CC BY
54
М.С.Родионов
Информационная доминанта в былине «Илья Муромец и Идолище в Царьграде»
В современных исторических, условиях, когда мы наблюдаем быстрый рост чувства национального самосознания, повышенный интерес к своему прошлому, стремление найти в глубине веков славянские корни, оказывается, что наука не в состоянии ответить на подавляющее большинство новых вопросов. С одной стороны, мы практически не имеем письменных источников о Докиевской Руси. Так повелось, что традиционной отправной точкой нашей истории стал полулегендарный Кий, с которого ведет начало русской государственности Нестор в «Повести временных лет». Об эпохах более ранних он сообщает крайне скупо, очевидно имея на этот счет самые смутные представления. С другой стороны, и более поздняя история тоже таит в себе массу загадок. И, к сожалению, белых пятен здесь еще более чем достаточно. Причиной тому и постоянное, идущее еще от древних летописцев стремление подправить и исправить отечественную историю в угоду очередному князю или по прямому его заказу (как это сделал, например, в 1116 г. Сильвестр с несторовой редакцией «Повести временных лет»). Оттого так много пустых дат в русских летописях1, под которыми, очевидно, сообщались неугодные сильным мира сего известия, безжалостно выкинутые при последующем редактировании. Что за ними? Остается только гадать.
В то же время и академическая наука не очень-то стремилась стереть эти белые пятна. Попав под власть стереотипов, устоявшихся концепций, она десятилетиями тиражировала их в учебниках и учебных пособиях, монографиях и научно-популярной литературе. Вот и превратились мы в нацию, которая много больше знала об истории других народов, но фактически потеряла свои корни, забыла многое из своего прошлого.
Кто такие славяне? Откуда они пришли? Как складывалась их судьба до IX века? Вопросы без ответа. Точнее, ответ уже начинают искать. В последние годы появился ряд работ, авторы которых (В. Н. Демин, А. И. Асов, Ю. В. Мизун, Ю. Г. Мизун) предпринимают попытку рассеять вековой туман и связать историю праславян и славян с историей классических цивилизаций древности. Задача сложная, решена она может быть не скоро. Но уже сейчас ясно, что одним из ключей к разгадке тайны древней истории русского народа является фольклор.
Именно произведения устного народного творчества в свете сказанного позволяют по-новому взглянуть на наше прошлое, на роль, которую играл народ в историческом процессе, на степень осознанности им этого участия, поскольку его память закрепила и донесла до нас известия о многих событиях отечественной истории, сохранила оценку, данную им предками. Тем самым фольклор является ценнейшим источником сведений об общественно-политических взглядах и идеалах народа на различных исторических этапах. Это делает его одним из ключей к пониманию русской истории, поскольку здесь сохранились и дошли до нас многие реальные исторические факты, в том числе и не зафиксированные в письменных памятниках, а это в свою очередь дает возможность отчасти ликвидировать существующие белые пятна, почувствовать, воссоздать дух эпохи, породившей данные произведения, увидеть все происходящее глазами народа, определить его оценку отраженных событий и их участников, проследить ее эволюцию в последующие эпохи, выявить те процессы, те изменения, что происходили в народном сознании с течением времени, особенно под влиянием эпохальных событий.
Именно произведения устного народного творчества несут в себе основную, хотя и закодированную, информацию о дописьменных временах и о тех фактах русской истории, которые по каким-либо причинам не попали в летописи. Особая роль здесь принадлежит былинам как одному из древнейших, сложившемуся еще в докиевские времена жанру, сменившему непосредственно мифы и, следовательно, ближе всего стоящему к истокам русской нации. Но, как и любое другое фольклорное произведение, былина очень сложна в интерпретации, ибо за свою многовековую историю при устной форме бытования, способности вбирать в себя реалии новых эпох она представляет собой соединение разновременных информационных пластов, которые еще необходимо отделить друг от друга с целью извлечения из них сведений о той или иной эпохе.
В принципе сама идея не нова. О необходимости разложения фольклорных текстов на первоэлементы говорили еще отцы-основатели мифологической школы. Но они преследовали лишь одну цель - свести содержание любого произведения устного народного творчества к заключенному или растворенному в нем мифу.
Методика снятия информационных пластов была присуща и поздним отечественным школам академического литературоведения: культурно-исторической, сравнительно-исторической. Но представители этих направлений все в конечном итоге сводили к задаче выявления первоначального вида фольклорного произведения. Подобную
же идею, но применительно к эпосу мы найдем в работах одного из крупнейших и авторитетнейших исследователей былин В. П. Аникина. Правда и его интересует в этой связи только возможность реконструкции первотекста: «Исследователь должен разложить (выделено Аникиным) былину на ее постепенно налегавшие пласты, должен отделить все позднейшее, случайное и реконструировать древний первоначальный вид песни».2
С подобным утверждением все же трудно до конца согласиться. Во-первых, уж слишком сужается задача исследователя фольклора. А, во-вторых, получается, что следы и отзвуки целых эпох отнесены к чему-то случайному, наносному, вторичному, к своеобразному информационному мусору, недостойному внимания. Но вряд ли в произведении, подвергавшемуся обработке и шлифовке не одну сотню лет, может быть что-то случайное. Развитый художественный вкус русского народа, высокое поэтическое мастерство создателей фольклора, закрепленное традицией стремление к совершенству исключают даже саму мысль об этом.
Механизм создания и бытования фольклорного произведения таков, что все случайное, то есть не вписывающееся в художественную ткань произведения, отсекается сразу лее или по крайней мере в первые годы его бытования (Так, например, очень быстро оказались вымытыми из репертуара возникшие в Новгороде исторические песни об Иване Грозном, дающие негативный портрет московского царя. Произошло это именно потому, что новгородское «особое мнение» не вписывалось в рамки общенародной традиции, формирующей положительный образ Ивана IV, то есть оказалось как раз случайным, наносным). Все это дает основание утверждать, что в фольклорных произведениях, прошедших проверку временем, сохранявшихся в памяти народной как минимум тысячу лет, нет и не может быть ничего случайного.
Следовательно, в свете новых общественно-исторических условий задача исследователя эпоса состоит и в том, чтобы разложить былину на информационные пласты с целью извлечения всех возможных сведений об эпохах, наложивших на нее свой отпечаток. Только так мы и сможем восполнить существующие фактографические пробелы и приблизиться к разгадке тайны своих исторических корней. Решение подобной задачи позволит также разобраться е вопросами происхождения и эволюции жанров фольклора, системы образов, художественно-изобразительных средств.
Попробуем проиллюстрировать такой принцип анализа на примере малоисследованной былины «Илья Муромец и Идолище в
Царьграде» из сборника Гильфердинга.3 Сюжет ее на первый взгляд чрезвычайно прост. Калика перехожий Иванище, возвращаясь из святых мест, оказывается у Царьграда,' захваченного Идолищем. Допросив захваченного недалеко от города татарина, паломник затем рассказывает все повстречавшемуся ему Илье Муромцу. Тот в свою очередь, переодевшись каликой, пробирается в Царьград и освобождает его от захватчиков. Затем, отвергнув предложение царя Константина Боголюбовича, русский богатырь отправляется на Родину.
Сюжет действительно кажется незамысловатым, но в то же время былина чрезвычайно сложна и информативна. В ней можно выделить шесть информационных пластов (уровней), охватывающих временной промежуток как минимум в пятнадцать веков.
Уровень первой. Древнейший. Очевидно, он связан не только с первоначальным текстом былины, но и с мифом, в нее трансформировавшимся или использованном при создании произведения. На это указывает не только бросающаяся в глаза фигура Идолища Поганого, совмещающего в себе обобщенным образ врага-сгепняка, образ-воспоминание о языческих временах и прежней вере (ра§апш - языческий), вытесненной христианством и утратившей для русичей свое значение, и мифологизированное представление о природной стихии, хаосе. Ясно, что это не имя собственное, а синоним-заменитель, иносказательное наименование какого-то мифологического чудовища, настоящее имя которого, очевидно, нельзя было упоминать с связи с каким-то табу из опасения вызвать его гнев, нежелательное появление илй какие-то иные негативные последствия. В древнейшей истории человечества это явление обычное. Молено предположить, что былинное чудовище связано с первыми (неантропоморфными) поколениями славянских языческих божеств. Как и у других народов, оно должно было воплощать неукротимую стихийную силу природы, оттого и изображено гиперболически:
А росту две сажени печатныих, В ширину сажень была печатная, А головище что лютое лоханище, Глазища что пивные чашища, А нос-от на роже с локоть был.
Упоминаемый в былине князь Владимир (точнее по тексту Володимир) также имеет мало общего с историческим Владимиром I Святославичем. Это, скорее всего, так же иносказание, зашифрованное имя какого-то божества, владеющего миром (именно так переводится это имя). Наиболее вероятным представляется, что здесь имеется в виду солярное божество. В пользу этого указывает, например,
один из вариантов былины о сватовстве Соловья Будимировича к Забаве Путятишне, опубликованный в 1908 г. в сборнике «Былины новой и недавней редакции из разных местностей России». В данном произведении Забава, традиционно изображаемая как племянница князя Владимира, называется внучкой солнца, к которому на небеса и вынужден отправиться жених. Очевидно, что здесь мы имеем дело с таким' архаичным информационным пластом, который уводит нас в эпоху господства солярной идеологии. Не потому ли затем в былинах к имени князя Владимира добавляется эпитет Красное Солнышко, не является ли это результатом обычной для фольклора замены старого, языческого, образа новым, историческим, с сохранением в последнем некоторых наиболее характерных черт прототипа. Это же относится и к рассматриваемой нами былине.
Илья Муромец в качестве богатыря также появился не сразу. Этот герой - результат переосмысления мифологического образа в более позднюю эпоху, когда в жизни общества возросла роль профессиональных воинов, защищавших рубежи государства от набегов кочевников. Еще в 1982 г. Т. С. Макашина убедительно доказала, что былинный Илья Муромец заменил собой божество, связанное с водной стихией и огнем, а также с богом-громовержцем.4 При этом необходимо отметить, что языческий Илья был уже антропоморфен, то есть нес в себе признаки более поздних поколений богов, напоминающих, например, греческих олимпийцев. Причем в представлении наших предков прототип богатыря совмещал две функции: карательную и очистительную. Он был призван очищать землю от всякой нечисти, преследовать и уничтожать злых духов, наказывать людей за дурные поступки. «Грозою гремит над всеми темными силами», - говорили о нем.5 Поэтому закономерно, что затем эти представления трансформировались в образ защитника родной земли уже от человеческой нечисти и привели к появлению былинного богатыря Ильи Муромца.
Таким образом, в своей первооснове рассматриваемая былина содержит типичный мифологический конфликт между неантропоморфными и антропоморфными поколениями богов, сродни тому, что мы наблюдаем в других мифологиях (например, в греческой он представлен войной титанов и олимпийских богов).
Второй информационный уровень относится к рубежу X - XI веков, когда княжеской властью проводилась активная христианизация страны и шел процесс перестройки народного мировоззрения. В этих условиях языческая вера для большей части населения потеряла свое идеологическое значение. Поэтому языческий идол, которому
когда-то поклонялись, который когда-то почитали, приобретает негативное, враждебное' содержание врага христиан. В свете этого и столкновение Ильи Муромца с Идолищем Поганым можно интерпретировать как символическую борьбу христианства и язычества, где первое одерживает убедительную победу. Подобный мотив мы можем найти во многих былинах Киевского цикла.
Следующий информационный пласт связан с событиями XI-ХП вв. Причем в анализируемой былине он явно доминирует, что дает основание рассматривать его как сюжетообразующий и относящийся ко времени создания произведения. На это указывают прежде всего выдвижение на первый план темы взаимоотношений Руси и Византии (эпическое преломление так называемой византийской проблемы, успешно решенной Ярославом Мудрым), теснейшая связь содержания былины с первыми крестовыми походами - одним из ключевых событий мировой истории в данную эпоху: уже сам факт паломничества калики перехожего в святую землю мог быть возможен лишь в тот недолгий период, когда Иерусалим находился в руках крестоносцев и на Ближнем Востоке существовало их Иерусалимское королевство (1099-1187 гг.). К тому же маршрут его путешествия, пролегавший через Константинополь, совпадает с маршрутами движения крестоносцев в первых походах. Другим важным аргументом в пользу этого является то, что в былине нашли свое отражение и реалии военного быта Киевской Руси.
Кроме того, следует обратить внимание на то, что Илья Муромец изображен не просто странствующим богатырем, но и как наемник, готовый брать награду (то есть по сути плату) за свои услуги, да еще и жалующийся императору, что князь Владимир куда более скромно оценивал его заслуги:
Говорит Илья ему Муромец: «Спасибо, царь Костянтин Боголюбович! А послужил у тя только я три часа, А выслужил у тя хлеб-соль мягкую, Да я у тя еще слово гладкое, Да еще уветливо да приветливо. Служил-то я у князя Володимира, Служил я у его ровно тридцать лет, Не выслужил-то я хлеба-соли мягкие...
Как царь Костянтин Боголюбович Насыпал ему чашу красна золота, А другую чашу скатна жемчугу,
Третью чашу чиста серебра. Принимал Ильюшенька, взимал к себе, Высыпал-то в карман злато-серебро... Благодарил-то царя Костянтина Боголюбова: «Это ведь мое-то зарабочее».
Перед нами совершенно непривычное изображение любимейшего былинного богатыря, которого мы привыкли видеть человеком бескорыстным. В первый момент может показаться, что мы имеем пример кардинального отступления от сложившейся традиции. Но на самом деле ничего подобного нет. Илья Муромец бескорыстен, когда защищает родную землю, свой народ. Не думал он о награде и в тот момент, когда освобождал Царьград.
Но дело даже не в этом. Былина допускает возможность предложения русским воином своих «платных» услуг другим правителям. Здесь мы касаемся совершенно неизученной страницы военного быта русичей. Что мы вообще знаем о нем? До обидного мало. Летописные известия о военных походах, там же помещенное описание князя-воина Святослава, воинские повести дают крайне скудный материал. Более информированными в этом плане оказываются иностранные авторы (Лев Диакон, Казвини, Абу-Мансур, Маврикий, Иордан, Ибн-Даста, Прокопий, Иоанн Эфесский, Ибн-Якуб и другие), но и они в основном сообщают сведения, касающиеся военной организации славян в докиевский период. И здесь снова имеет смысл обратиться к фольклору, почему-то проигнорированному при изучении этой проблемы. А ведь именно в нем сохранились фрагменты информации, оказавшиеся вне поля зрения древнерусских авторов. Да оно и понятно. Ведь в подавляющем большинстве русские средневековые книжники были людьми духовного звания, а сама литература носила в то время ярко выраженный церковный характер, следовательно, и ей, и ее авторам были чужды мирские темы. Другое дело фольклор, сфера интересов которого - повседневная жизнь народа. К тому нужно принять в расчет и ту роль, которую играла дружина в обществе в рассматриваемую эпоху. В условиях постоянной угрозы со стороны степи профессиональные военные, на плечи которых падала основная нагрузка отражения нападения кочевников, должны были восприниматься народом как его защитники. Рассматриваемый период русской истории стал поворотным для Киевской Руси в этой нескончаемой войне. Ярославом Мудрым, а затем и Владимиром Мономахом были предприняты решительные действия, направленные на усмирение степняков, принесшие свои положительные результаты. В этих усло-
виях военная тематика должна была доминировать в произведениях устного народного творчества, поскольку была фактом повседневной реальности. Нет ничего удивительного, что героями фольклора стали именно богатыри - профессиональные военные. В первую очередь это касается былин. Причем создавались они, очевидно, тремя способами: путем переосмысления старых мифологических сюжетов, утративших свою роль религиозных знаний после принятия христианства (в пользу этого указывает наличие былин переходного типа, где главными действующими лицами выступают такие персонажи, как Волх, сочетающие в себе признаки мифологического героя-полубога и воина-богатыря); формированием оригинальных сюжетов (собственно былины); путем трансформации дружинных песен в былины. При этом последние наиболее тесно связаны с воинской средой и, следовательно, несут о ней наиболее полную и достоверную информацию.
Анализ эпических песен позволяет сделать неожиданный вывод: русское богатырство было организовано по тем же признакам и ориентировалось на те же морально-этические нормы, что и европейское рыцарство. Как и в Европе, на Руси профессиональное воинство не было однородным. Былины позволяют выделить три самостоятельных группы: княжескую дружину, организованную по принципу вассалитета; некие объединения богатырей, не зависящие от князя и приходящие ему или кому-либо на помощь по своему усмотрению, в том числе и за плату в качестве наемников (подобные независимые от князя военные формирования мы видам, например, в былинах «Илья Муромец и Калин-царь», «Застава богатырская» и других) и что-то вроде странствующих рыцарей, искателей подвигов и приключений (как, например, Илья Муромец в рассматриваемой былине). Характерно, что подобное деление мы найдем и у средневекового западноевропейского рыцарства: там также выделялись рыцари-вассалы, рыцарские ордена и странствующие рыцари.6 Что это значит? Как минимум то, что в домонгольский период своей истории Русь не была задворками Европы. На это, кстати, указывает и стремление сильнейших европейских дворов породниться с киевским князем (Ярославом Мудрым, например, все сыновья которого были женаты на владетельных принцессах - византийской, польской, германской, а дочери были замужем за сильнейшими монархами Европы: старшая, Анна,1- за французским королём; средняя, Анастасия, - за венгерским; а младшая, Елизавета, - за норвежским), чтобы обрести в его лице могучего союзника и тем самым укрепить и собственный авторитет. С международной политикой Руси в это время считались все: Германская им-
перия, Византия, Швеция, Польша, Норвегия, Чехия, Венгрия, Франция и другие страны.
Следовательно, являясь страной, тесно связанной с Европой в политической, экономической, культурной сферах, Русь должна была иметь и сходные тенденции исторического развития. Это означает, что и рыцарство в его традиционном понимании (но под другим названием) в стране тоже должно было быть. В пользу этого говорят и тексты былин Киевского цикла. В них мы можем найти не только характерные для рыцарского быта и его военной организации детали (конные и пешие поединки с традиционной сменой оружия, типичный для рыцарского воинства строй с сильным центром и более слабыми флангами - крыльями, известный на Руси под названиями «клин» и «свинья»), но и отражение темы крестовых походов, о чем уже говорилось выше. Причем для отечественного фольклора это было не просто откликом на соответствующие известия из Европы, хотя понятно, что даже и отклика не могло бы быть, если бы в обществе не существовало «рыцарской» идеологической почвы, формирующей такой интерес (нет интереса к событиям - нет и реакции на них). История сохранила сведения и о русском крестовом походе, организованном по принципу европейских, но не дога освобождения гроба Господня, а для борьбы со степью.
В 1111 году Русь организовала против половцев грандиозный поход, целью которого был разгром их столицы города Шарукань. Это военное предпрйятие началось необычно. Когда в конце февраля войско подготовилось к выходу из Переяславля, то впереди него выступили епископ и священники, которые с пением вынесли большой крест. Его водрузили неподалеку от ворот города, и все воины, проезжая мимо креста, получили благословение владыки. А затем на расстоянии одиннадцати верст представители духовенства двигались впереди русского войска. Владимир Мономах, бывший вдохновителем этой войны, придал ей характер крестового похода по образцу крестовых походов Запада против мусульман. Таким образом, Русь в начале ХП века стала левым флангом общего наступления Европы на Восток.
На основании текстов былин можно сделать вывод и о наличии на Руси своих рыцарских орденов, которые здесь именуются богатырским братством. Сразу возникает ряд вопросов. Что это за структура? Какова идеология, положенная в ее основу? Как русское богатырское братство сопряжено с традиционными рыцарскими орденами и сопряжено ли вообще? Общего между ними действительно очень много, и тексты былин это подтверждают. Содружество бы-
линных богатырей вписывается в общую логику возникновения, развития и функционирования средневековых рыцарских орденов, которые никогда не были чисто военной организацией и для которых ритуальная и духовная сторона часто имели определяющее значение. Проще говоря, сначала была некая идея, а уж потом под нее создавалась подходящая структура, где основополагающими принципами были добровольность участия и готовность умереть за идею. Именно по такой схеме и возникает в русских былинах богатырское братство, в основе которого лежит идея защиты родной земли. В отличие от обычной армии, рыцарские ордена также вдохновлялись некой мистической идей. Это по существу эзотерическая доктрина, которая была призвана вселить в членов братства уверенность в своих силах и способностях преодолевать любые препятствия. Это учение базировалось в основном на древнем мировоззрении, доставшимся от посвященных разных эпох и народов. Тайная эзотерическая традиция существовала испокон веков. Передаваясь от народа к народу, от поколения к поколению, она лишь изменяла форму, приспосабливаясь к требованиям действительности7. В основе тайной доктрины большинства рыцарских орденов лежали идеи манихейства, на 90 процентов состоявшего из более древних зороастрийских идей. Они формировали очень простое, а потому исключительно привлекательное представление о том, что весь мир и все живое в нем делится на две непримиримые части - Добро и Зло, находящиеся друг с другом в непрестанной борьбе. В реальности это может конкретизироваться в Истине и Лжи, Правде и Кривде, Свете и Тьме, Черном и Белом. Не случайно поэтому в былинах у русских богатырей шатры всегда белого цвета, а у врагов - черного. Типичный пример дуального мировоззрения, основанного на некой эзотерической доктрине. В рассматриваемой былине она выражается в противопоставлении света и тьмы, дня и ночи.
Однако не только в этом проявляется связь данного произведения с богатырским братством. Одним из ключей к этой закрытой странице отечественной истории является образ калики перехожего Иваншца. Его значение становится понятным, если соотнести рассматриваемый текст с малоизученным памятником литературы XVII века, известном как «Сказание о киевских богатырях», которое Е. В. Барсов считал прозаическим пересказом древней былины. Произведение уникально по своей значимости и способности пролить свет на проблему рыцарства на Руси. Описание характера взаимоотношений богатырей, их организации и быта позволяет говорить именно об ордене, то есть постоянном независимом от княжеской власти объеди-
нении, а не о временном союзе. Кроме того, очень важно отметить тот факт, что здесь богатыри в целях маскировки при ведении разведки используют каличьи одежды, прикидываются пилигримами. Подобную тактику мы встречаем и в описаниях западноевропейских авторов, пишущих о рыцарстве. Причем практически все они отмечают, что подобные методы ведения разведки были характерны именно для орденов, регулярные войска (дружины) использовали их крайне редко. Поэтому не случайно, что и в былине «Илья Муромец и Идолище в Царьграде» именно пилигрим Иваншце произвел разведку, собрал необходимые сведения о противнике и передал их Илье Муромцу, который в свою очередь воспользовался ими в борьбе с врагами.
В связи с рассматриваемой проблемой не следует игнорировать и такое явление, как наемничество. Воинское мастерство и воинское искусство славян издавна признавалось в мире. Не случайно именно византийские авторы (а военный опыт Византии был унаследован от Римской империи, следовательно, здесь понимали толк в хороших воинах) оставили наиболее подробные сведения о военной организации славян, причем не скрывая своего уважения и восхищения ими. Известно, что императоры «Второго Рима» охотно нанимали славянских воинов и их командиров на службу. История сохранила имена славянина Анангаста, анта Хвилибуда, командовавшего греческим гарнизоном на Дунае, анта Доброгаста - начальника византийской черноморской эскадры. В составе византийской армии славяне воевали против готов в Италии. Примеров много. В свете этого сделанное Илье императором Константином предложение остаться служить воеводой и принятые русским богатырем деньги за службу не выглядят чем-то странным:
Живи-ко ты здесь у нас на жительстве,
Пожалую тебя я воеводою.
Имеет этот эпизод и прямое отношение к проблеме рыцарства на Руси. Ясно, что на службе у византийцев были не княжеские дружинники, а вольные богатыри, причем объединенные в хорошо организованные отряды со своей идеологией, Это позволяет сделать вывод, что речь идет не о простых отрядах наемников, а именно о рыцарском ордене.
Можно сделать и другой вывод: русские наемные отряды регулярно использовались Византийской империей для обороны страны и для решения своих военных задач, и эпос, в отличие от древнерусской литературы, зафиксировал этот факт.
Следующий информационный уровень былины связан с реалиями ХШ века - монголо-татарским нашествием и установившимся
затем игом. Это проявляется в замене в текстах былин исконных врагов (половцев, печенегов) татарами. Эмоциональный шок, вызванный трагедией нашествия, вытеснил память о прежних противниках, привел к смене доминирующего информационного поля. Процесс этот для фольклора естественный, вызванный его ориентированностью на реальность. Отсюда и приведенная в былине картина разгрома, учиненного татарами, так хорошо нам знакомая по памятникам древнерусской литературы:
Святые образы были поколоты, В черные грязи были потоптаны, Да во божьих церквах там коней кормят.
Последний уровень связан с событиями XV века - разгромом Константинополя турками и падением Византийской империи, Второго Рима. Событие это, несомненно, глубоко взволновало православный мир и прежде всего Русь. Не случайно поэтому местом действия выбран Царьград, а сам сюжет строится на схеме противостояния православных и неверных. На это указывает и эпитет императора Константина (кстати, именно так звали и последнего византийского императора) - Боголюбович. Хотя, может быть, здесь следует отметить и влияние древнерусской «Повести о взятии Царьграда» Нестора Искандера, центральным образом которой был именно богобоязненный Константин.
В заключении следует отметить, что наше культурно-историческое наследие и по сей день во многом представляет собой нераспаханную целину. Мы даже часто не подозреваем, какое богатство оно в себе таит. Фольклор - это закодированные в системе устойчивых образов-клише знания о древнейшем прошлом, и нужно суметь их расшифровать. Представляется, что в свете новых общественно-исторических реалий эта задача станет одной из основных для современной фольклористики.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 К примеру, в «Повести временных лег» такие незаполненные, а точнее вымаранные погодные записи мы видим под 6371, 6372, 6373, 6375, 6394,6412,6413,6414,6416 годы. И это только небольшая часть примеров.
2 Аникин В. П. Былины. Метод выяснения исторической хронологии: вариантов. М.: МГУ, 1984, С. 3.
3 Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфсрдингом летом-1871 года. М.-Л., 1949. Т. I. № 48.
4 Макашина Т. С. Ильин день и Илья-пророк в народных представлениях и фольклоре восточных славян // Обряды и обрядовый фольклор. М., 1982. С. 83 - 101.
5 Коринфский А. А. Народная Русь, М., 1901. С. 335.
6 См., например: Руа Ж. Ж. История рыцарства. М., 2001; История Европы. М., 1992. Т. 2.
7 Так, например, древнейшее учение о бессмертии и абсолютном знании, сосредоточенных в камне Грааля, в средние века было приспособлено к христианскому учению, в результате чего родилось представление уже не о камне, а о чаше Грааля. Но наряду с этим новым значением существовало и старое. Б соответствии с исконными и первичными представлениями Грааль по-прежнему продолжали считать и именовать тем, чем он был на самом деле, - камнем. Русский фольклор также сохранил память о сакральном камне - средоточии бессмертия и абсолютного знания. В былинах, сказках, а также в самом архаичном жанре устного народного творчества - заговорах - камень Грааля выступает под именем Алатырь-камня. Как и в западноевропейском средневековом эпосе, у этой святыни есть свой рыцарь. По русским преданиям это сын Ильи Муромца Сокольник.
