CC BY
39
Сложный исторический путь российской государственности, развитие отечественной правовой системы, многие этапы которых были противоречивы, сопровождались столкновением собственных и «заемных» правовых и политических норм, институтов, принципов и ценностей.
В настоящее время возникла острая необходимость в изменении методологических ориентиров изучения права и государства - этих тесно связанных между собой элементов российского государственно-правового бытия. Важно понять особую логику эволюции национального права, содержание этого процесса, его внутреннюю целостность, сущностный смысл, получившие отражение не только в памятниках русского права, отечественном законодательстве прошлого, но и в создаваемых в российском культурно-историческом пространстве учениях о праве и государстве.
Вообще, «новизна российской правовой системы рождается в сложных перипетиях мирового правокультурного процесса, и поэтому она вносит подчас весьма полярные начала в тот или иной этап своего существования: охранительные, консервативные тенденции соседствуют с весьма радикальным новаторством... утверждение высокой творческой роли права и правопорядка - с революционным отрицанием самого феномена права как устаревшего и социально отсталого института» [1, с. 98].
Ясно, что прогрессистское видение истории государства и права, стремление «втиснуть» последнюю в какие-либо «формационные перегородки» не позволяют вскрыть глубинные и оригинальные явления в российском политико-правовом мире и, значит, оценить их своеобразие, понять специфику развития. Следовательно, необходим серьезный теоретико-методологический прорыв, основой которого, несомненно, станет новое осмысление многих юридических, политических, философско-правовых и религиозно-правовых концепций.
В этом плане обращение к русским и позднее - к российским доктринам убеждает нас в том, что на таких этапах, как традиционно-обычный (1Х-ХУ вв.), классическо-московский (ХУ-ХУП вв.), имперский-петербургский (ХУ111 в.), имперско-модернизационный (XIX - начало XX вв.), советский (октябрь 1917-1993 гг.) и современный, происходит не только изменение духовной ориентированности права, смена характера нормативно-правовой техники, правового статуса личности, соотношения национального и «заемного» элементов (норм и институтов), но и трансформация модели взаимосвязи права и государства, права и общества, государства и церкви, в результате которой меняется понимание природы, содержания, структуры и, главное - значения механизма государственного принуждения, его структуры, вектора эволюции и др.
Конечно, не является случайным тот факт, что генезис русской политико-правовой мысли в целом принято связывать с возникновением и развитием древнерусской государственности. Именно принятие христианства (в его православно-византийско-имперской версии) и распространение письменности обусловили появление разнообразных политических и правовых произведений разных жанров.
Значительную роль в развитии русской государственно-правовой мысли сыграло непосредственное влияние правящей личности - Ярослава Мудрого, Ивана III, Иван Грозного, Петра
I, Николая I, Александра II и других, чья власть, способы управления государством всегда, несомненно, были в центре внимания многих современных им мыслителей: митрополита Илариона, Филофея, Юрия Крижанича, Феофана Прокоповича, М.М. Щербатова, С.Е. Десницкого, А.Н. Радищева, М.М. Сперанского, П.Я. Чаадаева, А.С. Хомякова, Ю.Ф. Самарина, К.П. Победоносцева, Б.Н. Чичерина и др.
В трудах представителей отечественной политико-правовой мысли проанализированы особенности развития и функционирования механизма государственного принуждения в российском политико-правовом и социальном пространстве. Они (каждый на своем теоретико-методологическом уровне, используя свойственный конкретной эпохе понятийный аппарат) представили основные направления и подвели итоги предшествующих исследований в сфере правовой и духовной свободы, права («Правды»), законности и государственного принуждения («Гроза», «Страх» и др.).
Первым русским политико-правовым трактатом стало «Слово о Законе и Благодати» Киевского митрополита Илариона (середина XI столетия). В этой знаковой для последующего развития национального государственно-правового дискурса работе были освещены вопросы, касающиеся происхождения, сути, целей и задач верховной власти, которой митрополит считал волю
Божественную, данную князю как «причастнику и наследнику небесного царства» для выполнения своего высшего долга перед людьми и Богом.
Образ христианского носителя верховной власти занимает центральное место в трактате Илариона, где прописана и значимость ответственности русских князей за управление Русским государством и качества, которыми должны обладать князья для наилучшего осуществления власти. К таким качествам митрополит отнес мужественность, острый ум, милосердие и законопослушность. Закон же был воспринят как воля, переданная людям Богом через своего избранника, потому что теологическая и юридическая значимость закона считалась в то время единым понятием.
Илариона также интересовала проблематика праведного суда как одной из форм государственного принуждения по «Правде» (отсюда и возникло понятие «оправдить», близкое, но все же отличающееся по содержанию и смыслу от современной категории «оправдать»), определения наказания и «милости виноватому». Наказание трактовалось им как «воздаяние каждому по делам его».
Несколько позднее проблему принуждения и наказания рассмотрел Владимир Мономах. Вступив на престол, он издал новые законы (Устав Владимира Всеволодовича Мономаха - вторая часть «Пространной Правды»). Программу же своего политического правления он изложил в трудах «Поучение детям», «Послание Олегу Черниговскому» и «Отрывок», который условно принято называть «Автобиографией».
В работах Мономаха нашла свое продолжение линия, начатая Иларионом: к проблемам, поднимаемым в «Слове о Законе и Благодати», он добавил ряд новых актуальных для реализации политической власти тем. В частности, были выделены такие вопросы, связанные с пониманием природы, функций и социально-правовой значимости механизма государственного принуждения, как форма организации княжеской власти и ее законодательно утвержденный объем; не остались без внимания также нравственный облик, присущий христианскому правителю, и формат его взаимоотношений с подвластным населением и князьями-вассалами.
Владимир Мономах уделил внимание и вопросам, связанным с социальной значимостью механизма государственного принуждения и юридической ответственности в древнерусском политико-правовом пространстве. Признавая, что государственное принуждение преследует различные цели в процессе правового регулирования, и контекстуально отмечая его объективный для любой национальной государственности характер, Мономах указывал, что судебные функции должен был осуществлять сам князь и делать это «праведно, с милостью и избегая беззакония».
«Избавьте обиженного от руки обижающего, праведно судите сироту, оправдайте вдовицу... не давайте сильным погубить человека. Любой человек, и убогий калека, и бедный смерд должен быть защищен от произвола и самоуправства». Что касается смертной казни, то Мономах, ссылаясь на традиции христианства, нравственности и морали, считал неприемлемым такой вид наказания: «Ни правого, ни виноватого не убивайте, и не повелевайте убить того, кто будет достоин смерти, ведь душу христианскую нельзя губить».
В дошедших до нас фрагментах трудов Владимира Мономаха просматривается мироощущение этого мыслителя - строгого, но справедливого и «милостивого» к своим подданным государя.
В эпоху русского классического права во многом в продолжение древней русской традиции механизм государственного принуждения уже рассматривается сквозь призму княжеско-церковных отношений, в контексте формирующегося в рамках имперской парадигмы «Москва - Третий Рим» взаимодействия юридических (позитивных) и религиозных норм и принципов.
Так, М. Грек изложил ряд тезисов, в которых отражались предпочтительная форма власти, а точнее, способы ее осуществления на «Земле Русской»: царь управляет подвластными «в синклитских советах царских», к участию в которых допущены «благохитростные советники» и «крепкодумные воеводы». Плохих советников, «говорящих и советующих что-либо развратное», следует немедленно удалять, чтобы царь не подвергался их влиянию. Перечисляя состав «советующих лиц», Максим Грек вместе с боярством упоминает и дворянство (воеводы, военачальники).
М. Грек затронул также вопросы организации и функционирования отечественного судопроизводства, критикуя и взяточничество судей, расхищающих имущество, «обижая при том вдов и сирот». «Ради получения мзды судебные чиновники не постоят и перед наймом лжесвидетелей и клеветой». Такой суд наносит ущерб не только всем подданным государства, но и авторитету царя и даже престижу всего государства перед «окрест себя живущих ляхов и немцев», где суд свершается на основании «градских законов», к тому же справедливо и не взаимно [2].
Именно Максим Грек четко сформулировал мысль о том, что «правосудие должно осуществляться согласно закона и с равным отношением ко всем сторонам, участвующим в тяжбе, а мера наказания должна соответствовать тяжести содеянного».
Идеи, близкие к взглядам Грека и его окружения, высказывал Зиновий Отенский, создавший в XVI в. политико-публицистические произведения. Он осуждал тиранические способы правления и связывал метод государственного принуждения с проблемой утверждения власти закона в обществе. Старец Зиновий подробно и последовательно развил идею о том, что именно жизнь, основанная на законе, и угодна Богу. Законы же, по его мнению, делимы на три категории:
- божественные законы, к которым отнесены заповеди Бога, Святоотеческие писания и постановления церковных Соборов. Их источником является Божья воля, и эти законы духовны;
- обычные нормы, сложившиеся по-своему в каждой стране в виде обычаев и нравов исходя из климатических и географических условий. В обычаях Божественная воля выражена опосредованно [2];
- положительное (позитивное право) законодательство, представленное в двух видах: законами царскими и градскими.
Зиновий утверждал, что соблюдение «Закона» и «Правды» суть обязанность и «верховных правителей», и должностных лиц. Именно на этих основаниях должно осуществляться властное принуждение и определяться наказание. Царь же выполняет закон прежде всего тем, что организовывает и осуществляет правосудие в стране.
Особая природа государственного принуждения в эпоху централизации государственной власти рассматривалась И.С. Пересветовым, который в XVI в. предложил ряд преобразовательных политикоюридических программ. Причем свои идеи он обосновывал в рамках тщательнейшего анализа политико-правовых причин краха Византийской империи, что, по-видимому, и стало источником предлагаемой им модели осуществления государственной власти: расширение государственного вмешательства в различных сферах жизни Московского царства, признание за царем (и великим князем) священного права применять принудительные меры к «изменникам» в целях восстановления нарушенного права царской власти. Только сильной централизованной власти возможно «царское от Бога мудрое прирождение по небесному знамению» [3, с. 182].
Вообще, И. Пересветовым были предсказаны пути дальнейшего развития государственности и аппарата монархической власти. Хотя вопросы о форме правления возникали задолго до этого, однако именно он впервые поднял вопрос, например, о выделении суда в отдельную централизованную судебную систему. Уже в рамках этой системы Пересветов преобразует в отдельное ведомство воинский суд, который осуществляется в армии теми начальниками, которые знают людей, служащих под их руководством.
Особенности же юридической ответственности как меры государственного принуждения И. Пересветов выделял в контексте присущего средневековому правовому менталитету совмещения понятия греха и правонарушения. Механизм государственного принуждения должен быть направлен на исправление таких «духовных пороков» общества, как «беззаконие» и «неправда». «Правда» - это не только отрицание порабощения и закабаления и не просто справедливость, выражающаяся в «соответствии наград и наказаний», а значительно более сложное понятие, включающее в себя категории философские, морально-этические, религиозные и юридические [4, с. 235-236].
Только в таком плане корректно анализировать тот факт (отмечаемый многими современными авторами), что для судей, отправляющих правосудие не по правде, а за мзду, И. Пересветов предусматривал самое суровое наказание («содрать живьем кожу с судьи, набить ее бумагой и
повесить над дверьми учреждения суда, чтобы все видели и помнили о справедливости и законе» и т.п.).
Ясно, что в полной мере укладывающиеся в рамки отечественной государственно-правовой традиции (классически-московский период) идеи И. Пересветова были в значительной мере деформированы в царствование Ивана IV, которого (единственного из русских правителей допетровской эпохи) не интересовала юридическая и нравственная сторона деятельности государства (государя).
Он почитал себя «Богом-Отцом» (Саваофом) и поэтому в вопросах формирования и функционирования механизма государственного принуждения следовал только ему понятной социально-правовой и религиозной программе. Сам же царь иногда может быть грешен и никогда -преступен, а наказывать за грехи вправе лишь Высший суд. Государственно-правовая и религиозная доктрина Ивана IV служит оправданием политического террора, а также преданию неких «законных форм» опричных грабежей и насилий. «Страх» и «Гроза» в интерпретации Ивана Грозного теряют закрепившуюся за ними ранее (в отечественной государственно-правовой традиции) коннотацию и наполняются иным смыслом: теперь это средства устрашения своих подданных, способы удержания их в безусловном повиновении, идеологическая основа механизма государственного принуждения. Сформулированное же автором «Валаамской беседы» определение «царевой грозы» теряет в эту историческую эпоху всякую практическую ценность, превращается в «недостижимый» политикоправовой идеал. («Царева гроза действует в правду о законе и о благоверии и о спасении мира всего, она должна быть “не яростна” и “не свирепа” и осуществляться “с правдосохранением”» [5, с. 188, 173-174].)
Однако «грозное Иваново царство» представляет собой исключение из правил: сложившаяся с XXI вв. традиция понимания особой природы государственной власти, права («Правды», «Закона», «Грозы»), значимости и границ государственного принуждения, реализуемого в определенных не только законом, «Правдой», но и устоявшимися обычаями, религиозными канонами формах и основаниях, сохранялась еще на протяжении более чем ста лет, до периода имперской секуляризации национального права, государства, ряда важнейших сфер жизнедеятельности общества.
В полной мере можно согласиться с Н.Н. Алексеевым, утверждавшим, что «Московская монархия имела, разумеется, свою неписаную конституцию, однако эта конституция свое торжественное выражение имела не в хартиях и договорах, не в законах, изданных учредительным собранием. а в том чисто нравственном убеждении, что порядок, устанавливающий характер внешней мощи государства и его распорядителей. установлен свыше, освящен верою отцов и традициями старины» [6, с. 529].
Кризис русского национального права и государства начинается в первой четверти XVIII в. (имперско-петербургский этап развития Российского государства и права). Значительную роль в этом процессе сыграли реформы Петра I (хотя глубинные предпосылки политико-правовых и социальных деформаций XVIII в. можно найти в церковной реформе патриарха Никона). Петр сломил многовековые устои, нарушил присущую русскому народу традиционность, внес заметные изменения в духовную жизнь людей, что потребовало значительных законодательных обоснований. Реформы, законодательные акты, приказы, указы, манифесты, уставы, регламенты легли в основу официальной доктрины абсолютной монархии. Царской же власти было определено традиционное теологическое обоснование.
Идеология абсолютной монархии того времени сводилась к основной мысли - только монарх «знает», как и что лучше для его подданных и страны, поскольку народ «непросвещен, темен и что именно ему нужно, попросту не знает». Петровские проекты во многом ориентировались на западнопротестантские юридические и политические принципы, привычные для Западной Европы схемы государственного строительства.
В отношении системы государственного принуждения при императоре Петре I произошли известные (выпадающие из отечественной государственно-правовой традиции) ужесточения, связанные с возникновением принципиально новой, сословно-полицейской модели абсолютно-
самодержавной власти. Петр, издавая указ за указом, был обеспокоен их неэффективностью, хотя в этом нет ничего удивительного, т.к. многие указы находились в противоречии друг с другом. Это обстоятельство еще и усугублялось тем, что «будучи национальными по мотивам и целям, петровские реформы по своей форме, характеру и стилю были компилятивными, эклектичными, заимствованными. Однако форма и стиль оказались серьезно фундаментированы политическим насилием, необходимым для внедрения реформ в жизнь» [1, с. 142]. Вершиной утверждения абсолютной власти императора (по своим полномочиям неизвестной ранее), конечно же, стало изменение порядка наследования. Никогда еще власть главы Российского государства, возможности его принуждения не достигали таких высот.
В этом плане наиболее интересным мыслителем того времени, идейным творцом Петровской эпохи, автором, работы которого выделяются по характеру и методологии решаемых задач (и принципиально отличаются от классических допетровских государственно-правовых трудов), а также полученным выводам является Феофан Прокопович. Именно Прокопович по прямому указанию Петра и стал создавать новый образец имперской идеологии, не имеющей ничего общего с принципами православного монархизма и устанавливающей иные формы государственного принуждения.
Литература
1. Синюков В.Н. Российская правовая система. Введение в общую теорию. М., 2010.
2. История политических и правовых учений / Под общ. ред. В.С. Нерсесянца. М., 2004.
3. Пересветов И.С. Сочинения. М.-Л., 1956.
4. Клибанов А.И. «Правда» земли и «царства» Ивана Пересветова // Исторические записки. 1977. № 99.
5. Валаамская беседа - памятник русской публицистики XVI в. М.-Л., 1958.
6. Алексеев Н.Н. Современное положение науки о государстве и ее ближайшие задачи // Русский народ и государство. М., 1998.
