко. С маркой института было выпущено пять томов восьмитомного собрания сочинений К. С. Станиславского. Институт поддерживал свою былую славу. Он числился среди ведущих искусствоведческих центров в каталогах ЮНЕСКО.
В 1962 году, в год пятидесятилетнего юбилея, институту был нанесен новый удар: он был объединен с Ленинградским театральным институтом им. А. Н. Островского и превратился в научный отдел при учебном институте, который, однако, не прекращал своей деятельности: из стен «зубовского» особняка вышло много капитальных изданий, в том числе многотомные «Очерки истории русской советской драматургии», «Очерки истории русской театральной критики», четырехтомное «Театральное наследие» Михаила Булгакова.
В 1981 году Совет Министров РСФСР принял решение о восстановлении самостоятельного научного искусствоведческого учреждения в Ленинграде — Российского института искусствознания, но решение не было выполнено. Воссоздание самостоятельного института произошло только в октябре 1990 года, когда он вернул свое историческое имя, данное при рождении, и восстановил герб графов Зубовых на фасаде — легендарный («Зубовский») Российский институт истории искусств.
Среди многосторонней научной деятельности Института, осуществляющего фундаментальные исследования в области теории и истории искусства, отметим проект «Аудиовизуальная культура Ленинграда — Санкт-Петербурга в условиях становления новой российской государственности», представляющий одну из самых перспективных научных концепций XXI века — общую теорию аудиовизуальной культуры.
И всё-таки при всех современных достижениях Института самой яркой страницей его жизни остаются 20-е — начало 30-х годов XX в., когда в стенах этого здания ощущалось зарождение и стремительное развертывание новых гуманитарных идей, новой литературы. В. А. Каверин писал: «И ведь странная вещь! Мы почти не замечали всего этого богатства хлынувших в литературу новых имен. Мне было двадцать два года, я только что окончил университет, только что выпустил свою первую книгу, только что был приглашен вести семинар по современной литературе на Высших курсах при Институте истории
Анна А. Зализняк, И. Б. Левошпина, А. Д. Шмелев
КЛЮЧЕВЫЕ ИДЕИ РУССКОЙ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА
языки СЛАВЯНСКОЙ КУЛЬТУРЫ
искусств — и в этом «только что» лишь промелькнула застывшая роскошь старого Зубовского особняка, в который ворвалась молодежь, стремившаяся все узнать и все устроить по-своему — если не в истории, так по меньшей мере в истории литературы». В. А. Каверин говорил от лица многих своих современников: институт стал «школой ответственной любви к искусству, принесшей нашему поколению неоценимую пользу».
Литература
1. Зубов В. П. Страдные годы России. Воспоминания о революции (1917-1925). Мюнхен, 1968 (переиздание — М., 2004).
2. Каверин В. А. В старом доме // Каверин В. А. Избранные произведения: В 2 т. Т. 2. М., 1977. С. 475-594.
3. «Литературное наследство». Т. 82. М., 1970.
4. Российский гуманитарный энциклопедический словарь: В 3 т. СПб., 2002.
5. Чуковский К. И. Дневники 1919-29. М., 1991.
6. Чуковский К. И. Современники. Портреты и этюды. М., 1967.
7. Официальный сайт Российского института истории искусств: http://www.artcenter.ru/
[предлагаем вашему вниманию]
Зализняк А. А., Леонтина И. Б., Шмелев А. Д. Ключевые идеи русской картины мира: Сб. ст. — М.: Языки славянской культуры, 2005. — 544 с. — (Язык. Семиотика. Культура).
Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия устройства мира, или «языковую картину мира». Совокупность представлений о мире, заключенных в значении разных слов и выражений данного языка, складывается в единую систему взглядов, которую, сами того не замечая, принимают все носители данного языка. Реконструкции такой системы представлений, заложенной в русском языке, посвящена данная книга. В нее вошли статьи трех авторов, в которых анализируются ключевые слова русской языковой картины мира - такие, как душа, судьба, тоска, счастье, разлука, справедливость, обида, попрек, собираться, добираться, постараться, сложилось, довелось, заодно и др. «Ключевыми» эти слова являются потому, что они дают «ключ» к понимания русской языковой картины мира; одновременно они являются лингвоспецифич-ными, так как содержат в своем значении концептуальные конфигурации, отсутствующие в готовом виде в других языках (сравнение проводится с наиболее распространенными языками Западной Европы).
Работы, собранные в данной книге, написаны в период с 1994 по 2003 год; они объединены общностью наиболее важных методологических установок, при этом различаются по жанру и стилю и отчасти по используемому метаязыку. Статьи объединены в тематические разделы, соответствующие фрагментам русской языковой картины мира. В Приложении помещена статья Анны Вежбицкой, к чьим идеям в значительной степени восходит направление исследований, представленное в данной книге.
