CC BY
83
УДК 82-7
Т.В.Сорокина
ИНФРАЛИЧНОЕ И УЛЬТРАЛИЧНОЕ КАК ЦЕННОСТНЫЕ ПРЕДЕЛЫ ЛИЧНОСТИ ГЕРОЕВ ПРОЗЫ Л.ПЕТРУШЕВСКОЙ
В статье рассматривается проблема соотношения внутреннего бытия личности с двумя его крайними ценностными пределами - инфраличное и ультраличное. Результат пересечения актуальной потребности личности в своем единстве, когда внутреннее «я» находится в гармоничном отношении с другими ценностными пределами личности и составляет особую эстетическую установку типа художественности. Искомая целостность возможна лишь теоретически, поскольку одним из основных качеств внутреннего «я» героев анализируемой нами прозы Л.С.Петрушевской является избыточность, неадекватность внутреннего содержания внешним его проявлениям.
Ключевые слова:«ультраличное»; «инфраличное»; «художественное мышление»; «первичные» и «вторичные» культурные модели; «ценностный предел личности»; «индетерминированность».
Sorokina T.V. INFRA-PERSONAL AND ULTRA-PERSONAL AS THE PERSONALITY'S VALUES LIMITS OF THE CHARACTERS OF THE L.S. PETRUSHEVSKAYA'S PROSE
In the article, the object of study is the problem of correlation of inner personal life with his two extreme values. These moral limits, or boundaries, of a person have different definitions in the literature, but we will use the terminology of Tyupa, which considers one of the limits as "infra personal - specific "role" form of belonging of the individual to world order: the place or function of a person in it", and the second as "ultra personal - "non-role" form of belonging of a person to life event, which acts as an eventtrigger meeting, as the similarity or difference with another person or with others in general" [Tyupa 1987: 54].
The result of crossing of the urgent needs of the individual in his unity, when inner man is in harmony - full and nonredundant - with other values within the personality and constitutes a special aesthetic value of the artistry model. However, harmonious integrity is possible only in theory, because one of the major qualities of inner man of heroes of the Petrushevskaya's prose is redundancy, mismatch of the inner content and the external manifestations.
In this article are the stories of the writer "On the God Eros way", "Lady with dogs", "Nad'ka", "The Possibility of menippea. Three travels" are studied. Heroes of the analyzed works are characterized with the "role" behavior, their life is constantly changing of different masks.
Unlike external settings of "infra personal", "ultra personal" is an external reality to others. According to Tyupa, in the first "value range, the person may take hierarchically subordinate position, but in the other - in the teeth of love and death, for example, - it (...) can be matched with any other person" [Tyupa 1987: 54]. Just at this background, the person can express his unique individuality. M. Bakhtin considers this value limit of personality as "humanity".
In the given article, the specific manifestation of "ultra personal" as non-role form of existence is considered through the study of the death motive. Generally, the theme of death and its "sublimation" - the theme of loneliness - are especially actual for modern prose, as are consonant with increased apocalyptic moods of the turn of XX - XXI centuries. However, death as an indicator of the impossibility of adequate realization of internal potential of the personality becomes the only possible solution, the only thing to do, or more precisely, the transformation into a different ideal dimension.
In the result of the study, it is possible to make some conclusions. As we have seen, the type of hero, which was presented in the works of L. Petrushevskaya, is characterised for the "derived" models that are aimed at transformation. A basis of personality is category of exceptional that is manifested in appearance of the characters and the internal manifestations, mainly in eccentric, sometimes flamboyant behavior. The main motive of this behaviour becomes an enduring conflict with the reality. In many respects, it is connected with the fact that the otherness of personality in modern prose is incompatible with the internal limit. Every hero of the analyzed works unconsciously presses towards transforming of the world, but these attempts to structure the surrounding chaos, as a rule, are doomed to failure. They are not able to overcome the disharmony of the surrounding world order, so the only way out is death. However, the death in this case is not seen as an end but as a transition to a new state, to a different ideal dimension.
Key words: "Ultra-personal", "infra personal", "artistic thinking", "basic" and "derived" cultural models, values limits of personality, interdeterminancy.
Материалом исследования в данной статье является проблема соотношения внутреннего личного бытия с двумя его крайними ценностными пределами. По мнению В.И.Тюпы, «личное бытие (...) всегда так или иначе заключено меж двух непересекающихся ценностных рядов, составляющих систему фундаментальных отношений личности» [Тюпа 1987: 54]. Эти ценностные ряды, пределы или границы личности имеют различные определения в исследовательской литературе, но суть их от этого не меняется. Мы будем пользоваться терминологией В.И.Тюпы, который рассматривает один из пределов как «инфраличное - определенная «ролевая» форма причастности личности к миропорядку: место или функция личности в нем», а второй как «ультраличное - внеролевая форма причастности личности к событию жизни, которая выступает как событийная встреча, как сходство - различие с другой личностью или с другими вообще» [Тюпа 1987: 54].
Результат пересечения актуальной потребности личности в своем единстве, когда внутреннее «я» находится в гармоничном - полном и неизбыточном - отношении с другими ценностными пределами личности и составляет особую эстетическую установку типа художественности. Однако гармоничная целостность возможна лишь теоретически, поскольку одним из основных качеств внутреннего «я» героев анализируемой нами прозы Л.С.Петрушевской, как, впрочем, и многих других современных отечественных
писателей, является избыточность, неадекватность внутреннего содержания внешним его проявлениям.
Обратимся в качестве примера к рассказу писательницы «По дороге бога Эроса», главная героиня которого ведет двойное существование. Она настойчиво пытается скрыть, спрятать под бренную плоть свою душу «бессмертную душу юного гения (...) с крыльями, бесплотного, с кудрями и сверкающими слезой и лаской глазами» [Петрушевская, 2001: 75], набросить «личину толстенькой бабушки», играя сама с собой в старость. «Инфраличное» существование этой героини связано в рассказе с ролями Пульхерии («как они на работе называли ее по имени гоголевского персонажа, верной пожилой жены своего мужа») и Бавкиды («по заложенным в нее природой данным быть верной и преданной женой»). Однако внутреннее «я» в силу своей неполноты в мироустройстве («она-то была верной, но для этого жизни мало») не способно обрести целостность в своем «ролевом» предназначении, поэтому она ждет и знает про себя, что «настанет момент, и она из куколки, из кокона обратится обратно в бабочку». Данное представление, на наш взгляд, далеко не случайно, так как символика бабочки в христианском искусстве связана с воскресением человеческой души, а природный цикл гусеницы, кокона и бабочки символизирует жизнь, смерть, воскресение. В связи с этим настоящее реальное существование Пуль-херии - это не жизнь, а смерть, духовное небытие. Однако героиню Л.Петрушевской отличает совершенно особое эмоциональное отношение к действительности - ироничное: «Пульхерия носила в своей душе маленького, но крепкого и иронического ангела - спасителя, который все про всех понимал.» [Петрушевская 2001: 76]. Иронический скепсис предопределяет возможность неограниченного самоутверждения героини: Пульхерия способна в конечном, конкретно-внешнем увидеть бесконечный ряд внутренних смыслов. Так, к примеру, разглядев среди многочисленных приглашенных того Единственного, героиня идентифицирует его одновременно двумя смысловыми картинками: наблюдаемой и умопостигаемой: «Пульхерия увидела (...) красноватое худое лицо, седые всклоченные волосы, недостаток одного зуба впереди и воспаленные, часто моргающие, очень светлые глаза. Пульхерия увидела, однако, не совсем то, а увидела мальчика, увидела ушедшее в высокие миры существо, прикрывшееся для виду седой гривой и красной кожей» [Петрушевская ,2001: 74].
Употребление единой глагольной формы (увидела) в пределах одной фразы применительно к совершенно различным информационным сообщениям свидетельствуют об абсолютной индетерминированности героини. Речь идет, скорее, о субъективных возможностях «иронического ангела, который иногда сверкал подобно озарению» [Петрушевская, 2001: 74], о возможностях не только скептически оценивать и даже отрицать действительность, но и компенсировать в какой-то мере страстное стремление Пульхерии к духовной целостности. Так, «ее гений послал сияющий луч доброты в адрес соседа, (...) и дело было завершено», она полюбила, причем «жалостливой щемящей любовью» [Петрушевская, 2001: 74].
Чувство любви, разбудившее в Пульхерии милосердие и сострадание к Неизвестному, Единственному, к ее Каменному гостю, предопределило развитие иного онтологического соотношения героини с миром. Об изменении подобного соотношения говорится в работе философа П.Флоренского, о которой упоминалось выше. Он отмечал, что это неизбежно влечет за собой переименование. Таким образом, в рассказе возникает настоящее имя героини - Анна (с древнееврейского - милосердие, сострадание), которое в контексте семантики Каменного гостя приобретает дополнительную нагрузку, превращаясь в донну Анну.
С подобным ролевым поведением мы встречаемся и в рассказе «Дама с собаками». Неслучайно в этом смысле и название этого произведения. Преднамеренность включения узнаваемой чеховской цитаты («Дама с собачкой») очевидна, причем ее трансформация не свидетельствует об осмеянии, пародировании, противопоставлении или отрицании писательницей ее смысла. Название «Дама с собаками», адресующее к художественному миру Чехова, актуализирует один из центральных мотивов его творчества - мотив проживания не своей судьбы, измены своему предназначению, подмены жизни истинной, полноценной иной - фальшивой, ролевой. Именно с этим мотивом, возникающим в рассказе Л.Петрушевской, связано постоянное примеривание героиней чужих «масок-ролей» - Дама с собачкой, Бриджит Бардо, Прекрасная Дама. Закономерно, что у героини рассказа даже нет имени, так как жизнь, к которой она «не имеет отношения», проходит мимо; она - никто. С Дамой происходит процесс деперсонализации, утраты собственного «я». Героиня уже практически не живет, жива лишь «старая память» о том, что она «была»; ей не остается ничего иного, как играть роли. Показательно, что даже попытка самоубийства превращается в театральное представление с приглашением зрителей. Дама словно наблюдает за собой со стороны, представляя, как хрустнут позвонки в ее «хрупкой лебединой шее» [Петрушевская 2001: 74]. Однако жестокая реальность, к сожалению, не принимает ее игры. Из рассказа мы узнаем, что «санитар перехватил суицидницу (...), в штаны она не наложила, и язык не прикусила» [Петрушевская 2001: 75]. Эта игра с жизнью на грани смерти - очередная попытка заявить о себе, быть замеченной. Но она также заканчивается крахом.
Другим внешним пределом личности является «ультраличное». В отличие от внешней заданности «инфраличного», «ультраличное» выступает как внешняя данность для других. По замечанию Тюпы, в первом «ценностном ряду личность может занимать иерархически подчиненное положение, но в другом -перед лицом любви и смерти, например, - она (...) может быть уравнена с любой иной личностью» [Тюпа 1987: 54]. Именно на этом совершенно равноправном фоне личность может проявить свою неповторимую
индивидуальность. М.Бахтин рассматривает этот ценностный предел личности как «человечность»: «Человек или больше своей судьбы, или меньше своей человечности», герой «до конца невоплотим в существующую социально-историческую плоть, всегда остается нереализованный избыток человечности» [Бахтин 2000: 187].
Рассмотрим специфику проявления «ультраличного» как внеролевой формы инобытия посредством исследования мотива смерти. Вообще, тема смерти и ее «сублимация» - тема одиночества - особенно актуальны для современной прозы, поскольку созвучны усилившимся на рубеже XX - XXI веков апокалиптическим, мортальным настроениям. Однако смерть, выступая показателем невозможности адекватной реализации внутренних потенций личности, тем не менее, становится единственным возможным решением, выходом, или точнее, переходом в иное идеальное измерение.
В связи с этим показателен финал рассказа «Надька» Л.Петрушевской, о котором речь шла в начале данной главы. Героиня писательницы (причем не только этого, но и целого ряда других рассказов - «Дама с собаками», «Донна Анна печной горшок» и др.) расценивает свое нынешнее состояние как нечто преходящее; жизнь для нее не представляет никакой ценности. Отсюда неизбывное стремление уйти «туда», в другой мир. Примечательно, что своеобразным «знаком» перехода в другой мир в этом рассказе является как семантически значимое имя героини - Надежда, так и совершенно прозаическая вещественная деталь, которая приобретает символическое значение. Так, Надька умирает под одеялом зеленого цвета, который, как известно, символизирует новое рождение и бессмертие. Таким образом, смерть для героев Петрушевской становится началом новой жизни. Как правило, это новое, посмертное состояние связано с реализацией того, что было невозможно в реальности.
Вспомним еще один рассказ писательницы, вошедший в более поздний сборник «Где я была». Итак, герой рассказа «Возможность мениппеи. Три путешествия», совершает трансмарш или переход в загробный мир совершенно естественным путем: однажды в потолке его квартиры открылся квадратный люк, в глубине которого «вдали сияло что-то - окно или открытая дверца» [Петрушевская 2002: 62]. И хотя герой рассказа, старый человек, понимал, что это невозможно, так как этажом выше живут люди, «которые вечно топали, перекрикивались и ночами заводили музыку», он, тем не менее, «пошел на свет (,,.), оказался на большом лугу, который шел до самого горизонта (...), по колено в цветах» [Петрушевская 2002: 62].
Знаменательно начало рассказа, которое заключает основную идею: «как будто бы один старый человек очень хотел куда-то уйти.» [Петрушевская 2002: 62]. Причем, писательница отмечает, что за свою длинную жизнь он побывал везде, но все это были заранее продуманные и запланированные поездки. Сам же герой постоянно старался кардинально изменить свою жизнь, покинуть «тесный семейный мирок» [Петрушевская 2002: 62], чтобы никого и ничего не видеть, чтобы блуждать в полном одиночестве в своем выдуманном мире, мире «собирателя древних окаменелостей, отпечатков раковин и растений на совершенно неприметных серых камешках» [Петрушевская 2002: 63]. Семья не понимала и не разделяла ни его восторгов, ни увлечений диковинами. Как и все герои писательницы, старый человек был одинок, «единственное существо, которое когда-то любило старого человека» [Петрушевская 2002: 62] был кот Мишка, подобранный им когда-то «в погибающем виде у помойки» [Петрушевская 2002: 62]. У этого помоечного котенка была характерная примета: зажившая ранка на ухе превратилась в небольшой шрамик в виде полоски. Этот несчастный котенок был так же одинок, как и старый человек. И когда кот исчез, герой жил «уверенностью, что встретит Мишку» [Петрушевская 2002: 63].
Но теперь, в другом мире, то, от чего герой стремился уйти, отгородиться, стало просто несущественным. Он постарался забыть о том, что где-то «внизу, под этой травой остался (...) дом, улица, летний вечер пятницы, заходящее солнце» [Петрушевская 2002: 63], люди, его семья. Таким образом, в рассказе очень четко выдержано противопоставление «там» и «здесь», «внизу» и «наверху», что подтверждается употреблением соответствующих словоформ: «та жизнь кончилась», «его очень заинтересовала теперешняя жизнь» [Петрушевская 2002: 63]. Неслучайно и это ирреальное измерение старый человек называет жизнью, только «ее высшим уровнем», поскольку, как мы уже отметили, смерть -это лишь иная, идеальная жизнь. И герой обретает здесь все, чего был лишен в реальности; показательны фразы, описывающие его состояние: «было хорошо», «не чувствовал ни усталости, ни голода», «было весело и прекрасно» [Петрушевская 2002: 63]. Более того, он обретает здесь дом, описание которого очень симптоматично: «Внутри пахло солнцем (...). Круглый стол (...), есть стулья, икона в углу (...). В углу тахта под пестрым ковриком, радио на тумбочке» [Петрушевская 2002: 63]. Подобное подробное описание интерьера несвойственно Л.Петрушевской. Пространство дома или квартиры у нее почти всегда пустое, холодное, мертвое, оно словно выталкивает, отторгает героев. Здесь же картина совершенно иная. Детали обстановки, создающие атмосферу скромного домашнего уюта, напротив, словно приглашают старого человека занять это пространство. Более того, этот дом оказывается обжитым черно-белым чужим котом. «Человек погладил этого чужого кота неуверенно, а потом вдруг пальцы поймали на левом ухе твердую полосочку, шрам» [Петрушевская 2002: 63]. Так в рассказе возникает романтический мотив «узнавания» по запомнившейся примете.
Таким образом, светлая тональность финала еще раз подтверждает мысль об особой значимости
мотива смерти. Она заключается в избавлении героев от одиночества, непонимания и тоски, становится средством достижения гармонии: «Человек присел (...). И кот Мишка, исчезнувший много лет назад, взошел к нему на колени, потоптался, покружился, лег и замер, напевая свою вечную песенку, одну на все времена» [Петрушевская 2002: 64].
Итак, в данной статье нами была сделана попытка рассмотреть своеобразие концепции героя современной прозы в аспекте взаимодействия «первичных» и «вторичных» художественных моделей. Как мы убедились, тип героя, представленный в произведениях Л.Петрушевской, действительно характерен для «вторичных» моделей, ориентированных на пересоздание. Основу концепции личности составляет категория исключительного, которая проявляется как во внешности героев, так и во внутренних проявлениях, прежде всего в неординарном, порой эпатажном поведении. Главным мотивом подобного поведения становится непреходящий конфликт с окружающей действительностью. Во многом он связан с тем, что инобытие личности в современной прозе несовместимо с внутренним ее пределом. Каждый из героев анализируемых в данной статье произведений интуитивно, бессознательно стремится к пересозданию мира вокруг себя, но попытки хоть как-то структурировать окружающий хаос, как правило, обречены на провал. Преодолеть дисгармонию окружающего мироустройства они не в состоянии, а потому единственным выходом становится смерть. Однако смерть в данном случае воспринимается не как конец, а как переход в новое состояние, в иное идеальное измерение.
Литература
1.Бахтин М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук / М.М.Бахтин. - СПб.: Изд-во «Азбука», 2000. - 336 с.
2. Петрушевская Л.С. Где я была. Рассказы из иной реальности / Л.С.Петрушевская. - М.: Вагриус, 2002. - 303 с.
3.Петрушевская Л.С. Мост Ватерлоо / Л.С.Петрушевская. - М.: Вагриус, 2001. - 254 с.
4.Тюпа В.И. Художественность литературного произведения: Вопросы типологии / В.И.Тюпа. -Красноярск: Изд-во Красноярск.ун-та, 1987. - 217 с.
1. ВаЬш М.М. А-Иог 1 geroj: К filosofskim osnovam gumamtamyh паик / М.М.ВаШп. - SPb.: Млю «Azbuka», 2000. - 336 s.
2. Petrushevskaja L.S. Gde ja Ьук. Rasskazy iz real'nosti / L.S.Petrushevskaja. - М.: Vagrius, 2002. - 303 s.
3. Petrushevskaja L.S. Most Vaterloo / L.S.Petrushevskaja. - М.: Vagrius, 2001. - 254 s.
4. Tjupa V.! Hudozhestvennost' literatumogo proizvedenija: Voprosy tipologii / V.I.Tjupa. - Krasnojarsk: Izd-vo Krasnojarsk.un-ta, 1987. - 217 s.
