CC BY
98
А.Ю. Полтораков
ИНФОРМАЦИОННО-
КОММУНИКАЦИОННОЕ
ИЗМЕРЕНИЕ
СОВРЕМЕННЫХ
ПОЛИТИКО-
СОЦИАЛЬНЫХ
ПРОЦЕССОВ
Аннотация
Современная политико-социальная активность выходит за пределы четырехмерного простанственно-временного континуума в информационно-
коммуникационное «киберпространство» социальных сетей и политического Интернета. Уже сформировались новые формы организации социальной жизни, политической активности и бытия гражданского общества. Однако развитие социально-коммуникационных сетей является фактором не только социального прогресса, но также вызовом социальнополитической стабильности и даже одним из инструментов усугубления политикосоциальной напряженности.
Ключевые слова:
Интернет, социальные сети, политика, общество, революция
A. Poltorakov
INFORMATION AND COMMUNICATION MEASUREMENT OF MODERN POLITICAL AND SOCIAL PROCESSES
Abstract
Contemporary political-social activities break through the four-dimentional space-time continuum into informa-tional-communicational "syberspace" of social networks and political Internet. There have already formed the new organisational forms of social life, political activities and civil society being. But the development of social-communicational networks is not only a factor of social progress, but a threat to social-political stability and even an instrument of politico-social tension as well.
Key words :
Internet, social networks, politics, society, revolution
Почти сто лет тому назад вышла работа выдающегося испанского социального философа Х. Ортега-и-Гассета «Восстание масс» (1929) [15]. Имея в виду прежде всего «бесхребетную Испанию» (1921) [14] и советскую Россию тех времен, мыслитель поднял крайне значимую проблему. Уже в современной ему Европе происходило явление «полного захвата массами общественной власти», а новоявленные политические режимы возникали как результат «политического диктата масс».
В наше время поднятая Х. Ортега-и-Гассетом социальнополитическая проблема не только приобретает новые смыслы и звучания, но также дополняется новым измерением. Она выходит за пределы четырехмерного простанственно-временного континуума в информационно-коммуникационное «киберпространство» социальных сетей и по-
литического Интернета, обогащая общественную активность «пятым измерением» - виртуальным.
Став виртуальным дополнением социально-политической системы, информационно-коммуникационное пространство начало постепенно обогащаться также и социально-политическими функциями. Превращаясь тем самым во все более эффективный инструмент и мощный механизм социального характера, уже имеющий существенную политическую составляющую. Это, прежде всего, касается использования потенциала информационно-коммуникационных и базирующихся на них общих социальных и специализированных сетей («блогосферы» и т.п.) сначала в социально-политических, а потом - и в политико-социальных целях («Интернет-демократия» и т.п.) [7].
По мере развития информационно-коммуникационного пространства
- от простейших пейджеров и мобильных телефонов или текстовых ин-тернет-месенджеров и чатов до сложных сетей и их объединений, в коих группируются и взаимодействуют кибернетическое и социальное (Face-book, Livejournal, Twitter и т.п.) - отшлифовываются также техники и технологии, методы и методологии, тактики и стратегии использование того могущественного потенциала, которым обладает информационнокоммуникационная среда, аккумулированная прежде всего сетью Интернет и дополненняе сетями мобильной связи [6]. «По мере того как снижается стоимость компьютерных технологий и коммуникаций, также снижаются барьеры для входа. Частные лица и частные организации от корпораций и неправительственных организаций до террористов, таким образом, получили возможности играть непосредственную роль в мировой политике, - писал американский обществовед Дж.С. Най. - Распространение информации означает, что власть получит более широкое распространение, и неформальные сети подорвут монополию традиционной бюрократии. Ускоренный ход времени, обусловленный наличием Интернета, означает, что все правительства будут иметь меньше контроля над своими планами действий. У политических лидеров будет меньше степеней свободы, так как им придется быстро реагировать на события, и им придется конкурировать с растущим числом и разнообразием актеров для того, чтобы быть услышанными» [5].
На основе новых информационно-коммуникационных технологий возникли и сформировались новые формы организации социальной жизни, политической активности и бытия гражданского общества. В частности, технологии мобильной связи породили эффект «умной толпы», впервые активно заявившей о себе во время событий на Филиппинах, в результате которых был свергнут президент страны. Флэшмоберы инициировали и направляли события в Египте, в Ливии, в значительной мере - в Сирии.
Известно, что преобразования революционного характера происходят при условии формирования контр-элиты, могущей бросить идейноидеологический вызов правящей элите и повести за собой массы. Соответственно, в условиях традиционно высокой степени подконтрольности печати и телевидения правящему истеблишменту, Интернет - и прежде всего медиа и социальные сети в нем - вместе с коммуникационными ресурсами мобильной связи открывают альтернативные возможности социального и политического действия. (Так, американские политологи Маргарет Кек (Университет Дж. Хопкинса) и Катрин Сиккинк (Университет Минессоты) [13] обращают внимание на то, что политические активисты, которые не в состоянии изменить положение в своих странах, все чаще обращаются к блогам, чтобы привлечь внимание мировой общественности и таким образом повлиять на власть. Они назвали это явление «эффектом бумеранга» - увеличение давления внутри страны приводит к увеличению внешнего давления на эту страну).
Прежде всего это касается популяризации альтернативных идей и поддержки новых лидеров, движений и течений, противостоящих доминирующей политико-социальной системе. «Социальные медиа являются инструментами, которые позволяют революционным группам снизить расходы на участие, организацию, набор и обучение, - обращают внимание американские аналитики Марко Папич и Син Ноонан. - Но, как и любой инструмент, социальные медиа имеют присущие им слабые и сильные стороны, и их эффективность зависит от того, насколько эффективно лидеры их используют и насколько они являются доступными для людей, которые знают, как их использовать» [16].
Кроме того, сеть Интернет является очень удобной средой для создания и раскручивания социально-политических мифов - с дальнейшим их использованием в качестве инструментов политико-социальной борьбы. Очень показательная политизация фигуры тунисца Мохамеда Буазизи
- его самосожжение стало толчком к массовым акциям протеста. Позднее в медиа фигура малограмотного крестьянина-торговца трансформировалась в образ «выпускника университета» и т.д., а социальноэкономическая первопричина его шага - в социально-политическую. В результате, например, главная площадь столицы Туниса была переименована в площадь Мохамеда Буазизи.
«Революцию роз» в Грузии (2003 г.) и«оранжевую революцию» в Украине (2004 г.) в этом смысле можно считать «переходными» - ведь ключевую агитационно-пропагандистскую и мобилизационную роль играли прежде всего каналы телевидения и глухая газетная «фронда». Во время революционных событий конца 2004 г. в Украине основным источником «альтернативной» информации были такие оппозиционные телеканалы как ТРК «Эра» (имела 100% покрытие территории, но вещала ночью
на частоте 1-го Национального телеканала) и «5-й канал» (который периодически закрывали) [11]. Интернет-медиа (прежде всего «Украинская правда», а также «Радио Майдан» и т.п.) и социально-политические форумы (предвестники социальных сетей) были «младшими партнерами» -дополнительными источниками как альтернативной информации, так и контр-пропаганды и мобилизационной агитации.
Так, один из «отцов-основателей» украинского движения «Пора» А. Толкачев позже отмечал: «В 2003 г., за год к возникновению «Поры» «кухня революции» находилась на независимому и многим известном Интернет-портале maidan.org.ua. Этот "пульс гражданского сопротивления", как сам себя называл сайт, аккумулировал многочисленных активистов и граждан, которые искали возможности восстановления борьбы после провала акции «Украина без Кучмы». Maidan.org.ua был не только каналом гражданских новостей, но и ресурсом учебной информации о методах ненасильственного сопротивления, о правилах развития сетевых неиерархических структур, а также об образах борьбы с государственной пропагандой» [8].
Для сравнения, одним из факторов слабых успехов политикосоциальных протестов в Беларуси - в частности движения «Революция через социальные сети» (с 2011 г.) - остается высокая степень подконтрольности национального информационно-коммуникационного пространства государственной власти РБ. Последняя периодически прибегает к таким мерам, как блокирование работы профильных групп в социальных сетях (прежде всего «ВКонтакте», а также «Одноклассники», «Facebook», «Twitter») и пр. Однако, по оценкам экспертов, «Революция через социальные сети» стала хорошей тренировкой по использованию новых интернет-технологий для мобилизации протестных групп населения страны.
Для полноты картины можно вспомнить проект «Большой китайский фаервол» (Great Firewall of China) [10], являющийся ключевым ограничительным фактором влияния на развитие социальной активности населения КНР [12]. Такие периодические меры власти, как отключение «внешних» альтернативных информационно-поисковых и т.п. систем (Google, Hotmail, Twitter, Wikipedia, Youtube и др.) и социальных сетей (Facebook, Livejournal и т.п.), дополненные общими средствами и механизмами постоянного внутреннего контроля за деятельностью китайских интернет-пользователей, существенно усложняют развитие социальнополитической активности и делают практически невозможным ее переход в политическую плоскость. Подобная политика проводится также на Кубе, в Туркменистане и во многих других авторитарных государствах.
При организации же практических политико-социальных акций (начиная с локальных протестных выступлений и заканчивая масштабными «Майданами») ключевую координационную роль играют средства мо-
бильной связи. Тем более, что контролировать их намного сложнее, чем традиционные телефонные и почтовые сети. (Однако, как не так давно заявил основатель Wikileaks Джулиан Ассандж, Facebook имеет специальный интерфейс, который использует разведка США. Популярная российская сеть «ВКонтакте» также публично признала факты сотрудничества с правоохранительными органами РФ и передача им личных данных. Эти примеры - яркое свидетельство того, что спецслужбы понемногу «встраиваются» в социальные сети и активно ищут пути и средства нейтрализации потенциала угроз, которые содержат последние.) Кроме того, достаточно интересными были акции, проведенные во время «помаранчевой революции» в Украине - вроде «Позвони по телефону лжецам» (конец ноября 2004 г.). В рамках последней предлагалось прислать SMS или позвонить по телефону на мобильные телефоны наиболее одиозным политически заангажированным журналистам (номера прилагались): «Скажи им все, что ты о них думаешь!».
Такие средства и инструменты как Интернет и его социальносетевые составляющие в революционных событиях, прокатившихся постсоветским пространством в последнее десятилетие (в Грузии и Украине, а также Киргизии и Молдове), играли скорее вспомогательную, хотя и значимую роль. В таких последних событиях, как волна революций «Арабской весны», прокатившейся не так давно Ближним Востоком, социальносетевой фактор, дополненный интегрированными с ним механизмами мобильной связи, играет уже одну из ключевых ролей. (Очень показательно, что власть Ирана накануне президентских выборов 2009 г. блокировала доступ к Facebook).
Более чем характерно, что события в таких странах как Египет или Тунис получили аллегорическое названия «Facebook-Революции» или «Twitter-Революции». Так, в Тунисе количество аккаунтов Twitter в 2009 г. не превышало 1.500. К весне 2011 г. их было уже несколько сотен тысяч (при населении страны ок. 10.6 млн. чел.). Фактически, связь местных революционеров с народными массами и европейским сообществом осуществлялся прежде всего через Twitter. Аналогично, когда в 2008 г. в Тунисе начались протесты горняков, лишь 30 тыс. тунисцев имели странички на Facebook. Но уже в конце 2009 г. их насчитывалось уже 800 тыс. Когда революция достигла кульминации, а Бен Али сбежал из страны, то в Facebook было уже 2 миллиона страниц тунисцев, т.е. их имела примерно пятая часть населения страны.
Впрочем, фактор Интернет в контексте «Арабской весны» несколько переоценивается, ведь «узловые точки» там традиционные - мечеть и базар. В силу этого можно по крайней мере частично согласиться с экспертами, утверждающими, что социальные сети не сыграли ведущей роли в событиях Арабской весны, т.к. они не были доминирующим кана-
лом коммуникации оппозиционных сил и участников протестов. Вместе с тем они частично придали событиям в арабских странах ту скорость и динамику, которая застала врасплох их оппонентов — правительства и поддерживающие их силы [1, с. 67]. Как справедливо отметил автор термина «твиттер-революция, сотрудник Стэнфордского университета Е. Морозов (претендующий на авторство термина «Twitter-революция»), без социальных сетей революции в арабских странах «однозначно произошли бы по-иному» [4].
В целом можно согласиться с позицией старшего советника госсекретаря США Алека Росса, что неправильно называть события в Египте «Facebook-Революцией». Однако вместе с американским специалистом нельзя не признать, что именно Интернет стал «Че Геварой ХХ1 века» в арабских революциях. В пользу этого свидетельствует и практическая политика США, выделивших в феврале 2011 г. 25 млн. долл. на поддержку блогеров и интернет-активистов в авторитарных странах (по словам Х. Клинтон, это позволит активистам «технически быть на шаг вперед цензоров») [9].
Компания «Opera software» (разработчик интернет-браузеров) провела исследование активности интернет-пользователей в Египте и других странах, охваченных революциями «арабской весны». Согласно его результатам, в период волнений на площади Тахрир в Каире резко выросла посещаемость сайтов египетской оппозиции, а некоторые из них сохранили высокий уровень посещаемости даже после отставки и ареста Хосни Мубарака. По данным компании, только за год - с февраля 2010 г. по февраль 2011 г. - число посещений популярнейших на Ближнем Востоке интернет-ресурсов (среди которых лидируют, разумеется, Facebook, Google и Youtube) увеличилось на 233%, количество уникальных пользователей возросло на 142%; самый большой рост пережил уровень обмена информацией - объем переданных данных увеличился на 259%.
Можно также вспомнить, что в конце января 2011 г. властью Египта по обвинению в организации массовых беспорядков с помощью Twitter и Facebook был арестованный Ваель Гоним (Wael Ghonim) - топ-менеджер ближневосточного отделения Google. Под давлением мировой общественности он уже в феврале был выпущен на свободу. В многочисленных интервью после освобождения В. Гоним подчеркивал роль социальных сервисов в организации общественных выступлений. Он также собирается издать книгу «Революция 2.0», в которой, согласно анонсу издательства, «расскажет историю египетской революции изнутри и даст уроки Арабской весны». Если верить анонсу, самое важное место на страницах «Революции 2.0» будет уделено именно роли социальных медиа и интернет-технологий в организации восстания: «Гоним рассказывает вдохновенную
историю о том, что каждый может изменить мир, опираясь только на веру в то, что власть народа сильнее людей во власти».
Однако, к сожалению, развитие социальных сетей является фактором не только социального прогресса [2], но также вызовом социальнополитической стабильности и даже одним из инструментов усугубления политико-социальной напряженности. Показателен печальный опыт развития событий во время недавних социальных кризисов в Греции и Великобритании. Так, правительство последней небезосновательно обвинило социальные сети Facebook и Twitter, а также коммуникационную систему Blackberry Messenger в том, что с их помощью были организованы и скоординированы действия многих участников волнений. Ведь сообщения, которыми обменивались пользователи Blackberry Messenger, потом ретранслировались в Facebook и Twitter; а это, по мнению депутата британского парламента Д. Лемми, существенно расширяло аудиторию. Еще более показательно осуждение на четыре года заключения двух британцев (20-летнего Дж. Блекшоу и 22-летнего П. Сатклифа) за призывы к погромам в своих городах, которые юноши размещали в Facebook, указывая время и места собрания.
М. Прайс завершил свою книгу «Медиа и суверенитет» [17] таким проблемным пассажем: «Слова и идеи в сравнении с пулями и бомбами выглядят чем-то эфемерным, однако эти разные образы влияния людей друг на друга становятся все более взаимосвязанными. События ХХ в. так же, как начало XXI в., свидетельствуют о самых разнообразных формах борьбы завлияние вполитической и религиозной сферах, а также об отчаяннейшей борьбе в споре о ценностях и идеях, которые неразрывно связываются между собой этой борьбой. Проблемы перехода к иному состоянию общества, стабильности и контролю имеют в ней такое же всеохватывающее значение, как принципы свободы личности и творчества. Новые медийные гиганты, новые религиозные союзы, новые геополитические доктрины - все они совместно перекраивают информационное пространство. Взаимодействие образов, тиражированных СМИ, и общества, которое эти образы воспринимает, возможно, определяется технологическими новациями, однако проблемы, которые определяют это взаимодействие, никуда не исчезают».
Вместо выводов. Сетевая (без)ответственность?
Академик А.Д. Сахаров в статье «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» (июнь 1968 г.) предупреждал, что нашей цивилизации грозят, с одной стороны, «оглупление в дурмане «массовой культуры» и в тисках бюрократизированного догматизма», а с другой — «распространение массовых мифов, бросающих це-
лые народы и континенты во власть жестоких и коварных демагогов». В современных условиях бурного развития информационнокоммуникационных технологий проблема, поднятая мыслителем, обретает принципиально новые измерения.
С одной стороны, социальные сети и политический Интернет, дополненные интегрированными с ними технологиями мобильной связи, -это виртуальное пространство едва ли не абсолютной свободы, которое предоставляет доступ к мощным инструментам и механизмам помощи в реализации индивидуальных и коллективных амбиций и стремлений, идей и проектов.
С другой стороны, как еще четверть века тому назад известный итальянский политический философ Н. Боббио отмечал, что «ничто не порождает такого риска уничтожения демократии, как излишек демократии». Общий формат функционирования ключевых социальнополитических акторов интернет-пространства уже давно балансирует на грани анархии. Высокая степень анонимность и низкий уровень подконтрольности «дополняется» невысоким уровнем политической культуры. В результате возникает «гремучая смесь», которая не только ставит под угрозу стабильность политических режимов, но также становится вызовом социальной безопасности целых международных регионов.
В этом контексте новые социально-политические содержания и политико-социальную значимость приобретает поднятая философом Х. Ортега-и-Гассетом в упоминавшейся работе проблема призвания людей «вечно быть осужденными на свободу, вечно решать, чем ты станешь в этом мире. И решать неутомимо и без передышки». Ведь «жизнь наций», как справедливо отмечал еще Ж.Э. Ренан, - это «каждодневный плебисцит». И информационно-коммуникационное пространство человеческого бытия никоим образом не является исключением - скорее наоборот.
Литература
1. Демидов О. Социальные сетевые сервисы в контексте международной и национальной безопасности // Индекс Безопасности. 2013. №1(104).
2. Запесоцкий Ю.А. Современное медиапространство как фактор культурной аномии // Общественные науки и современность. 2013. № 2.
3. Костырев А.Г. «Разумная сила», общественная дипломатия и социальные сети как факторы международной политики // Полис. 2013. №2.
4. Морозов Е. Цена вопроса // «Коммерсантъ», 9 марта 2011 г. URL: http://www.kommersant.ru/doc/1595762/print (дата обращения 05.04.2013)
5. Най Дж.С. 2011. Реальность виртуальной власти // Project Syndicate. URL: http://www.project-syndicate.org/commentary/nye91/Russian (дата обращения 05.04.2013)
6. Полтораков А.Ю. «Когнитивные войны»: парадигмальные трансформации политико-информационных противостояний // Дневник Алтайской школы политических исследований. №28. Современная Россия и мир: альтернативы развития (Информационные войны в международных отношениях): сб. науч. статей / под ред. Ю.Г. Чернышова. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2012.
7. Полтораков О. П'ятий вимір революції // Український журнал. 2011.
№10.
8. Толкачев А. Неизвестные истории Майдана // «Украинская правда», 18 ноября 2009 г. URL: http://www.pravda.com.ua/rus/articles/2009/11/18/ 4514667/view_print/ (Дата обращения: 05.04.2013)
9. Черненко Е. Холодная война 2.0? // Россия в глобальной политике. 2013. №1.
10. Alford L. The Great Firewall of China: An evaluation of internet censorship in China - VDM Verlag Dr. Мьіієг, 2010.
11. Donaj L. Zaangaiowanie mediуw i artystуw w Pomararczow Rewoluj na Ukrainie // Media a Polityka. Materiaiy z miкdzynarodowej konferencji nau-kowej Media a Polityka. tydu, 2007.
12. Goldsmith J.L., Wu T. Who Controls the Internet?: Illusions of Borderless World. Oxford University Press, 2006.
13. Keck M.E., Sikkink K. Activists beyond borders: Advocacy Networks in International Politics. Ithaca: Cornell University Press, 1998.
14. Ortega-y-Gasset J. Espaсa invertebrada. Bosquejo de algunos pensamientos historicos. Calpe, 1921.
15. Ortega-y-Gasset J. La rebelión de las masas - Revista de Occidente, 1929.
16. Papic M., Noonan S. Social Media as a Tool for Protest. Stratfor. URL: http://www.stratfor.com/weekly/20110202-social-media-tool-protest (accessed: 05.04.2013)
17. Price M.E. Media and Sovereignty: The Global Information Revolution and Its Challenge to State Power. The MIT Press, 2002.
