CC BY
49
нальные парки [6]. Для большего развития эколого-экскурсионного туризма в соответствии с международными принципами, в рамках концепции устойчивого туризма в Татарстане, нужна координация действий на всех уровнях. Успешную реализацию принесут единство рекламной и маркетинговой политики, выработка корпоративной этики, единых стандартов обслуживания и организации туризма на особо охраняемых природных территориях. Развитие деятельности по эколого-экскур-сионному туризму необходимо координировать на федеральном уровне и уровне региональных ассоциаций заповедников. Оценив туристический потенциал, можно выделить ряд рекомендаций по повышению его уровня на территории региона: повышение уровня привлекательности объектов, оборудование маршрутов, установка урн, разъясняющих указателей. Не допускать загрязнения территории и актов вандализма; совершенствование законодательной базы, разработка местных законопроектов регулирующих нормативно-правовую систему развития экотуризма; определение норм предельно допустимых нагрузок, для каждого объекта; разработка и применение правил посещения объектов экотуризма. Более того, развитию экотуризма непосредственно может способствовать разработка туров, с обязательным включением эколого-познавательного элемента, повышающего уровень экологического познания туристов и воспитания подрастающего поколения. Эколого-ориентированный туризм способен сберечь и сделать всеобщим достоянием уникальные татарстан-ские ландшафты, повысить уровень экологического воспитания и просвещения. Это перспективный путь улучшения экологической, экономической и социальной обстановки в регионе и один из гарантов устойчивого развития региона [7] .
Литература
1.Амарова, О.Г. Туризм и экология: аспекты взаимодействия / О.Г. Амарова / / Опыт решения проблем устойчивого экологического развития туризма в России. - 2005. - С. 231-233.
2.Богатырева, Е.Р. Экотуризм в России / Е.Р.Богатырева / / Туризм и отдых, 2004. - С. 127.
3.Колбовский, Е. Ю. Экологический туризм и экология туризма / Е.Ю.Колбовский. - М.: Академия, 2006. - C. 60.
4.Косолапов, А. Б. Теория и практика экологического туризма / А.Б Косолапов. - М.: КноРус, 2008. - C. 229.
5.Сулейманова Г.В. География учебно-методическое пособие: М-во образ. и науки России, Казан. нац. ис-след. технол. ун-т.- Казань: Изд-во КНИТУ, 2014. - 240 с.
6.Сулейманова Г.В. География Татарстана : учебное пособие: М-во образ. и науки России, Казан. нац. ис-след. технол. ун-т. - Казань: Изд-во КНИТУ, 2014. - 321 с.
УДК 82.7.73
Т.В.Сорокина
ДИАЛОГ С «ЧУЖИМ» КАК СТРУКТУРНОЕ ЯДРО КОНЦЕПЦИИ ГЕРОЯ РОМАНА ВИК. ЕРОФЕЕВА «РУССКАЯ КРАСАВИЦА»
В статье рассматривается роман Вик. Ерофеева «Русская красавица» в аспекте диалогического взаимодействия «первичных» и «вторичных» культурных моделей. Одним из аспектов обозначенной дихотомии является интертекстуальность, возможности которой стремится рассмотреть автор представленной статьи. Результат пересечения актуальной потребности личности в своем единстве, когда внутреннее «я» находится в гармоничном отношении с другими ценностными пределами личности составляет особую эстетическую установку типа художественности. Искомая целостность возможна лишь теоретически, поскольку одним из основных качеств внутреннего «я» героини анализируемого нами романа Вик. Ерофеева является избыточность, неадекватность внутреннего содержания внешним его проявлениям.
Ключевые слова: «ультраличное»; «инфраличное»; «художественное мышление»; «первичные» и «вторичные» культурные модели; «ценностный предел личности»; «индетерминированность».
Sorokina T.V. THE DIALOGUE WITH THE "OTHER" AS A STRUCTURAL CORE OF THE NOVEL CONCEPT OF THE VC . YEROFEYEV CHARACTER "RUSSIAN BEAUTY"
The process of interaction of «initial» and «secondary» artistic models in modern novel of Vik Yerofeyev «Russian Beauty» is considered in the article. The result of crossing of the urgent needs of the individual in his unity, when inner man is in harmony with other values within the personality constitutes a special aesthetic value of the artistry model. The required unity is possible only in theory, because one of the major qualities of Vik. Yerofeyev* s novel «Russian Beauty» character is redundancy, mismatch to the inner content and the external manifestations.
Key words: «Vik. Yerofeyev», «initial» and «secondary» artistic models, "ultra-personal", "infra personal", "artistic thinking", values limits of personality, interdeterminancy, intertextuality, «hyperreality», postmodernism, dialog.
Каждый этап литературного развития характеризуется попыткой создать собственную, индивидуально неповторимую концепцию героя. Поскольку литературный образ принято рассматривать в литературоведении как вид художественного образа, как результат освоения сознанием человека
окружающей действительности, необходимо вспомнить хрестоматийное определение образа, данное В.А.Скибой и Л.В.Чернец: «Любой образ - это внешний мир, попавший в «фокус» сознания, ставший его раздражителем <...>, интериоризованный им, то есть превращенный в факт сознания, в идеальную форму его содержания» [7, с.210]. Выше нами уже было отмечено, что в эпоху постмодерно-сти связь между действительностью и художественным произведением предельно усложняется. Так, к примеру, исследователь современной литературы Г.Л.Нефагина отмечает, что в постмодернизме образ мира выстраивается на основе внутрикультурных связей. Существует культура как реальность, именно она и должна быть предметом изображения. Она цитирует известного теоретика постмодернизма Курицына: «Вторая» реальность принципиально перекрывает первую, воля и законы культуры выше воли и законов «действительности», материя духа приобретает сугубую материальность, не текст существует по законам мира, а мир по законам текста» [4, с.252].
Уже в середине 90-х годов стало очевидно, что «конец реальности», под знаком которого развивалась литература второй половины XX столетия, на самом деле обернулся началом новой, виртуальной эры: «ПИ, поколение интернета перестало интересоваться деконструкцией, тончайшим расщеплением словесных волосков с целью доказать, что в них нет ни грана «означаемого», «реального». ПИ предоставило «мертвецам хоронить своих мертвецов», устремившись к тем новым, фантастическим, пост-реальным, точнее прото-виртуальным объектам, которые оно само могла конструировать. <...> Все то, что предыдущим поколением воспринималось под знаком «пост- », в следующем своем историческом сдвиге оказывается «прото-» - не завершением, а первым наброском, робким началом нового эона, нейрокосмической эры, инфо- и трансформационной среды» [8, с.68]. Естественно, когда реальность вытесняется сюрреалами, принципиальному переосмыслению подвергается и концепция героя: исчезает традиционный «человекоподобный» герой, «знакомый незнакомец», на смену приходит герой-знак.
В статье известного литературного критика К.А.Кокшеневой «Современная литература: от «перестройки» к смуте, от «человека без границ» к «человеку с границами» высказывается мнение о том, что «другая литература» (а к ней, по мысли критика, относятся произведения, созданные в 80-90-е годы XX века и позже) предложила три основных типа героя-человека: «Первый тип - «человек социальный» или «человек общественный». Человек воспроизводится в литературе как жертва социума, физиологии быта, как раб своих собственных физиологических особенностей. <...> Тип второй связан с пониманием человека как пустоты, как абсолютно «закрытой» для другого «зоны», когда ты становишься в той же мере «адом для ближних», что и они для тебя. <...> Тип третий связан скорее не с концепцией человека, а с концепцией творчества. Здесь уже «героем» выступает как бы сам автор, творящий новую реальность по своему разумению как «авторскую реальность» [2, с 246]. Здесь же исследователь утверждает, что в «другой литературе» проблема человека решается через его разрушение, и «этому разрушению никто и ничто не противодействует - ни традиция культуры, ни собственно «внутреннее я», ни вера в Бога, ни вера в «общую идею». Духовная опустошенность человека дана по-смодернистским сознанием через потерю человеком целостности (и идентичности), через утрату «центрированности», в целом же - через отказ от традиционных представлений о человеке» [2, с. 248].
Несмотря на то, что в целом позиция автора статьи убедительна, тем не менее, она, на наш взгляд, не учитывает многообразия экспериментов с героем, предлагаемых современной прозой и несколько упрощает проблему подхода к концепции героя.
Казалось бы, идея пустоты, разрушения очень логично укладывается в постмодернистское представление о «смерти автора», «смерти субъекта». Однако на современном этапе эпохи постмодер-ности статус базовой приобретает программа «воскрешения субъекта», связанная с понятием «Другого» как «своего иного». Напомним, что данная программа обусловлена коммуникационным поворотом и основывается на синтезе идей диалогизма, высказанных в рамках неклассической философии. В связи с этим хотелось бы вспомнить известное высказывание Ж.-П.Сартра, необыкновенно актуальное в данном контексте: «Мне нужен другой, чтобы целостно постичь все структуры своего бытия, Для-себя отсылает к Для-другого, <...> подлинное бытие «Я» возможно лишь как «бытие-с-Пьером» или «бытие-с-Анной», то есть бытие, которое в своем бытии содержит бытие другого». [5, с.251].
На наш взгляд, подобный подход - в аспекте поэтики диалогического - позволит более полно проанализировать специфику героя современной прозы. Именно поэтому мы обратились к вопросу дихотомии «первичных» и «вторичных» художественных систем. Следует отметить, что одной из примечательных особенностей построения «вторичной» культурной модели, является то, что референты в данном случае обретают смысл лишь в том случае, когда они могут быть обозначены с помощью «чужих» знаков. Как отмечает по этому поводу И.П.Смирнов, «тексты «вторичных стилей»,
трактующие обозначаемый объект в качестве чужого знака, могут быть адекватно декодированы только после того, как они будут включены в их словесное окружение. Художник воспринимает как данное референтную соотнесенность его произведения, то есть субстанцию содержания текста; при этом в качестве искомых величин выступают знаковые средства, предназначенные для описания референтов и заимствуемые из другого, предшествующего текста. Чужой текст становится интерпретирующей системой по отношению к авторскому, он проясняет замысел писателя» [6, с. 44].
Именно личностный смысл, порождающий скепсис в отношении действительности, предопределяет и особое видение мира героиней романа Вик.Ерофеева «Русская красавица» (1980-1982 гг., опубликован в 1990 г.) Обычно творчество этого писателя рассматривают в рамках постмодернизма, и роман «Русская красавица», безусловно, отмечен и приметами постмодернистского письма. Прежде всего, это выражается в использовании автором его излюбленного приема, который М.Липовецкий характеризует как «межвременное повествование, соединяющее воедино речения разных эпох, сплетающий перифразы классических текстов с пародиями на текущую беллетристику, накладывающий натуралистические детали на изощренные литературные центоны» [3, с.278]. Эти игровые соединения подчинены единому закону - закону абсурда. Причем, абсурдность выражена через структуру субъекта повествования; форма «я» повествования является в романе доминирующей.
Сюжетная ситуация романа фантасмагорична. Главная героиня - красавица, гениальная любовница, тонкая поэтичная натура Ирина Тараканова - зачала ребенка в момент смерти ее высокопоставленного и влиятельного любовника, литературного чиновника Владимира Сергеевича или Лео-нардика, как она его называла. Это роковое зачатие на грани любви и смерти предопределило дальнейшую судьбу Ирины, грешницы и святой, блудницы и мученицы. Она ощущает себя ареной борьбы высших сил. С одной стороны, героиня видит зловещие пророческие сны, в которых ею овладевает дьявольская сила в «шляпе, будто приклеенной к черепу» (В.Е., с.173), с другой, Ирине слышится голос, вещающий о ее высоком назначении: «чтобы (...) ходила среди людей и высвечивала из-под низа всю их мерзость и некрасоту» (В.Е., с.186). Ночные посещения уже умершего Леонардика толкают героиню на ответственный шаг, она принимает решение принять крещение, однако сразу же после этого называет бога «паскудным боженькой» и просит гадалку вызвать покойного. Таким образом, основной принцип построения образа главной героини можно охарактеризовать как эклек-тически-оксюморонный. Этот принцип подчиняет себе всю структурную организацию образа Ирины: как традиционные его составляющие (портрет, особенности поведения, основные ипостаси характера), так и нетрадиционные (интертекстуальный контекст, культурные «пласты», составляющие образ). В этом смысле значимо в романе как упоминание знаковой фигуры итальянского живописца, архитектора, скульптора эпохи Возрождения Леонардо да Винчи, так и, что особенно важно, его знаменитого мирового шедевра «Джоконда» («Париж, Лувр, второй этаж, вход со двора») (В.Е., с.139). Для Ерофеева это не просто игра с ценностями культуры, а средство овладения этими ценностями, как материалом построения некоего универсума. Более того, для нас представляется значимым особое впечатление, производимое «Джокондой». Так, в книге философа и искусствоведа Л.М. Баткина «Леонардо да Винчи и особенности ренессансного творческого мышления» [1, с.563] отмечено, что Джоконда представляет собой «не портретное изображение реальной модели, а плод воображения, порождающего одновременно контраст, аналогию и двусмысленность» [1, с.563]. Данное замечание вполне приложимо и к образу ерофеевской героини, подчеркивает ее «отмеченность», избранность. Специфика образа Ирины задана уже самим началом романа, открывающегося таинственно-поэтическим описанием внутриутробного женского естества героини: «тугие эластичные предметы, (...) будто беспривязные дирижабли», «густой клубящийся запах», «таинственный чертог», «теплые, булькающие внутри себя камни, которые напоминали не то бурдюки с подогретым вином, не то моллюсков с гребешками, гребешочками и присосочками», но самое главное, это открывшийся врачу вид: «В широкой, обласканной солнцем долине голубым нежным цветом расцветали бергамотовые деревья» (В.Е., с.7).
Однако после осмотра Ирины известным в Москве гинекологом выясняется, что исключительный аромат «цветущих бергамотовых деревьев» - «вошедший в легенду» запах Ирины сменился трупным зловонием «как будто нутро набито гниющими тряпками». И вызвано это беременностью героини - результатом рокового зачатия, о котором мы упоминали выше. Таким образом, уже начало романа свидетельствует об относительности границы между прекрасным и безобразным, абсурдным и обыденным, приличным и неприличным, что, безусловно, предопределяет своеобразие образа Ирины, контрастного и двусмысленного.
Двойственность определяет и своеобразие внешней, «зримой» красоты Ирины, точнее ее «мер-
цающие» признаки - «хрупкая шея», аристократическая бледность, «руки (...) с особой тонкостью запястий», «зауженные щиколотки, лодыжки» (В.Е., с.27), «красивые пальцы ног, почти столь же музыкальные, как и на руках» (В.Е., с.36), «глаза цвета морской волны, не то зеленые, не то серые» (В.Е., с.38), - которые явно далеки от идеала русской красоты с пышностью форм и здоровым алым румянцем.
В связи с этим само название романа приобретает некую двусмысленность, недаром Вик. Ерофеев дает заглавие на двух языках, русском и английском. Неслучайно также и то, что она становится победительницей конкурса красоты в Париже, критериям которого она наиболее соответствует. Складывается впечатление, что в Ирине сосуществуют противоположные начала: русское и чужеродное. Это проявляется не только во внешности героини, но и в пристрастиях, привычках, наклонностях. Так, к примеру, Ирина «пила вообще мало (...), отстраняясь от простонародной привычки (...) и только шампанское», но в то же время радовалась «жирному горячему борщу» (В.Е., с. 42).
Ради того, чтобы доказать свою принадлежность к великой нации, Ирина даже готова слукавить. На замечание одного из героев, что «каждый русский человек должен зиму любить», Ирина заявляет: «а я люблю зиму, (...) хотя зиму отродясь не любила, и всякое другое время любила больше зимы». А в другом эпизоде, говоря о себе, она отмечает: «я сама похожа на осень, а остальные - на зиму» (В.Е., с.45).
Примечательно, что даже журнал, на который Ирина регулярно подписывается, это «Иностранная литература», так как «про иностранную жизнь читать веселее, потому что про нашу и так все понятно» (В.Е., с.53).
Примечателен и интертекстуальный контекст образа главной героини, насквозь цитатного. Так, к примеру, в романе отмечено, что красота Ирины «не бульварная, не площадная», а «благородная, без примеси». Леонардик называет ее «гений чистой красоты» (В.Е., с.23). Помимо пушкинского, в образе героини можно выделить пласт узнаваемых ахматовских реминисценций: «мне голос был», «монашенка» и «королева», «руки - плети». Этот реминисцентный ряд представляет одну ипостась героини - красавицы, любимицы мужчин, а также русской патриотки. Последнее отсылает читателя еще и к А.Блоку, к его стихотворению «Россия»: в романе приводится почти буквальная цитата из него («и невозможное было возможным») в момент, когда Ирина готовилась принять смерть ради спасения России. Причем патриотизм Ирины - одно из проявлений ее, так сказать, тотальной любви. В связи с этим в романе возникает и другая ипостась образа героини - блудницы, великой грешницы, нимфоманки, лесбиянки.
Все мечты, авантюры, фантастические проекты Ирины получают оправдание в мире вымысла или, говоря словами Нодье, в «свободной воле воображения». Она постоянно представляет себя кем-то, то есть придает «своему» облик «чужого». Так, в собственном воображении Ирина предстает то примой Большого театра, танцующей в амплуа королевы, причем «танцевать не обязательно, здесь важна походка и грация (...), умение царственно наклонить голову»; то натурщицей, позирующей в качестве феи для детской книжки, то стюардессой, облетевшей «многие аэродромы мира» (В.Е., с. 28) и так далее.
Ирина, казалось бы, постоянно пытается приобщиться к единству жизни, она даже готова принести себя в жертву («Стойте! Послушайте! (...) Я сегодня смерть приму, чтобы вы все без исключения могли жить лучше и красивее..» (В.Е., с. 203), однако это стремление - обратная сторона гордыни, ее презрения к миру. Отсюда постоянное противопоставление «я» и «они»: «Я ведь тоже была когда-то Они. Я была неотличима от школьных подружек, я была как мамаша, которая осталась Они (...), но во мне был избыток жизни, и в этом праздном и праздничном лоне избыточности зародилось мое несчастье» (В.Е., с. 205]. Именно это эротическое «эго» и выделяет ее среди окружающих.
Главным отличительным качеством героини «Русской красавицы» является ее избыточное «вещество жизни, что прет, как тесто (...) из кастрюльки, через край!» (В.Е., с.205). В этой избыточности и заключена суть драматической концепции личности, когда ее внутреннее бытие оказывается запредельным для внешнего инобытия.
Таким образом, мы убедились в том, что важнейшая составляющая личности героини романа Вик. Ерофеева - исключительность, обусловлена диалогическим взаимодействием «своего» и «чужого» в ее облике. Именно эта категория предопределяет неадекватное соотношение внутренних и внешних границ личности.
Источники
В.Е. - Ерофеев Вик. Русская красавица: Роман. Рассказы / Вик. Ерофеев. - М.: Издательский дом «Подкова», 1998. - 496 с.
Литература
1. Баткин Л.М. Итальянское возрождение: проблемы и люди / Л.М.Баткин. - М.: РГГУ, 1995. - 448 с.
2. Кокшенева К.А. Современная литература: от «Перестройки» к Смуте, от «Человека без границ» к «Человеку с границами» / / Кокшенева К.А. Русская критика. - М.: ПоРог, 2001. - 496 с.
3. Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм (Очерки исторической поэтики) / М.Н.Липовецкий. - Екатеринбург: Уральск. пед.ун-т, 1997. - 318 с.
4. Нефагина Г. Л. Русская проза конца XX века: учеб. пособие / Г.Л. Нефагина. - М.: Флинта: Наука, 2003. - 320 с.
5. Постмодернизм. Энциклопедия. - Минск: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001. - 1040 с.
6. Смирнов И.П. Мегаистория. К исторической типологии культуры / И.П.Смирнов. - М.: Аграф, 2001. - 543 с.
7. Чернец Л.В. Введение в литературоведение. Литературное произведение. Основные понятия и термины / Л.В.Чернец. - М.: Высшая школа, «Academia», 1999. - 556 с.
8. Эпштейн М.Н. De but de siecle, или От пост- к прото-. Манифест нового века / / Знамя. - 2001. - №5. - С.180
УДК 351.858
А.Р.Еникеева
К ВОПРОСУ О СТАНОВЛЕНИИ ТАТАРСКИХ НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫХ ОБЪЕДИНЕНИЙ МОСКВЫ
Статья посвящена изучению истории и обобщению опыта деятельности татарских этнокультурных центров города Москвы, которые осуществляют большую работу, направленную на сохранение и развитие национальной культуры татарского народа, родного языка, традиций и обычаев, развитие межнациональных связей, воспитание в духе патриотизма и уважения к представителям других народов, проживающих в многонациональной и многоконфессиональной столице страны, что содействует укреплению мира и согласия в обществе. На сегодняшний день работу всех этих организаций объединяет Региональная татарская национально-культурная автономия (РТНКА) города Москвы, представляющая одну из старейших и многочисленных общин столичного мегаполиса.
Ключевые слова: татарские этнокультурные центры, города Москва, национальная культура, татарский народ, родной язык, этнические традиции, обычаи, многонациональный, многоконфессиональный, региональная татарская национально - культурная автономия, столичный мегаполис, национальная диаспора, Дом Асадулаева, Татарская слобода, демократические преобразования.
Enikeeva A.R. TO THE QUESTION ABOUT THE FORMATION OF TATAR NATIONAL-CULTURAL ASSOCIATIONS MOSCOW
The article is devoted to the study of the history and synthesis of experience of activity of Tatar ethno cultural centers in the city of Moscow, which carry out significant work aimed at the preservation and development of national culture of the Tatar people, language, traditions and customs, the development of international relations, education in the spirit of patriotism and respect towards representatives of other peoples living in multiethnic and multi-religious capital of the country, which contributes to the strengthening of peace and accord in society. To date, all of these organizations unites the Regional Tatar national - cultural autonomy (RTNKA) of the city of Moscow, representing one of the oldest and numerous communities of the capital city.
Keywords: Tatar ethnic cultural centers of Moscow, the national culture of the Tatar people, native language, ethnic traditions, customs, multi-ethnic, multi-religious, regional Tatar national-cultural autonomy, the capital metropolis, national, Diaspora, Home of Asadullaev, Tatar Sloboda, the democratic transformation.
Демократические преобразования современной России вызвали необычайный подъем деятельности этнокультурных центров в местах проживания национальных меньшинств, в силу обстоятельств оказавшихся вне своего национального государственного образования. Основные усилия этих центров направлены на объединение представителей национальной диаспоры, создание условий пользования культурными ценностями с учетом этнических традиций и запросов, приобщение к родному языку и традиционным формам проведения досуга.
Вопросами, касающимися изучения этногенеза и развития татарского народа, этнокультурных центров в целом и татарских этнокультурных центров в частности занимались следующие ученые: С.А.Токарева, Ю.В.Бромлей, С.А.Арутюнов, Ю.И.Мкртумян, В.И.Козлов, Р.Г.Мухамедова, Н.И.Воробьева, Н.А.Халикова, С.В.Суслова, Р.К.Уразманова, Г.М.Давлетшина, Л.И.Никонова, В.ИСолодухин, Т.К.Соло-духина, А.Р.Еникеева.
В настоящее время в России на первый план выходит тенденция, связанная с процессами регионализации, национально-этнического возрождения культур и народов. В ней просматривается потребность в осознании своего, самобытного культурно-исторического пути, в чувстве уверенности на некотором своем социальном и культурном пространстве, на своей земле, потребность в идентификации своей судьбы с этой землей, страной, религией с ее прошлым, настоящим, будущим.
Поэтому популярности на сегодня деятельности этнокультурных центров существует не-
