CC BY
125
60. Vjatskaja rech' - Vyatka speech. 1908. 6 May.
61. SARF. DP. 4nd ed. 1909. File 15. Pt. 1. Sh. 1-4.
62. Ibid. Pt. 10. Sh. 209.
63. Ibid. P. 292.
64. Jenciklopedija zemli Vjatskoj - Encyclopedia of Vyatka land. Vol. 4. Kirov. 1995. P.291.
65. SARF. DP. 4nd ed. 1911. File 15. Pt. 7. Sh. 9.
66. GAKO. F. 1254. Sh. 2. File 14. Sh. 65.
67. Ibid.
68. Ibid.
69. Jenciklopedija zemli Vjatskoj - Encyclopedia Of Vyatka Land. P. 292.
70. Vjatskaja rech' - Vyatka speech. 1908. 14 May.
71. Ibid.
72. Ibid. 12 Aug.
73. Ocherki istorii Udmurtskoj ASSR - Essays on the history of the Udmurt ASSR. Vol. 1 / editorial board. I. P. Emelyanov (chief editor) [and others]. Izhevsk. Udmurth book publishing house. 1958. P. 237.
74. Ibid.
75. Ocherki istorii Kirovskoj oblasti - Essays on the history of the Kirov region. P. 234.
76. Ibid.
77. GAKO. F. 566. Sh. 1. File 821. Sh. 1.
78. Ibid. F. 1254. Sh. 1. File 740. Sh. 271 - 273.
79. GAKO. F. 714. Sh. 1. File 1318. Sh. 47-48.
80. Ibid. F. 1254. Sh. 1. File 470. Sh. 25.
81. Ibid. D. 740. Sh. 37-39.
82. Ibid. Sh. 83.
83. GAKO. F. 1254. Sh. 1. File 740. Sh. 5-6.
84. SARF. DP. 4nd ed. 1914. File 15. Pt. 7. Sh. 1-4.
85. RSHA. F. 1291. Sh. 119. File 67. 1906-1909. Sh. 30.
86. Ocherki istorii Kirovskoj organizacii KPSS - Essays on the history of the Kirov organization of the CPSU. P. 247.
87. Musikhin V. E. Op. Cit. P. 295.
88. Archive of V. P. Demintsev. Kept in the family.
89. Jenciklopedija zemli Vjatskoj - Encyclopedia of Vyatka land. Vol. 4. P. 294.
90. Ocherki istorii Udmurtskoj ASSR - Essays on the history of the Udmurt ASSR. P. 234.
91. Tyukavkin V. G. Velikorusskoe krestjanstvo i Stolypinskaja agrarnaja reforma [Great Russian peasantry and the Stolypin agrarian reform]. M. Monuments of historical thought. 2001. P. 124.
УДК 94(470.342) "19/начало 20вв."
Е. Ю. Ситникова
Институт генерал-губернаторства как инструмент национальной политики Российской империи в последней четверти XIX - начале XX в.
С 60-х гг. XIX в. статус генерал-губернатора приобретал все большее значение, особенно это касалось национальных окраин. Здесь на плечи генерал-губернаторов возлагалась важная задача сохранения порядка, надзора за настроениями местного населения, подготовки почвы для распространения общероссийских законов и общеимперской системы управления. Большое значение при исполнении данных задач имел личностный фактор и политические убеждения генерал-губернаторов. В статье проводится исследование отчетов, докладов и некоторых других документов, отражающих деятельность генерал-губернаторов в русле национальной политики. Дается оценка той роли, которую они играли в ее осуществлении. Несмотря на то что специфика должности позволяла генерал-губернаторам выступать в качестве посредников между туземцами и центральной властью, их потенциал как информаторов и инициаторов реформ практически не использовался.
From the 60-ies of XIX century the status of the governors-general became more important, especially on the part of national suburbs. Governors-general were entrusted with the important task of maintaining order, supervision of the sentiments of the local population, to prepare the base for the spread Russian laws and of imperial control system. Great importance in the performance of these tasks played the personal factor and political beliefs of
© Ситникова Е. Ю., 2015 48
governors-general. The article presents research reports, presentations and other documents that reflect the activities of governors-general in line with national policy. The role that they played in its implementation is analyzed. Despite the fact that the specific positions allow governors-general to act as intermediaries between the natives and the central government, their potential as informants and initiators of reforms was unused.
Ключевые слова: Российская империя, последняя четверть XIX - начало XX в., национальная политика, генерал-губернатор, национальные окраины, институт генерал-губернаторства.
Keywords: The Russian Empire, the last quarter of 19 - early 20th cc, national policy, the governor-general, the national suburbs, governors-general institution.
Основной задачей генерал-губернаторов на национальных окраинах Российской империи было следить за настроениями инородцев и способствовать скорейшей интеграции этих земель в состав Российского государства. Конечной целью национальной политики властей на окраинах можно считать их полную интеграцию, то есть подчинение общероссийскому законодательству, установление общеимперской системы управления с российскими или лояльными правительству местными чиновниками на всех уровнях, использование русского языка в делопроизводстве, возможность распространения на окраины общеимперских реформ. Соответствующий анализ деятельности генерал-губернаторов позволяет определить, кто из них действовал в русле общей концепции национальной политики, а кто пытался воплотить в жизнь собственные идеи и в чем это выражалось на практике.
О различиях в положении национальных окраин в составе Российской империи подробно рассуждает Л. М. Лысенко в своей монографии [1]. Она выделяет несколько моделей управления окраинами в зависимости от степени интеграции их в состав империи: политическая автономия, административная автономия, военно-народное управление, управление с общеимперской администрацией на всех уровнях. Все эти модели подразумевают наличие должности наместника или генерал-губернатора за исключением военно-народного управления, при котором важнейшие дела находятся под контролем военного ведомства, а основная власть сосредоточивается в руках военного губернатора. Последняя ступень интеграции - полная инкорпорация, при которой должность генерал-губернатора теряет свою актуальность.
С наибольшими трудностями приходилось сталкиваться генерал-губернаторам, на чью долю выпадало способствовать переходу вверенной области от одной модели к другой, тем более, когда переход этот был стремительным. В пример можно привести Царство Польское, которое после упразднения наместничества в 1874 г. было преобразовано в Варшавское генерал-губернаторство, в высших кругах именовавшееся Привислинским краем, словно оно уже было неотъемлемой частью России.
Исследование отчетов и докладов генерал-губернаторов показывает, что последние прекрасно понимали государственную задачу во вверенной им области, но верили в возможность ее исполнения в разной степени.
В 1896 г. граф Петр Андреевич Шувалов в своем докладе об обследовании положения в Царстве Польском писал о том, что «представляется едва осуществимою задача обрусить сплошное и однородное польское население Привислинского края и достигнуть в близком времени духовного слияния его с коренной Россией» [2]. Первоначальными задачами власти он считал: внедрение русского языка в делопроизводство правительственных и общественных учреждений, в преподавание в казенных и частных учебных заведениях, объединение местного законодательства с имперским, привлечение на службу русских.
Рассматривая конечной целью политики «духовное слияние» Польши с Россией, Шувалов указывал на опасность со стороны Тройственного союза и Австрии, к которым поляки могут тяготеть. Во избежание этого граф предлагал не проявлять излишней твердости в «делах, не имеющих первостепенного государственного значения и не приносящих существенной пользы» [3]. В то же время он же предупреждал о том, что «польские вожделения возрастают тем быстрее, чем шире они удовлетворяются, и всякая, даже справедливая уступка празднуется поляками при их национальном самомнении как победа над правительством и вновь всякий раз окрыляет их несбыточные надежды» [4].
Александр Константинович Имеретинский, варшавский губернатор в 1897-1900 гг., считал, что на Польшу нельзя смотреть как на революционный край и пытаться подавить его «внешнею силою различных существующих ныне ограничительных законоположений» [5]. По мнению князя, необходимо было постепенно сводить на нет исключительное положение Польши, чтобы через какое-то время она могла объединиться с центром на основе российской государственности.
При решении некоторых проблем и Шувалов, и Имеретинский ссылались на политику, проводимую в Западном крае, считая Польшу такой же частью империи, только с большим количеством нерусского населения.
Не отрицая прямо необходимости инкорпорации Польши в состав России, варшавский генерал-губернатор Константин Клавдиевич Максимович открыто предупреждал о ее первых негативных последствиях. «Вместо чиновников-поляков, - писал он, - вообще отличающихся примерным трудолюбием и добросовестностью, дороживших службою, которая самым существом работы связывает их с единокровным населением, начали нередко появляться нерадивые полуобразованные русские чиновники, стремившиеся свою неподготовленность к службе или природные недочеты прикрыть усердным политиканством» [6]. Максимович предлагал отменить указ 1866 г. и допустить поляков к управлению.
Когда в 1905 г. был поднят вопрос о списке должностей, которые могут занимать поляки, в первую очередь было учтено мнение генерал-губернатора Георгия Антоновича Скалона о том, что «замечаемый ныне сильный подъем сепаратистских стремлений в польском обществе исключает возможность передачи в настоящее время и в ближайшем будущем лицам польского происхождения руководящей роли по управлению как целым краем, так и отдельными его составными частями» [7]. Исходя из данного мнения, а также «ввиду того, что в последнее время замечено особое стремление интеллигентной части польского общества сблизиться с народом в целях противодействия правительству» [8], полякам было запрещено занимать все важнейшие должности в губернском управлении, варшавской полиции, должности начальников губернской и уездной полиции, комиссаров по крестьянским делам.
По требованию Скалона Варшавское генерал-губернаторство было переведено на военное положение. Решительные действия генерал-губернатора были обусловлены подъемом революционного движения в стране и активизацией левых партий в самой Польше. В то же время Максимович, занимавший свой пост до августа 1905 г., был настроен либерально, хотя действовал также в напряженной политической обстановке. Власти сделали свой выбор, отклонив предложения Максимовича и заменив его Скалоном, способным «навести порядок» в крае.
В отличие от Польши Западный край представлял собой удобный объект для экспериментов по обрусению: народности, проживавшие в крае, не выдвигали требований о собственной государственности, а либо тяготели к другим более многочисленным народам (литовцы, белорусы), либо составляли относительно небольшие диаспоры (немцы, поляки, евреи). С другой стороны, многонациональный состав края был еще и многоконфессиональным, так что велась постоянная борьба с католической церковью за прихожан, в основном за униатов.
И. Л. Горемыкин отмечал, что должность генерал-губернатора не нужна там, где население слилось с остальной территорией в племенном, культурном и экономическом отношении, что, по его мнению, актуально для Западного края. Соответственно, Киевское и Виленское генерал-губернаторства представляли собой лишний элемент в аппарате управления [9]. Следовало окончательно перевести их под управление губернаторов, как ранее Могилевскую, Витебскую и Минскую губернии.
Однако министр внутренних дел был не совсем прав, так как в крае еще оставалось много нерешенных проблем (практически неограниченное приобретение земли крестьянами-католиками, «противоправительственная вредная деятельность» католического духовенства, нехватка русских школ (желательно, министерских, а не приходских) [10], и никакого действительного «слияния» с остальной империей еще не произошло, в этом случае власти выдавали желаемое за действительное.
Генерал-губернаторам Западного края пришлось непосредственно столкнуться со смешением национального и конфессионального аспектов вопроса. По замечанию П. Д. Святополк-Мир-ского, «роковые обстоятельства и условия жизни местного населения вынуждали правительство при создании тех или иных льготных или ограничительных законов... придерживаться принципа не народности, а вероисповедания». Относясь к белорусам или литовцам-католикам как к полякам, власти тем самым «усиливали ряды польской народности, обогащая ее тем, что по существу никогда к ней не принадлежало» [11]. Действительно, политика в крае осложнялась тем, что не все католики были поляками, и не все русские - православными. Генерал-губернатор с сожалением отмечал, что «правительство привыкло не признавать за русское все то, что не православного вероисповедания» [12].
Права некоторых народностей на собственную историческую судьбу не признавались. «Так как белорусское племя не имело как таковое ни политического, ни культурного прошлого, - отмечал в своем отчете Святополк-Мирский, - то ему в движении его развития предстоит примкнуть либо к русской, либо к польской народности» [13]. Литовцы, «вооруженные слабыми куль-50
турными средствами», лишенные исторических и культурных традиций, также имели, по мнению Святополк-Мирского, лишь один путь - слияние с русскими [14].
При этом Святополк-Мирский в отличие от Горемыкина вовсе не считал, что Западный край готов влиться в ряды остальных губерний Российской империи и управляться на общих началах. Наоборот, он предлагал расширить полномочия генерал-губернатора, а именно: передать ему часть функций центральных органов, более четко разграничить его и министерскую власть, а также предоставить ему больше карательных прав.
Несмотря на подобное мнение, в 1901 и 1909 гг. должность Виленского, Ковенского и Гродненского генерал-губернатора не замещалась, так как правительство в целом придерживалось точки зрения Горемыкина. И действительно, по сравнению с некоторыми другими областями, Западный край доставлял властям меньше беспокойства.
Самой сложной в плане управления и контроля национальной окраиной Российской империи был Кавказ. После упразднения наместничества в 1881 г. Кавказом перестали заниматься с конструктивной точки зрения, все туземное начало «искусственно противопоставляться русскому», реформ не проводилось [15], поэтому от нового наместника ожидались практические изменения в крае. Утвержденный в 1903 г. в должности генерал-губернатора Илларион Иванович Воронцов-Дашков представлял собой человека неравнодушного, деятельного и в какой-то мере вынужден был бороться с неповоротливой машиной власти, пытаясь добиться от высших государственных чиновников понимания специфики края и содействия в совершенствовании управления.
Весьма точно выразился главноначальствующий гражданской частью С. А. Шереметев, отметив, что политическая задача национальной политики на Кавказе заключается в «установлении полного слияния ее (Кавказской окраины) с остальными частями обширного Отечества», но «без особых осложнений и потрясений» [16]. На Северном Кавказе, по мнению Шереметева, «преобладание русской народности настолько значительно», что он почти не отличается от многих коренных областей империи, и в Закавказье «могут быть достигнуты такие же результаты» [17].
Исходя из докладов сменившего Шереметева Г. С. Голицына за 1897-1902 гг. [18], вверенная ему область была не готова к органическому слиянию с империей, так как многие национальности Кавказа находились на более низкой ступени социального, экономического и духовного развития, а некоторые мусульмане вели кочевой образ жизни. Данная точка зрения была ближе к истине.
Итак, в обязанности нового наместника вменялось «безотлагательно водворить на Кавказе спокойствие, дабы приобщить и этот край к внутренней созидательной работе, предпринимаемой ныне в государстве» [19]. Воронцов-Дашков не успел осуществить замыслы, с которыми приступил к работе, так как началась революция 1905 г. Ситуация в целом была таковой, что «за исключением казачьего населения, а в смысле верноподданности - и мусульманского, все остальные народности Кавказа по меньшей мере неспокойны, а некоторая часть из них - в полной революции» [20].
Незадолго до этих событий Воронцов-Дашков высказывался за проведение выборов на Кавказе, в противном случае предполагая обострение ситуации, подготовил правила о выборах в Думу с учетом местных особенностей. На предложения Воронцова-Дашкова об изменении избирательного закона был дан ответ, что Государственный совет не может этого сделать без обсуждения в Государственной думе. Это был показательный пример того, как инициативы Воронцова-Дашкова зарубались на корню под каким-нибудь бюрократическим предлогом. Парадокс заключался в том, что его предложения полностью соответствовали основной цели власти в крае, но по форме или содержанию казались слишком либеральными, смелыми, непредсказуемыми или неудобными в исполнении.
«К сожалению, - замечал Воронцов-Дашков, - Кавказ для Петербурга terra incognita» [21]. Поэтому он не уставал разъяснять высшим кругам власти сложившееся положение. Сепаратистские настроения в крае были не так сильны, как предполагалось, революционное движение было таким же, как и во внутренних губерниях, и не имело антирусской направленности. Намного больше было столкновений между армянами и татарами, дашнаками и армянами, грузинскими крестьянами и помещиками, а с русскими столкновения происходили только на хозяйственной почве [22]. Генерал-губернатор отмечал, что «единственный способ достигнуть прочного обрусения - это признание всех равными перед законом и одинаковое о всех попечение, к какой национальности они бы не принадлежали» [23].
Многие благие начинания Воронцова-Дашкова затормозились в высших кругах власти или были отклонены. Например, наместник обращался к высшим властям по поводу аграрного вопроса. У него был готов проект ликвидации обязательных отношений к помещикам, но дело тор-
51
мозилось бесконечными обсуждениями в МВД, МФ и Главном управлении землеустройства. Ходатайства Воронцова-Дашкова по поводу введения широкого суда с участием представителей местного населения министр юстиции отклонил, мотивируя отказ тем, что «малокультурные племена наших азиатских окраин готовы скорее поверить в справедливость и подчиниться приговору русского коронного судьи, чем решению местного обывателя из их же среды» [24].
Воронцов-Дашков о многом радел, но в рамках Манифеста 17 октября, так что его можно было бы обвинить лишь в том, что он придерживался взглядов, о которых было заявлено самим императором, но от которых на практике правительство по большей части отказалось. Осложнялась деятельность наместника поползновениями со стороны завистников и недоброжелателей. В конечном итоге был поднят вопрос о том, что «современное объединение управления всем Кавказом в одних руках и с огромными полномочиями неминуемо приносит больше вреда, чем пользы» [25].
Дума предложила произвести сенаторскую проверку края и подчинить его Совету министров. Воронцов-Дашков выступил против нарушения статуса наместника и управления Кавказом из столицы, он предложил включить себя и своего заместителя в Совет министров, заметив, что зачастую общие вопросы политики на Кавказе вообще обсуждаются без их присутствия. На проведение ревизии наместник радостью согласился, так как это помогло бы «выяснить истину о крае и его управлении и отринуть ту массу ложных слухов, на основании которых строить отношение правительства к далекой окраине, очевидно, нельзя» [26].
В апреле 1909 г. наместник заявил о том, что в крае «наступило значительное успокоение, обусловленное главным образом выдворением порочных элементов в отдаленные области и за границу» [27]. Поэтому он предложил перевести с военного положения на усиленную охрану Черноморскую, Елисаветпольскую, Эриванскую, Кутаисскую и Тифлисскую губернии, с чрезвычайной охраны на усиленную - Терскую и Кубанскую области, Батум, Сухумский и Закатальский округа. Его просьба была удовлетворена.
Восточные окраины империи находились под военно-народным управлением. В Степном крае основная масса населения была представлена киргизами, большая часть которых вела кочевой образ жизни. Как отмечал военный министр А. Ф. Редигер, «сильная и единая власть здесь необходима более, чем где-либо, так как тысячелетняя история страны приучила население повиноваться только силе; и полагаю, что должно пройти еще немало времени, раньше чем принципы русской гражданственности войдут в плоть и кровь этого полудикого еще в массе населения» [28]. Сменивший его В. А. Сухомлинов подобным же образом характеризовал Туркестан, который к началу XX в. «представлял собою отдаленную окраину, почти колонию, жившую своей самостоятельной, весьма примитивною жизнью, и вся роль администрации края сводилась почти исключительно к одной задаче - охранению порядка и спокойствия» [29].
Особенностью края было то, что низшие чины администрации формировались из офицеров частей Туркестанского округа, «им, конечно, не хватало знания гражданских законов, не хватало творческой подготовки для административного дела вообще, - но некоторое знание туземного народа, его обычаев и нравов, часто даже языка, - у них было, как у лиц, уже известный срок прослуживших в крае» [30], - отмечал генерал-губернатор Вревский. Сменивший его в 1899 г. С. М. Духовской, отмечал, что «Туркестанскую окраину с густым мусульманским населением ныне нельзя еще считать краем, мирное спокойствие которого вполне обеспечено» [31].
Перед передачей края в ведение МВД была проведена ревизия под руководством К. К. Палена. После длительной проверки Пален пришел к выводу о том, что все генерал-губернаторы управляли краем по-разному, накладывая отпечаток скорее не общероссийской, а личной власти. В циркулярах генерал-губернаторов была видна «бедность содержания, случайность затронутых вопросов, колебание взглядов и часто неисполнимость поставленных требований» [32]. В то же время, «задачи, подлежащие разрешению государственной власти, до того разнятся от крупных даже вопросов внутренней жизни империи, что центральные правительственные органы... не в состоянии достаточно вникать в их содержание и оценивать их, отличая серьезные от побочных» [33]. Правительство до сих пор воспринимало туземное население «как данника русской державы», хотя «условия хозяйственной и промышленной жизни значительно осложнились» и нужен был новый подход [34]. Например, родовой строй туземцев следовало использовать при создании волостных органов власти, а не разрушать.
Пален пришел к выводу о необходимости подготовить Туркестан к интеграции в общеадминистративный имперский строй управления, поместив его под власть сильного генерал-губернатора (наподобие наместника) [35]. Когда этот вопрос обсуждался на государственном совещании, было учтено мнение генерал-губернатора Туркестана А. В. Самсонова о том, что «местное туземное население, привыкшее иметь близко от себя сильную единоличную власть, входившую 52
во все интересы текущей жизни, сочло бы многоначалие с неизбежными междуведомственными трениями за явное доказательство слабости» [36]. В итоге полномочия генерал-губернатора Туркестана были слегка расширены и введена должность второго помощника по гражданской части. Совещание также решило, что край нуждается в упрощенном управлении по типу сибирских губерний, где все административные дела сосредоточены в одном присутствии.
В целом можно сказать, что генерал-губернаторы были прекрасно ознакомлены с государственной идеей касательно национальной политики и понимали свои задачи. Другое дело, что определенную роль играл личностный фактор и политические убеждения каждого из них: кто-то боролся за воплощение в жизнь принципов, провозглашенных в Манифесте 17 октября, кто-то старался избегать уступок местному населению, считая, что каждая такая уступка непременно поколеблет авторитет власти. Генерал-губернаторы предлагали собственные проекты по усовершенствованию управления в вверенном крае, но власть не всегда прислушивалась к их предложениям. Тормозящих факторов, по сути, было два: местные особенности устройства общества туземцев и страх потерять контроль, дать слишком много власти в руки нерусского населения.
В случаях с Кавказом и Средней Азией власти даже не всегда имели четкое представление об особенностях этих областей, не были способны прочувствовать их специфику в отличие от генерал-губернаторов, непосредственно задействованных в управлении и встречавших сопротивление местного населения, сталкивавшихся с косностью туземного общества, со специфическими обычаями и традициями, чуждым менталитетом. Казалось бы, власть назначила посредников между собой и туземцами, чтобы избежать лишних трений, но практика показывает, что мнения генерал-губернаторов принимались постольку-поскольку, решающей роли они обычно не играли. Национальная политика продолжала упорно воплощаться в жизнь в той форме, которая утвердилась уже давно: основная цель - интеграция в состав империи на безопасных условиях. Последнее подразумевало наличие надежного форпоста из русского населения, лояльность или хотя бы подконтрольность туземцев.
В задачи генерал-губернаторов входило обеспечивать безопасность и порядок в тех областях, которые еще не были готовы к интеграции. Сам институт генерал-губернаторства выступал как универсальное средство по решению насущных проблем в крае, точнее, избеганию этих проблем, так как обычно инициативы генерал-губернаторов не получали одобрения. На деле власти всеми силами пытались затормозить процесс распространения общеимперских реформ на национальные окраины там, где русских было критично мало, особенно этот процесс замедлился после 1905 г.: обсуждений стало больше, конкретных продуманных действий - меньше. С другой стороны, события форсировались: переселения набирали темпы, хотя вопрос землеустройства был решен далеко не везде.
Инициатива со стороны генерал-губернаторов поощрялась, когда они действовали полностью в рамках основной цели. Они должны были подготовить окраины к распространению общеимперского законодательства и реформ, создать по возможности для этого безопасные условия, используя свои знания специфики туземного общества. Подобный подход приводил к тому, что новаторский потенциал многих генерал-губернаторов не использовался, впрочем, власти в нем и не нуждались.
Примечания
1. Лысенко Л. М. Губернаторы и генерал-губернаторы Российской империи (XVIII - начало XX в.). М: Изд-во МПГУ, 2001. С. 358.
2. Всеподданнейший доклад графа П. А. Шувалова о результатах обследования подчиненного ему края 27.2.1896 // РГИА. Ф. 1282. Оп. 3. Д. 241. Л. 1-50.
3. Там же.
4. Там же.
5. Всеподданнейший доклад князя А. К. Имеретинского 12.1.1898 // РГИА. Ф. 1282. Оп. 3. Д. 330. Л. 25-46.
6. Варшавский генерал-губернатор К. К. Максимович - управляющему делами Комитета министров Э. Ю. Нольде 22.4.1905 // РГИА. Ф. 1276. Оп. 1. Д. 105. Л. 39-47.
7. Представление МВД в Комитет министров 22.11.1905 // РГИА. Ф. 1276. Оп. 1. Д. 105. Л. 316-324.
8. Там же.
9. Записка И. Л. Горемыкина о целесообразности сохранения генерал-губернаторств в Западных губерниях // ГАРФ. Ф. 543. Оп. 1. Д. 470. Л. 1-18.
10. Всеподданнейший отчет Виленского генерал-губернатора В. Н. Троцкого за 1899 год // РГИА. Ф. 1282. Оп. 3. Д. 355. Л. 1-10.
11. Всеподданнейший отчет Виленского, Ковенского и Гродненского генерал-губернатора П. Д. Свя-тополк-Мирского за 1902-1903 год // РГИА. Ф. 1284. Оп. 190. Д. 84б. Л. 1-47.
12. Там же.
13. Там же.
14. Там же.
15. Князь Д. Меликов - С. Ю. Витте 19.12.1905 г. // РГИА. Ф. 1276. Оп. 1. Д. 162. Л. 1-5.
16. Всеподданнейшая записка Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе С. А. Шереметева // РГИА. Ф. 1284. Оп. 185. Д. 1897. Л. 7-16.
17. Там же.
18. Всеподданнейшая записка Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе Г. С. Голицына за 1897-1902 гг. 1.12.1902 г. // РГИА. Ф. 1284. Оп. 194. Д. 1903 г. 55. Л. 42-101.
19. Высочайший рескрипт 26.2.1905 г. на имя И. И. Воронцова-Дашкова // РГИА. Ф. 1276. Оп. 1. Д. 162. Л. 9.
20. Черновик письма И. И. Воронцова-Дашкова - Николаю II // РГИА. Ф. 919. Оп. 2. Д. 1220. Л. 38-39.
21. И. И. Воронцов-Дашков - В. Б. Фредериксу. 23.4.1908 г. // РГИА. Ф. 472. Оп. 40 (194/2682). Д. 102. Л. 1.
22. Записка И. И. Воронцова-Дашкова // РГИА. Ф. 472. Оп. 40(194/2682). Д. 102. Л. 5-25.
23. Черновик письма И. И. Воронцова-Дашкова - Николаю II // РГИА. Ф. 919. Оп. 2. Д. 1220. Л. 48-49.
24. И. Г. Щегловитов - В. Н. Коковцову 10.1.1913 г. // РГИА. Ф. 1276. Оп. 8. Д. 43. Л. 24-25.
25. РГИА. Ф. 1284. Оп. 185 Д. 1909. Л. 27.
26. Всеподданнейший доклад И. И. Воронцова-Дашкова 11.2.1909 г. // РГИА. Ф. 919. Оп. 2. Д. 619. Л. 7.
27. И. И. Воронцов-Дашков - Э. Ю. Нольде. 19.4.1909 г. // РГИА. Ф. 1276. Оп. 19. Д. 46. Л. 155-156.
28. А. Ф. Редигер - Н. В. Плеве 22.8.1906 г. Прошение по указу 18 февраля 1905 г. // РГИА. Ф. 1276. Оп. 2. Д. 36. Л. 407-410.
29. Выписка из всеподданнейшего доклада военного министра о поездке в Туркестанский край в марте - апреле 1912 г. // РГИА. Ф. 1276. Оп. 2. Д. 36. Л. 237.
30. Записка о государственных и общественно-экономических нуждах Туркестанского края // РГИА. Ф. 1276. Оп. 2. Д. 36. Л. 3-21.
31. Выписка из всеподданнейшего доклада бывшего генерал-губернатора Туркестана С. М. Духов-ского за 1899 г. // РГИА. Ф. 1276. Оп. 2. Д. 36. Л. 20-21.
32. Там же. Л. 99-125.
33. Там же.
34. Там же.
35. Там же.
36. Журнал высочайше учрежденного Совещания для выработки основных начал преобразования управления Туркестанским краем. Заседания 2, 6, 7, 8, 10, 13 и 14.5.1911 г. // РГИА. Ф. 1276. Оп. 2. Д. 36. Л. 145-146.
Notes
1. Lysenko L. M. Gubernatory i general-gubernatory Rossijskoj imperii (XVIII - nachalo XX v.) [Governors and Governor generals of the Russian Empire (XVIII - beginning of XX century)]. M. Publishing house of Moscow State Pedagogical University. 2001. P. 358.
2. Humbly report of count P. A. Shuvalov on the survey results of a dependent territory 27.2.1896 // RSHA. F. 1282. Sh. 3. File 241. Sh. 1-50. (in Russ.)
3. Ibid.
4. Ibid.
5. Humbly report of Prince A. K. Imeretinskiy 12.1.1898 // RSHA. F. 1282. Sh. 3. File 330. Sh. 25-46. (in Russ.)
6. The Warsaw Governor-General K. K. Maksimovich to the business manager of the Committee of Ministers of the E. U. Nolde 22.4.1905 // RSHA. F. 1276. Sh. 1. File 105. Sh. 39-47. (in Russ.)
7. Representation of the Ministry of Internal Affairs to the Committee of Ministers 22.11.1905 // RSHA. F. 1276. Sh. 1. File 105. Sh. 316-324. (in Russ.)
8. Ibid.
9. Note of I. L. Goremykin on the utility of maintaining the General-governement in the Western provinces // SARF. F. 543. Sh. 1. File 470. Sh. 1-18. (in Russ.)
10. Humbly report of the Vilna Governor-General V. N. Trotsky for 1899 // RSHA. F. 1282. Sh. 3. File 355. Sh. 1-10. (in Russ.)
11. Humbly report of Vilna, Kovno and Grodno Governor-General P. D. Svyatopolk-Mirsky for the years 19021903 // RSHA. F. 1284. Sh. 190. File 84b. Sh. 1-47. (in Russ.)
12. Ibid.
13. Ibid.
14. Ibid.
15. Prince D. Melikov to S.U. Witte 19.12.1905 G. // RSHA. F. 1276. Sh. 1. File 162. Sh. 1-5. (in Russ.)
16. Humbly note by the Leader of the civil part in the Caucasus S. A. Sheremetev // RSHA. F. 1284. Sh. 185. File 1897. Sh. 7-16. (in Russ.)
17. Ibid.
18. Humbly note by the Leader of the civil part in the Caucasus G. S. Golitsyn for 1897-1902, 1.12.1902 // RSHA. F. 1284. Sh. 194. File 1903 year 55. Sh. 42-101. (in Russ.)
19. The Imperial rescript 26.2.1905 in the name of I. I. Vorontsov-Dashkov // RSHA. F. 1276. Sh. 1. File 162. Sh. 9. (in Russ.)
20. The draft of the letter of I. I. Vorontsov-Dashkov to Nicholas II // RSHA. F. 919. Sh. 2. File 1220. Sh. 38-39. (in Russ.)
21. I. I. Vorontsov-Dashkov to V. B. Fredericks. 23.4.1908 // RSHA. F. 472. Sh. 40 (194/2682). File 102. Sh. 1. (in Russ.)
22. Note by I. I. Vorontsov-Dashkov // RSHA. F. 472. Sh. 40(194/2682). File 102. Sh. 5-25. (in Russ.)
23. The draft of the letter I. I. Vorontsov-Dashkov to Nicholas II // RSHA. F. 919. Sh. 2. File 1220. Sh. 48-49. (in Russ.)
24. I. G. Shcheglovitov to V. N. Kokovtsov 10.1.1913 // RSHA. F. 1276. Sh. 8. File 43. Sh.24-25. (in Russ.)
25. RSHA. F. 1284. Sh. 185 File 1909. Sh. 27.
26. Humbly report of I. I. Vorontsov-Dashkov 11.2.1909 // RSHA. F. 919. Sh. 2. File 619. Sh. 7. (in Russ.)
27. I. I. Vorontsov-Dashkov to E. Nolde. 19.4.1909 // RSHA. F. 1276. Sh. 19. File 46. Sh. 155-156. (in Russ.)
28. A. F. Redigar to N. V. Plehve 22.8.1906 Petition for decree of 18 February 1905 // RSHA. F. 1276. Sh. 2. File 36. Sh. 407-410. (in Russ.)
29. Extract from the humble report of the Minister of war about the trip to Turkestan in March - April 1912 // RSHA. F. 1276. Sh. 2. File 36. Sh. 237. (in Russ.)
30. Note on state and social-economic needs of Turkestan // RSHA. F. 1276. Sh. 2. File 36. Sh. 3-21. (in Russ.)
31. Extract from the humble report of the former Governor-General of Turkestan M. S. Dukhovskoy for 1899 // RSHA. F. 1276. Sh. 2. File 36. Sh. 20-21. (in Russ.)
32. Ibid. Sh. 99-125.
33. Ibid.
34. Ibid.
35. Ibid.
36. Magazine of the highestly established Meeting for providing of the basic principles of transformation of management of Turkestan Region. Meeting 2, 6, 7, 8, 10, 13 and 14.5.1911 // RSHA. F. 1276. Sh. 2. File 36. Sh. 145146. (in Russ.)
УДК 94(4)"1946/1947"
И. Ю. Трушкова, Г. А. Михеева, Е. И. Титова
Специфика воспроизведения этничности в диаспорах народов Кавказа на территории Кировской области
в конце XX - начале XXI в.*
Статья посвящена вопросам оформления и жизнедеятельности национально-культурных сообществ народов Кавказа в пределах территории современной Кировской области. Рассмотрены вопросы истории формирования диаспор, их контакты с этнической Родиной, специфика воспроизведения материальной культуры, религии, обрядов и праздников. Показаны направления общественной активности диаспор.
The article is devoted to the issues of registration and functioning of national and cultural communities of the Caucasian peoples within the territory of the Kirov region in modern period. The questions of the history of the formation of the diaspora, their contacts with the ethnic homeland, the specific of material culture, religion, customs and holidays' reproduction are described. The directions of social activity's in diasporas are shown.
Ключевые слова: этнические культуры, Кавказ, Кировская область, культурная адаптация, особенности воспроизведения традиций, конец XX - начало XXI в.
Keywords: ethnic cultures, the Caucasus, Kirov region, cultural adaptation, especially of traditions' reproduction, the end of XX - beginning of XXI centuries.
На рубеже XX и XXI столетий актуализируется обращение исследователей к вопросам миграции, культурной адаптации переселенцев на новом месте жительства, оформления и функционирования национально-культурных сообществ. В связи с этим интересны опыт и специфика развития данных процессов у этнических сообществ Российского Юга на Российском Севере, в том числе выходцев с территорий республик Кавказа в Кировской области.
* Работа выполнена при поддержке РГНФ, проект № 15-11-43601 «Этнокультуры Российского Юга на Российском Севере: опыт взаимодействия в кон. XX - нач. XXI в. (на примере Приуралья и Кировской области)». © Трушкова И. Ю., Михеева Г. А., Титова Е. И., 2015
