CC BY
119
К СЕМАНТИЧЕСКОЙ ДИНАМИКЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ СИМВОЛОВ: ЦАРСКАЯ «ГРОЗА»
В РУССКОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ XVI ВЕКА
Древнерусские политические тексты, семантическая динамика, «гроза» и «грозный
царь» в XVI веке.
Русская публицистическая литература XVI века регулярно обсуждает вопросы, связанные с проблемами управления государством. Известно, что во всех цивилизациях люди предпринимали попытки создать совершенные системы социального и политического управления. Основатели науки о власти Платон, Аристотель, позднее Цицерон, размышляя над проблемами политической власти, закона, насилия и справедливости, мечтали об идеальной власти, которая обеспечивает доступ свободных граждан к счастью и благу [Желтов, 2008, с. 198-200]. Обсуждение добродетелей правителя - одна из самых распространённых тем текстов потестарной семантики.
В древнерусских текстах также наблюдается большой интерес к этим вопросам. Ещё в XI веке митрополит Иларион в «Слове о Законе и Благодати» говорил об обеспечении интересов всех подданных как о высшей цели управления государством. В связи с этим Иларион обсуждает черты благого правителя, необходимые для Русской земли.
Одним из компонентов образа правителя оказывается семантическое поле силы, угрозы, грозы. Ряд лексем наполняет это поле, и в динамике развития поля «грозы» в некотором смысле отражаются изменения в политических представлениях русского образованного общества, вовлеченного в политический дискурс.
Понятие княжеской «грозы» как необходимый элемент системы государственного управления впервые появляется в тексте XII века — «Молении Даниила Заточника». Даниил Заточник говорит о крепкой и сильной княжеской власти, вводит лексему «гроза», далее образует словосочетание, на несколько веков ставшее инвариантным, - «царская гроза». Она, по мнению Даниила, обращена на защиту подданных. Далее семантика «грозы» снова актуализируется в древнерусских текстах XVI века у таких авторов, как Максим Грек и Иван Пересветов.
В данной статье речь идёт о политическом понятии «гроза», выраженном в двух челобитных Ивана Пересветова и публицистической повести «Сказание о Магмете Салтане».
Иван Семёнович Пересветов, приехавший на Русь из Литвы около 1538 года, сразу проявляет себя смелым и предприимчивым человеком — он даёт «государю благоверному царю» Ивану Васильевичу советы. Через 11 лет после своего приезда в Московское государство Пересветову удалось встретиться с Иваном Грозным и передать Малую и Большую челобитные с проектами различных государственных преобразований. В этих произведениях автор на примере турецкого властителя обсуждает уроки, которые должен извлечь из падения Византии русский царь.
Язык челобитных и повести И.С. Пересветова представляет собой типичный образец публицистики XVI века, когда происходил «постепенный переход от цер-
ковной по характеру публицистики к светской» [Колесов, 1989, с. 101]. Обсуждение важных общественных вопросов выносится за рамки традиционного церковного послания, освобождаясь от привычных традиционных формул, меняя семантику и синтагматику текста. Желание говорить «общею простою беседою» меняет стилистику публицистических текстов. Видимо, это связано с тем, что изменился адресат текстов: место церковной братии занимают светские социальные группы.
Понятие «гроза» в текстах писателя объёмно и глубоко. По сути, оно представляет собой целое учение об управлении государством. Писатель вводит в значение «царская гроза» предназначение и цели московского государства, анализирует отношения правителя с советниками, с ближайшими слугами, описывает, против каких социально-политических групп должна быть направлена царская гроза, а какие - защищать.
Для раскрытия понятия «царскаая гроза» используется сопоставление двух царств. Одно царство побеждённое - греческое, православное. Другое - царство победителей, турецкое, мусульманское. Как видим, древнерусский книжник обращается к анализу падения Константинополя с тем, чтобы выяснить причины этого печального для любого православного человека события.
Царь должен быть грозным правителем для того, чтобы в царстве была правда. Цель государства, по мнению Ивана Пересветова, соблюдение правды. «Правда» в текстах этого автора — ключевое понятие. Как считает известный исследователь древнерусских политических текстов В. Вальденберг, «правда для Пересветова не есть какое-нибудь отвлечённое нравственное понятие без определённого содержания: под правдой он разумеет не что иное, как христианский закон» [Вальденберг, 2006, с. 271]. Скорее, речь идёт о более древнем - дохристианском - понятии (ср.: «Правда Русская»), Однако в главном, на наш взгляд, исследователь прав: правда - это далеко не светское, не мирское понятие, как долгое время его толковали историки [Зимин, 1958]. Правда и истина есть важнейшие мировоззренческие категории средневековой русской культуры. «Правдой в Древней Руси определяли едва ли не все деяния человека. «Правду» можно было дать, то есть отнестись справедливо, либо принести клятву. «Правду» можно было взять (например, в суде)...» (см. об этом подробнее: [Юрганов, 1998, с. 33-58]).
Б.А Успенский считает, что «в основе семантики этого слова лежит представление о божественном миропорядке... Отсюда правда может пониматься как договор между Богом и человеком» [Успенский, 1994, с. 191]. Таким образом, И. Пересветов в своих текстах выстраивает перспективу государства правды как государство праведных в духе своего времени: праведный царь праведного православного государства: «Без таковые грозы правды в царство не мочно ввести. ...Как конь под царём без узды, так царство без грозы» [Пересветов, 1908, с. 72].
«Правда» и «гроза» в текстах И.С. Пересветова — два взаимообусловленных понятия. Сильное правление может создать условия для существования правоверного государства. По представлениям И.С. Пересветова, царь не должен быть кротким со своими вельможами, ибо это плохо сказывается на управлении государством. Правителю следует быть грозным со слугами, дабы избежать беззакония с их стороны.
«Кроткий» царь не будет думать о своём воинстве и об управлении царством. «Кроткий» правитель позволяет вельможам поработить «лучших» людей. Воз-
можно, прав А.А. Зимин, считая, что «Пересветов прямо указывает на правление бояр в малолетство Ивана IV» [Зимин, 1958, с. 343].
Правление Константина как неудачный пример правления царством используется писателем для раскрытия описываемого понятия. Константин был кротким со своими вельможами, не гневался на них, давал им «городы и волости дер-жати». И. Пересветов цитирует Петра, волошского воеводу, говорившего про греков: «... кресть целуютъ, да изменяютъ, то есть велия ересь, за вЪру християн-скую не стоять, а государю вЪрно не служат» [Пересветов, 1984а, с. 608]. Вельможи «от слез и от крови рода христианского богатЪют», бесчестными поборами обирают подданных царя, творят всяческие несправедливости. Поэтому автор считает, они «в великую ересь впадают, и на Бога хулу кладут..., тЪмъ Бога всЪмъ гнЪвят» [Пересветов, 1984а, с. 610]. Отсутствие «грозы» в управлении земного правителя неизменно ведёт к гневу и «грозе» со стороны небесного правителя, как это и произошло в 1453 году в Константинополе.
Царство, где правит грозный царь, будет процветать и устоит во все времена. Турки правят там, где было православное царство. Причину этого прискорбного развития событий писатель видит в слабости правления. И. Пересветов наполняет понятие «гроза» следующими представлениями: поддержка служивых людей, «воинников», оппозиция по отношению к боярам, сильный суд, суровое наказание для нечестных судей, отказ от системы кормления.
Турецкий царь султан Магомет «неверный царь, да Богу угодно учинил»: по всему царству разослал верных ему судей, от принципа кормления на местах отказался, обеспечив чиновников казённым жалованием. Суд он устроил гласный: «А судъ дал полатный во всем царство свое судити без противня» [Пересветов, 1984а, с. 608]. По мнению И. Пересветова, Магомет сделал так, чтобы не вводить вельмож в грех и Бога не прогневать. А сам Магомет, по одобрению публициста, гроза для неверных и нечестных слуг: «А просудится судья, ино им пишется такова смерть по уставу Махметееву: возведет его высоко, да бьет его взашей на-дол, да речет тако: “Не умЪлъ еси в доброй славе жити, а вЪрно государю служи-ти”» [Пересветов, 1984а, с. 608]. И сдирание кожи живьём с неправедного судьи нисколько не пугает автора. Он подробно описывает и это наказание: «А иныхъ живых одираютъ, да речет тако: “Обростешь тЬлом, отдастъ ти ся вина та”». Вот такая «грозная мудрость» делает царство долгим и благополучным. Турецкое царство стоит на этом принципе: «По уставу Махметеву с великой грозной мудростью а нынешнии цари живут» [Пересветов, 1984а, с. 608].
Истинно православный царь должен быть не кротким, а грозным и воинственным по отношению к явным и скрытым врагам государства. Для доказательства этой мысли писатель обращается к миру Ветхого Завета: «А царю без воинства не мочно быти: ангели Божии, небесныя силы, и тЬ ни на един час пламенного оружия из рукъ своих не выпущают, стерегут рода християнского от Адама и до сего часа, да и тЬ службою своею не скучают» [Пересветов, 1984а, с. 614-616].
Словосочетание «пламенное оружие» актуализирует мысль, высказанную воеводой Петром о необходимости сжигать в огне «чародЪев и еретиков», которые отводят от царя удачу и укрощают его воинский дух. А сопоставление царя с огненным ангелом, охраняющим род человеческий, снижает непривычную для древнерусского читателя категоричность текста.
Провиденциализм Ивана Пересветова проявляется в обосновании взаимообусловленности царского поведения и божественных проявлений. «А виноватому смерти розписаны, а нашедши виноватого не пощадити лутчаго, а казнят ихъ по дЪлу дЪл ихъ. Да рекут тако: "От Бога написано: комуждо по дЪломъ его"» [Пересветов, 1984а, с. 608].
Главным оппозиционером царя являются его вельможи. На них и должна быть направлена царская гроза. «Сильные люди» притесняют простых подданных, делая их «нагими, босыми и пешими» [Пересветов, 19846, с. 598]. Сами по-настоящему царю не служат, ленятся, за царя не стоят и воевать за него не хотят. Пересветов приводит слова молдавского воеводы Петра про русское царство: «Вельможи русского царя сами богатЪют а линевеют, а царство оскужают его. И тЬм ему слуги называются, что цвЪтно и конно и людно против недруга смертною игрою не играют, тЪм Богу лгут и государю» [Пересветов, 1984а, с. 610].
Вельможи могут опутать царя ересью, гаданиями, ворожбой и коварством. Они могут сделать его кротким, что для них, боящихся жизнь свою отдать за царя, хорошо, а для православного царства - небезопасно. Поэтому Пётр обращается с молитвой к Богу: «Боже, поблюди и буди милостивъ над русским царем... да не уловили бы его тако же вельможи его вражбою от ереси своей и лукавъством своим, да не укротили бы его от воинства, бояйся смерти, чтобы имъ, богатым, не умирати» [Пересветов, 1984а, с. 614]. Ленивым и лукавым боярам противопоставлены служивые люди, которые не боятся умереть за своего царя. И. Пересветов с явно выраженной симпатией называет их то «богатырями», то «воинами», то «юнаками», то использует описательные конструкции, например, «которые го-разди смертною игрою противу недруга за христианскую віру и за тебя, государя, великого царя» [Пересветов, 19846, с. 598].
Служивое дворянство — это тот социальный слой, на который царь может опереться, наводя порядок в государстве. У вельмож нет отваги в сердце, а воины обладают верным сердцем, поэтому воинов надо поддерживать «доходами из казны». Этот императив в виде совета молдавского воеводы Петра звучит в тексте несколько раз, при этом всегда присутствует оппозиция «воины — соколы» / «ленивые и трусливые вельможи»: «Воинника держати, как сокола чредити: и всегда серца имъ веселити, а ни в чем на него кручины не напускати» [Пересветов, 1984а, с. 610], «из казны своея воинником серца веселити.... Таковым воинником имяна возвышати и серца им веселити, и жалованья им из казны своея государевы прибавливати» [Пересветов, 1984а, с. 610].
Итак, «царская гроза» - это целая программа управления государством, «свёрнутая» в политический образ. Без выполнения этой программы любое царство долго не устоит... Грозное, сильное царство — благо для подданных, ибо они защищены царскою «грозою» от беззакония «лучших» людей.
Семантика лексемы «гроза» разворачивается в целый ряд ассоциаций и словосочетаний: «гроза» - «грозный царь», «гроза» - «пламенное оружие», «гроза (царя)» - «Божья кара, гроза», «устрашение врагов» - «устрашение слуг» - «наказание непокорных» — «милость к послушающим», «гроза (царя)» — «беззаконие (бояр)» и т. д.
Таким образом, развитие семантики лексемы «гроза», словосочетаний «грозный царь», «грозное царство» к концу XVI века в ряде публицистических сочинений обусловливает и дальнейшую динамику лексики политического дискурса России. «Смутное Время» конца XVI — начала XVII вв., очевидно, становится следствием ослабления «царской грозы». Тексты более поздние демонстрируют развитие семантического поля «(царской) грозы».
Библиографический список
1. Вальденберг В.В. Древнерусские учения о пределах царской власти: Очерки русской политической литературы от Владимира Святого до конца 17 в. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2006. 368 с.
2. Желтов В.В. Теория власти. М.: Флинта: МПСИ, 2008. 584 с.
3. Зимин А.А. И.С. Пересветов и его современники. М.: Изд-во АН СССР, 1958. 498 с.
4. Колесов В.В. Древнерусский литературный язык. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1989. 295 с.
5. Пересветов И.С. Большая челобитная // Памятники литературы Древней Руси. Конец XV - первая половина XVI века. М.: Художественная литература, 1984а. С. 602-625.
6. Пересветов И.С. Малая челобитная // Памятники литературы Древней Руси. Конец XV - первая половина XVI века. М.: Художественная литература, 19846. С. 596-601.
7. Пересветов И.С. Повесть о Магмете салтане // Ржига В.Ф. И.С. Пересветов, публицист XVI века (с приложением сборника его сочинений) / Чтения в обществе истории и древностей российских. М.: Синодальная типография, 1908. Кн. 1. С. 71—78.
8. Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI—XIX вв.). М.: Гнозис, 1994. 240 с.
9. Юрганов А.Л. Категории русской средневековой культуры. М.: МИРОС, 1998. 468 с.
