CC BY
22
ных программ и потихоньку накапливали раздражение и злость против страны, которая непонятно для чего приняла их в свое лоно.
Кризис разразился осенью 2002 г, когда в Антверпене фламандец избил своего соседа, преподавателя-марокканца. Бытовая ссора стала поводом для массовых манифестаций членов арабской общины. Демонстрации переросли в погромы, жестко подавленные полицией. Именно тогда впервые и был арестован глава Европейской арабской лиги. Известно, что он близок к террористической группировке "Хез-боллах". Вскоре его отпустили. И первое, что он сделал, — организовал частную мусульманскую милицию в Антверпене. Эти "милиционеры" ходят по кварталам иммигрантов по пятам за полицией с плакатами "Плохие полицейские, Европейская арабская лига следит за вами". С помощью видеокамер "милиционеры" фиксируют на пленку каждый шаг полицейских.
Официальные сайты лиги переполнены антисемитскими лозунгами. В городе уже пытались поджечь синагогу. Еврейская община Антверпена, 20 тыс. человек, — одна из самых богатых в Европе. Ее специализация — торговля алмазами. Большая часть антверпенских евреев — хасиды. Они опасаются за свою безопасность. Именно поэтому в Антверпене созрел парадоксальный для современной европейской действительности союз: сотрудничество еврейской общины с крайне правыми националистами. Партия правых радикалов во главе с Филипом Девинтером официально взяла под защиту еврейскую общину. Разгул арабских экстремистов привел к тому, что до 40% избирателей в Антверпене готовы на предстоящих выборах поддержать националистов. Правые требуют лишать бельгийского подданства тех выходцев из арабских государств, которые откровенно игнорируют законы и культуру страны.
"Известия", М., 1 февраля 2003 г.
А.Другов,
доктор политических наук
ИНДОНЕЗИЯ НА ТРУДНОМ ПУТИ РЕФОРМ
Западные политики и эксперты по Индонезии встревожены тем, что радикальный ислам в этой стране активизируется. Беспокой-
ство это нельзя назвать беспочвенным. Превращение Индонезии в исламское государство, во-первых, стимулировало бы обострение внутриполитических противоречий и развитие центробежных тенденций внутри островного государства. Во-вторых, появление радикального исламского фактора во внешней политике Индонезии, крупнейшей страны региона, могло бы привести к существенным изменениям в отношениях внутри Ассоциации государств ЮгоВо-сточной Азии (АСЕАН), из десяти членов которой, кроме Индонезии, только в Малайзии и Брунее мусульмане составляют большинство населения. Насколько же вероятно подобное развитие событий?
Предложение радикальных исламистов поднять на уровень государственного законодательства обязательное исполнение требований шариата всеми мусульманами (к их числу себя относят чуть менее 90% почти 220миллионного населения Индонезии) в августе 2002 г. не нашло поддержки в высшем законодательном органе — Народном консультативном конгрессе (НКК). По оценке Дина Шамсудди-на, главы индонезийского Совета мусульманских священнослужителей, "политический ислам не укрепляет своих позиций на уровне партий". Известный австралийский специалист по Индонезии Г.Кроуч придерживается той же точки зрения: "Исламские политики безнадежно расколоты, между ними идет весьма активное соперничество". Характерно, что радикальный исламизм не стал лозунгом массового оппозиционного движения, которое привело к падению авторитарно-репрессивного режима генерала Сухарто в мае 1998 г.
Однако, как показал опрос, проведенный в начале 2002 г. джа-картским еженедельником "Темпо", 58% индонезийцев высказались за превращение страны в исламское государство. Хотя эта цифра, видимо, несколько завышена, есть основания полагать, что исламистские настроения находятся на подъеме и этот процесс охватил не только лидеров основных мусульманских партий, но и мусульманские низы. Главная, коренная причина усиления радикального исламизма — социальное расслоение, усугубление поляризации богатства на фоне затяжных экономических трудностей, что побуждает низы в поисках идеи социальной справедливости обращаться к религиозно -му эгалитаризму, религиозной морали. Другая причина заключается в том, что на смену режиму генерала Сухарто не пришло эффективное национальное руководство. Начиная с 1998 г. ситуация в стране характеризовалась политической нестабильностью, чехардой кабинетов и министров. Как не без оснований заметил Азьюмарди Азра, ректор
государственного исламского университета "Шариф Хадьятулла", "люди обращаются к религии, когда считают, что правительство делает глупости; они видят в шариате некое чудодейственное лекарство, способное излечить все недуги общества".
Вопрос, однако, заключается в том, может ли шариат сам по себе стать таким лекарством, разрешить противоречия индонезийского общества, изменить политическую культуру, социальные ориентиры, политические интересы и предпочтения, способ мышления элиты. Скорее всего замена авторитарного военно-бюрократического режима фактически тоталитарным исламистским правлением мулл неизбежно создала бы новые и обострила уже существующие проблемы. Степень готовности индонезийских мусульман, принадлежащих к разным этническим и культурным группам, принять к неукоснительному исполнению все без исключения требования шариата весьма различна, и если с этой целью было бы применено государственное насилие, то нынешние конфликты между центром и регионами обрели бы новую остроту.
Но не менее реальна и другая опасность. Мусульманские радикалы более эффективно, чем другие политические силы, используют возможности, открывшиеся с падением военного режима, при котором призыв к исламизации страны считался государственным преступлением. На региональном уровне в ряде мест они могут добиться внесения угодных им изменений в местное законодательство, тем более, что в последнее время автономия провинций существенно расширена. Результат был бы тот же — усиление центробежных тенденций, что в условиях многоостровной, полиэтнической и поликультурной Индонезии грозит катастрофой. Вот почему соперничающие между собой крупнейшие исламские организации страны — Союз мусульманских богословов (Нахдатул Улама) и просветительская Му-хаммадья, насчитывающие в своих рядах в общей сложности от 60 до 80 млн. человек, выступают против принудительной исламизации общественной и государственной жизни.
Выступления правомусульманской оппозиции имеют еще один негативный аспект. Они усиливают позиции тех, кто склонен затормозить с трудом пробивающие себе путь процессы демократизации. По словам директора Центра стратегических и международных исследований Индонезии Юсуфа Вананди, высокопоставленные индонезийские военные говорили ему: "Почему бы правительству не бросить все эти штучки с правами человека и не доверить решение про-
блем нам?" Такая позиция отражает своеобразные реваншистские настроения в тех слоях военной элиты, которые либо лично заинтересованы в возвращении армии ее властных полномочий, либо искренно полагают, что гражданское правление в принципе не может вывести Индонезию на путь устойчивого развития. Появляется все больше признаков того, что военные реваншисты получают моральную и материальную помощь от Соединенных Штатов, ныне видящих в индонезийской армии едва ли не единственную силу, способную противостоять радикальному исламу и терроризму в Индонезии.
Если вернуться к недавней истории, то отношения между сухопутными силами Индонезии и Вашингтоном прошли несколько этапов. В 50-х и 60-х годах Пентагон обучил в США многие сотни индонезийских генералов и офицеров, видя в армии противовес воинствующему антиимпериализму первого президента страны Сукарно и усилению левых. Вашингтон активно поддержал правый переворот в 1966—1967 гг. и оказывал всемерную помощь репрессивному военному режиму генерала Сухарто, закрывая глаза на нарушения прав человека и прямой террор, проводившийся армией против ее реальных или потенциальных соперников. Это продолжалось до распада Советского Союза, когда Вашингтон счел, что баланс сил, сложившийся в мире в пользу США, достаточно прочен и можно занять более жесткие позиции в отношении Индонезии. Средством давления стали нараставшие с американской стороны требования к правительству Су-харто соблюдать права человека. Эти требования, за редким исключением, были негативно восприняты в Индонезии: правящие круги увидели в них поддержку оппозиции, а общественность, для которой не было секретом, что Вашингтон в течение 25 лет одобрял репрессии Сухарто, расценила его новый курс как лицемерный и своекорыстный.
События 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке стали прологом к тому, чтобы американская администрация вновь развернулась 180 градусов. Как сообщала западная печать, некоторые ведущие чины Пентагона склонны позволить индонезийским военным вернуться к власти и готовы восстановить с их армией связи, прерванные после бесчинств, учиненных ею на Восточном Тиморе в 1999 г. Официальный представитель министерства обороны США заявил: "Индонезийская армия является подлинно национальным институтом. Она располагает колоссальными возможностями для того, чтобы
поддержать или, напротив, сорвать движение к прогрессу в этой стране".
Но к ситуации не следует подходить слишком прямолинейно. Армия при всей, мягко говоря, неоднозначности ее роли в истории Индонезии остается националистической силой, и генералов не может не раздражать циничное и беспринципное шараханье американцев из одной крайности в другую. Даже представители высшего военного командования остаются индонезийцами, и им претит роль бессловесного орудия в руках единственной оставшейся сверхдержавы. Индонезийская армия никогда не была проамериканской в упрощен -ном смысле этого слова, и ее, как и большинство соотечественников, беспокоит превращение США во всемирного жандарма с присвоением себе в одностороннем порядке права казнить и миловать другие страны. В этом смысле у армии нет расхождений с остальными группировками в индонезийской элите.
Спикер Народного консультативного конгресса Амин Раис крайне резко отреагировал на заявление президента США Дж. Буша, что все государства в мире имеют только один выбор — идти вместе либо с Соединенными Штатами, либо с террористами. Выступая в Лейдене (Голландия) 20 марта 2002 г., он вспомнил в этой связи госсекретаря США Дж.Ф.Даллеса, который в 50-х годах говорил, что у всех стран на земле есть одна альтернатива — быть вместе с Вашингтоном или с Москвой. Но Буш пошел еще дальше, заявив, что существует "ось зла" — Иран, Ирак и Северная Корея, и их режимы не имеют права на существование. Далее Амин Раис напомнил о заявлении заместителя министра обороны США Пола Вулфовица, что после бомбежек Афганистана следующими целями могут стать Филиппины, Малайзия и Индонезия. Признав, что Индонезия пока не может ответить на этот выпад, не располагая достаточными ресурсами, спикер продолжал: "Нам приходится терпеть, когда ним в лицо бросают комья грязи. Конечно, нам понадобится время, но я уверен, что придет день, когда мы станем гораздо сильнее и сможем играть на равных с сильными мира сего. Мы должны быть терпеливы". Если уж Амин Раис, некогда апеллировавший к Западу за поддержкой против правительства Индонезии, заговорил о будущей мести, значит антиамериканские настроения в этой стране стали реальным фактором. Индонезийцы могут иногда стерпеть оскорбления, но никогда их не забывают. Собственно говоря, некоторые признаки сочувствия Усаме бен Ладену в индонезийском обществе объясняются по преимущест-
ву не отвлеченными религиозными мотивами, а ощущением угрозы национальному суверенитету. Абу Бакар Башир, видный деятель экстремистского крыла политического ислама в Индонезии, говорил: «Я не принадлежу к "Аль-Каиде", но я действительно уважаю борьбу Усамы бен Ладена, который отважно представляет мусульман мира в их борьбе против наглых самонадеянных Соединенных Штатов и их союзников». Исламский радикализм активно подпитывается антиамериканскими и в более широком смысле антизападными настроениями, порожденными ролью Запада в разработке и осуществлении экономической стратегии Индонезии.
Можно спорить о том, какую долю ответственности за кризис -ные явления в индонезийской экономике и обществе несет Запад и какова по справедливости вина самих граждан страны. Но поток иностранных инвестиций и кредитов действительно лился в Индонезию в течение 32 лет пребывания Сухарто у власти. Уже в 1997 г., на пороге кризиса, иностранные инвесторы запросили и получили согласие на вложение 33,3 млрд. долл. в индонезийскую экономику. В глазах индонезийцев последствия правления Сухарто неизбежно отождествляются с интересами и политикой Запада.
Определяющими остаются внутренние политические и экономические процессы, способность правительства президента Мегавати Сукарнопутри справиться с тем наследием, которое представляла собой Индонезия со всеми ее проблемами в середине 2001 г., когда 54-летняя дочь первого главы государства стала пятым президентом страны. Мегавати Сукарнопутри нередко, особенно в первый год ее президентства, упрекали в медлительности, отсутствии политической инициативы и стратегии. При этом игнорировался тот факт, что она пришла на высший пост в государстве в сложнейших условиях, характеризовавшихся катастрофическим падением авторитета власти как института, нежеланием населения, все чаще прибегающего к самосуду и насилию для защиты своих действительных или воображаемых интересов, исполнять законы. Вооруженные силы дискредитированы произволом своего руководства в период правления военно-бюрократического режима Сухарто и раздражены жестокой критикой в свой адрес. Значительно активизировалось забастовочное движение, подавлявшееся силой во времена Сухарто. Индонезийская элита, не чувствуя более железной руки исполнительной власти, погрузилась в междоусобную борьбу и межклановое соперничество, грызню за места во власти.
В этих условиях не всегда легко провести четкую грань между нерешительностью, которую приписывают президенту ее оппоненты, и вынужденной сдержанностью, порожденной опасением нарушить и без того хрупкий политический баланс. В известном смысле здесь мог оказаться востребованным присущий М.Сукарнопутри яванский характер с его уклончивостью и неспешностью, что, тем не менее, не исключает при необходимости принятия жестких и резких решений. Положение президента осложняется тем, что свержение авторитарного режима не привело и не могло привести к быстрому изменению политической культуры народа и субкультуры его элиты. А эта культура сочетает стремление освободиться от чрезмерной опеки и гнета власти с неизбывной верой в чудодейственные возможности, присущие власти, с соответствующими этой вере завышенными требованиями к властям предержащим, которые воспринимаются как некий самодовлеющий институт.
Наиболее неотложная из всех задач, стоящих перед правительством, заключается в том, чтобы предотвратить распад страны в результате центробежных тенденций, порожденных в ряде регионов экономическими, социальными и политическими диспропорциями в их развитии. Нынешний сепаратизм в Аче (на северной Суматре), в Папуа, антияванские настроения в других районах — по преимуществу реакция на циничной произвол и хищническое корыстолюбие, источником которых в 1966—1998 гг. была Джакарта, а точнее, президентская семья и ее окружение. Новой власти придется много поработать, чтобы переломить эти стереотипы, учитывая, что психология людей, сидящих во властных структурах, если и меняется, то очень медленно. К тому же местная бюрократия по своей психологии не так уж сильно отличается от столичной, в своих претензиях на самостоятельность она рассчитывает не только на улучшение условий для развития регионов, но и на более свободное обогащение местной элиты. Необходимое перераспределение полномочий и доходов в пользу регионов, проведенное в период президентства Б.Ю.Хабиби, в условиях слабости центральной власти, с одной стороны, и отсутствия общественного контроля — с другой, привело к "децентрализации" коррупции и непотизма.
Враждебность и озлобление, возникшие в ходе религиозно-этнических столкновений, в основе которых лежат социально-политические и экономические конфликты, становятся самовоспроизводящимся фактором. При этом, хотя печать привычно и несколь-
ко односторонне возлагает всю ответственность за экстремистские проявления в стране на мусульман, на деле, как правило, виноваты обе стороны. В феврале 2002 г. было подписано соглашение о перемирии между христианской и мусульманской общинами на Молуккских островах. Но во второй половине апреля христиане-радикалы из "Фронта за суверенитет Молуккских островов" спровоцировали новый конфликт, вывесив свои флаги. В ответ боевики "Ласкар джихада" ("Войско джихада") в ночь на 21 апреля напали на христианскую деревню, убили 14 человек, сожгли церковь и несколько домов. Подобные столкновения повсеместно носят затяжной характер и проявляются в формах, непропорциональных и неадекватных тем инцидентам, которые служат для них непосредственным поводом.
В вопросах борьбы с исламским экстремизмом правительство Индонезии находится в положении человека, который, как говорит местный фольклор, нашел плод малакамо: съешь находку — умрет отец, откажешься — погубишь мать. Президент Мегавати Сукарно-путри, как и предыдущий глава государства Абдул Вахид, виднейший мусульманский деятель, вполне искренне и последовательно настроена как против местного исламского экстремизма, победа которого угрожала бы распадом страны, так и против международного терроризма. Проблема, однако, заключается в том, что на фоне чрезвычайно непопулярной в Индонезии возглавляемой США антитеррористической кампании и антииракских акций Вашингтона, несомненного резкого подъема антиамериканских настроений, которые бытуют отнюдь не только среди исламских радикалов, правительство вынуждено избегать каких-либо резких действий, которые дали бы повод для обвинений во враждебности исламу и пособничестве Соединенным Штатам.
Один из руководителей индонезийских спецслужб, пожелавший остаться анонимным, был в этом смысле достаточно откровенен. Отметив, что исламские радикальные группировки являются врагами правительства, он сказал: "Они наносят нам вред, и мы хотим отплатить им тем же. Но мы должны быть осторожны, ибо ошибка здесь может привести к свержению правительства".
Индонезия подписала договор с Малайзией и Филиппинами о совместной борьбе против терроризма, но когда министра иностранных дел Хасана Вираюда спросили, почему вклад его страны в этом отношении сравнительно невелик, он не без иронии ответил: "Мы боремся с терроризмом нашими собственными методами". Примерно
в это же время вице-президент Хамза Хаз, глава крупнейшей мусульманской Партии единства и развития, посетил в тюремной камере арестованного лидера исламских экстремистов Джафара Умара Талиба, обвинявшегося в антиправительственной деятельности и подозревавшегося в связях с террористами "Аль-Каиды". Этот визит в самой Индонезии и за рубежом был воспринят как признак того, что второе лицо в государстве ставит мусульманскую солидарность выше лояльности правительству и президенту. Это впечатление усугубилось, когда Хамза Хаз заявил некоторое время спустя, что в Индонезии террористов нет, и предложил тем, кто не согласен с эти утверждением, арестовать его самого.
Правительство осознает также, что не существует простого решения проблемы исламского экстремизма и сепаратизма в Аче. Пресса много пишет о терроре антиправительственных сил и о нарушениях прав человека армией в этой провинции. Но остаются в тени влиятельные транспортные и снабженческие компании, извлекающие огромные прибыли из военных поставок и потому отнюдь не заинтересованные в скором прекращении боевых действий. С их сопротивлением, как и с противодействием армейских "ястребов", правительству приходится сталкиваться, когда оно идет на всевозможные компромиссы, чтобы не допустить выхода Аче из состава республики. К середине 2002 г. скептицизм в отношении президента и ее кабинета, казалось, несколько смягчился. Ее оппоненты признавали, что М.Сукарнопутри сумела создать атмосферу относительной стабильности и предсказуемости в деятельности правительства. Свою роль, видимо, сыграло некоторое отрезвление элиты, начавшей понимать, что продолжение жестокой борьбы за президентское кресло чревато непредсказуемыми последствиями.
Сессия Народного консультативного конгресса в августе 2002 г. приняла некоторые решения, призванные закрепить продвижение страны к демократизации политической системы. Армия лишится назначаемой без выборов своей фракции в парламенте в 2004 г., т.е. значительно раньше, чем предполагалось. С 2004 г. президент впервые будет избираться прямым голосованием населения (до принятия этого решения глава государства избирался НКК, в котором более половины депутатов назначались, а не избирались). Прямой мандат избирателей может упрочить позиции президента в противовес законодательной власти, чрезмерно, как считают некоторые наблюдатели, усилившейся после свержения Сухарто. Принцип назначаемости час-
ти членов НКК отменяется, в нем создается верхняя палата из представителей провинции. Однако реальные последствия этих перемен будут зависеть от динамики политических и социальных процессов в стране.
Террористический акт на острове Бали в ночь на 13 октября 2002 г., унесший жизни почти 200 человек, явился тяжелым ударом по стабильности в стране и престижу индонезийского правительства и главы государства. Хотя основные подозрения были обращены против мусульманских экстремистов, ни одна из местных исламистских организаций не взяла на себя ответственность за взрыв. Индонезийские исламисты не заинтересованы в том, чтобы подрывать позиции правительства, которое на Западе критикуют за попустительство террористам, и тем провоцировать его на ужесточение своей политики. Кроме того, эта акция нанесла глубокую рану национальному достоинству индонезийцев и ни в коем случае не способствовала росту популярности исламистов.
Гораздо большую политическую выгоду из трагедии в балий-ской дискотеке извлекли те круги в Индонезии, в том числе и военные, которые стремятся восстановить утраченные после 1998 г. позиции под предлогом неспособности гражданского правительства обеспечить безопасность и стабильность в стране. Все это, как и аудиозапись бен Ладена, свидетельствует в пользу версии о том, что "Аль-Каида" и связанные с ней террористические группировки организовали взрыв на Бали, как бы минуя местных исламистских лидеров.
Взрыв на Бали снабдил дополнительной аргументацией администрацию Дж. Буша, требующую от Джакарты большей решительности в борьбе против исламского терроризма. Террористический акт на Бали подтолкнул развитие политического процесса в Индонезии в сторону большего консерватизма, объективно усилив роль исполнительной власти в целом и силовых структур в частности, а в экономике на неопределенное время существенно ухудшил инвестиционный климат и сократил поступления от туризма.
"Азия и Африка сегодня ", М, 2003 г., № 2, с.15—19.
