CC BY
119
социология рассматривает структуру и состав родовых социокультурных явлений, основные структурные типы групп или институтов, в соответствии с которыми дифференцируется население и их взаимоотношения, основные структурные типы культурных систем и их взаимоотношения, структуру и типы личности, входящие в состав социальных групп и культурных систем. Динамическая социология исследует повторяющиеся социальные процессы, повторяющиеся культурные процессы, ритм, темп, периодичность, тенденции и флуктуации в социальных и культурных процессах, происходящие в людях повторяющиеся социокультурные процессы. Подобное разграничение, по мнению ученого, является логически более адекватным и лучше соответствует тому, чем является социология на самом деле. Определение ее как науки «о культуре», «об обществе», «о человеческих отношениях» и т.п. представляется слишком общим, не указывающим на специфические черты социологии и не отличающим ее от других социальных наук.
Приведенная Сорокиным схема
свидетельствует о совпадении общей социологии по предмету исследования, методам и перечню основных проблем с большинством
социально-философских теорий. Данное обстоятельство, по нашему мнению, дает право рассматривать общесоциологические выводы Сорокина в качестве социально-философских воззрений, а самого Сорокина - считать одним из ярких представителей социально-философской мысли XX в.
Литература
1. Алексеев П.В. Социальная философия. - М., 2003.
2. Sorokin P. Society, Culture and Personality. - NY, 1969.
3. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. -M.: Политиздат, 1992.
4. Сорокин П. Социальная и культурная динамика: Исследование изменений в больших системах искусства, истины, этики, права и общественных отношений. - М., 2000.
Бадмаева Мария Валентиновна, доктор философских наук, доцент, декан факультета экономики и управления Бурятского государственного университета, г. Улан-Удэ, e-mail: badmaeva_maria@mail.ru.
Badmaeva Maria Valentinovna, doctor of philosophical science, associate professor, the head of economic and management department, Buryat State University, Ulan-Ude, e-mail:
badmaeva_maria@mail.ru.
УДК 111.84 © С.Г. Пилецкий
ИММАНУИЛ КАНТ О СТАТУСЕ МЕСТИ И ВОЗМЕЗДИЯ
Тема мести и возмездия во все времена волнована умы фгаософов. Нет, пожалуй, еще такой проблемы, которая бы провоцировала такой накап страстей и имела такой общественный «камертон звучания». Автор ставит своей задачей проанализировать тему мести и возмездия в творчестве великого представителя классической немецкой философии — Иммануила Канта.
Ключевые слова: категорический императив, месть, возмездие. справедливость, принцип долга.
S.G. Piletskiy
IMMANUEL KANT ON THE STATUS OF REVENGE AND RETRIBUTION
The theme of revenge and retribution in all the times exited the minds of the philosophers. Perhaps, there is no any the problem that provoked such an intensity of emotions and had such social «tuning fork sound». The author undertakes the task to analyze the theme of revenge and retribution in the creation of the great representative of the German classical philosophy - Immanuel Kant.
Key words: the categorical imperativef revenge, retribution, justice, the principle of duty.
Как известно, Иммануил Кант говорил, что есть две вещи, которые тем больше его волнуют, чем чаще он о них задумывается - это звездное небо над ним и нравственный закон в нем. Понятно также, что речь здесь идет не о персональной акциденции, а о человеческой
экзистенции - о человеке вообще. Иммануила Канта по праву можно считать не только творцом революции в сфере гносеологии, но создателем весьма оригинальной этической системы (ее чаще всего называют «ригористической»), где «долг» - не просто
центральное понятие, но и ее «краеугольный камень», а тог самый нравственный закон, который внутри нас, - ее ядро, ее сердцевина. Так что, если нам где и искать у Иммануила Канта его отношения к вопросу мести и возмездия, то только там - в его этике.
Так вот Иммануил Кант, будучи знатоком человеческой природы, весь этот бесценный и необходимый багаж знаний задействует в развертывании своего трактата «Метафизика нравов». Вот тут-то мы и столкнемся впрямую с кантовскими воззрениями на месть и возмездие. Кант обстоятельно анализирует тему правового возмездия во второй части его «Государственного права», в разделе «Общее замечание относительно правовых следствий из природы гражданского союза», в параграфе «О праве наказания и помилования». Кант поясняет в рамках рассматриваемого вопроса разницу следствий в сфере карающих санкций между естественным и гражданским состояниями. Вот что мы узнаем: «Наказание по суду (роепа forensic), которое отличается от естественной кары (роепа naturalis) тем, что порок сам себя наказывает и что законодатель не берет эту естественную кару в расчет, никогда не может быть для самого преступника или для гражданского общества вообще только средством содействия какому-то др\тому благу: наказание лишь потому должно налагать на преступника, что он совершил преступление; ведь с человеком никогда нельзя обращаться лишь как со средством достижения цели другого лица и нельзя смешивать его с предметом вещного права, против чего его защищает его прирожденная личность, хотя он и может быть осужден на потерю гражданской личности. Он должен быть признан подлежащим наказанию до того, как возникает мысль о том, что из этого наказания можно извлечь пользу для него самого или для его сограждан. Карающий закон есть категорический императив, и горе тому, кто в изворотах учения о счастье пытается найти нечто такое, что по соображениям обещанной законом выгоды избавило бы его от кары или хотя бы от какой-то части ее согласно девизу фарисеев: «Пусть лучше умрет один, чем погибнет весь народ»; ведь если исчезнет справедливость, жизнь людей на земле уже не будет иметь никакой ценности. Итак, как следует расценивать следующее предложение: «Сохранить жизнь осужденному на смерть преступнику, если он даст согласие подвергнуть себя опасным опытам (причем все это закончится для него благополучно), с тем, чтобы врачи могли таким образом получить новые
полезные для общества научные сведения»? Суд с презрением отклонил бы подобное предложение медицинской коллегии, ибо справедливость перестает быть таковой, если она продает себя за какую-то цену» [1, с. 366367].
Последнее замечание Канта весьма примечательно. Это не только ригористическая этика, это весьма жесткое, ригористическое, право. Пишется, что карающий закон есть категорический императив и что горе тому, кто попытается его нарушить. Более того, никакие уловки не помогут, и всякие надежды на смягчение наказания, а тем более на его замену, тщетны. Заслужил - так получай в полной мере. И даже если решил (не как, конечно, на фронте - «кровью искупить») с серьезным риском для своего здоровья выступить в качестве «объекта» клинических испытании и медико-биологических экспериментов, дабы увильнуть от наказания - тебе такой «радости» не доставят. Ну и что с того, что человечество лишится возможности получить новое достоверное знание, которое в перспективе может спасти десятки тысяч жизней, - главное, ты лишишься своей, и долг будет выполнен, справедливость восторжествует. Пусть это, по современным канонам, и не вполне гуманно, зато вполне по-кантиански.
Но Иммануил Кант продолжает: «Каков, однако, способ и какова степень наказания, которые общественная справедливость делает для себя принципом и мерилом? Единственный принцип - это принцип равенства (в положении стрелки на весах справедливости), согласно которому суд склоняется в пользу одной стороны не более, чем в пользу другой. Итак, то зло, которое ты причиняешь кому-нибудь другому в народе, не заслуживавшему его, ты причиняешь и самому себе. Оскорбляешь ты другого - значит ты оскорбляешь себя; бьешь его - значит сам себя бьешь; убиваешь его -значит убиваешь самого себя. Лишь право возмездия (jus talionis), если только понимать его как осуществляющееся в рамках правосудия (а не в твоем частном суждении), может точно определить качество и меру наказания; все прочие права неопределенны и не могут из-за вмешательства других соображений заключать в себе соответствие с приговором чистой и строгой справедливости...
Если же он убил, то он должен умереть. Здесь нет никакого суррогата для удовлетворения справедливости. Жизнь, как бы тягостна она ни была, неоднородна со смертью; стало быть, нет и иного равенства между
преступлением и возмездием, как равенство, достигаемое смертной казнью преступника, приводимой в исполнение по приговору суда, но свободной от всяких жестокостей, которое человечество в лице пострадавшего могло бы превратить в устрашение. Даже если бы гражданское общество распустило себя по общему согласию всех его членов (например, если бы какой-нибудь населяющий остров народ решил бы разойтись по всему свету), все равно последний находящийся в тюрьме убийца должен был бы быть до этого казнен, чтобы каждый получил то, чего заслуживают его действия, и чтобы вина за кровавое злодеяние не пристала к народу, который не настоял на таком наказании; ведь на народ в этом случае можно было бы смотреть как на соучастника этого публичного нарушения справедливости» [1, с. 368-369].
И это последнее замечание Иммануила Канта просто превосходно. Уж как не ригористическое право?! При этом я считаю, что он абсолютно прав: именно так и надо поступать. Ты убил, значит - и тебя убивать (без садистских излишеств, конечно). Никакого «суррогата», никакой замены - все по принципу jus talionis -за ним не только кантовские этика и право, за ним многотысячелетняя мудрость человечества. Изумляет некоторая дотошность Канта в этом деле: если уж приговорен - так пусть хоть «трава не расти», пусть хоть весь мир в «тартарары» - значит должен быть казнен. Никакие «форс-мажорные» обстоятельства в учет не принимаются: никакие там цунами, землетрясения, извержения вулканов, никакие там народные восстания, мятежи и революции. Получается, по Канту, что работники соответствующих заведений должны успевать в случае любых непредвиденных обстоятельств, так сказать, «подчищать» свои
подведомственные территории. Скажем, служители Бастилии, по высшему закону справедливости, должны были успевать «подчистить» свои казематы до того, как они были отворены разбушевавшейся толпой. Пусть и это, по современным канонам, не вполне гуманно, зато тоже вполне по-кантиански.
Кстати, тут же Кант добавляет, как бы еще устрожая и без того немалые строгости, но при этом указывает один единственный спасительный для кого-то случай, когда смертная казнь может быть заменена каким-либо другим видом наказания, но вероятность его, следует заметить, столь незначительна, столь маловероятна, что может быть списана на статистическую погрешность: «Указанное
равенство наказания, возможное лишь через смертный приговор, выносимый судьей по строгому праву возмездия, проявляется в том, что лишь посредством него смертный приговор выносится всем соразмерно с внутренней злостностью преступника (даже когда это касается не убийства, а какого-нибудь другого государственного преступления, наказуемого лишь смертью)... В этом случае, когда выносится приговор определенному числу замешанных в заговоре преступников, лучший уравнитель перед общественной
справедливостью - смерть. Кроме того, не было случая, чтобы приговоренный к смерти за убийство жаловался, что мера наказания для него слишком высока и, значит, несправедлива; если бы он высказался таким образом, каждый рассмеялся бы ему в лицо... Итак, сколько есть преступников, совершивших убийство или приказавших его совершить, или содействовавших ему, столько же должно умереть; этого требует справедливость как идея всеобщей власти, согласно всеобщим, a priori обоснованным, законам. Если, однако, число соучастников (correi) такого рода действия столь велико, что государство, стараясь не иметь подобных преступников, скоро могло бы дойти до того, что в нем не останется ни одного подданного, но в то же время оно не хочет ликвидировать себя, т.е. перейти в еще худшее, естественное, состояние, не знающее никакой внешней справедливости (и особенно если оно не хочет зрелищем бойни притупить чувство народа), - то суверен должен обладать властью в этом крайнем случае (casus necessitates) самому выступить (представить себя) в качестве судьи и вынести приговор, который назначал бы преступникам какое-нибудь другое наказание, дающее возможность сохранить число жителей, например, ссылку; но это может произойти не согласно публичному закону, а в силу повеления, через акт права верховной власти, который может в виде помилования практиковаться лишь в единичных случаях» [1, с. 369-370].
Однако не следует забывать, что правом на возмездие обладают не только индивиды друг по отношению к другу, не только верховная власть к своим подданным, но и целые государства в своих внешнеполитических взаимоотношениях. Забывать об этом не стоит, об этом не забывает и Кант. В следующем разделе, названном «Международное право», мы также может найти массу любопытного на сей счет: «В естественном состоянии государств право на войну (на вражду) — это дозволенный
способ, каким одно государство осуществляет свое право по отношению к другому, а именно при помощи своей собственной силы, когда оно считает, что другое государство нанесло ему ущерб; дело в том, что в естественном состоянии через судопроизводство (только через него разрешаются споры в правовом состоянии) это право осуществиться не может. Помимо оскорбления действием (первого посягательства, которое следует отличать от первого проявления враждебности) существует еще угроза. Сюда относится либо тот случай, когда одно государство опережает другое в вооружении, на чем основывается превентивное право (jus praeventionis), либо же внушающее страх возрастание (благодаря завоеваниям) могущества (potentia tremenda) какого-либо другого государства. Такое возрастание есть нанесение ущерба менее могущественному в силу одного лишь положения - до всякого действия - превосходящего своей мощью государства, и в естественном состоянии подобное нападение, во всяком случае, правомерно. На этом, следовательно, покоится право равновесия всех активно
соприкасающихся друг с другом государств.
Что же касается оскорбления действием, дающего право на войну, то сюда относится удовлетворение по своему почину за обиду, нанесенную народу другого государства, возмездие (retorsio) без попытки добиться возмещения (мирным путем) от другого государства, что по своим формальным признакам сходно с внезапным началом войны...» [1, с. 382-383].
Все опять же, на мой взгляд, внятно, толково и разумно, за исключением, правда, одного. Как-то уж очень легко Иммануил Кант в своих рассуждениях перескакивает от естественного состояния на правовое. Я имею в виду то, что когда мы говорим о некоем превентивном праве государств, то это тогда уже не естественное состояние, ибо право всегда предполагает кодифицированный набор обязательств, а когда мы настаиваем, что наличествует естественное состояние, тогда нечего говорить не только о некоем превентивном праве, а вообще о каком-либо интерсубъективном праве. Следует заметить, что когда упоминают о естественном состоянии, то чаще имеют в виду некое первобытное, догосударственное,
сосуществование индивидов. Кант же использует понятие «естественного состояния» и применительно к межгосударственным отношениям. Оттого и вся путаница. Тогда, по логике, неким «правовым состоянием» в
межгосударственных отношениях можно считать даже не эпоху жизни самого Иммануила Канта, а нынешнее - с функционированием Организации Объединенных Наций и Советом Безопасности ООН (да и к ним, не будем лукавить, по вопросам войны и мира претензий столько, что и не унесешь). Выходит, Кант, рассуждая о неком международном праве, пришедшем якобы на смену естественного состояния в межгосударственных отношениях, грезил, как минимум, на два столетия вперед.
Но правом на начало войны право на возмездие государств, как известно, не исчерпывается. Как не вспомнить о возмездии в ходе ведения военных действий и по окончанию войны?! Вот и Кант вспоминает: «Ни одна война между независимыми государствами не может быть карательной войной (bellum punitivum). В самом деле, наказание может иметь место лишь при отношениях старшего (imperantis) к подчиненному (subditum), а взаимоотношения двух государств не таковы. Точно так же эта война не может быть истребительной (bellum internecinum) или войной ради порабощения (bellum subiuvatorium); такая война была бы моральным уничтожением государства (народ которого либо растворяется в массе народа победившего государства, либо попадает в рабство)... Государству, которому объявлена война, разрешены всевозможные средства защиты, однако не те, пользование которыми сделало бы его подданных неспособными быть гражданами; ибо в таком случае это государство и себя сделало бы неспособным выступать согласно международному праву в межгосударственных отношениях в качестве лица (которое имело бы равные права с остальными). К таким средствам относятся: использование своих подданных в качестве шпионов, использование их и даже иностранцев в качестве убийц, отравителей (к этому разряду можно было бы отнести и метких стрелков, которые подстерегают в засаде одиночек) или же лишь для распространения ложных слухов; одним словом, нельзя пользоваться такими вероломными средствами, которые могут уничтожить доверие, требующееся для создания будущего прочного мира» [1, с. 394].
Что тут сказать: грезит Иммануил Кант, грезит, советовал не умничать, а сам умничает вовсю. Рассуждает он о войнах, а представляет себе поединки на рыцарских турнирах. Откуда он взял такие войны (или хотя бы читал о них), где бы не допускалась дезинформация противника, где бы не допускались ложные маневры и ловко организованные засады, где бы
не преследовались и не уничтожались обращенные в бегство солдаты недруга? Если уж снайперы аморальны, то тогда что говорить о разведывательно-диверсионных группах и о партизанском движении! А что, спрашивается, в XVIII в. европейские государства разве не вели колониальные войны? А что это как не войны на порабощение? Словом, вопросов много, ответов - мало. Что же касается права победителя, то Кант указывает: «В войне разрешено возлагать на побежденного противника поставки и контрибуции, но не разрешено грабить народ, т.е. насильно отнимать у отдельных лиц то, что им принадлежит (это было бы ведь разбоем: не побежденный народ, а государство, под властью которого он находился, вело эту войну через посредство народа); сумма контрибуции должна назначаться и взиматься с выдачей расписок, дабы при заключении мира соразмерно распределить повинности, наложенные на страну или на провинцию». Одна лишь ремарка: стране-победительнице действительно не пристало мелочиться и заниматься мелким разбоем, достаточно прибрать к своим рукам природные ресурсы страны проигравшей. В XVIII в. нефть и газ в расчет еще не брали, но цену серебру, золоту и алмазам знали и выгоду упускать не спешили.
Но, как ни странно, объемом самого трактата «Метафизика нравов» сокровищница мыслей Иммануила Канта по интересующему нас вопросу отнюдь не исчерпывается. Есть еще к нему Приложение в виде пояснительных замечаний. И вот в параграфе «Дополнение к разбору понятия права наказания» мы имеем возможность еще раз насладиться учтивым (не сказать - восторженным) отношением Канта к ветхозаветному jus talionis - «око за око, зуб за зуб». Это очень близко моему собственному миропониманию, поэтому наслажусь и я: «Сама идея государственного устройства людей содержит в себе понятие карающей справедливости, принадлежащей верховной власти. Возникает лишь вопрос, безразличны ли для законодателя способы наказания, если только они годятся в качестве средства устранения преступления (как нарушения государственной безопасности в вопросе владения каждого своим), или же надо принимать также во внимание уважение к человечеству в лице преступника (т.е. уважение к роду человеческому), и притом исходя из чисто правовых оснований, поскольку я все еще считаю jus talionis по форме единственной а priopi определяющей (а не взятой из опыта, который бы устанавливал, какие целительные
средства для этого наиболее
сильнодействующие) идеей, служащей принципом карающего права. Как, однако, будет обстоять дело с наказаниями за преступления, не допускающие никакой отплаты, так как эти наказания или сами по себе невозможны, или сами были бы наказуемым преступлением против человечества вообще, как, например, изнасилование, а также мужеложество и скотоложество? Первые два преступления из указанных следует наказывать кастрацией (как белых или черных евнухов в гареме), последнее - вечным изгнанием из гражданского общества, потому что такой человек сам себя сделал недостойным общества людей. Указанные преступления потому и называются противоестественными, что они совершаются против самого человечества. Произвольно наказывать за них - это противоречит букве понятия карающей справедливости. Преступник лишь в том случае не может жаловаться, что с ним поступили не по праву, когда он сам своими руками совершил преступление и когда его постигает, если не по букве, то по духу карающего закона, то самое зло, которое он совершил против другого» [1, с. 400-401].
Распространяться по поводу изнасилования, мужеложества и скотоложества, пожалуй, не будем, отметим лишь, что впервые, насколько мне известно, их причислили к преступлениям против человечества - к тягчайшим из возможных. Хотя чего, собственно, иного можно было ожидать - мы же говорим не о снисходительном, а о ригористическом праве. В этом же ключе и в этом же контексте следует воспринимать кару в виде кастрации. Современные убежденные сторонники ее применения в отношении педофилов могут, кстати говоря, дополнительно ссылаться в своем аргументировании на авторитет Иммануила Канта.
Закончить представление кантовской позиции по вопросу мести и возмездия хочу ссылкой еще на одну его работу «Этическое учение о началах». Так вот в части II этих самых «Начал» в параграфе «О прямо противоположных человеколюбию пороках человеконенавистничества» Кант упоминает о жажде мести. Причем упоминает ее почему-то в связи с человеческим злорадством. Вот что он пишет: «Самое сладостное злорадство, притом имеющее видимость высшего права и даже обязательности (как жажда справедливости) ставить своей целью ущерб, причиняемый другим без всякой выгоды для себя, - это жажда мести. Каждый поступок, задевающий право
человека, заслуживает наказания, посредством которого виновному отмщают за его преступление (а не просто возмещают причиненный ущерб). Однако наказание есть акт не частной власти обиженного, а отдельного от него суда, который придает законам силу высшей власти, стоящей над всеми, кто подчинен суду, и если рассматривать людей в правовом состоянии, как это и необходимо в этике, то никто не правомочен назначать наказания и мстить за обиды, нанесенные людьми, кроме того, кто есть также высший моральный законодатель, - и только он один (а именно Бог) может сказать: «Мне отмщение и Аз воздам». Следовательно, долг добродетели не только не отвечать ненавистью, даже из одного лишь чувства мести, на враждебность других, но и никогда и не взывать о мести даже к судье мира отчасти потому, что человек сам достаточно осознает собственную вину, чтобы сильно нуждаться в прощении, отчасти и главным образом потому, что никакое наказание, от кого бы оно ни исходило, нельзя назначить из ненависти. Вот почем}' миролюбие (placabilitas) есть долг человека; но с этим не следует смешивать бессильную терпимость к обидам (mitis iniuriarum patientia) как отказ от жестоких (rigorosa) средств, необходимых для того, чтобы предупреждать оскорбление со стороны других в будущем; ведь это означало бы попрание моих прав другими и нарушение долга человека перед самим собой» [1, с. 507508].
Если бы я точно не знал, что это произведение Иммануила Канта, то я бы, наверное, не поверил, что эти слова принадлежат ему. Они напрочь противоречат тому, что мы с таким трудом добывали из его других работ. О каком праве возмездия, о каком
карающем законе (не говоря уже о смертной казни и кастрации) можно говорить, если возмездие, совсем по-новозаветному, отсылать к верховному владыке, мол, Ему возмездие и Он воздаст. Тогда надо обидчику подставлять левую щеку, после пораженной правой. Тогда нет государственности, тогда хаос и анархия, как в том самом «естественном состоянии», правда, с большой надеждой на Божье воздаяние. Но такое долго продолжаться не может: все быстро вернется «на круги своя» - к хорошо нам знакомому принципу «око за око, зуб за зуб», чтобы человечество не пресеклось в своем существовании. Как это у Иммануила Канта сочетается одно с другим - сказать трудно. Мы неоднократно употребляли термин «ригористический», а он даже его, судя по этому отрывку, отвергает. Но такое в философии бывает, и Иммануил Кант в этом не исключение.
И все-таки, подводя итог занимаемой позиции Иммануилом Кантом в отношении мести и возмездия отметим, что самой сути его учения соответствует такое их понимание: месть и возмездие исходят и имеют свою основу в верховном принципе jus talionis и являются производными от нравственного закона и этики долга.
Литература
1. Кант И. Собрание сочинений: в 8 т. — М.: Чоро, т.6.
Пилецкий Сергей Григорьевич, кандидат философских наук, доцент кафедры истории и философии Ярославской государственной медицинской академии, г. Ярославль, e-mail: SergeyPiletsky@yandex.ru.
Piletskiy Sergey Grigorevich, candidate of philosophical science, associate professor, department of history and philosophy, Yaroslavl State Medical Academy, Yaroslavl, e-mail: SergeyPiletsky@yandex.ru.
УДК 1:316 © B.C. Федчин
СОЦИАЛЬНО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ ИДЕИ В ТЕОРЕТИЧЕСКОМ НАСЛЕДИИ П.Л. ЛАВРОВА
В статье представлен анализ социально-антропологического содержания теоретического наследия одного из ведущих идеологов народничества Петра Лавровича Лаврова, который представляет определенный интерес в связи с современной мировоззренческой и идеологической полемикой.
Ключевые слова: индивидуализм, свободная творческая личность, научно-рационачистическая методология, социальный прагматизм и активизм, принципы партийного строительства, право меньшинства на революционное преобразование общества.
