CC BY
83Художественный и научный дискурсы 1920-х годов Тыняновский подтекст образа литератора в художественном мире Константина Вагинова
Ольга ШиндинА
Ольга ШиндинА. Кандидат филологических наук, доцент кафедры философии культуры и культурологии философского факультета Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского.
Адрес: 410000, Саратов, ул. Вольская, 10, корп. 12.
E-mail: [email protected].
Ключевые слова: Вагинов, Тынянов, Шкловский, Лунц, Мандельштам, Блок, русский формализм, литератор, дискурс, вещь.
Статья посвящена взаимообогащающему влиянию научного и художественного дискурсов 1920-х годов, рассмотренному на примере творчества К. Ваги-нова и Ю. Тынянова. Подчеркнута роль Вагинова в формировании тыняновской теории единства и тесноты стихового ряда, ритма как конструктивного фактора, изложенной в «Проблемах стихотворного языка» 1924 года и предвосхищенной поэтической концепцией героя повести Вагинова 1922 года «Монастырь Господа нашего Аполлона». Статья содержит сопоставительный анализ некоторых формально-содержательных особенностей понимания этими авторами образов литератора (блоковский подтекст), литературного произведения, вещи, а также понимания ими мотивов филологического и литературного творчества.
ART AND SCIENCE DISCOURSES OF THE 1920S. Tynyanov and the Image of Man of Letters within the Artistic Universe of Konstantin Vaginov
Olga Shindina. PhD in Philology, Assistant Professor at the Department of Philosophy of Culture and Culture Studies of the Saratov State University. Address: Bldg 12, 10 Volskaya str., 410028 Saratov, Russia. E-mail: [email protected].
Keywords: Vaginov, Tynyanov, Shklovsky, Luntz, Mandelstam, Blok, Russian formalism, man of letters, discourse, thing.
The article is dedicated to the mutual influence of scientific and artistic discourses of the 1920s on each other, using the example of the works of K. Vaginov and Y. Tynyanov. Vaginov's participation in forming Tyn-yanov's theory of unity and narrowness of the rhyme's line and of rhythm as a constructive factor are emphasized in this article. The ideas of this theory were stated in Tynyanov's Problems of Poetical Language of 1924 and were anticipated by the poetical conception of the main hero of Vaginov's story The Cloister of Apollo, Our God. The article compares formal characteristics of these authors' understandings of the images of a "man of letters" (Blok's subtext), of literature, of a "thing," and of the motives behind philological and literary work.
ШУДОЖЕСТВЕННЫЙ универсум произведений Константина Вагинова, как и художественный мир его персонажей-демиургов, логоцентричен. Слово манифестировано в нем как инструмент проникновения в запредельные метафизические смыслы, утрата которых приводит к духовной или физической смерти героев-творцов. Исследование природы литературного труда формирует творчество Вагинова как метатекст, что неизбежно делает слово центральным элементом этих поисков. Метатекстуальность, направленная на исследование механизма творческого процесса, связанного именно с литературной деятельностью, предполагает последовательный интерес к филологии1, которым отмечено творчество многих писателей именно петербургского круга, в первую очередь Осипа Мандельштама2. В своей программной статье «О природе слова» он указывает на необходимость разграничения литературы и филологии: «Литература — явление общественное, филология — явление домашнее, кабинетное. Литература — это лекция, улица; филология —
О О -а
университетский семинарий, семья» .
1. О роли образа слова для художественного сознания Вагинова см. в работе: Шиндина О. В. Образ слова в контексте художественного мира Вагинова // Russian Literature. 1997. Vol. XLII. No. 3/4. Р. 349-378.
2. Близость образного строя мандельштамовской поэзии стихам Вагинова отмечали еще современники: Бухштаб Б. Вагинов / Публ. Г. Г. Шаповаловой; вступ. статья и прим. А. Г. Герасимовой // Тыняновский сборник: Четвертые тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1990. С. 271-277.
3. Мандельштам О. Э. О природе слова // Мандельштам О. Э. Соч.: В 2 т. М.: Художественная литература, 1990. Т. 2. Проза / Сост. и подг. текста С. Аве-ринцева, П. Нерлера, коммент. П. Нерлера. С. 178.
Влияние Мандельштама на Вагинова прослеживается и через образную систему его прозы: статья «О природе слова», датированная 1921-1922 годами, отражается в ранней прозе Вагинова — в опубликованной в 1922 году повести «Монастырь Господа нашего Аполлона»; мандельштамовская тема эллинистической природы русской речи отзывается у Вагинова мотивом поиска Эллады поэтом — главным героем. Образ слова как звучащей и говорящей плоти в статье Мандельштама сопоставим у Вагинова с образом Аполлона, символизирующего поэтическое творчество и претерпевающего болезни и разложение в связи с забвением поэзии. Мотив забвения слова и шире — поэзии представлен также в романе «Козлиная песнь» (1927), в частности в эпизоде чтения стихов Каллимаха Марьей Петровной Далма-товой, говорящей Тептелкину: «Средь ужаса и запустения живем мы»4. Данная реплика может являться аллюзией на высказывание Мандельштама: «Европа без филологии — даже не Америка; это — цивилизованная Сахара, проклятая Богом, мерзость запустения»5.
Интертекстуальное сближение приведенных цитат допустимо с учетом связи образа Тептелкина с образом пустыни, открывающим данную (первую) главу романа6, а также с мотивом чтения Тептелкиным лекций о современной американской цивилизации; бесплодность усилий Тептелкина, пытающегося описать, каталогизировать поэтические смыслы стихов неизвестного поэта и спасти умирающую культуру в целом, коррелирует с темой бесплодия, воплощаемой этим персонажем, который сравнивается в романе с «евнухом от науки» и скопцом Оригеном. Экспрессивно окрашенные ключевые слова из цитируемого фрагмента мандельштамовской статьи — «мерзость запустения» — встречаются в тексте романа «Козлиная песнь» при описании пьянства неизвестного поэта, потерявшего поэтический дар: «Вино теперь раскрывало ему собственное его творческое бессилие, собственную его душевную мерзость и духовное запустение» (121). Пря-
4. Вагинов К. К. Козлиная песнь // Вагинов К. К. Полн. собр. соч. в прозе / Сост. А. И. Вагиновой, Т. Л. Никольской, В. И. Эрля, подг. текста В. И. Эрля, вступ. статья Т. Л. Никольской, прим. Т. Л. Никольской, В. И. Эрля. СПб.: Академический проект, 1999. С. 146. Для анализа произведений Вагинова нами использован данный источник. Далее ссылки на это издание приведены в тексте с указанием страницы в круглых скобках.
5. Мандельштам О. Э. Указ. соч. С. 179.
6. Заключительной строкой главы становится приведенное выше высказывание Марьи Петровны Далматовой.
мо противоположное отношение к филологии выражено в Первом сборнике материалов работников ЛЕФа под редакцией Николая Чужака (1929), авторы которого декларировали вытеснение беллетристики «фактографией», а понятие литературного произведения заменили термином «вещь»: «Нас до сих пор душит филология, избыток словесного образования. Мы с величайшим пылом отдаемся гробокопательству»7.
Логоцентрическая модель художественного мира Вагинова, приоритетное положение темы литературы и филологии (неизвестный поэт в гостях у Образа автора признается: «Все мы любим книги... Филологическое образование... это то, что нас отличает от новых людей» (463)), позволяет говорить о выдвижении на первый план фигуры писателя, поэта, творца и демиурга художественного универсума. Уже в ранней прозе образ автора атрибутируется как творец, поэт («Монастырь Господа нашего Аполлона»), затем как сочинитель, «литератор» («Козлиная песнь», «Труды и дни Свистонова» (1929)). Одним из возможных вариантов метатекстуального прочтения именования Образа автора (автора-повествователя, действующего на правах персонажа в романном пространстве) литератором у Вагинова может стать тыняновская интерпретация этого слова. Следует учитывать возможность влияния личности Тынянова-ученого на Ва-гинова: несомненны следы воздействия тыняновской теории единства и тесноты стихового ряда, ритма как конструктивного фактора на изложение Вагиновым концепции поэтического творчества неизвестного поэта в «Козлиной песне»8. При этом есть основания говорить и о влиянии Вагинова, бывшего студентом Тынянова в Институте истории искусств, на Тынянова. Так, например, в «Проблеме стихотворного языка» высказывается идея о том, что «смысл каждого слова. является в результате ориентации на соседнее слово»9. Это тыняновское утверждение, выска-
7. [От редактора] Леф. Вместо постскриптума // Литература факта: Первый сборник материалов работников ЛЕФа / Под ред. Н. Ф. Чужака. М.: Захаров, 2000. С. 73.
8. Ср.: «Одним из важных вопросов поэтики романа XX века является увеличение роли roman à clef типа „Театрального романа" М. Булгакова и „Козлиной песни" К. Вагинова (специально для изучения Тынянова стоит отметить в последнем явные отсылки к его „Проблеме стихотворного языка" в характеристике труда Тептелкина — Пумпянского и в описании воззрений неизвестного поэта Агафонова-Вагинова)» (Иванов Вяч. Вс. Об эволюционном подходе к культуре // Тыняновский сборник: Вторые тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1986. С. 176).
9. Тынянов Ю. Н. Проблемы стихотворного языка // Тынянов Ю. Н. Проблема
занное в книге, выпущенной в 1924 году, предвосхищено поэтической концепцией главного героя повести Вагинова 1922 года «Монастырь Господа нашего Аполлона»: «Слова должны сочетаться так, чтобы от соседства их возникало сияние и некое волшебство, именуемое очарованием» (438).
Связь слов в лирическом произведении, отличная от связей, возникающих при использовании нормативных возможностей языка, выступает на лексическом уровне соответствием методу соположения различных текстов, присущему героям Вагинова, в частности Свистонову (главному герою романа «Труды и дни Свистонова»). Для Образа автора, неизвестного поэта и Тептел-кина поэтическая семантика, несомненно, противостоит словарной, узуальной, поскольку каждое использование слова в тексте уподобляется словообразованию, мифопоэтическому присвоению нового имени. Подобные представления, высказываемые литературными персонажами произведений Вагинова, не могут не ассоциироваться с замечанием Юрия Тынянова о том, что в поэтической речи «слова не только отбираются, но и впервые создаются»10. Это могло быть обусловлено как фактом личного знакомства Вагинова и Тынянова, так и однонаправленностью их филологических интересов и активизацией теоретических исканий Вагинова в период его общения с представителями формальной школып. Концептуальной основой построений неизвестного поэта и Тептелкина становится отрицание постоянного, готового смысла, что приводит к ориентации на создание новых семантических признаков у слова, внутри художественного текста начинающего функционировать по законам поэтического языка. Продекларированное в автокомментарии неизвестного поэта описание механизма поэтического смыслообразования в равной степени сопоставимо и с отмечавшимся Тыняновым взаимозаражением слов значением в тесном стиховом ряду, и с мандельшта-мовской теорией «знакомства» слов друг с другом!2. Тынянов-
стихотворного языка. Статьи. М.: Советский писатель, 1965. С. 125.
10. Там же. С. 92.
11. Отметим, что мощное воздействие на Вагинова филологического и философского дискурсов, формирующихся в этот период, оказывало общение с М. Бахтиным и Л. Пумпянским; см.: Шиндина О. В. Творчество К. К. Вагинова как метатекст. Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 2010.
12. Сопоставление утверждаемого Вагиновым в стихах и прозе принципа «соединения слов» и мандельштамовской теории «знакомства слов» осуществлено В. Топоровым (Топоров В. Н. Стихи Ивана Игнатова. Представление читателю // Ученые записки Тартуского университета. Вып. 857. Тарту, 1989. С. 40-42).
ский подтекст присутствует в описании поэтической концепции неизвестного поэта, которая характеризуется им как «словогада-ние», «сопоставление слов», «упорядочивание слов посредством ритма», что напрямую связано с названием поэтического сборника Вагинова 1931 года «Опыты соединения слов посредством ритма». Следует подчеркнуть, что в названии этого сборника объединены два основополагающих для тыняновской стиховедческой концепции принципа: значимость ритма как конструктивного фактора и семантическое взаимовлияние слов, сопола-гаемых в единой стихотворной строке. Связь названия поэтического сборника Вагинова с тыняновской теорией отмечалась уже современниками. Так, критик С. Малахов в своем докладе «Лирика как орудие классовой борьбы (о крайних флангах в непролетарской поэзии Ленинграда)», в котором он нападал на Юрия Тынянова, отмечал: «Уже само заглавие книги Вагинова свидетельствует, что он работает по творческим методам формальной школы»13.
О сходном принципе организации художественного текста рассуждает герой повести «Монастырь Господа нашего Аполлона», выделяя в качестве основного условия возникновения новых признаков значений именно помещение слова в принципиально иное, нетрадиционное для него лексическое окружение: «Недопустимо брать слова, означающие один разряд предметов, но необходимо сочетовать до сих пор не сочетоваемые» (439). Об этом же говорит Образ автора в «Козлиной песне», упоминая чтение трактата о связи опьянения с поэзией: «Никто не подозревает, что эта книга возникла из сопоставления слов» (79). Именно таким качеством обладают стихи неизвестного поэта, впечатление Тептелки-на от которых Образ автора передает следующим образом: «Казалось ему, разрушается государство, а чистый юноша поет о свободе духа, поет скрытно, как бы стыдясь, а все слушают и хвалят за непонятные метафоры, за сияние, возникающее от сопоставления слов» (28). Возможное присутствие тыняновского подтекста в «Козлиной песне» косвенно подтверждается Валентином Кавериным, расшифровывающим ценность подобной самоиденти-
13. Малахов С. Лирика как орудие классовой борьбы (о крайних флангах в непролетарской поэзии Ленинграда). Доклад, читанный в Ленинградском отделении ССП на дискуссии о творческом методе поэзии // Вагинов К. К. Песня слов / Сост., подг. текста, вступ. статья и прим. А. Герасимовой. М.: ОГИ, 2012. С. 303.
фикации — литератор!4; Каверин пишет в «Освещенных окнах» о Тынянове:
...отмечая годовщину со дня смерти Льва Лунца (Лунц умер в мае 1924 года.— О. Ш.)... он обратился к нему с письмом. «Вы, с Вашим умением понимать людей и книги, знали, что литературная культура весела и легка, что она не „традиция", не приличие, а понимание и умение делать вещи нужные и веселые. Это потому, что Вы были настоящий литератор»^.
Показательно также описание позиции Льва Лунца, на которой акцентирует внимание Каверин в «Освещенных окнах», цитируя мемуары Константина Федина:
... Мой приход к Серапионам сопровождался ссорой. Я встретил в мрачной комнате изобилие иронии, смеха, веселости, потехи, и все это с виду было направлено на краеугольные устои ее святейшества — литературы!.. Тут шутили с литературой, вели с ней игры. Я понимал, что это манера. Что здесь любят Пушкина и чтят Толстого не меньше, чем я. Но манера эта казалась мне странной. Здесь говорилось о произведениях, как о «вещах», вещи «делались». Они могли быть сделаны хорошо или сделаны плохо. Для делания вещей существовали «приемы». Для приемов имелось множество названий. Но можно было объясниться и без названий, употребляя общие понятия и говоря, что вещь сделана в приемах Гоголя, в приемах Толстого. Отсюда само собой было недалеко до Гоголя и рукой подать до Лескова, до тех шуток и веселых издевательств, в которых Гоголь и Лесков оказывались — о, ужас! — в одной куче со всеми нами. Как мог я перенести подобное? На третьем собрании я излил отстоявший-
14. Сам Каверин для образа автора в рассказе «Хроника города Лейпцига за 18.. год» выбирает синоним «литератора» — «сочинитель» (сопоставительный анализ образа литератора у К. Вагинова и сочинителя у В. Каверина см.: Шиндина О. В. В. Каверин и К. Вагинов: метатекстуальные поиски // Серапионовы братья: философско-эстетические и культурно-исторические аспекты: К 90-летию образования литературной группы: Материалы международной научной конференции / Ред. и сост. Л. Ю. Коновалова, И. В. Ткачева. Государственный музей К. А. Федина. Саратов: Орион, 2011. С. 183-191).
15. Каверин В. А. Освещенные окна // Каверин В. А. Собр. соч.: В 8 т. М.: Художественная литература, 1980-1983. Т. 7. С. 389. Здесь уместно вспомнить название поздней книги воспоминаний В. Каверина, который называл себя учеником и другом Тынянова, — «Литератор: Дневники и письма» (Каверин В. А. Литератор: Дневники и письма. М.: Советский писатель, 1988).
ся протест против «игры» в защиту «серьезности». Удар принял Лев Лунц...!6
Наиболее вероятным подтекстом данного высказывания Тынянова о веселом и легком характере литературной культуры является речь Александра Блока «О назначении поэта», произнесенная на торжественном собрании в 84-ю годовщину смерти А. Пушкина (февраль 1921 года): «Наша память хранит с малолетства веселое имя: Пушкин. <...> это легкое имя: Пушкин. Пушкин так легко и весело умел нести свое творческое бремя, несмотря на то что роль поэта — не легкая и не веселая; она трагическая»17. Отметим, что еще одним источником для данного термина формалистического образного словаря могла явиться статья Вяч. Иванова «О веселом ремесле и умном веселии», манифестирующая идею славянского Возрождения как синонима нового рождения в эллинистической культуре, в Логосе.
О принципиальной важности данной психологической характеристики творчества пишет М. Чудакова, объединяя общие позиции членов ОПОЯЗа: «Определение своей научной и критической работы как „веселой" было принципиально важным для Тынянова и его единомышленников и входило в ту кружковую семантику, за которую упрекал их А. Г. Горнфельд»!8. Приводя примеры устойчиво используемой кружковой терминологии, Мариэтта Чудакова также ссылается на высказывание Бориса Эйхенбаума в его статье «5 = 100», посвященной пятилетнему юбилею ОПОЯЗа: «Нас язвительно называют „веселыми историками литературы". Что ж? Это не так плохо. Быть „веселым" — это теперь уже большое достоинство. А весело работать — это просто заслуга. Мрачных работников у нас было довольно — не пора ли попробовать иначе?»" Комментатор цитирует высказывание еще одного опоязовца—Виктора Шкловского: «На дне искусства, как гнездо брожения, лежит веселость. Ее трудно сохранить, трудно объяснить не специалисту»20. Еще одно использование определе-
16. Каверин В. А. Освещенные окна. С. 461.
17. Блок А. А. О назначении поэта // Блок А. А. Соч.: В 2 т. / Подг., сост. текста и коммент. В. Орлова. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1955. Т. 2. С. 347.
18. Чудакова М. О. Комментарии к статье «Журнал, критик, читатель и писатель» // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. С. 462.
19. Цит. по: Там же.
20. Там же. Мотивы творческого брожения, веселости, находящихся на «дне искусства», использованы Шкловским в книге 1923 года «Zoo. Письма
ния науки как «веселого» занятия Евгений Тоддес находит в письме И. Груздева к П. Зайцеву, где статья Тынянова «Мнимый Пушкин» аттестуется как «веселая» и «серьезная» .
Тынянов вносит имя Пушкина, имплицитно присутствующее в письме к Лунцу, в опоязовский контекст: «умение делать вещи»,— также связанный и с футуристически-конструктивистской терминологией; в словаре формалистов происходит семантическая актуализация слова «вещь», становящегося своеобразным термином. Соотношению в понятии «вещи» (как одного из основных индексов истории и культуры) материального воплощения и знаковой, «иконической» составляющей, которая связана с нематериальными категориями бытия и максимально приближена к «философскому» значению, уделяли существенное внимание крупные писатели первой половины XX века, критики, мемуаристы, филологи, историки культуры, искусствоведы. В творчестве самого Вагинова образ вещи в ее буквальном воплощении широко представлен мотивом коллекционирования, каталогизирования22, обмена-дарения, который играет интертекстуальную роль введения в текст экфрасисов, что существенно расширяет контекст произведений писателя за счет отсылок к античной и ренессансной культуре. Семантический потенциал вещи, ее индивидуальность и эстетическая самоценность изображаются им двойственно, в момент перехода из нечто в ничто. Особенно в поздний период его творчества усиливается изображение «выветривания» содержательной стороны вещи/предмета, исчезновения ее орудийной, обучающей функций и связи с личностным началом человека. Усиление «фиктивной», иллюзорной стороны вещи приводит ее к смыканию со сферой нематериаль-
не о любви, или Третья Элоиза», где Шкловский рассказывает богумиль-скую легенду о черте, который по велению Бога должен «достать песок со дна моря», чтобы Бог мог создать из него человека; легенда предварена фразой: «Без слова нельзя ничего достать со дна» (Шкловский В. Zoo. Письма не о любви, или Третья Элоиза // Шкловский В. «Еще ничего не кончилось...» / Предисл. А. Галушкина, коммент. А. Галушкина, В. Нехотина. М.: Пропаганда, 2002. С. 302).
21. Тоддес Е. А. Комментарии к статье «Мнимый Пушкин» // Тынянов Ю. Н. Указ. соч. С. 421.
22. О мотиве коллекционирования см.: Баак Ван Й. Заметки об образе мира у Вагинова // «Вторая проза»: Русская проза двадцатых-тридцатых годов ХХ века / Сост. В. Вестстейн, Д. Рицци, Т. В. Цивьян. Trento: Universita degli Studi di Trento, 1995. С. 145-152; Шиндина О. В. О некоторых содержательных особенностях романа Вагинова «Гарпагониана» // Russian Literature. 2002. Vol. LIII. No. 4. Р. 451-469.
ного, неосязаемого: сновидениями, фантазиями, тенями и т. д., куда могут быть причислены слова, песни и пр.
Для представителей ЛЕФа термин «вещь» становится принципиально значимым, вытесняя понятие литературного произведения и даже самих персонажей". Для членов ОПОЯЗа слово «вещь», отражающее историко-культурное богатство концепта вещи, становится важным термином, связанным не только с литературной деятельностью, но и с философским дискурсом24, и с филологической рефлексией, направленной на осознание литературного творчества. В письме к Льву Лунцу Юрий Тынянов выражает идею необходимости соединять в литературном труде творческое вдохновение и профессионализм, основанный на аналитическом начале («Как сделана „Шинель" Гоголя» Бориса Эйхенбаума написана еще в 1919 году); идеальной фигурой, воплощающей эти качества, Тынянов подразумевает Пушкина, зашифровывая его образ отсылкой к блоковской речи. Благодаря Блоку личность и творчество Пушкина устойчиво связывается в сознании современников Ва-гинова с определением «веселый». Важность поиска новых, мета-текстуальных жанров, позволяющих осознать специфику творческого процесса, подчеркнута Тыняновым еще в 1924 году в статье «Журнал, критик, читатель и писатель», опубликованной в № 22 журнала «Жизнь искусства», где Юрий Тынянов писал о насущной необходимости критики «.подумать о других, более веселых (и новых) жанрах»25. В поздней каверинской заметке объединено понятие литератора с фигурой Пушкина и опоязовской концепцией:
...Ю. Н. Тынянов любил слово «литератор», выглядевшее уже в двадцатых годах несколько старомодным. Однако он вкладывал в него более широкий смысл, чем в слово «писатель», считая, что
23. С. Третьяков, один из авторов сборника 1929 года «Литература факта: Первый сборник материалов работников ЛЕФа», утверждал: «Не человек-одиночка, идущий сквозь строй вещей, а вещь, проходящая сквозь строй людей,— вот методологический прием, представляющийся нам более прогрессивным, чем приемы классической беллетристики. Нам настоятельно нужны книги о наших экономических ресурсах, о вещах, которые делаются людьми, и о людях, которые делают вещи» (Третьяков С. Биография вещи // Литература факта. С. 72).
24. О близкой формализму «феноменологии, выдвинувшей лозунг „Назад к вещам!"», см.: Левченко Я. С. Другая наука: русские формалисты в поисках биографии. М.: Высшая школа экономики, 2012. С. 42 сл.
25. Тынянов Ю. Н. Журнал, критик, читатель и писатель // Тынянов Ю. Н. Указ. соч. С. 149.
«человек с пером в руках» должен уметь делать все — за примером (Пушкин) ходить было недалеко. Он и писал все — статьи, романы, рассказы, эссе, сценарии, комментарии, пародии. С полным основанием я считал себя его учеником2®.
Значимость для Тынянова понятия литератор отмечала в своих воспоминаниях о нем Лидия Гинзбург:
Тынянов был именно современным литератором. Он любил это слово. Он говорил, что в России пушкинской поры поэты и прозаики были сверх того литераторами; универсальными профессионалами литературного дела, в которое, по их представлению, входило многое: стихи и художественная проза, филология, история, критика и журналистика27.
Столь же специфически опоязовским понятие литератора было и для Виктора Шкловского. В «Десятом письме» «Zoo. Письма не о любви, или Третья Элоиза» звучит ироническая реплика: «Ох уж эти мне литераторы!»^ В контексте эксплицированного в названии главы желания автора «быть легким и веселым»29 это бло-ковское определение Пушкина становится принципиально отмеченной и устойчиво используемой кружковой опоязовской терминологией в отношении литературы о.
Специфически тыняновское смысловое наполнение слова литератор не могло быть неизвестно Вагинову. Вагинов и Тынянов были знакомы по Институту истории искусств, где в период с 1923 по 1926 год на Высших государственных курсах искусствоведения учился Вагинов, общались они также и в доме поэта Николая Тихонова3!. Сам Институт истории искусств изображен Вагиновым в повести «Звезда Вифлеема» (1922)32. В романе «Козлиная песнь» слово литератор претерпевает существенную
26. Каверин В. А. Вечерний день: Письма. Встречи. Портреты. М.: Советский писатель, 1982. С. 14.
27. Гинзбург Л. Тынянов-ученый // Воспоминания о Ю. Тынянове / Сост. В. А. Каверин. М.: Советский писатель, 1983. С. 171.
28. Шкловский В. Zoo. Письма не о любви, или Третья Элоиза // Шкловский В. «Еще ничего не кончилось...» С. 294.
29. Там же. С. 293.
30. О феномене «формалистов-литераторов» как «системе дополнительных функций» см.: Левченко Я. С. Указ. соч. С. 16-17.
31. Никольская Т.Л. К. К. Вагинов (канва биографии и творчества) // Четвертые тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения / Отв. ред. М. О. Чудакова. Рига: Зинатне, 1988. С. 73.
32. О «Зубовском» институте в контексте взаимоотношений младоформали-
трансформацию, приобретая уничижительное значение; впервые оно появляется в диалоге между неизвестным поэтом и обличаемым им Образом автора: «Вы — профессиональный литератор, нет ничего хуже профессионального литератора» (39). Затем в этой же главе слово «литератор» использует проститутка, обращаясь к Образу автора: «А может быть, вы литератор, вы ведь все, подлецы, нищенствуете. Я одного взяла на содержание, Вер-тихвостова. Он стихи мне про сифилис читает, себя с проституткой сравнивает. Меня своей невестой называет» (40). Показательно то обстоятельство, что Образ автора «слагает» с себя «чин» писателя33, именно «литератора»: «Я не литератор, я любопытствующий» (40). Образ автора—профессионального литератора, подсматривающего за своими героями у окна,— изображен гротескными красками. Проблему тотального видения, присущего образу Автора-демиурга, который подсматривает, подслушивает и знает о своих героях все, осмысляет уже в середине 1920-х годов Михаил Бахтин в неоконченной работе «Автор и герой в эстетической деятельности»^, позднее довольно прозрачно зашифровывая современный политико-идеологический контекст в исторически отдаленную поэтику ДостоевскогоЗ5. В связи с мотивом подслушивания Образом автора у окна и подсматривания через окно за героями в «Козлиной песне», постоянного наблюдения Свистоновым за своими прототипами, а также изучения Автором изображаемого объекта через увеличительное стекло в «Предисловии» к «Бамбочаде» (1931) следует учитывать влияние отчетливого социально-временного контекста, того хронотопа реальной жизни, в котором существовали контроль, донос и устрашаю-
стов и старших формалистов (Вагинов — во «внешнем» круге слушателей-студентов) см.: Левченко Я. Указ. соч. С. 205 сл.
33. Также можно отметить значимость понятий «литератор», «писатель» в творчестве О. Мандельштама, фокусирующего авторское внимание в метатек-стуальных фрагментах «Четвертой прозы» на осознании места и роли личности писателя в современном ему обществе: «У меня нет рукописей, нет записных книжек, нет архива. У меня нет почерка, потому что я никогда не пишу. Я один в России работаю с голоса, а кругом густопсовая сволочь пишет. Какой я к черту писатель! Пошли вон, дураки!» (Мандельштам О. Э. Четвертая проза // Мандельштам О. Э. Соч.: В 2 т. Т. 2. Проза. С. 92).
34. Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества / Сост. С. Г. Бочаров, подг. текста Г. С. Берн-штейн, Л. В. Дерюгина, прим. С. С. Аверинцева, С. Г. Бочарова. М.: Искусство, 1979. С. 7-180.
35. Бочаров С. Г. Об одном разговоре и вокруг него // Новое литературное обозрение. 1993. № 2. С. 70-89.
щие формы репрессий. Мотивы соглядатайства, подслушивания, слежки как отражения состояния советского общества во второй половине 1920-х — 1930-е годы отражены в трудах близкого друга Вагинова Михаила Бахтина, чья карнавальная теория и соматическая метафизика содержали вытесненную из официального пласта культуры тему репрессии36.
Помимо термина литератор снижению подвергается у Вагинова и идея приоритета прагматического, орудийного аспекта творческого процесса (профессиональный литераторЗ'), который олицетворяет идею профессионального овладения тайнами ремесла, над иератической, жреческой стороной искусства. Дискредитация идеи высокой, сакральной культуры и профа-ническая природа ангажированного искусства отражены в негативных образах «присяжного критика» пролетарской литературы Асфоделиева, «универсального артиста» Кокоши Шляпки-на, в образе поэта, художника и путешественника Заэвфратского (прототипом которого стал Николай Гумилев) и некоторых других. Образ неизвестного поэта может восприниматься как пародия на эзотерическую, мессианскую роль поэта, вневременного творца «чистого» искусства, в каком-то смысле ассоциирующую-
36. Morson G. S., Emerson C. Michail Bachtin: Creation of a Prosaics. Stanford, CA: Stanford UP, 1990.
37. Тема мастерства объединяет Вагинова с такими авторами, как А. Платонов и М. Булгаков, в творчестве которых в конце 1920-х годов актуализируется общелитературная тенденция, связанная с обсуждением психологии творчества и собственно профессиональных, технологических моментов (см.: Яблоков Е. Homo Creator — Homo Faber — Homo Spectator (Тема «мастерства» у А. Платонова и М. Булгакова) // Russian Literature. 1999. Vol. XLVI. No. 2. P. 185-206), а также с творчеством В. Каверина: см. название раннего сборника Каверина — «Мастера и подмастерья». «Провокационное» название сборника (1923) отражает современную Каверину борьбу литературных течений — признанных «мастеров» и начинающих «подмастерьев»; тема борьбы поколений прослеживается и в последующем творчестве Каверина, в таких произведениях, как «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове» (1928), «Два капитана» и др. Эта тема могла быть инспирирована, с одной стороны, филологической концепцией борьбы «архаистов» и «новаторов» и, с другой стороны, конкретными жизненными коллизиями литературного Ленинграда времени написания «Мастеров и подмастерьев», «Скандалиста...» О столкновении «„новых литературных сил" („подмастерьев") и „академистов" („мастеров")» в заглавии первого сборника Каверина и повторении идеи такого столкновения в «Скандалисте.» см.: Ко-станди О. Г. Стилистические принципы ранней прозы В. Каверина // Ученые записки Тартуского университета. Вып. 748. Актуальные проблемы теории и истории русской литературы. Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. Тарту, 1987. С. 177.
ся с символистской практикой. В свою очередь, образ Свисто-нова, высмеивающий принципы лефовского жизнестроитель-ства и «литературы факта»,— пародия на ремесленников, спекулирующих знанием эффективно работающего художественного или литературоведческого инструментария, приемовЗ®, а также просто «монтирующих» центонные тексты из заимствованных и слегка измененных фрагментов, что подчеркивает идею исчерпанности литературы как области человеческой фантазии, сферы, аккумулирующей творческий потенциал. Принцип контаминации чужих текстов при создании Свистоновым собственных: «Я взял Матюринова „Мельмота Скитальца", Бальзака „Шагреневую кожу", Гофмана „Золотой горшок" и состряпал главу» (214) — находит параллель в принципе интеллектуального монтажа разновременных культурных традиций, превращаемых тем самым в единый текст. Этот принцип отражен также и в образе книжного шкафа, и в описании расстановки книг в личной библиотеке Свистонова в главе «Разборка книг». Мотив расстановки книг важен и для «Козлиной песни» — в эпизоде путешествия во времени, когда неизвестный поэт «оторвался от чтения, от расстав-ления книг по полкам, от рассматривания монет» (22).
Образ книжного шкафа маркирован в творчестве Вагинова, олицетворяя, с одной стороны, хранилище культурных ценностей, вместилище всей мировой культуры, с другой стороны, становясь символом потаенного смысла (с ним сопоставимы эзотерические смыслы, проявляющиеся в словах и текстах при «слово-гадании» неизвестного поэта или в интерпретациях Тептелкина). Следует учитывать совершенно особую роль мира вещей в «петербургском тексте», в конце которого — «бессмысленное, вы-мороченное вещеведение героев Вагинова»з9; оно сохраняется вплоть до незаконченного романа «Гарпагониана» (1933). Хаос гипертрофированного мира вещей способствует нарастанию энтропии, приближая тем самым человека к ситуации абсурда, ка-
38. Представители ОПОЯЗа рассматривали литературное произведение как замкнутое в себе целое, как сумму (или систему) художественных приемов: Шкловский В. Б. Искусство как прием // Шкловский В. Б. Гамбургский счет: Статьи — воспоминания — эссе (1914-1933) / Сост. А. Ю. Галушкина, А. П. Чу-дакова, пред. А. П. Чудакова, коммент. и подг. текста А. Ю. Галушкина. М.: Советский писатель, 1990. С. 58-72; Эйхенбаум Б. М. Как сделана «Шинель» Гоголя // Эйхенбаум Б. М. О прозе. О поэзии. Сб. статей / Сост. О. Эйхенбаум, вступ. ст. Г. Бялого. Л.: Художественная литература, 1986. С. 50, 57, 63.
39. Топоров В. Н. Петербург и «Петербургский текст русской литературы» (Введение в тему) // Топоров В. Н. Петербургский текст русской литературы: Избранные труды. СПб.: Искусство-СПб, 2003. С. 64.
тегория которого была определяющей для поэтики ОБЭРИу4°, в состав которого входил Вагинов. О значимости образа шкафа пишет Михаил Мейлах:
Слово шкаф — ключевое слово обэриутских лозунгов («искусство — это шкап»), материализованное в знаменитом «центральном шкапе», на котором во время знаменитого обэриутского вечера в Доме печати сидел Хармс и из которого выходил на сцену Введенский (шкаф этот оставался от постановки Игорем Терень-тевым гоголевского «Ревизора» на сцене Дома печати)4\
Образ шкафа, восходя, вероятно, к чеховской пьесе «Вишневый сад» и воплощая квинтэссенцию «вещизма», «играет в „литературном быту" обэриутов роль одного из ключевых слов-вещей»^. Мейлах использует в своем замечании название статьи Б. Эйхенбаума «Литературный быт», в которой автор утверждает необходимость того, что история литературы должна строиться на ме-татекстуальном соотношении литературы и литературной жизни, при этом на первый план выдвигается литературная личность, повышается интерес к беллетристике (детали быта), к мемуарам, личности, биографии, который захватывает даже обывательские круги .
Особенно отчетливо идея сокрытого, тайного смысла слов и текстов, хранящихся в особом, освященном месте, проявлена в «Козлиной песне», когда герои поэмы неизвестного поэта прячут в подземелье замка свои «лучезарные изображения»: таким образом, поэма осмысляется в качестве их своеобразного хранилища, что позволяет уподобить сам роман замкнутому вместилищу, святилищу кукол, в роли которых выступают герои
40. О прямых связях обэриутов и формалистов см.: Мейлах М. Б. Шкап и колпак: фрагмент обэриутской поэтики // Тыняновский сборник: Четвертые тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1990. С. 181-182.
41. Там же. С. 190-191. Среди многочисленных примеров отмеченности в творчестве обэриутов образа шкафа назовем неоконченные драматические произведения Д. Хармса «О Факирове и Верочке», которые анализирует публикатор и комментатор его текстов А. Александров (Александров А. Неоконченные драматические произведения Даниила Хармса // Театр. 1991. № 11. С. 12).
42. Мейлах М. Б. Заметки о театре обэриутов // Театр. 1991. № 11. С. 177.
43. Эйхенбаум Б. М. Литературный быт // Эйхенбаум Б. М. О литературе: Работы разных лет / Сост. О. Б. Эйхенбаум, Е. А. Тоддес. М.: Советский писатель, 1987. С. 428-436. О (близкой Вагинову) метапозиции Эйхенбаума «быть писателем», осуществляющейся в переходе от литературы к личности писателя, см.: Левченко Я. Указ. соч. С. 174-188.
«Козлиной песни». По мысли неизвестного поэта, слово предрасположено выполнять функцию замкнутого «святилища». В художественном мире Вагинова слово оказывается изоморфно тексту, филологии и культуре, которые, в свою очередь, тождественны друг другу, что отчетливо проявляется в безусловном осознании Образом автора и героями-идеологами филологической, более того, лингвистической основы собственного мировоззрения, основывающегося на понимании языка не только в орудийном плане как материала, способа постижения бытия, медиатора между миром сакральным и миром профаническим, но и как средства хранения культурной информации в период мощных исторических катаклизмов.
Значимость образа вещи, одного из главных в художественном универсуме Вагинова, чрезвычайно велика для творчества этого писателя, отражая актуальную для его времени связь этого понятия с литературным трудом. Борис Эйхенбаум в 1926 году совмещает в своей статье «О „простых вещах" и азбучных истинах»44 понятия «социального заказа», «вещи» и литературы. Вагинов сближается с учеными Общества изучения поэтического языка и особенно с Эйхенбаумом45, по мнению Яна Левченко, «самым неформальным из формалистов)^6. Одним из вероятных обоснований этого сближения могла стать попытка Эйхенбаума «концептуализировать сам „ход работы писателя'У, созвучная вырабатывавшейся Вагиновым метапоэтике.
В отношении слова литератор нам представляется, что речь может идти если не о буквальной пародии или прямой иронии, направленной на теоретические взгляды и литературную практику опоязовцев, то о бессознательном обыгрывании их ключевых теоретических постулатов и практических опытов. Опоязовское и связанное с ним футуристическое понимание научного и художественного творчества основывалось на сциентистской позиции, рационализации творческого процесса, профессионализации литературной деятельности, когда на смену образу творца выдвигается образ исследователя, мастера, владеющего техникой исполнения48 «социального заказа» и методами точных наук.
44. Эйхенбаум Б. М. О «простых вещах» и азбучных истинах // Эйхенбаум Б. М. О литературе: Работы разных лет. С. 426-427.
45. Никольская Т.Л. К. К. Вагинов (канва биографии и творчества). С. 73.
46. Левченко Я. С. Указ. соч. С. 195.
47. Там же. С. 55.
48. См. показательное название статьи Шкловского — «К технике внесюжетной прозы» (Шкловский В. К технике внесюжетной прозы // Литература факта.
Следует учитывать также и общение Вагинова с Михаилом Бахтиным и Львом Пумпянским (с которых «списаны» персонажи «Козлиной песни» Философ и Тептелкин), полемизирующими с представителями теории формального подхода к изучению литературы, в том числе и об оправданности замены диалогического гуманитарного дискурса одномерным описанием вещи. Вероятным представляется в целом негативное или по крайней мере скептическое отношение Вагинова к такому аналитическому подходу в отношении исследования литературы, которое декларирует полное и буквальное «прочтение» всех ее содержательных интерпретационных версий (неслучайно современники подчеркивают его обособленное положение в студии Николая Гумилева). Анализируя художественными средствами сходства и различия между «наукой» и «литературой», Вагинов склонен объединить их единым дискурсом, но не в современном ему варианте филологической и художественной практики опоязовцев49, а в варианте античной идеи Логоса, позволяющем снять границы между автором, персонажем и читателем-интерпретатором50. Художественным олицетворением такого понимания античного Логоса5* для Вагинова становится историческая фигура писателя Флавия Филострата и его изоморфные ипостаси: Орфей, Аполлон, Дионис, Феникс, Аполлоний Тианский52. Онтологическая неисчерпаемость бытия делает трагически невозможной любую попытку буквального его закрепления и полного постижения в акте письма (неизвестный поэт), «калькирования» в словесный текст (про-
С. 229-234). О буквальной проекции этого понятия в сферу механической техники и насыщенности художественных текстов Шкловского образами автотранспорта см.: Левченко Я. Указ. соч. С. 119.
49. Николай Чужак писал: «Тынянов первый еще в нашей литературе проводит смычку науки и художества, и путь его довольно труден. <...> Тынянов работает на факте» (Чужак Н. Литература жизнестроения // Литература факта. С. 60).
50. Шиндина О. В. Театрализация повествования в романе Вагинова «Козлиная песнь» // Театр. 1991. № 11. С. 161-171; Она же. Творчество К. К. Вагинова как метатекст.
51. Учитывая значимость мотива «научной поэзии» для «Козлиной песни», приведем высказывание В. Брюсова из статьи 1909 года о научной поэзии Рене Гиля: «Древние не знали вражды между наукой и искусством» (Брюсов В.Я. Литературная жизнь Франции. Научная поэзия // Брюсов В. Я. Собр. соч.: В 7 т. М.: Художественная литература, 1973-1975 / Под общ. ред. П. Г. Антокольского и др., подг. текстов и прим. Н. С. Ашукина и др., вступ. ст. П. Г. Антокольского. Т. 6. С. 160-175).
52. Шиндина О. В. К интерпретации романа Вагинова «Козлиная песнь» // Russian Literature. 1993. Vol. XXXIV. No. 2. P. 219-239.
заик Свистонов), «каталогизирования» смыслов (филолог Тептел-кин), обрекая демиурга на творческое бесплодие, опустошение и чувство бессилия. Метатекстуальные эксперименты Вагинова, направленные на изучение психологии творчества, насыщают его произведения смысловой полифоничностью, основанной на понимании того, что, как и реальный мир, художественный универсум непредсказуемо многозначен, уникален и многовариан-тен в своих сюжетах развития.
REFERENCES
Aleksandrov A. Neokonchennye dramaticheskie proizvedeniia Daniila Kharmsa [Unfinished dramatic works of Daniil Kharms]. Teatr [Theatre], 1991, no. 11. Baak Van J. Zametki ob obraze mira u Vaginova [Notes about the Vaginov's image of the world]. "Vtoraia proza": Russkaia proza dvadtsatykh-tridtsatykh godov XX veka ["Second Prose": Russian prose of the 192os-193os] (eds V. Veststein, D. Ritstsi, T. V. Tsiv'ian), Trento, Universita degli Studi di Trento, 1995. Bakhtin M. M. Avtor i geroi v esteticheskoi deiatel'nosti [Author and Hero in Aesthetic Activity]. Estetika slovesnogo tvorchestva [Aesthetics of verbal actitivity] (eds S. G. Bocharov, G. S. Bernshtein, L.V. Deriugina, S. S. Averintsev), Moscow, Iskusst-vo, 1979, pp. 7-180.
Blok A. A. O naznachenii poeta [On the destination of the poet]. Sochineniia: v2 t. [Works in 2 vols] (ed. V. Orlov), Moscow, Gosudarstvennoe izdatel'stvo khudozhestven-noi literatury, 1955, vol. 2. Bocharov S. G. Ob odnom razgovore i vokrug nego [Of a conversation and around it].
Novoe literaturnoe obozrenie [New Literary Observer], 1993, no. 2, pp. 70-89. Bryusov V. Ya. Literaturnaia zhizn' Frantsii. Nauchnaia poeziia [Literary life in France. Scientific poetry]. Sobranie sochinenii: v 7 t. [Collected works in 7 vols] (ed. P. G. Antokol'skii), Moscow, Khudozhestvennaia literatura, 1973-1975, vol. 6, pp. 160-175).
Bukhshtab B. Vaginov (eds G. G. Shapovala, A. G. Gerasimova). Tynyanovskii sbornik: Chetvertye Tynyanovskie chteniia [Tynyanov Collection: Fourth Tynyanov reading], Riga, Zinatne, 1990, pp. 271-277. Chudakova M. O. Kommentarii k stat'e "Zhurnal, kritik, chitatel' i pisatel'" [Comments on the article "Magazine, critic, writer and reader"]. In: Tynyanov Yu. N. Poetika. Istoriia literatury. Kino [Poetics. The history of literature. Cinema], Moscow, Nau-ka, 1977.
Chuzhak N. Literatura zhiznestroeniia [Construction of life literature]. Literatura fak-ta: Pervyi sbornik materialov rabotnikov LEFa [Literature of fact: The first collection of materials of LEF's workers] (ed. N. F. Chuzhak), Moscow, Zakharov, 2000. Eikhenbaum B. Kak sdelana "Shinel'" Gogolia [How Gogol's "Overcoat" Was Made]. O proze. O poezii. Sb. statei [On prose. On Poetry. Collection of articles] (ed. O. Eikhenbaum), Leningrad, Khudozhestvennaia literatura, 1986. Eikhenbaum B. Literaturnyi byt [Literary Mores]. O literature: Raboty raznykh let [On literature: selected papers] (eds O. B. Eikhenbaum, E. A. Toddes), Moscow, Sovetskii pisatel', 1987, pp. 428-436.
Eikhenbaum B. O "prostykh veshchakh" i azbuchnykh istinakh [On the "simple things" and truisms]. O literature: Raboty raznykh let [On literature: selected papers] (eds O. B. Eikhenbaum, E. A. Toddes), Moscow, Sovetskii pisatel', 1987, pp. 426-427.
Ginzburg L. Tynianov-uchenyi [Tynyanov the scientist]. Vospominaniia o Yu. Tynyanove [Memories of Yu. Tynyanov] (ed. V. A. Kaverin), Moscow, Sovetskii pisatel', 1983.
Iablokov E. Homo Creator — Homo Faber — Homo Spectator (Tema "masterstva" u A. Platonova i M. Bulgakova) [Homo Creator — Homo Faber — Homo Spectator (Theme of "mastery" by A. Platonov and M. Bulgakov)]. Russian Literature, 1999, vol. XLVI, no. 2, pp. 185-206.
Ivanov Vyach. V. Ob evoliutsionnom podkhode k kul'ture [On evolutionary approach to culture]. Tynyanovskii sbornik: Vtorye Tynyanovskie chteniia [Tynyanov Collection: Second Tynyanov reading], Riga, Zinatne, 1986.
Kaverin V. A. Literator: Dnevniki ipis'ma [Writer: Diaries and Letters], Moscow, Sovetskii pisatel', 1988.
Kaverin V. A. Osveshchennye okna [Illuminated windows]. Sobranie sochinenii: v 8 t. [Collected works in 8 vols], Moscow, Khudozhestvennaia literatura, 1980-1983, vol. 7.
Kaverin V. A. Vechernii den': Pis'ma. Vstrechi. Portrety [Evening Day: Letters. Meetings. Portraits], Moscow, Sovetskii pisatel', 1982.
Kostandi O. G. Stilisticheskie printsipy rannei prozy V. Kaverina [Stylistic principles of early V. Kaverin's prose]. Uchenye zapiski Tartuskogo gosudarstvennogo universite-ta [Proceedings of Tartu State University], 1987, iss. 748 (Actual problems of the theory and history of Russian literature. Works on Russian and Slavic Philology. Literature).
Lef. Vmesto postskriptuma [Lef. Instead of postscript]. Literatura fakta: Pervyi sbornik materialov rabotnikov LEFa [Literature of fact: The first collection of materials of LEF's workers] (ed. N. F. Chuzhak), Moscow, Zakharov, 2000.
Levchenko J. S. Drugaia nauka: russkie formalisty vpoiskakh biografii [Other science: Russian formalists in search of biography], Moscow, Vysshaia shkola ekonomiki, 2012.
Malakhov S. Lirika kak orudie klassovoi bor'by (o krainikh flangakh v neproletarskoi poezii Leningrada). Doklad, chitannyi v Leningradskom otdelenii SSP na diskus-sii o tvorcheskom metode poezii [Poetry as an instrument of class struggle (on the extreme flanks of the non-proletarian poetry in Leningrad). Report on the Leningrad branch of the Soviet Union of Writers. Debate about the creative method of poetry]. In: Vaginov K. K. Pesnia slov [Song of words] (ed. A. Gerasimova), Moscow, OGI, 2012.
Mandelstam O. Chetvertaia proza [Fourth Prose]. Sochineniia: v 2 t. [Works in 2 vols] (eds S. Averintsev, P. Nerler), Moscow, Khudozhestvennaia literatura, 1990, vol. 2.
Mandelstam O. O prirode slova [On the nature of word]. Sochineniia: v2 t. [Works in 2 vols] (eds S. Averintsev, P. Nerler), Moscow, Khudozhestvennaia literatura, 1990, vol. 2.
Meilakh M. B. Shkap i kolpak: fragment oberiutskoi poetiki [Cupboard and cap: fragment of OBERIU poetics]. Tynyanovskii sbornik: Chetvertye Tynyanovskie chteniia [Tynyanov Collection: Fourth Tynyanov reading], Riga, Zinatne, 1990.
Meilakh M. B. Zametki o teatre oberiutov [Notes about the OBERIU theater]. Teatr [Theatre], 1991, no. 11.
Morson G. S., Emerson C. Michail Bachtin: Creation of a Prosaics, Stanford, CA, Stanford University Press, 1990.
Nikol'skaia T. L. K. K. Vaginov (Kanva biografii i tvorchestva) [K. K. Vaginov (Outline of biography and work]. Chetvertye Tynianovskie chteniia: Tezisy dokladov i materialy dlia obsuzhdeniia [Fourth Tynyanov reading: Abstracts of papers and discussion papers] (ed. M. O. Chudakova), Riga, Zinatne, 1988.
Shindina O. V. K interpretatsii romana Vaginova "Kozlinaia pesn'" [On the interpretation of the Vaginov's "Goat Song"]. Russian Literature, 1993, vol. XXXIV, no. 2, pp. 219-239.
Shindina O. V. O nekotorykh soderzhatel'nykh osobennostiakh romana Vaginova "Gar-pagoniana" [On some substantial aspects of Vaginov's "Harpagoniana"]. Russian Literature, 2002, vol. LIII, no. 4, pp. 451-469.
Shindina O. V. Obraz slova v kontekste khudozhestvennogo mira Vaginova [Image of the word in the context of the Vaginov's art world]. Russian Literature, 1997, vol. XLII, no. 3/4, pp. 349-378.
Shindina O. V. Teatralizatsiia povestvovaniia v romane Vaginova "Kozlinaia pesn'" [The theatricalization of narrative in the Vaginov's "Goat Song"]. Teatr [Theater], 1991, no. 11, pp. 161-171.
Shindina O. V. Tvorchestvo K. K. Vaginova kak metatekst. PhD Thesis, Saratov, 2010.
Shindina O. V. V. Kaverin i K. Vaginov: metatekstual'nye poiski [V. Kaverin and K. Vag-inov: metatextual searches]. Serapionovy brat'ia: filosofsko-esteticheskie i kul'turno-istoricheskie aspekty: K 90-letiiu obrazovaniia literaturnoi gruppy: Materialy mezh-dunarodnoi nauchnoi konferentsii (pod red. Konovalovoi, I. V. Tkachevoi). Gosu-darstvennyi muzei K. A. Fedina [The Serapion Brothers: philosophical, aesthetic, cultural, historical aspects. On the 90th anniversary of the literary group: Proceedings of the International Conference (eds Konovalova, I. V. Tkacheva), State Museum of K. A. Fedin], Saratov, Orion, 2011, pp. 183-191.
Shklovsky V. Iskusstvo kak priem [Art as Technique]. Gamburgskii schet: Stat'i — vospomi-naniia — esse (1914-1933) [Hamburg reckoning: Articles —Memories — Essays (19141933)] (eds A. Iu. Galushkina, A. P. Chudakova), Sovetskii pisatel', 1990, pp. 58-72.
Shklovsky V. K tekhnike vnesiuzhetnoi prozy [To the technique of prose without a storyline]. Literatura fakta: Pervyi sbornik materialov rabotnikov LEFa [Literature of fact: The first collection of materials of LEF's workers] (ed. N. F. Chuzhak), Moscow, Zakharov, 2000, pp. 229-234.
Shklovsky V. Zoo. Pis'ma ne o liubvi, ili Tret'ia Eloiza [Zoo, or Letters Not About Love].
"Eshche nichego ne konchilos'..." ["Nothing is over yet."] (eds A. Galushkin, V. Nek-hotin), Moscow, Propaganda, 2002.
Toddes E. A. Kommentarii k stat'e "Mnimyi Pushkin" [Comments on the article "The Imaginary Pushkin"]. In: Tynyanov Yu. N. Problema stikhotvornogo iazyka. Stat'i [The problem of poetic language. Articles], Moscow, Sovetskii pisatel', 1965.
Toporov V. N. Peterburg i "Peterburgskii tekst russkoi literatury" (Vvedenie v temu) [Petersburg and the "Petersburg Text of Russian Literature" (Introduction to the topic)]. Peterburgskii tekst russkoi literatury: Izbrannye trudy [Petersburg Text of Russian Literature: Selected Works], Saint Petersburg, Iskusstvo-SPb, 2003.
Toporov V. N. Stikhi Ivana Ignatova. Predstavlenie chitateliu [Poetry of Ivan Ignatov. Presentation to the reader]. Uchenye zapiski Tartuskogo gosudarstvennogo universiteta [Proceedings of Tartu State University], 1989, iss. 857, pp. 40-42.
Tretyakov S. Biografiia veshchi [Biography of thing]. Literatura fakta: Pervyi sbornik materialov rabotnikov LEFa [Literature of fact: The first collection of materials of LEF's workers] (ed. N. F. Chuzhak), Moscow, Zakharov, 2000.
Tynyanov Yu. N. Zhurnal, kritik, chitatel' i pisatel' [Magazine, critic, writer and reader]. Problema stikhotvornogo iazyka. Stat'i [The problem of poetic language. Articles], Moscow, Sovetskii pisatel', 1965.
Vaginov K. K. Kozlinaia pesn' [Goat Song]. Polnoe sobranie sochinenii vproze [Complete collection of prose writings] (eds A. I. Vaginova, T. L. Nikol'skaia, V. I. Erl'), Saint Petersburg, Akademicheskii proekt, 1999.
