Иерусалимская игумения Афанасия (Лисенкова). История одной поездки Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Чеботарёв Сергей Алексеевич

кандидат исторических наук, доцент, Тамбовский государственный

заместитель ректора университет имени Г.Р. Державина

E-mail: [email protected] 392036, г. Тамбов, ул.

Интернациональная, 33

Иерусалимская игумения Афанасия (Лисенкова). История одной поездки

На фоне драматичной судьбы игумении русского Горненского монастыря в Иерусалиме Афанасии Лисенковой (1889-1972) показан сложный процесс становления присутствия Московского патриархата на Святой земле в 1940-1960 гг. Прослеживаются степень заинтересованности и участие государственных структур в расширении советского влияния на Ближнем Востоке через церковные каналы, противостояние с эмигрантской зарубежной церковью, приемы и методы работы государственных органов с православным духовенством во внешнеполитической деятельности церкви. В статье использованы как изданные документы, так и неопубликованные источники, хранящиеся в Государственном архиве Российской Федерации, Архиве Русской духовной миссии в Иерусалиме, а также эксклюзивные мемуары.

Ключевые слова: Русская духовная миссия в Иерусалиме, Горненский монастырь, Святая Земля, Палестина, Иерусалимский патриархат, русские в Израиле.

Для цитирования: Чеботарёв С.А. Иерусалимская игумения Афанасия (Лисенкова). История одной поездки // Теология: теория и практика. 2023. Т. 2. № 1. С. 27-62. DOI: 10.24412/2949-3951-2023-0020

Sergey A. Chebotarev

Candidate of Historical Sciences, Associate Professor, Deputy Rector

E-mail: [email protected]

Derzhavin Tambov State University 392036, Tambov, st. International, 33

Jerusalem Abbess Athanasius Lisenkova. The story of one trip

Against the backdrop of the dramatic fate of the abbess of the Russian Gornensky Convent in Jerusalem, Afanasia Lisenkova (1889-1972), the complex process of establishing the presence of the Moscow Patriarchate in the Holy Land in 1940-1960 is shown. The degree of interest and participation of state structures in the expansion of Soviet influence in the Middle East through church channels, confrontation with the emigrant foreign church, techniques and methods of work of state bodies with the Orthodox clergy in the foreign policy activities of the church are traced. The article uses both published documents and unpublished sources stored in the State Archive of the Russian Federation, the Archive of the Russian Ecclesiastical Mission in Jerusalem, as well as exclusive memoirs.

Keywords: Russian Ecclesiastical Mission in Jerusalem, Jerusalem, Gornensky Convent, Palestine, Holy Land, Jerusalem Patriarchate, Russians in Israel.

For citation: Chebotarev S.A. Jerusalem Abbess Afanasia Lisenkova. The story of one trip. Theology: Theory and Practice, 2023, vol. 2, no. 1, pp. 27-62. DOI: 10.24412/2949-3951-2023-0020

Таинственная гостья

Я работал над книгой по истории Тамбовской епархии послевоенных лет, и мне на глаза попался документ о приезде в Тамбов в 1955 году игумении Горненского монастыря в Иерусалиме Афанасии Лисенковой.

В это время страна стала оттаивать после сталинских морозов, открываться миру. По церковной линии росло количество визитов из-за рубежа. Причем иностранцы стали посещать теперь не только столицы, но и провинциальные города. Учитывая это, Совет по делам Русской православной церкви поручил своим уполномоченным на местах вместе с епископами начать подготовку пригодных для этих задач кадров. Надо было искать кандидатов из духовенства, которые бы политически грамотно могли рассказать иностранцам о жизни в СССР, отношениях государства и Церкви, ну и, конечно, проинформировать соответствующие органы о настроениях и впечатлениях гостей Страны Советов [ГАТО. Ф. Р.-5220. Оп. 2. Д. 35. Л. 13; Д. 38. Л. 108].

По рекомендации из Москвы уполномоченные на местах при регистрации духовенства теперь не просто просили заполнить анкету, как это было раньше, а стали вести с ними задушевные разговоры, беседовать на актуальные темы современной жизни страны и мира. Епархиальное руководство предупредили, что порядок регистрации изменился. Всех кандидатов в священники уполномоченный будет приглашать к себе для обстоятельного разговора. Тамбовский архиепископ Иоасаф с обидой заявил уполномоченному, что догадывается, о чем они будут беседовать по душам, но спорить не стал [там же. Д. 38. Л. 15]. По всей стране составлялись списки объектов для посещения иностранцами. Чтобы избежать лишних вопросов, совет рекомендовал все разрушенные церкви рядом с объектами посещения реставрировать, а если это невозможно, сносить [там же. Д. 32. Л. 20-25].

Тамбовский уполномоченный Пузанков даже предложений по объектам посещения вносить не стал. Нет у нас ничего выдающегося, да и хлопот с этими иностранцами не оберешься в случае чего [там же. Л. 16-17]. И вдруг срочный звонок из Москвы: в Тамбов едет игумения Горненского монастыря из Иерусалима. Да не одна, а с приемной дочерью — гречанкой. Хочет посетить могилу родителей в Дегтянском районе, а главное — узнать, в каких условиях находится Православная церковь в Советском Союзе. Задача серьезная, политическая, сообразили в Тамбове, тут надо ухо держать востро. Времени на раскачку не было, поезд прибывал на следующий день утром. Из Тамбова срочно позвонили председателю сельсовета, тот помчался к перепуганным насмерть родственникам, и всю ночь они мели двор и белили скромное жилище под неусыпным контролем сельской власти. Визит явно был спонтанным, все делалось наспех, в авральном порядке.

Игумения приехала, посетила богослужение в Тамбове, поговорила с архиепископом. Иоасаф заявил, что церковная жизнь в епархии развивается активно. Возникшие сомнения развеял. Сообщил, что в 1946 году, когда он вступил в управление епархией, церквей было 16, а теперь 47. О том, что весь этот рост произошел всего за год, а начиная с 1948 года ни одна церковь в Тамбовской области не была открыта, владыка

умолчал. Афанасия посетила краеведческий музей, который располагался в бывшем кафедральном соборе Тамбова, и после обеда выехала в родные Малые Пупки. У матушки состоялась встреча с односельчанами и сверстниками. Побывала она в хорошо знакомом ей ближайшем действующем храме в селе Верхние Пупки, правда, теперь это село называлось иначе, чем раньше, — Советское.

От посещения области у заморской гостьи остались хорошие впечатления, она заявила, что население деревни стало жить материально и культурно лучше, чем сорок лет назад, когда она покинула Тамбовщину. Об этом она написала в книге отзывов областного краеведческого музея. С тем и уехала. Уполномоченный доложил в совет, что область с поставленной задачей справилась и игумения осталась «вполне удовлетворенной» [там же. Д. 33. Л. 58]. Сюжет этот вошел в книгу просто как примечательный эпизод, я и не предполагал, что у него будет продолжение.

Однажды случайно на улице встретил давнего знакомого, тамбовского историка Павла Щербинина. Рассказал ему, что недавно вернулся из Иерусалима, о своих впечатлениях от поездки. И вдруг: «А ты знаешь, у меня родственница была в Иерусалиме игуменьей». Вот это да! Афанасия! Рассказал ему, что в архиве есть документы об ее приезде в Тамбов. Спрашиваю, не приезжала ли она еще в Россию. «Так она никуда и не уезжала больше! Ее не выпустили, отправили на Украину в монастырь». Вот это поворот! К сожалению, ничего больше он о ней сказать не мог, лишь предположил, что слишком много увидела, чтобы возвратиться назад, на Святую землю.

Еду в Иерусалим, в Горненский монастырь. Игумения Георгия Щукина показывает на стене в доме портрет Афанасии Лисенковой. Говорит, слышала, что сестры ее уважали, больше сказать не может ничего. «Могилка ее в Киеве?» — спрашиваю. Да нет, говорит, здесь, на нашем кладбище. Находим эту могилу: «Игумения Афанасия Лисенкова. Умерла в 1972 году в Горненском монастыре». Что-то напутал Павел Петрович!

Начинаю поиски с Интернета. И сразу удача! Воспоминания Евангелии Лагопуло, записанные редактором газеты «Православный Санкт-Петербург», известным писателем А.Г. Раковым. Читаю: «Шел 1955 год. По приезде матушка Афанасия задала Патриарху Алексею вопрос, который ее тяготил в последнее время: почему Вы распорядились служить панихиды по Сталину?..» [Раков, 2022]. Так это рассказывает та самая девочка-гречанка, приемная дочь Афанасии, которая приезжала с ней в Тамбов! Теперь у меня есть ее имя — Евангелия Лагопуло. Нахожу статью в Интернете, в которой воспоминания Евангелии называются очередной сказкой сталинистов. Ее воспоминания слишком неправдоподобны, считает автор, много несостыковок. Аргументы серьезные. Но девочка-то была! Значит, надо ее искать! Вдруг повезет и она еще жива. Сегодня ей должно быть слегка за восемьдесят. Надежда есть!

Продолжаю поиски. Натыкаюсь на повесть Людмилы Ильюниной «Под сенью олив». Автор определил ее жанр как документально-художественную прозу, посвящена судьбе Евангелии Лагопуло. Буквально проглатываю. История почти детективная, острый сюжет. Реальные исторические персонажи, уже знакомые факты биографии. Иерусалимская игумения приехала в Москву и осталась на Родине. Несколько смущает, что Афанасия — единственный персонаж этой повести, выведенный под вымышлен-

ным именем — Глафира. По сюжету ее духовная дочь Евангелия возвращается в Иерусалим и гибнет от ножа фанатика на Пасху. Мученица [Ильюнина, 2015]. Что же в этой повести документально, а что художественный вымысел? Вряд ли автор «убила» бы героиню, если та в реальной жизни еще жива. Надежды почти не осталось.

На второй день праздника Св. Троицы, в Духов день, звоню настоятелю Троицкого храма в Москве отцу Алексию Уминскому поздравить его с престольным праздником. Рассказываю о своих поисках. И вдруг: «Евангелия Лагопуло? Я ее хорошо знаю, жива, здорова, в ясном уме и твердой памяти. В Афинах». Вспоминаю, что Духов день — главный праздник Русской духовной миссии в Иерусалиме. Вижу в этом несомненный Промысел.

И вот первые беседы по телефону с Евангелией — монахиней Николаей. В память о духовном отце, митрополите Николае Ярушевиче, поясняет она. Бодрый, звонкий, почти девичий голос, прекрасная русская речь, мудрый юмор. Слушаю, затаив дыханье, включаю диктофон. Про Иерусалим, Москву, Тамбов, про пятидесятые годы, свою нелегкую судьбу... Противоречия и несостыковки устраняются, сомнения улетучиваются. Затем долгие поиски документов и устных свидетельств еще живых очевидцев, изданные дневники Пимена Хмелевского — начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме в 1950-е годы, архивные документы Совета по делам РПЦ и Архива русской духовной миссии в Иерусалиме. Помощь и мудрые советы историков Евгения Паламаренко из Москвы и священника Романа Гультяева из Иерусалима. Теперь мне уже есть чем удивить матушку. О причинах многих несчастий своей драматической судьбы она и не догадывалась. Юная девочка оказалась в гуще событий советской церковной политики середины двадцатого века. Рассказываю ей многие эпизоды, о которых она уже забыла. Она заново переживает эти тяжелые события почти семидесятилетней давности, говорит, как ей трудно и больно вспоминать об этом. Ее судьба заслуживает отдельной книги. И в ней не нужен никакой художественный вымысел, настолько она драматична и промыслительна... Уверен, со временем такая книга обязательно появится.

На дальней земле

Но наша цель все-таки — судьба Афанасии Лисенковой, крестьянки Тамбовской губернии, игумении Горненской обители в Иерусалиме в ее, пожалуй, самый непростой период бытия. Все, о чем пойдет речь, основано на исторических документах, многие из которых ранее не публиковались.

Родилась будущая игумения в селе Малые Пупки Козловского уезда Тамбовской губернии в 1889 году в крестьянской семье. В миру ее звали Агриппина Архиповна Лисенкова [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 133. Л. 131]. В предреволюционные годы она оказалась послушницей Вознесенского женского монастыря в Тамбове, где когда-то начинала свой путь ее родная тетя, монахиня Глафира Ларина, в начале двадцатого века перебравшаяся в Горненскую обитель в Иерусалиме. Она много рассказывала племяннице про этот монастырь, а скорее — про цветущий дивный сад, располагавшийся на том самом месте, где, по преданию, находился дом, в котором родился Иоанн Креститель, жили его

родители, куда к ним пришла близкая родственница матери — Пресвятая Дева Мария, готовившаяся родить Своего Первенца [Воспоминания Евангелии Лагопуло].

Монастырь был основан начальником Русской духовной миссии в Иерусалиме архимандритом Антонином Капустиным как «своекоштный». Поскольку денег на обустройство обители не было, будущие насельницы на ее территории строили или покупали себе домики на собственные средства, вели свое хозяйство, живя за свой счет. Кстати, на этих же принципах существовал и родной для матушек Вознесенский монастырь в Тамбове. В обители не было игумении, казначеи. Так решил Антонин Капустин, считая это «ненужными формальностями». Лишь спустя несколько лет насельницы выбрали из своей среды старшую сестру. Святейший синод дал Горней статус монастыря, определил порядок его жизни и управления. Первая игумения появилась в монастыре лишь после революции, когда обитель находилась в ведении Русского зарубежного синода. Ей стала почитаемая сестрами молодая монахиня Тавифа (Татьяна Минина), уроженка Нижегородской губернии [Паламаренко, 2019. С. 66]. В годы Первой мировой войны сестры монастыря вынуждены были покинуть обитель. Большинство из них перебралось в Египет, древнюю Александрию. В эти тревожные предреволюционные годы монахиня Глафира Ларина оказалась в России.

В стране все ярче разгоралось пламя смуты, набирало обороты богоборчество, и в какой-то момент матушки, Агриппина и Глафира, решили отправиться на Святую землю. Они знали, что после окончания мировой войны горненским сестрам удалось вернуться в родную обитель. Из Тамбова паломницы отправились в Москву, где стали свидетельницами интронизации избранного патриарха Тихона в Успенском соборе Московского Кремля. Агриппина в черном платочке послушницы стояла недалеко от кафедры, и ей удалось одной из первых получить благословение Святейшего. Они уже выходили из собора после службы, когда вдруг увидели совершенно седого старца в белой одежде. «Белый человек» вдруг склонился к ногам Агриппины со словами: «Кланяюсь иерусалимской игуменье». В старости, обливаясь слезами, матушка несколько раз рассказывала об этом случае Евангелии [Воспоминания Евангелии Лагопуло]. Любопытно, что подобная же история приключилась и с игуменией Горненского монастыря Георгией Щукиной. Ей будущее игуменство предсказал старец Николай Гурьянов.

По разоренной России через Гражданскую войну шли монахини в Одессу, откуда надеялись отплыть в Палестину. Кормились Именем Христовым. Матушка неоднократно, вспоминая эти события, говорила, что в дороге они не голодали, монахинь жалели, предоставляли кров, часто отдавали последнее. Народ был христолюбивый. Судя по всему, некоторое время они жили в Одессе. Надзиравшие за игуменией в 1955 году отмечали, что она хорошо ориентируется в городе и знает все его храмы. Им удалось добраться до Святой земли. Потом — нелегкая жизнь вдали от Родины, связь с которой была потеряна полностью. Паломники из России, которыми кормились когда-то монахини Святой земли, больше не приезжали. В Горненском монастыре жила еще одна монахиня из Тамбова — сестра Евгения Толкачева. Так что сложилось своеобразное землячество. Старались держаться вместе. В складчину купили просторный дом и стали приводить его в порядок.

Сестры обители зарабатывали на жизнь как могли. Иконописание и золотошвейное дело, кормившие их ранее, были теперь мало востребованы. Многие просто голодали. Те из монахинь, кто помоложе, шли в прислуги и няньки в английские и еврейские семьи. Но связи с родной обителью не порывали. Часть из заработанных средств обязательно передавали игумении на монастырские нужды, хотя никто их к этому не принуждал. Глафира и Агриппина стали зарабатывать вязанием: жакеты, носки, чулки. Раз в неделю, по пятницам, готовый товар передавали русскому еврею в Иерусалиме, который держал магазин. Дела пошли еще лучше, когда им удалось купить вязальную машину [Воспоминания Евангелии Лагопуло]. Англичане, получившие после Первой мировой войны «мандат на Палестину», стали платить немощным монахиням небольшое пособие. Это спасло от голода многих.

Вскоре Агриппину с именем Афанасия постриг в монашество надзиравший за миссией архиепископ Анастасий Грибановский, будущий глава Русской православной церкви за границей, некогда тамбовский семинарист, принявший монашеский постриг в Казанском монастыре Тамбова [Алленов, 2020. С. 28]. Матушка, несмотря на случившиеся впоследствии разногласия с владыкой, с уважением вспоминала его, называя настоящим монахом и строгим аскетом.

С момента основания монастыря существовала у насельниц традиция брать на воспитание арабских девочек-сирот. Они со временем становились послушницами, и матушки им оставляли свое нехитрое имущество. Эти девочки становились продолжателями их духовного делания. В 1941 году Афанасия взяла на воспитание четырехлетнюю девочку — гречанку Евангелию Лагопуло. Ее отец, по словам Афанасии, с огромной любовью относился к России. В годы тяжелых лишений, имея свою пекарню, бесплатно снабжал монахинь свежим хлебом. Девочка оказалась очень подвижной и смышленой. Быстро выучила русский язык, стала петь и читать на церковнославянском. Брала уроки иконописи у местных матушек, стала ученицей знаменитой русской школы в Вифа-нии. Вскоре игумения Тавифа благословила Евангелию нести послушание на клиросе.

Россия возвращается

Из России все чаще стали приходить добрые вести. Красная армия громит фашистов, и вот-вот наступит долгожданная победа. Но особенно радовал их слух о том, что Сталин прекратил гонения на верующих, разрешил избрать патриарха, открыть церкви. Это казалось невероятным, явным чудом.

В самом конце войны на представительном Поместном соборе с участием духовенства и мирян, православных восточных патриархов с соблюдением всех канонических правил Первосвятителем Русской церкви был избран митрополит Ленинградский Алексий Симанский. Московский патриархат после патриарха Тихона обрел законного, признанного всеми главу. И самое радостное известие — новый Предстоятель едет в Иерусалим, чтобы поклониться Гробу Господню. Многим казалось, что возвращается старое доброе время и Русская церковь снова восстанавливает свое полноценное присутствие на Святой земле. Патриарх Иерусалимский Тимофей, оценивая это событие, скажет, что с приездом патриарха Московского, как некогда во время входа Господня в

Иерусалим, «потрясеся весь град» [Никодим (Ротов), 2019. С. 338]. Таким было впечатление от этого визита.

Афанасия, как одна из самых молодых и деятельных сестер, вместе с иеромонахом Исайей Бабининым решила отправиться на встречу Святейшего, невзирая на категорический запрет церковного руководства. Для отца Исайи это была еще и встреча с архиереем, который в далеком 1920 году, будучи новгородским викарием, рукоположил его во диакона [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 573. Л. 94-95]. Афанасия забрала из школы Евангелию, чтобы вместе молиться за Божественной литургией у Гроба Господня, которую совершал Московский патриарх. После службы горненские монахини встретились с митрополитом Николаем Ярушевичем [Воспоминания Евангелии Лагопуло]. Преосвященный буквально очаровал всех простотой, искренностью. Он всем своим обликом являл собой один из самых главных аргументов в пользу признания Московской патриархии для истосковавшихся по Родине и так много переживших русских монахинь. «Благостный владыка, елейный, с типично русским лицом, обворожительной улыбкой, носящий имя в честь святителя Николая Чудотворца — исконного покровителя Святой Руси, — владыка казался эмигрантам воплощением старой Руси, которая, как хотелось им думать, вновь ожила в дни войны» [Левитин-Краснов, 1979. С. 222]. Евангелия вспоминает, что сидела у него на коленях во время беседы, а русский дедушка ласково гладил ее по голове. В Горнем отныне появились так называемые «патриаршие сестры», т. е. сторонницы Московского патриархата.

Наказания со стороны зарубежной церкви последовали незамедлительно. Евангелию исключили из школы, вскоре под надуманным предлогом была заменена игу-мения Горненского монастыря. Вместо духовно опытной и пользующейся всеобщим почитанием Тавифы Мининой игуменией стала новопостриженная монахиня Елизавета Аненкова. Сестры попытались сохранить любимую игумению и добились ее восстановления в должности Иерусалимским патриархом Тимофеем, но Тавифа сохранила послушание Русской церкви, отцу наместнику миссии архиепископу Анастасию и отклонила назначение греческого патриарха [Паламаренко, 2020. С. 18-19]. Эти события еще больше увеличили количество «патриарших сестер» в обители. В Горненский монастырь пришло разделение. Если Тавифа скрывала от начальства симпатии монахинь к Москве, старалась миром уладить нестроение, то новая игумения вместе с начальником миссии архимандритом Антонием Сенькевичем действовали бескомпромиссно. Детская память Евангелии сохранила картинки спиливания замков на храме новой игуменией и начальником, обидные слова про мать — «красная большевичка». Тогда она не могла всего этого понять. Сестер — сторонниц Московской патриархии запретили даже хоронить на монастырском кладбище. Монахиня Афанасия вместе с духовником, отцом Исайей Бабининым, и еще одной сестрой (переводчицей) ходили в Малую Галилею к Иерусалимскому патриарху Тимофею, оказывавшему им поддержку и помощь [Воспоминания Евангелии Лагопуло]. Евангелия тоже была с ними. Запомнила дрожащие руки патриарха: он был к тому времени уже тяжело болен. Блаженнейший показывал ей своих животных. Целый зоопарк.

Какое-то время служили в доме у Афанасии, оборудовав в просторном помещении небольшой алтарь. Вообще, Афанасия стала в те годы лидером «московских», она была одной из самых молодых и энергичных в их среде. Игуменией же, по благословению патриарха Тимофея, стала престарелая и совсем больная монахиня Антонина Гриш-ко. Она когда-то уже исполняла обязанности старшей сестры монастыря. Монахиня Антонина в страшные годы Первой мировой войны одна из немногих, кто не покинул родной обители, оставаясь стражем монастыря вплоть до возвращения сестер и членов миссии из Александрии. Патриарх назначил ее временно, до прибытия руководителя духовной миссии из Москвы [Паламаренко, 2020. С. 20]. Но реально все дела легли на ставшую благочинной сестру Афанасию Лисенкову. Она неизменно обо всем докладывала немощной матушке, старалась ничего не делать без ее благословения [Паламарен-ко, 2019. С. 97].

В результате драматичных событий 1948 года, при активной поддержке Советского Союза, было создано государство Израиль. Иерусалим в итоге оказался разделенным. Основные святыни древнего града оказались на арабской территории, в Иордании. Горняя обитель и здание Русской миссии остались в Израиле. Все прекрасно понимали, что передача Горненского монастыря Москве правительством нового государства — дело ближайшего времени. Двадцать монахинь из восьмидесяти, бросив свои дома, имущество, спешно ушли на территорию Иордании в Русский Вознесенский монастырь на Елеоне. Взяли с собой лишь самое необходимое для жизни и богослужения. Ушла, опасаясь преследования со стороны евреев, с двумя приемными дочерьми-арабками и Тавифа Минина [там же. С. 75]. Она оставила ключи от игуменского дома, хозяйственных построек Афанасии.

Перед приходом евреев началось страшное воровство. Неизвестные тащили все что могли. Почти полностью разграбили трапезную, украли запасы оливкового масла (в Горнем была своя маслобойка). Афанасия вместе с Глафирой и Евангелией все ценное перенесли в свой дом. Но воры не унимались. Набеги стали регулярными, в том числе и на обитаемые дома. Каждую ночь ждали со страхом. Несчастные сестры организовали оборону. На колокольне дежурила сестра-румынка, и, как только слышались подозрительные шорохи, начинала звонить в колокола. Монахини начинали свистеть в розданные им свистки, надеясь, что их услышит полиция. Евангелия вспоминает, что, хоть полиция так ни разу и не появилась, наглые воришки немного присмирели [Воспоминания Евангелии Лагопуло].

Вскоре в миссию из Москвы приехал новый начальник — архимандрит Леонид Ло-бачев. Его запомнили как человека, трепетно относящегося к своим нарядам и парфю-му и мало заботившегося о хозяйственных и административных делах. Архимандрит был убежден, что заниматься юридическими тонкостями, связанными с оформлением имущества, смысла никакого нет, поскольку скоро придет революция и вся собственность все равно перейдет в руки государства [Лисовой, 2006. С. 405]. Служение свое в миссии он рассматривал в основном как кормление после тяжелого безденежья на Родине. Насельниц отец начальник поразил невероятным напором и жестокостью, крайней раздражительностью. Он без церемоний отобрал ключи у зарубежных священни-

ков, с горненскими монахинями вел себя резко и грубо. Святейшего надо пожалеть, будут говорить в монастыре, у него, наверное, «нет не то что духовных кандидатов в начальники, но и вообще приличных людей» [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 573. Л. 288]. Евангелия говорит, что очень боялась Леонида, старалась не показываться ему на глаза. Позже Афанасия пожалуется патриарху на первого начальника миссии. Аристократ Алексий спокойно ответит ей, что отец архимандрит происходит из купцов и что «в их среде такое поведение принято» [Воспоминания Евангелии Лагопуло].

К сожалению, такие экземпляры чаще всего стали присылать в миссию. Монахини стали различать «советских» священников и «старинных». Приятным исключением показался им назначенный в 1950 году новый начальник миссии епископ Владимир Кобец. Несмотря на крайнюю болезненность и невысокий интеллектуальный уровень, он был довольно деятельным хозяйственником. Активно занимался восстановлением Троицкого собора, зданием миссии, проявлял заботу о Горнем. Ему непросто было трудиться в заграничных реалиях. В условиях, когда в монастыре абсолютное большинство монахинь было весьма преклонного возраста, именно он выделил и стал активно поддерживать сравнительно молодую и деятельную Афанасию.

Первые годы становления московской миссии были ознаменованы конфликтом ее руководства с иеромонахом Исайей Бабининым — духовником Горненского монастыря. Начальники миссии в своих отчетах в Москву характеризовали его как человека с крайне неустойчивой психикой, притворщика и интригана (наличие психического заболевания, кстати, было подтверждено и медицински) [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 241. Л. 59]. Уверенный в своих исключительных заслугах в изгнании из миссии и монастыря зарубежников, Исайя рассчитывал на руководящую роль если не в миссии, то уж в Горнем как минимум. В написанной и отправленной в Москву в 1950 году истории Горнен-ской обители самую значительную часть занимает живое повествование о героической борьбе отца Исайи против вольных и невольных врагов Московского патриархата, страданиях нравственных и физических, которые пришлось ему претерпеть [Паламаренко, 2020]. Он очень болезненно переживал, как ему казалось, недостаточно уважительное и насмешливое к себе отношение нового руководства и отдельных сестер. С горечью говорил о том, что в противостоянии с прежним руководством миссии у него легко получалось ставить их на место, используя противоречия английской администрации и греческого духовенства, а вот у московских начальников вдруг «оказался в полном рабстве». Почувствовав в какой-то момент ухудшение отношения сестер к Москве, Исайя стал открыто говорить о необходимости воссоединения с зарубежной миссией. Одновременно с этим в тайных письмах в патриархию старый интриган сообщал, что присланные из Москвы начальники — самые настоящие белогвардейцы и политически неблагонадежные люди [Письмо иеромонаха Исайи (Бабинина) епископу Владимиру (Кобецу), 1950. С. 3]. Но интриги у старого мастера в этот раз не удались, поскольку в руках у начальника миссии был серьезный рычаг — распределение денежных пособий. Они шли теперь исключительно по линии патриархии. Для всех проживающих и в миссии, и в монастыре это был единственный источник доходов, и московские начальники этим активно пользовались. Все, даже самые явные недоброжелатели начальника

миссии, за спиной хоть и злословили, но руку при выдаче пособий преданно целовали. Отчаявшись в попытках утвердиться, Исайя с амвона провозгласил, что скоро придут американцы и «тогда уж посмотрим, чья возьмет» [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 852. Л. 108]. Борьба была для него родной стихией.

Игумения Горней обители

В 1950 году умерла игумения Антонина Гришко. Как и предписывалось когда-то Святейшим синодом, епископ Владимир организовал выборы новой игумении. Выбирали из трех кандидатур: Афанасия Лисенкова, Смарагда Лашина и Ангелина Крюкова. Голоса разделились между первыми двумя кандидатками. Большинство получила Афанасия. Епископ Владимир подвел итоги, объявил избранной Афанасию Лисенкову, а Смарагде Лашиной предложил быть ее помощницей. Монахиня Смарагда отказалась, сославшись на преклонный возраст. К этому моменту ей было более восьмидесяти лет [Письмо иеромонаха Исайи (Бабинина) «О выборах игумении Горненского монастыря», 1950. С. 2-3].

Игуменство сильной и независимой Афанасии ничего доброго для отца Исайи не сулило. И он вместе со своей неизменной сторонницей рясофорной послушницей Елизаветой Умниковой (местные арабы ее за резкость и крайнюю агрессивность прозвали «кбир большевик», т. е. «большая большевичка») [Паламаренко, 2020. С. 19] решил дать начальнику миссии бой. Елизавета была одержима идеей игуменства, и тут, что называется, интересы совпали. Не стесняясь в выражениях, послушница устроила во время выборов совершенно отвратительную сцену, которая долго потом обсуждалась не только в миссии, но и в советском посольстве. Епископ Владимир вынужден был удалить ее с собрания, а затем, по совету советского посла, запретил ей носить рясофор вплоть до исправления [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 7. Д. 70. Л. 72] (несколько лет спустя, так и не добившись цели, Елизавета трагически закончит свою жизнь — повесится на дужке кровати в своей келье).

Через несколько дней Исайя устроил жуткий скандал в миссии, дело чуть было не дошло до рукоприкладства (попытался стулом ударить начальника), за что был запрещен в служении. Епископ поставил вопрос перед патриархом об его удалении из миссии [Указ по Русской Православной Духовной Миссии в Палестине.]. При всей своей малочисленности эта амбициозная группа серьезно отравляла жизнь в монастыре. Приходилось плакать от их проделок и Евангелии.

Владыка Владимир в Казанском храме монастыря возвел Афанасию в сан игуме-нии [Никодим (Ротов), 2019. С. 400]. Она действительно оказалась невероятно деятельной. Активно взялась за обустройство территории: вырубались старые деревья, ремонтировались домики, приводились в порядок цистерны. И все своими руками, трудом немногочисленных насельниц и малочисленных помощников. В монастыре, как и подобает настоятельнице, она чувствовала себя полновластной хозяйкой, самостоятельно принимала решения, часто даже не информируя о них начальников миссии, тем более что они менялись почти ежегодно, не успев толком вникнуть в дела, а некоторые попросту и не стремились к этому. Характеризуя личные качества игумении, в 1955 году

наблюдавшая за ней К.А. Марисова напишет, что, несмотря на то что матушка не получила хорошего образования, была она «очень начитанная и грамотная, наблюдательная и энергичная, с острым практическим умом» [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 985. Л. 104]. Знала себе цену и держалась с невероятным достоинством. Один характерный эпизод: в драматичный период противостояния СССР и Израиля, приведший к разрыву дипломатических отношений между государствами, властями Израиля была предпринята попытка забрать под общежитие Иерусалимского университета здание дворянской гостиницы монастыря. Афанасия спокойно и грамотно в одиночку отбила эту атаку, ключей от здания представители власти так и не получили [там же. Оп. 2. Д. 107. Л. 130].

Чем глубже погружалась матушка в дела, тем яснее понимала, что одним им с накопившимися за долгие годы проблемами не справиться. Огромная территория, ветшающие домики монахинь. Средний возраст насельниц далеко за восемьдесят лет. Некоторые перешагнули столетний рубеж. За три года ее игуменства умерло пятнадцать сестер [там же. Оп. 1. Д. 1216. Л. 130-131; Д. 985. Л. 210]. Горненская обитель с юридической точки зрения вакуф — общая собственность религиозной общины. Как только монахини вымрут, вся земля с постройками перейдет государству. Срочно были нужны молодые насельницы. В 1952 году Афанасия попросила начальника миссии, архимандрита Поликарпа Приймака, разрешить монастырю взять девочек-арабок на воспитание, как это делалось раньше. Это практика успешно реализовывалась в эти годы русским Вознесенским женским монастырем на Елеоне. Отец архимандрит отказал категорически: «в монастыре нет людей, способных заниматься воспитанием, и возможный негативный опыт вызовет отрицательный общественный резонанс» [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 985. Л. 252].

Еще в 1910 году в Горнем был заложен огромный Троицкий собор. В 1914 году, в связи с началом Первой мировой войны, строительство его было остановлено. Печальный остов немым укором стоял на самой высокой монастырской точке, напоминая о былом величии Русской церкви и свидетельствуя о ее трагедии в веке двадцатом. Надежда на возобновление стройки в обители не умирала никогда. В самые трудные для русского зарубежья годы бывшая игумения Тавифа Минина собирала утварь и материалы для его внутреннего убранства, веря, что это время рано или поздно наступит [Письмо иеромонаха Исайи (Бабинина) епископу Владимиру (Кобецу), 1950. С. 6]. Новая историческая ситуация делала эти надежды вполне реальными.

В Москву

Со всеми этими проблемами в июле 1952 года Афанасия обращается к Святейшему патриарху Алексию. Ответа не последовало. Видимо, Святейший посчитал, что игу-мения, обращаясь через голову начальника, превысила свои полномочия и нарушила служебную субординацию. У Афанасии появляется мысль поехать в Москву, лично доложить Святейшему о ситуации и попросить помощи. Была и еще одна причина, сугубо личная, по которой игумения решилась на такое дальнее путешествие. Афанасия очень любила свою приемную дочь Евангелию и заботилась об ее образовании [Никодим (Ро-тов), 2019. С. 403]. Девочка росла смышленой и талантливой. Изучила несколько языков,

была одарена музыкально. В Горнем брала уроки у старых матушек-иконописцев, а потом и у нового начальника миссии архимандрита Поликарпа — талантливого художника-самоучки. Вспоминая о нем, Евангелия говорит, что он был не столько начальник, сколько художник. Каждую свободную минуту с мольбертом в руках уходил отец Поликарп в тихие места в окрестностях монастыря и с натуры писал пейзажи Палестины. Он рассказывал любознательной девушке о знаменитых русских художниках, сам был организатором художественных выставок в Иерусалиме. Евангелия пробовала самостоятельно писать иконы, расписывала пасхальные яйца к светлому празднику.

После исключения из школы в Вифании девочка некоторое время обучалась в католическом колледже рядом с монастырем. Афанасия договорилась, что ей не будут преподавать католический катехизис, поскольку она православная. После создания государства Израиль в 1948 году колледж этот был закрыт. Афанасия очень хотела, чтобы дочь продолжала образование. Евангелия вспоминает, что матушка мечтала отправить ее на учебу в «нормальную страну, но у нас не было для этого денег».

В арабской части Иерусалима у Евангелии жили родные братья. Когда пришло время получать паспорт, они стали убеждать ее оформить греческое гражданство. В монастырь даже приезжал представитель греческого посольства. Но матушка не разрешила: «Не о чем и думать, ты моя дочь, Евангелия Лисенкова, и никаких других паспортов». Она очень боялась потерять Евангелию. Сама к тому времени Афанасия уже была советской гражданкой. Это и решило судьбу Евангелии. Как-то за чаем в Горнем новый посол СССР А.Н. Абрамов предложил девочке отправиться в СССР для обучения, обещал лично похлопотать об этом [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 1216. Л. 131-132].

Афанасия обратилась в советское посольство, а затем через начальника миссии и в Московскую патриархию с просьбой разрешить ей въезд в СССР [там же]. После консультаций в Совете по делам РПЦ митрополит Николай Ярушевич направил игумении Афанасии и Евангелии приглашение посетить Советский Союз. Патриархия брала на себя все расходы, связанные с проездом и проживанием гостей. Афанасии в течение месяца обещали дать возможность поклониться святыням Русской церкви и рассказать «правду о положении Церкви в СССР» [Письмо митрополита Николая (Ярушевича) игу-мении Афанасии].

Совет по делам РПЦ, как уже было сказано, в это время активно работал над проблемой подготовки церковных кадров для заграничной работы, поэтому сразу же активно поддержал идею обучения Евангелии в СССР, чтобы затем «использовать ее в качестве игумении Горненского монастыря» [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 133. Л. 131].

Внешне поездка Афанасии казалась исключительно ее инициативой. В своей знаменитой работе «История Русской Духовной Миссии в Иерусалиме» архимандрит Никодим Ротов, сыгравший в жизни Афанасии весьма значительную роль, прямо это утверждает, связывая все дальнейшие события исключительно с «бунтом монахинь против тяжелого характера игумении, вспыхнувшим после ее отъезда» [Никодим (Ротов), 2019. С. 403]. Документы, однако, говорят, что все было совсем не так просто, как повествует отец архимандрит.

Ближневосточное направление во внешней политике СССР в это время стало одним из приоритетных. Дружественные в конце сороковых, в начале пятидесятых годов двадцатого века отношения между СССР и Израилем совсем испортились. В 1952 году даже произошел кратковременный разрыв дипломатических отношений между двумя странами. Русская духовная миссия, по сути, была единственным легальным органом, представлявшим СССР в Израиле, что накладывало на ее деятельность особую значимость. Кроме того, в условиях противостояния Москвы с Ватиканом, занимавшим жесткую антикоммунистическую позицию, при Константинопольском патриархе Афи-нагоре, также антикоммунисте и явном ставленнике США, удержать в сфере влияния СССР авторитетного Иерусалимского патриарха была задача государственная. Союз с ближневосточными патриархами раскалывал монолитность греческих церквей, повышал авторитетность и значимость Русской церкви и в целом церквей так называемого социалистического блока. Все это и заставляло соответствующие органы с особым вниманием относиться к кадрам миссии, особенно руководящим. Тут должны быть проверенные люди, без лишних вопросов проводящие государственную политику и выполняющие все указания соответствующих инстанций. Необходимо было работать тонко и точно. А вот с кадрами-то в Русской духовной миссии как раз и были проблемы. И это касалось не только старых членов миссии, но и новых, приехавших из СССР. Их подбор с точки зрения советского посольства и МИДа был крайне неудачным. Именно этим объясняется частая смена руководителей миссии. (Никодим Ротов в своей книге связывал это лишь с нежеланием русских священников долго находиться в Израиле) [там же. С. 406]. Но проблемы заграничной работы патриархия никогда не решала самостоятельно. Зависимость во внешнеполитических вопросах у Церкви от государства всегда была абсолютна.

Первые руководители миссии архимандрит Леонид и епископ Владимир вызывали недовольство посольства своей некомпетентностью и неподготовленностью, неумением и нежеланием заниматься важнейшими вопросами возвращения русского церковного имущества, выстраивания отношений с инославными церквями. МИД не устраивало, что руководство сводило деятельность миссии лишь к богослужебной, совершенно не занимаясь при этом главной темой — «расширения советского влияния». Посольство в отчетах регулярно поднимало вопрос об их замене, но до времени не обостряло его [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 1216. Л. 46-47; Оп. 7. Д. 70. Л. 97].

Совсем другая ситуация сложилась с приходом к руководству миссией архимандрита Поликарпа Приймака. Если предыдущие начальники были хоть и с недостатками, но свои, понятные, прошедшие в двадцатые — тридцатые суровую советскую школу воспитания и на всю оставшуюся жизнь усвоившие эти уроки (епископ Владимир даже запрет ношения рясофора монахиней Елизаветой Умниковой согласовывал с советским послом), то Поликарп был чужак, эмигрант и «гнилой интеллигент». Если прошлых начальников упрекали в отсутствии общей культуры и незнании языков, то теперь наличие этих замечательных качеств вдруг стало главным недостатком отца Поликарпа. Он был непонятен для советского посольства, «нечитаем». Его поступки было трудно предсказать и почти невозможно контролировать. Выросший «среди белогвардейцев в

Маньчжурии и Корее, будучи в России лишь проездом» архимандрит, по словам советского посла, совсем не понимал стоящих перед миссией задач и вел себя совершенно независимо: «Действует самостоятельно, не считая нужным ни с кем советоваться и считаться. стремится к добрым отношениям со старыми членами миссии и мало считается с прибывшими из Москвы. Часто отлучается из миссии. Связан с реакционным духовенством Парижа, Нью Йорка, Старого Иерусалима. Завел личный почтовый ящик помимо миссии» [Паламаренко, 2019. С. 168-169].

Совет по делам РПЦ и патриархия довольно долго сопротивлялись его отставке, ссылаясь на то, что другой подходящей кандидатуры среди московского духовенства просто нет. Посол нехотя на время согласился с этими доводами, потребовав, чтоб к отцу архимандриту приставили «хорошего завхоза из чекистов» [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 1216. Л. 49-50; Оп. 2. Д. 162. Л. 189]. Но в начале 1955 года вопрос вдруг вновь резко обострился. МИД потребовал немедленного удаления Поликарпа! При этом у дипломатов были серьезные опасения, что он может уклониться от возвращения в СССР, и предлагали выманить архимандрита в страну хитростью. Патриархии была дана установка об его немедленном отзыве, но так, чтобы архимандрит не почувствовал в этом никакого подвоха. Дело церковными властями вновь затягивалось, и тогда, не дожидаясь действий патриархии, советское посольство само составило проект телеграммы от имени Святейшего. Согласно ей, отец Поликарп вызывался в Москву «для обсуждения текущих дел Миссии на светлой пасхальной седмице» [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 1324. Л. 37].

Я так подробно описываю историю с Поликарпом, потому что есть все основания полагать, что вопрос удаления Афанасии был также поставлен советским посольством и МИДом. Они в этот период явно зачищали поляну от старых и политически ненадежных кадров. Это подтверждается тем, что в дальнейшем именно главное внешнеполитическое ведомство СССР будет категорически возражать против возвращения игуме-нии в Иерусалим [там же. Оп. 2. Д. 241. Л. 33]. Просто с Афанасией было проще, и им не надо было выдумывать никакого искусственного повода, он уже имелся. И он был дан, по иронии судьбы, самой матушкой.

После отъезда Поликарпа весной 1955 года в Москву Афанасия вдруг почуяла неладное и сильно занервничала. Позже, уже в Москве, она расскажет, что добрые люди в Иерусалиме накануне поездки ее отговаривали, уверяя, что «всех эмигрантов при пересечении границы арестовывают и на три месяца отправляют в лагерь» [Марисова Предварительная краткая информация. С. 1]. В последний момент она передумала ехать в СССР и попыталась уклониться от дальнего путешествия. Об этом свидетельствует в своих дневниках назначенный в миссию в 1955 году архимандрит Пимен Хмелевской. При этом отец Пимен утверждает, что отменить поездку уже невозможно, поскольку «на ее отъезде настаивает иностранный отдел, так как они (с Евангелией) в определенном смысле плохо себя ведут, болтают всякую чепуху и т. д.» [Пимен (Хмелевской), 2008. С. 74-75]. Что же это была за «чепуха», о которой говорит в дневнике отец архимандрит и которая так сильно раздражала власти? Понять это помогают материалы наблюдения за Афанасией уже в Москве. Судя по ним, матушка активно и смело высказывалась на темы международной политики [Шишкин. С. 2]. Игумения поражала и удивляла собе-

седников не только тем, что ее мнения кардинально расходились с официальной позицией СССР того времени, но и в целом «вовлеченностью в политику, при том, что монахиня должна совершенно отречься от мира». Вот что конкретно сообщали бдительные граждане соответствующим органам: «С симпатией относится к Израильскому государству, его руководителям, считая, что с евреями гораздо проще строить стабильные отношения, при них больше порядка и для Православной Церкви они самые выгодные союзники. Тепло высказывалась о Бен Гурионе, заявляя, что это большой авторитет в политике и просто хороший человек. С сочувствием воспринимала идею расширения Израиля, надеясь, что это положит конец разделению в городе. Кроме того, она крайне недоверчиво относилась не только к советскому строю, но и к патриархийному духовенству» [Марисова Предварительная краткая информация... С. 1]. Нет сомнений, что если она открыто говорила об этом в СССР, то тем более свободно делала это в Израиле. Разумеется, посольство не могло закрывать глаза на несоветское поведение советской игумении, демонстративно не желавшей встраиваться в государственную вертикаль внешнеполитической работы. Для руководителя единственного монастыря Русской православной церкви на Святой земле это было недопустимо [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 1324. Л. 144].

Накануне отъезда Афанасии из Москвы в Иерусалим приехали священники Михаил Зернов и Пимен Хмелевскй — один в качестве заместителя руководителя, а другой рядового члена миссии. Перед поездкой они оба получили детальный инструктаж в Совете по делам РПЦ. Советский посол в документах называет их не иначе как «ревизоры из Москвы», прибывшие с целью оздоровления кадровой обстановки в миссии [там же. Л. 122-125]. В дневнике осторожный и осмотрительный Пимен Хмелевской опять проговорится: «.все еще думают, что архимандрит Поликарп вернется в Иерусалим, и только мы с отцом Михаилом знаем, что я буду начальником, а он помогает мне войти в курс дела» [Пимен (Хмелевской), 2008. С. 82]. Отец Михаил Зернов — фигура очень примечательная. Он много и часто ездил в те годы за границу, выполняя ответственные и деликатные поручения властей церковных и светских. Актер по профессии, он всегда умел красиво и талантливо разрешать самые непростые задачи. По многочисленным воспоминаниям современников, он один из тех, кто не за страх, а за совесть служил советскому режиму, будучи искренне убежденным в единстве целей христианства и коммунизма. (В одной из проповедей он даже утверждал, что религия полноценно может существовать только в социалистическом обществе) [Чистяков, 2013-2014. С. 94]. Он часто жаловался работникам Совета по делам РПЦ, что работать в патриархии, среди людей «старой закалки» (патриарх Алексий, митрополит Николай и т. д.), ему было невыносимо трудно, поскольку сам он является «советским человеком» [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 7. Д. 160. Л. 3]. И все же он там работал, и работал, как увидим, достаточно эффективно.

Документы позволяют утверждать, что задачей отца Михаила Зернова было не только помочь войти в курс дела отцу Пимену Хмелевскому, но и собрать материал, который не позволит игумении Афанасии вернуться в Горний. Если вопрос удаления архимандрита Поликарпа принципиально уже был решен с патриархом, то удаление Афанасии, судя по всему, было задачей, поставленной властями накануне их отъезда.

Об этом плане явно не знали до последнего момента ни в Московской патриархии, ни в Совете по делам РПЦ. Поиск аргументов для разговора с патриархом и был одной из задач отца Михаила в этой командировке.

Изучив обстановку на месте, опытный отец протоиерей сразу привлек на свою сторону и взял в союзники неистового Исайю Бабинина и его боевую группу, несколько поутихшую в последние годы. Вот уж воистину: кто нам мешает, тот нам поможет! Отцу Михаилу, видимо, пришлось раскрыть отцу игумену какую-то часть информации. Во всяком случае, с мая 1955 года, т. е. сразу после приезда отца Михаила в Иерусалим, Исайя немедленно активизировался. Он снова начал писать письма в патриархию. В них он выражал свою озабоченность и сожаление желанием убрать Поликарпа из Святой земли (хотя к тому времени это была еще закрытая информация, о чем, как мы помним, и говорил в своем дневнике Пимен Хмелевской). Тогда же, в мае 1955 года, когда все еще казалось спокойным и безоблачным, в Москву патриарху якобы от всех монахинь Горненской обители вдруг направляется довольно странная анонимка с жалобами на игумению. Свое нежелание поставить подписи авторы объясняют страхом, боязнью, что их «замучают до смерти». Эпитеты, которыми авторы награждают Афанасию, не оставляют сомненья, что писала его «не стесняющаясь в выражениях», по словам епископа Владимира, Елизавета Умникова вместе со своим духовником: «Жирная толстуха», «бесчувственная скотина», «тупая, грубая, жадная зверюга». Дальше следовала настоятельная просьба: «Как приедет в Москву, определите ее в какой-нибудь монастырь и пусть не вернется» [ГАРФ]. Как видим, сценарий с Афанасией был написан еще до отъезда игумении в Москву и даже уже был вброшен Патриарху как коллективное мнение, хоть и в форме анонимки.

Встреча с Родиной

6 июня 1955 года в Духов день в Русской духовной миссии был устроен традиционный торжественный прием. Присутствовали губернатор и мэр Иерусалима, представители посольств, греческое духовенство. Евангелия руководила хором в Троицком соборе. Афанасия внешне спокойна, но волнение не покидает ее. Как встретит Родина, которую она покинула почти сорок лет назад? Через два дня, 8 июня, после напутственного молебна в монастырском храме игумения Афанасия и Евангелия отправились в аэропорт [Пимен (Хмелевской), 2008. С. 87-88]. Тогда они и представить себе не могли, что их поездка растянется на долгих двенадцать лет.

Евангелия вспоминает, что все время в полете она проплакала, а матушка ласково гладила ее по голове и приговаривала: «Ну что ты плачешь, деточка?» Прямых рейсов до Москвы не было, ехали с пересадками самолетами и поездами. Матушка с умилением смотрела на приемную дочь, Евангелия была в восторге: Рим, Вена. Везде их встречали представители советского посольства, устраивали экскурсии. Она тогда твердо решила стать дипломатом. Только не знала пока, где обучают этой профессии.

К советской границе подъезжали на поезде. Пограничный контроль проходили на станции со странным названием Чеп. Небольшой городок они запомнили на всю жизнь. Это была первая встреча с советской действительностью. Поезд остановился.

К ним подошла толстая крикливая таможенница. «Что везете?» Они стали открывать чемоданы. Там иконки, крестики, митры для патриарха и митрополита Николая. Никто же не ездит в гости с пустыми руками. И вдруг эта противная тетка выхватила у матушки из рук чемодан. «Кому все это надо?» Швырнула на платформу. Стала дико орать. Все святыни посыпались в грязь. Афанасия стояла ни жива ни мертва, буквально остолбенела. Евангелия ползала в темноте на коленях и собирала иконки. Сказать, что встреча с Родиной шокировала Афанасию, значит не сказать ничего. Сбывались самые худшие слухи и предчувствия. В Москву приехали совсем подавленные.

В аэропорту их встретил суровый молчаливый господин в черной кожаной куртке. Представился сотрудником патриархии. Они сели в большую черную машину. Ехали в абсолютной тишине. Евангелия впервые увидела березки. Их было так много! Она решила, что это какие-то плодовые деревья, выкрашенные белой краской. Так делали в Горнем, чтобы бороться с вредными насекомыми.

Их привезли в Переделкино. Бросилось в глаза, что у святых врат стоял постовой милиционер. Разместили в архиерейской гостинице рядом с резиденцией Святейшего. Но буквально через день отвезли в Москву и поселили в роскошном двухкомнатном номере в гостинице «Советская». Матушка возмущалась. Зачем такой шик, такая дороговизна? Приставили гида — Клавдию Алексеевну Марисову. Евангелия вспоминает, что она ей сразу не понравилась. Все вынюхивала, следила за каждым шагом, не отходила ни на минуту. (Заметим, что предчувствия не обманули девочку, но именно благодаря Клавдии Алексеевне сегодня мы знаем практически о каждом шаге иерусалимской игуменьи). Митрополит Николай успокоил: она своя, ей можно доверять. Ее отец священник, служил вместе с ним в Преображенском храме Москвы [Воспоминания Евангелии Лагопуло].

В Переделкине они смогли пообщаться с монахинями, которые уже готовились к отъезду в Израиль. Это были почти ровесницы Евангелии из монастырей Эстонии, Белоруссии и Украины. С одной из монахинь они сблизились особенно. Наивная девушка рассказала гостям, как их отбирали, как рассказывали об «истинном положении церкви в СССР». Сказала, что для того, чтобы учиться в Советском Союзе, надо вступить в странную организацию — комсомол и отречься от веры. Палестинские гости были шокированы. Кстати, та пюхтицкая монахиня, которая уже была «отобрана» для поездки на Святую землю, туда так и не попала, ее исключили из списка прямо перед отъездом. Позже она навещала «палестинских пленниц» уже в Покровском монастыре Киева, где они в конце концов оказались.

Афанасия была крайне встревожена. Она не отпускала от себя дочь ни на минуту (Марисова неоднократно пишет об этом в своих сообщениях). Именно поэтому девушка и оказалась на встречах не только со своим старым знакомым «русским дедушкой» митрополитом Николаем Ярушевичем, но и со Святейшим патриархом.

Сталин покаялся

Встреча с патриархом особенно запомнилась. Он был и остался для них почти божеством, «ангелом с неба» [там же]. Они были под неизгладимым впечатлением от его изысканной манеры общения, глубокого умиротворения, которое приходило в его присутствии, от его интеллигентности, деликатности. Он был так не похож на то духовенство, которое приезжало в миссию из Советского Союза. Было что-то в его личности таинственно-мистическое, что заставляло их испытывать буквально священный трепет. Евангелия запомнила разговор Святейшего с матушкой до деталей, даже сегодня, по прошествии стольких лет, помнит его почти дословно. Матушка жаловалась на то, что все насельницы в монастыре старые и больные, и просила о пополнении обители новыми монахинями, на неудачный подбор руководителей миссии и их частую замену. Попросила средств на достройку Троицкого собора, который начали возводить в 1910 году и потом из-за начала мировой войны работы заморозили. Патриарх отнесся с сочувствием к просьбам, сказал, что сестры отобраны и готовы к отъезду, про собор сказал: «Еще не пришло время» [там же].

Матушка подняла вопрос, который тяготил ее на протяжении последних нескольких лет. О заупокойных молитвах за Сталина. Сказала, что они безукоснительно выполнили распоряжение патриарха о служении панихид по усопшему вождю, но делали это в великом смущении под градом критики зарубежников и собственных прихожан. Матушка почти упрекала Святейшего: «Как же это можно, он же коммунист, безбожник, а мы о нем литургию служили на Гробе Господнем!» Святейший жестом подозвал ее поближе и произнес почти шепотом: «Он покаялся. Поверьте, я сам его исповедовал» [Раков, 2002].

Этот эпизод критиковался неоднократно как недостоверный. Утверждали, что Евангелия Лагопуло — не более чем миф сталинистов, а если и реальный человек, то уж точно в силу возраста не могла присутствовать на встрече с патриархом и слышать эти слова, а старая монахиня могла что-то перепутать или выдумать. Все эти аргументы несостоятельны. Нет никаких сомнений в том, что Евангелия точно передала разговор Святейшего и игумении Афанасии, свидетелем которого она была лично.

При этом, все встречи патриарха и Сталина известны, они никогда не проходили «один на один», к тому же нет необходимости доказывать прагматизм Сталина в отношении Православной церкви. Храмы в СССР им немедленно перестали открываться, как только Совет по делам РПЦ и руководство Русской православной церкви провалили операцию по созданию в Москве «православного Ватикана» и провозглашению Московской патриархии вселенской. Вождь констатировал тогда ограниченность возможностей Русской церкви в реализации его ближневосточных и средиземноморских планов. Он не дал добро на откровенные и масштабные гонения лишь потому, что Церковь еще могла пригодиться ему для решения международных задач в будущем. Так что совершенно понятно, что тема покаяния прагматика и богоборца Сталина, а тем более его исповеди патриархом, откровенный вымысел.

Так зачем же патриарху вдруг понадобилось вводить в заблуждение гостью из Иерусалима? Прежде чем ответить на этот вопрос, надо понять непростые реалии, в которых жила Русская церковь в те годы.

К этому времени уже окончательно сложились принципы мирного сосуществования Русской православной церкви и Советского государства. В основе их лежал простой тезис: за счет беспрекословного и абсолютного служения государственным интересам во внешней политике получить право относительно спокойного, хоть и в строго отведенных рамках, существования внутри страны. Все внешнеполитические темы инициировались и строго контролировались государством и были для священноначалия обязательны к исполнению. Патриарх Алексий всегда аккуратно и безоговорочно выполнял все указания совета относительно внешней политики, правда, сам лично ей мало интересовался. Иногда внешнеполитические установки государства касались сугубо церковных вопросов и влияли на богословские мнения и канонические решения патриархии. Колебания Русской церкви от полного неприятия экуменизма в сороковые годы до активного участия в экуменической деятельности в шестидесятые (и это все происходило во время патриаршества Алексия Симанского) — не соборно осмысленная позиция Церкви, а навязанная государством линия поведения, продиктованная советскими внешнеполитическими задачами. Богословскую базу подводили по ходу их решения.

Иерархи в своих заграничных поездках без устали рассказывали миру об исключительно благоприятных, практически идеальных условиях существования Церкви в СССР. И было это не только в кровавые тридцатые, когда за уклонение от генеральной линии можно было поплатиться жизнью, но и в относительно вегетарианские хрущевские и брежневские годы. Выпущенная в благоприятном для государственно-церковных отношений 1957 году книга «Русская Православная Церковь. Устройство. Положение. Деятельность» практически ничем не отличалась от пропагандистской книжки «Правда о религии в СССР», изданной по инициативе и под контролем Л.П. Берии в 1943 году [Русская Православная Церковь. 1958]. Так что тема правдивости церковных иерархов в политических вопросах применительно к этому периоду истории стоять не может. Сколько унизительных поручений государственных органов приходилось выполнять лично патриарху Алексию! Глубокий старец едет на свадьбу греческого короля, а оттуда в Лондон, чтобы уговорить все православные церкви действовать заодно в противостоянии коварному римскому престолу и бойкотировать Второй Ватиканский собор. Такое единодушие было наконец с огромным трудом достигнуто. А дальше внезапно поменялась внешнеполитическая концепция советского правительства, и патриарх, вопреки всему тому, что делал последние месяцы, вынужден был сам направить наблюдателей от Русской церкви на собор в Риме, вызвав полное недоумение православного мира. Откровенно используя церковных иерархов, советское государство и не думало сохранять при этом даже элементарные нормы приличия. Для всех после этого инцидента стала очевидна несамостоятельность позиции Московского патриархата. Но репутация Церкви и отдельных ее служителей нисколько не заботили советское го-

сударство. Священноначалие давно с этим смирилось и безропотно сносило все унизительные действия со стороны правительства.

В рассматриваемые годы, как уже было сказано, Советское государство ставило перед Церковью задачу расширения советского влияния на Ближнем Востоке. В этой связи одной из самых актуальных задач для патриархии стало скорейшее вытеснение антисоветски настроенных русских зарубежников — эмигрантов из Святой земли. Они своей критикой советского строя мешали расширению советского влияния. Идея объединения двух русских миссий, а точнее, присоединения к советской миссии зарубежной миссии тогда активно обсуждалась и казалась вполне реальной. В палестинской части Иерусалима, как мы помним, были монахини и священники, получавшие от патриархии «вспомоществование» и симпатизировавшие Русской православной церкви. Советскую миссию активно поддерживала греческая патриархия. Окончательное вытеснение зарубежников из русских храмов и монастырей казалось тогда делом самой ближайшей перспективы. Надо было лишь удалить со Святой земли наиболее одиозных и антисоветски настроенных деятелей из зарубежной церкви.

Михаил Зернов, предлагая после отстранения Афанасии кандидатуру Михаилы Корчагиной в горненские игумении, заявлял, что надо рассматривать это назначение как временное [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 162. Л. 222]. В ближайшее время, когда Вознесенский Елеонский монастырь в старом городе перейдет в ведение Московской патриархии, политически надежная монахиня возглавит святую обитель вместо неприемлемой для этой роли действующей игумении Тамары (дочери великого князя Константина Константиновича, знаменитого поэта К.Р.). При этом все прекрасно осознавали, что это будет непростой процесс, учитывая то, с каким недоверием православные Святой земли относились и к Советскому Союзу, и к Московской патриархии, сколько самых невероятных слухов-страшилок передавали друг другу русские эмигранты. Надо было убрать из их сознанья популярную тему богоборца Сталина - создателя советской красной антихристовой церкви. Все должны понимать, что Московская патриархия не «вавилонская блудница» на службе у коммунистов-безбожников, а историческая Русская церковь, возрожденная осознавшим грехи и покаявшимся в них вождем, почти новым Константином Великим. И говорил Афанасии эти слова о покаянии вождя не Святейший патриарх Московский, а политик, выполнявший государственную задачу и заботившийся об улучшении международного имиджа Московской патриархии. Этой фразой он успокоил совесть монахинь и дал им тему для тихих доверительных бесед «под большим секретом» со своими соотечественниками и соотечественницами на Святой земле. Никакая официальная информация для церковной среды не могла сравниться в своем значении с таким откровением из первых уст. Миф о покаявшемся вожде нужен был исключительно для внешнего употребления. Неудивительно, что больше об этом Алексий не рассказывал никому.

Паломничество к родным святыням

Изначально планировалось, что палестинская гостья пробудет в Москве месяц. После встречи со Святейшим они с Евангелией собирались посетить Киев, Одессу, Ленинград. Апогеем поездки должны были стать торжества в Троице-Сергиевой лавре [там же. Оп. 1. Д. 1225. Л. 40-44]. Тамбов в этот маршрут попал случайно. Евангелия не может вспомнить подробностей, когда именно иерусалимскую игумению в Москве разыскала ее родная племянница. Они стали общаться. Частенько беседовали, в том числе и в номере гостиницы «Советская». Все эти разговоры прослушивались. (Через несколько месяцев племянница будет исключена из партии и потеряет работу. Она сможет устроиться на работу через несколько лет и с большим трудом.) Евангелия сблизилась с дочкой племянницы, ее ровесницей Алевтиной Лысенко, которая стала сопровождать их в поездках по стране. Тогда и родилась идея посетить Тамбов и навестить могилы родственников.

Первым городом, который посетили израильские паломницы после Москвы, был Ленинград. Их гостеприимно встретили. Матушка попросила разрешения посетить Петропавловский собор и поклониться могилам русских императоров. Ей отказали, сославшись на ремонт в храме. Ленинградцы рассказывали о войне, о блокаде, которую пережил город. Афанасия слушала с интересом и говорила, что в Иерусалиме они следили за ходом страшной войны и молились о России. Верующим Ленинграда интересно было узнать о жизни Православной церкви, о русских монастырях в далекой Палестине. Афанасия охотно рассказывала о нелегком периоде Первой мировой, о том, как вынуждены были сестры уйти из Иерусалима, о трудностях жизни в 1920-1930-е годы, когда никаких связей с Родиной практически не было. Да и современная церковная жизнь в Палестине трудная. Паломников нет, говорила она, от скудости материальной все приходит в запустение. Сдача в аренду апельсиновых садов приносит копеечные доходы. Но русские монахини не опускают рук, кормятся своим трудом, своей главной миссией считают сохранение святынь в руках Русской церкви в надежде на возрождение паломничества в будущем. «Мы стражи Святой земли», — заявила она. Искренне благодарила Святейшего патриарха Алексия за помощь, при этом откровенно говорила о неудачных назначениях патриархией начальников Русской миссии, непригодных для церковного делания. Ее удручало, что многие святыни в СССР стали музеями. Никак не могла смириться с тем, что русские люди на месте алтаря свободно гуляют, «не снимая шапок и не выпуская сигарету изо рта» [Марисова. Предварительная краткая информация. С. 2].

Она с удовольствием посещала советские магазины. Вокруг нее всегда были толпы зевак. Иногда даже приходилось вмешиваться милиции, чтобы гости могли свободно передвигаться [там же. С. 3-4].

Идеологически ориентированные сопровождающие из числа специально подготовленных для зарубежной работы церковных кадров все время подозревали матушку в необъективности: «Старалась видеть много плохого. Все сравнивала со своим государством. Спрашивала о стоимости шкурок серого каракуля и говорила, что в Иерусалиме

они в два раза дешевле. С выставки взяла колосья пшеницы для показа в Израиле как самые хорошие. А на самом деле выбрала плохие. Сказала, что у нас плохие кожаные изделия и золото» [там же. С. 1].

Восьмого июля в Одессе матушка с дочерью была приглашена на обед к Святейшему патриарху. Долго беседовали. Алексий расспрашивал про главу Русской зарубежной церкви митрополита Анастасия Грибановского, с которым был лично знаком. В Покровском монастыре в Киеве познакомилась с родной сестрой Святейшего, монахиней Ефросинией [там же].

Евангелия по-прежнему была всегда рядом с матушкой. Глядя на девушку, умилялись все. Даже строгие «сопровождающие» отмечали ее легкость, изящество, очаровательную наивность и непосредственность. Во всем чувствовалась ее «несоветскость», она была из другого мира: Облик «нестеровского стиля» привлекал внимание всюду, где бы ни появлялась. Пребывание в монастыре под надзором матери-игумении не лишило ее жизнерадостности, тех порывов и веселья, которые свойственны молодости. Гуляя по Петергофу, с удовольствием пыталась пройти сухой мимо фонтана «Дубок», выбрасывающего струи. Ее смех и веселие доставляли развлечение публике при «корректном отношении к монахине». Она производила впечатление очень неглупой, развитой девушки. В Ленинградской духовной академии Евангелия свободно общалась на нескольких европейских языках, Афанасия с гордостью дарила написанные дочерью иконы и расписанные ею пасхальные яйца [К пребыванию в Ленинграде игумении Гор-ненского монастыря. С. 4].

Несколько «приставленных» к монахиням «гидов», не сговариваясь, повторяют слова Г.Г. Карпова: «А неплохо было бы ей пройти школу советского воспитания и образования, чтобы стать советской гражданкой не только по паспорту. Закончив образование, она могла бы быть полезной сотрудницей патриархии в той же Палестине, занимая соответствующее положение среди монахинь» [там же. С. 3]. В своих отчетах они явно пытаются противопоставить девушку и ее приемную мать-эмигрантку. Подчеркивают прогрессивность и перспективность девушки: «Евангелия не только любит русский народ, но из всех партий Палестины больше всего сочувствует коммунистической, как защитнице интересов народных масс трудящихся» [там же. С. 4].

Афанасия везла дочь на учебу и намеревалась оставить ее в Советском Союзе. Об этом свидетельствуют не только слова игумении в заявлении на имя советского посла до отъезда [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 1216. Л. 130-131], но и гардероб Евангелии, который они привезли с собой в Москву. Но сразу после разговора с молодыми монахинями и первыми живыми контактами Афанасия раздает светские платья дочери сопровождающим их лицам [К пребыванию в Ленинграде игумении Горненского монастыря. С. 3]. В частных разговорах во время поездок объясняет свои действия тем, что патриарх не поддержал идею обучения девочки в советском вузе и Евангелия вместе с ней вернется в Израиль. Это находит сочувствие у собеседников. Особенно активно поддержал ее в этом решении митрополит Киевский Иоанн Соколов [Марисова. Предварительная краткая информация. С. 1]. Евангелия также вспоминает свой разговор с митрополитом Николаем Ярушевичем в его резиденции: «Когда владыка спросил, куда бы я хотела

пойти учиться, я ответила: а нельзя ли вернуться домой в монастырь? Здешние православные сказали, что жизнь в СССР сделает из меня комсомолку. Это, видимо, что-то нехорошее. Я не хочу быть комсомолкой». Владыка слегка улыбнулся и сказал: «Какая умная девочка! Будем пытаться тебя отправить».

Русь еще жива

Кульминацией пребывания Афанасии в СССР, как и предполагалось, стало участие в торжествах, посвященных памяти преподобного Сергия Радонежского 18 июля 1955 г. Праздник в лавре в этот год планировался с особым размахом. Ему придавалось опять-таки государственное значение. В апреле 1955 года Президиум ЦК КПСС дал поручение Совету по делам РПЦ разработать предложения по расширению влияния и укреплению отношений с религиозными общинами на Ближнем Востоке. Торжества в лавре призваны были показать активную работу совета и патриархии по реализации поставленных ЦК КПСС задач. На торжество в лавру по приглашению Московского патриарха прибыл наконец Александрийский патриарх Христофор, чей визит безуспешно пытались организовать в течение последних нескольких лет. Под этот визит пригласили Сербского и Грузинского патриархов, представителей еще четырех поместных Православных церквей. Приезд Александрийского предстоятеля, его дальнейшие просоветские действия и высказывания (он даже принял приглашение правительства об отдыхе и лечении в Ялте) был несомненный успех совета и Русской православной церкви, к которому они шли много лет [Чумаченко, 2015]. Справедливости ради надо отметить, что Синод Александрийской церкви позже осудил и отмежевался от всех высказываний и действий своего предстоятеля в отношении властей СССР, сравнив их с древними римскими императорами — гонителями Церкви Нероном и Диоклетианом, но даже этот факт не смог омрачить успеха церковной дипломатии [Трубников, 1964]. Доказательством этому служит вручение по окончании мероприятия руководителю отдела внешних церковных сношений Московского патриархата митрополиту Николаю Ярушевичу долгожданного ордена Трудового Красного Знамени и торжественный прием в его честь в Совете по делам РПЦ [Сурков, 2012. С. 419]. Так что праздник тогда во всех смыслах удался на славу!

Но ни пафосностью торжеств, ни блеском золота митр, ни громкими речами и здравицами были поражены заморские паломницы. В лавре преподобного Сергия они увидели подлинную веру русского народа, которому совершенно не было дела до политического треска, звучащего с амвона. Вспоминая это, Евангелия говорит, что она «воочию увидела чудо молитвы». Она увидела, что в России есть не только страшные комсомолки и коммунисты безбожники. «Впервые я увидела, как молятся люди по-настоящему. Мы в монастыре молились больше по привычке: отчитаем правило и идем на другие послушания. Я увидела, что православным людям в России живется тяжело, но когда они собираются в храме и все вместе поют «Царица моя преблагая», хочется плакать. Меня впервые охватил молитвенный плач. Это была истинно народная молитва. Я позавидовала, вот бы у нас в Горнем так».

Это были два мира советской церковной жизни, два ее полюса. Официозный, идеологический, холодный, который представляли архиереи и священники «новой формации», и народный, выстоявший, несмотря ни на какие лишения, репрессии и угрозы, сохранивший народную живую веру в простоте сердца. И второму совсем не было дела до первого. Верующие, казалось, и не слышали громких слов о политике, произносимых пастырями, умело отделяя зерна от плевел и воспринимая это как необходимую плату за возможность молиться в храме. Успехи власти в воспитании нового поколения пастырей совершенно не распространялись на православную паству, несмотря на все усилия контролирующих органов. Была только тревога верующего народа за то, чтобы князья церкви в своем почтении перед безбожной властью и высокой мудрости не зашли бы слишком далеко и не исказили чего в православном учении, как это сделали ранее обновленцы, чтобы благодать не покинула их храмы. Афанасия почувствовала, что подлинная Россия, которую зарубежники считали исчезнувшей, жива и молится. От этого глубокого ощущения единства так по-разному внешне, но одинаково трудно по сути живших в эмиграции и в Советской России православных русских людей наворачивались слезы. Вот она, неодолимая Церковь Христова!

На этой высокой духовной ноте, как надеялись паломницы, их пребывание в России заканчивалось. Оставалось только посетить малую родину, побывать на могилах родственников. Марисова всячески их от этого отговаривала и впоследствии даже утверждала, что именно эта поездка и стала причиной их несчастий [Воспоминания Евангелии Лагопуло]. Но у игумении был твердый характер, решений своих она не меняла, и они поехали в Тамбов. В этой поездке, в отличие от прошлых, их уже не сопровождал никто из посторонних. Это явный знак того, что решение не выпускать паломниц из России было принято и согласовано окончательно.

Вместе с ними в поездку отправилась только родственница Алевтина. Матушка увидела родные края спустя почти сорок лет. Все тамбовские храмы стояли в руинах. Одна маленькая Покровская церковь на весь Тамбов. Они отстояли литургию, встретились с архиепископом Иоасафом Журмановым и в сопровождении секретаря епархии Иоанна Леоферова поехали в Сосновский район [там же]. Евангелия вспоминает эту поездку очень тепло. Потрясающая природа средней полосы России. Они купались вместе с Алевтиной в крохотной речушке. Матушку на ночлег разместили в маленьком доме родственников — хозяйка отдала свою постель гостье, сама расположилась на полу, а девчонок отправили ночевать на сеновал.

Наутро перед домом уже стояла толпа — женщины в белых платочках с огромными натруженными руками. Они собрались со всех окрестных деревень. Кто-то из них помнил матушку еще девчонкой. Расспрашивали про Святую землю, далекий Иерусалим, особенно про Мамврийский дуб, под которым, согласно преданию, Авраам угощал трех путников. На Руси бытовало предание, что, как только засохнет этот древний великан, наступит конец света. Матушка успокоила земляков: дуб по-прежнему зеленеет. Рассказывала о своем монастыре, показывала фотографии. До сих пор в Пупках хранят подарок игумении — фотографию ее двухэтажного дома в зарослях цветущих бугенвиллей. Все слушали, затаив дыхание, про далекую Святую землю, где жизнь так не похожа на

их собственную. Многие плакали. Эти рассказы и сама матушка были живым воплощением житийных преданий и умилительных духовных стихов, которые они так любили петь и слушать, отдыхая душой от своих тяжких трудов и советской действительности. Многие из этих женщин потом навещали матушку в Покровском монастыре Киева, куда она была впоследствии отправлена. Афанасию потрясла нищета послевоенной деревни. Она щедро раздавала шоколад, многодетной жене погибшего на фронте брата потихоньку дала денег, наказав построить дом покрепче. Вообще, матушка была очень задумчивой и молчаливой в эти дни, все слушала рассказы родственников и местного духовенства о реальной жизни в России. Евангелия говорит, что особым потрясением была молитва священника на литургии, в которой, стоя на коленях, он поминал немыслимое количество имен священников, монахов и мирян. Почти все они погибли в лагерях и ссылках, скажут ей потом. Игумения переписала все эти имена в синодик, чтоб поминать на Гробе Господнем не только Сталина. Все сомнения развеялись окончательно, надо срочно возвращаться домой, в Иерусалим. Оставалось лишь закрыть вопрос о предполагаемом обучении Евангелии.

В заточении

Возвратившись в Москву, девочка собственноручно пишет два письма. Святейшему патриарху и в Совет по делам РПЦ. Их смысл практически идентичен. «Митрополит Николай передал мне предложение. остаться в Советском Союзе. Но склоняясь на желание приемной матери игумении Афанасии о необходимости закончить среднее образование в Израиле, я в данное время не могу остаться в России, но куда надеюсь приехать по окончании средней школы у себя на Родине» [Письмо Евангелии Лагопу-ло]. Нет сомнения, что написаны они под диктовку самого митрополита Николая. В них присутствуют две главные мысли. Первая — патриархия и лично митрополит Николай предложили Евангелии остаться в СССР для учебы, но приемная мать не разрешает ей этого. И вторая — Евангелия обещает вернуться в СССР в ближайшее время. Совершенно очевидно, что властями перед патриархией была поставлена задача оставить в Советском Союзе перспективную девушку. Этими письмами митрополит Николай снимал с себя подозрение в стремлении отправить девочку назад в Израиль, а обещанием Евангелии вернуться в ближайшее время для обучения пытался притупить бдительность органов. Проект Карпова по воспитанию будущей игумении для Горненской обители, таким образом, не отменялся, а просто откладывался.

21 июля 1955 года по просьбе патриархии Совет по делам РПЦ обратился в Комиссию по выездам при ЦК КПСС с просьбой выдать разрешение на выезд игумении Афанасии и ее воспитанницы, чтобы они вместе с набранной группой монахинь вернулись в Горненский монастырь [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 1324. Л. 73]. Положительного решения принято не было. Категорически против выезда, судя по документам, выступили «советский посол в Израиле товарищ А.Н. Абрамов и товарищ М.В. Зернов» [там же. Д. 1225. Л. 143-144]. Мнение этих «товарищей» оказалось весомей мнения Совета и Патриархии и стало определяющим в судьбе несчастных монахинь.

В августе, когда планировался вылет палестинских гостей, начались первые проволочки с документами, пока еще мягкие. Их успокаивают: вот-вот все формальности будут устранены, и они смогут вылететь в Израиль. Но время шло, а дело стояло на месте. Тем временем, как и предсказывал в своем дневнике архимандрит Пимен, Поликарп Приймак в августе 1955 года был освобожден от обязанностей начальника миссии и направлен на новое место служения. Сентябрь и октябрь монахини провели в тревоге. Евангелия вспоминает, что несколько раз обращались к митрополиту Николаю, тот успокаивал их, просил положиться на волю Божью и ждать. Началась финальная стадия операции.

Товарищ М.В. Зернов, он же отец Михаил, вернулся в Москву из Иерусалима на Покров 1955 года. Уже через несколько дней для беседы он пригласил в свой храм на Большой Ордынке Евангелию. Она до сих пор с содроганием вспоминает об этом разговоре. Михаил обрушил на девочку потоки грязи на ее приемную мать, обвиняя ее во всех мыслимых и немыслимых злодеяниях. В ход шли не только малодостоверные факты присвоения имущества умерших монахинь, но и откровенная ложь относительно личной жизни немолодой уже монахини. Даже Исайя в своих интригах не опускался так низко. У Евангелии потемнело в глазах. Она сразу же побежала к митрополиту Николаю. Для него этот разговор был неожиданностью, владыка выглядел встревоженным, дал тетрадь и попросил Евангелию по памяти подробно записать весь разговор с Зерновым [Воспоминания Евангелии Лагопуло].

Евангелия до сих пор не понимает, зачем это делал отец Михаил, но теперь, изучив документы, можно утверждать, что целью разговора была попытка оторвать девочку от игумении, посеять ненависть к приемной матери. Никакого результата эта беседа не дала, и Евангелия с еще большей решимостью стала настаивать на своем выезде из СССР вместе с матушкой. Вообще, все те, кто собирался «советизировать» девочку, явно недооценили ее характер и темперамент. Она была не только невероятно искренней и открытой, но и свободолюбивой, с обостренным чувством собственного достоинства и очень острой на язык. Евангелия явно не годилась для той роли, к которой ее собирались готовить. Это прекрасно покажут дальнейшие события.

Отцу Михаилу Зернову оставалось завершить выполнение «ответственного поручения» и убедить Святейшего патриарха в нежелательности возвращения игумении Афанасии в Горнюю обитель. В Совете по делам РПЦ в успехе дела нисколько не сомневались, поскольку давно и с успехом пользовались «доверчивостью, мягкостью и уступчивостью Патриарха».

21 октября 1955 года отец Михаил Зернов пишет рапорт на имя Святейшего патриарха с обвинениями в адрес Афанасии. Документ этот очень любопытен. В нем не содержится ни одного задокументированного факта, а лишь общие голословные обвинения. Дословно: «отсутствие духовной жизни, бесхозяйственность, ссоры и разделения на партии, самовластье игумении». И совсем интересно: «имеются непроверенные сведения о фальсификации выборов и расхищении имущества». В рапорте отец Михаил просил обвинения, им выдвинутые, не расследовать, поскольку это «потребует длительного времени и вызовет беспокойство в монастыре». И вывод: необходимо из-

менение формы управления монастырем и назначение новой игумении [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 162. Л. 190-190 об.].

Расчет на деликатность аристократа Алексия Симанского оказался точным. Святейший собственноручно поставил резолюцию: «Признавая весьма нежелательным подвергать мать игумению Афанасию неприятностям какого-либо расследования ее деятельности, нахожу нужным для пользы дела освободить ее от должности настоятельницы». Патриарх распорядился подыскать игумении монастырь в России и назначить ей ежемесячное пособие от патриархии [там же. Оп. 1. Д. 1225. Л. 187, 190]. Судьба игумении Афанасии была решена теперь и священноначалием Церкви. Ее вместе с Евангелией отправили в Рижский монастырь, где они прожили целый год. Там было голодно и холодно. Им почти совсем не выдавали дров для отопления. Молодая послушница матушки инокиня Серафима выбивала их почти силой. Для привыкших к теплому средиземноморскому климату монахинь это была катастрофа. У Евангелии началось воспаление легких. Вскоре заболела и матушка, почти весь год она не вставала с постели. Некоторым утешением для Афанасии были нечастые духовные беседы с Рижским архиепископом Филаретом Лебедевым — бывшим священником Мичуринского кладбищенского храма «Всех скорбящих радость». «Он ведь наш, тамбовский», — с гордостью говорила матушка Евангелии. В отчаянии девушка пишет письма митрополиту Николаю, умоляя его ускорить получение документов на выезд. Евангелия вспоминает: «Я наивно думала, что здесь, как в Святой Земле, церковные власти могут решать государственные вопросы. Сегодня мне стыдно за те письма, которые я писала владыке Николаю». Но митрополит не высказывал обиды. Он все прекрасно понимал. Старался утешить. Говорил, что скоро Евангелия начнет учиться. По приглашению патриархии Евангелии все же удалось ненадолго выехать из Риги и попасть на прием к митрополиту. Только там она совершенно случайно узнала о выделяемом им с матерью ежемесячном пособии от патриарха. В Риге они не получили ни копейки за целый год.

Митрополит Николай, после разговора с Евангелией, уговорил патриарха перевести монахинь из холодной Риги в Киев, в здешний Покровский монастырь. Тут им жилось несравнимо лучше. Иной климат. Иная атмосфера. Евангелия пошла наконец в 9-й класс и за год освоила программу средней школы. Матушку стали часто навещать родственники и земляки из Тамбова, привозили продукты и вещи. Но она по-прежнему тосковала и плакала по Святой земле и родной обители, не оставляла надежды вернуться туда. Афанасия регулярно пишет своей тетушке, монахине Глафире Лариной, письма. Просит сестер написать патриарху в ее защиту. Сообщает, что не отказывалась от игуменства и что «митрополит Николай держит ее сторону», просила нанять в Иерусалиме для нее адвоката [там же. Оп. 2. Д. 186. Л. 219]. Начальник миссии архимандрит Пимен Хмелевской пишет в своем дневнике, что сестры составили такое письмо, но он лично приехал в Горний и остановил направление ходатайства в поддержку игумении, заглушил возникшие было волнения. Чтобы предотвратить противостояние в дальнейшем, родилась мысль отправить в СССР заодно и Глафиру, но она категорически отказалась ехать, и в результате ее временно удалили на русский участок в Тиверии, где вскоре старая больная монахиня умерла [Пимен (Хмелевской), 2008. С. 305-306].

Документы свидетельствуют, что судьба авторитетной горненской игумении, уехавшей в СССР и пропавшей без вести, волновала в то время не только насельниц Горненского монастыря, но и тех, кто жил по другую сторону израильской границы — патриарших сестер из старого города. Знаменитая русская монахиня — иконописица и духовная дочь авторитетного игумена Серафима Кузнецова (когда-то привезшего в Иерусалим из Алапаевска останки великой княгини Елизаветы) Сергия (Трофимова) в июне 1956 года писала начальнику Русской духовной миссии архимандриту Пимену Хмелевскому из Гефсимании: «Что случилось с игуменией Афанасией, что она до сих пор не приехала? Мы очень скорбим, она была наш большой духовный друг. А какие ее труды! Она жизнь полагала за монастырь!» [Стегний, 2018. С. 304]. Но все было тщетно. Никто и ничто не могли изменить судьбы Афанасии, определенной ей соответствующими органами. Надо было с этим смириться.

Патриарх в сентябре 1956 года обратился в совет с предложением назначить Афанасию игуменией Вознесенского Флоровского монастыря в Киеве. По мысли Святейшего это дало бы ей «хорошее помещение, содержание, а главное, будучи занятой, она меньше будет предаваться мрачным. чувствам». Совет по делам РПЦ в лице заместителя его председателя С.К. Белышева предложение поддержал. Патриарх поручил митрополиту Николаю переговорить с игуменией и «основательно продумать это дело» [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 176. Л. 11-14 об.]. Но Афанасия была непреклонна в своем желании вернуться в родной монастырь в Иерусалиме и предложение священноначалия отвергла.

Трагедия певца «нового курса»

Вспоминая те давние события, Евангелия до сих пор глубоко убеждена в том, что митрополит Николай действительно «держал их сторону» и всеми силами старался им помочь, просто сил для этого у него не хватало. Она до сих пор говорит о нем с восхищением и благоговением, называет своим духовным отцом. Зная непростую обстановку в патриархии и противоречивость личности митрополита Николая, изучая архивные документы, я искренне боялся разрушить эту ее веру. К счастью, документы подтвердили, что митрополит Николай в непростых условиях сражался за них до последнего. Но МИД настойчиво и регулярно рекомендовал Совету по делам РПЦ не выпускать Афанасию из СССР, утверждая, что это «может быть использовано во враждебных для СССР целях» [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 213. Л. 1]. Эту же мысль поддерживал и новый начальник миссии Никодим Ротов, категорически выступивший против возвращения Афанасии. Она «имеет в Горнем свой дом, вполне может в нем поселиться, жить независимой жизнью, что плохо будет влиять на обстановку в обители» [там же. Л. 38].

Тем не менее в 1957 году митрополит Николай, как начальник отдела внешних церковных сношений, поручает своему подчиненному, начальнику Русской духовной миссии в Иерусалиме архимандриту Никодиму Ротову, письменно обратиться «в соответствующие органы в Израиле и в соответствующие советские органы (!)», чтобы монахини смогли вернуться в Иерусалим. Вдогонку этому поручению Совет по делам РПЦ дает прямое указание Никодиму «оставить это распоряжение митрополита без движе-

ния» [там же. Оп. 1. Д. 1536. Л. 134]. Нетрудно догадаться, чье поручение выполнил отец архимандрит.

Из этих примеров с Михаилом Зерновым и Никодимом Ротовым видно, что соответствующие органы работали с наиболее доверенными сотрудниками Отдела внешних церковных сношений напрямую, без ведома их непосредственных руководителей, иногда ставя им задачи, противоположные тем, которые получили те от священноначалия. Обращаясь к архимандриту Никодиму, находящемуся в Израиле, ходатайствовать перед соответствующими советскими органами с просьбой разрешить выезд игу-мении Афанасии в Иерусалим, митрополит Николай, руководитель отдела внешних церковных сношений и постоянный член Священного синода, фактически признавал его больший вес в «соответствующих органах», чем у него самого. Таковы были особенности работы в этом удивительном отделе.

Многие вернувшиеся в СССР под впечатлением речей митрополита эмигранты и их близкие упрекали владыку Николая Ярушевича во лжи, что он, на словах обещая им помочь, на самом же деле даже и не думал этого делать. Эти упреки были основаны на впечатлении о митрополите как всемогущем иерархе, едва ли не равноправном партнере государственной власти в СССР. Так его воспринимали многие. И он, надо честно признать, сознательно сам поддерживал и укреплял этот миф. Но, как видим, в действительности это было далеко не так, и упреки эти нельзя признать вполне справедливыми.

Владыка и вправду до определенного времени искренне верил в возможность развития государственно-церковных отношений в нашей стране, в их доброе будущее, многое делал для этого, часто в ущерб своей совести и правде. Призывая в Париже русских эмигрантов вернуться на Родину и воссоединиться с матерью Церковью, он искренне надеялся, что времена изменились и тюрьмы и лагеря не их перспектива [Сурков, 2012. С. 369-370]. Но его, как и их, постигло горькое разочарование.

Вскоре митрополит Николай взбунтуется против хрущевского наступления на Церковь и сам окажется в положении узника. Он лишится всех своих постов и кафедры, ему запретят служить и ограничат в общении и передвижении. Он умрет в больничной палате при весьма странных обстоятельствах, а Преображенский храм, в котором он нес свое служение, сровняют с землей. Надо признать, что, несмотря на все свои высокие административные посты и высокий сан, у него все же получилось в это трудное время остаться добрым человеком. Администратор не съел в нем христианина, как это, увы, часто бывало. После отставки митрополита в 1960 году отдел возглавил восходящая звезда церковной дипломатии и блестящий администратор епископ Никодим Ротов. Сегодня многие авторитетные исследователи утверждают, что сам митрополит Николай видел в нем своего преемника. Не будем с этим спорить. Любопытна лишь оценка, которую дал ушедшему патрону молодой его преемник: «Как администратор митрополит Николай ничто» [Василий (Кривошеин), 1998. С. 248]. Наверное, Никодим сказал это сгоряча, в полемике и это скорее эмоциональная и очень субъективная оценка молодого епископа, но это тот случай, когда почему-то совсем не хочется спорить.

Долгожданное возвращение

Из Иерусалима в Киев приходили известия, что в Горнем неспокойно. Против назначенной по предложению отца Михаила Зернова игумении Михаилы Корчагиной вспыхнул бунт. Сестры попросили ее добровольно уйти, ссылаясь на то, что она не избиралась, как было принято в монастыре, а была «насильно навязана Михаилом Зерновым». В противном случае грозили все уйти в Елеонский монастырь, которым управляет «духовно опытная, чуткая и деликатная игумения Тамара». Михаила отказалась от игуменства [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 269. Л. 249-250]. Но новую настоятельницу выбрать не дали, теперь игумений стали присылать из СССР. Они не понимали и не чувствовали традиций монастыря, конфликтовали с местными монахинями, быстро менялись [там же. Д. 269. Л. 251-252; Д. 291. Л. 52]. Афанасия тяжело переживала эти известия.

Органы еще какое-то время не оставляли идеи воспитать из Евангелии советскую игумению. В разгар хрущевских гонений она стала студенткой искусствоведческого факультета МГУ. Добрые люди из КГБ были в постоянном контакте с девушкой, помогали решать возникавшие проблемы. Однажды Евангелия пришла в университет и обомлела. По этажу в полном облачении ходила монахиня. Девушка готовилась к защите диплома. «Матушка, что вы делаете? Меня же отчислят!» — «Я очень тоскую по тебе, деточка», — ответила Афанасия.

Вскоре умер митрополит Николай, и они остались совсем одни. Евангелия вспоминает, что незадолго до смерти владыки ей удалось кратко с ним увидеться. Он благословил ее иконкой Сергия и Германа Валаамских, сказав: «Молись им, они тебе родные по крови, тоже греки». Передал духовное руководство над Евангелией владыке Сергию Голубцову, который к тому времени проживал на покое в Троице-Сергиевой лавре. Кроме того что он был духовно опытным монахом, он был еще и искусствоведом по профессии, что не могло не радовать девушку.

Учеба подошла к концу. Надо было искать работу. Сделать это без московской прописки было невозможно. Евангелия вернулась в Киев к матушке. На второй день после возвращения ее направили в паспортный стол. Молчаливая дама попросила ее паспорт, громко поставила какую-то печать и швырнула девушке документ. «Выписана из Киева», — прочла Евангелия. Матушка была в отчаянии. Ее любимая деточка выброшена на улицу. Она вернулась в Москву. Добрые люди помогли с общежитием на год. Евангелия до сих пор поминает добрым словом ректора МГУ академика И.Г. Петровского, который лично занимался ее судьбой. Он был тайный христианин, как доверительно сообщила мне Евангелия при разговоре. Несмотря на все трудности своей жизни в СССР, она встретила здесь много таких людей и помнит их всех поименно до сих пор. С благодарностью. Пыталась устроиться на работу — все напрасно. Надежда на выезд, несмотря на все события, все же до конца не покинула ее. Евангелия буквально обивала пороги учреждений, пытаясь получить соответствующее разрешение для себя и для матушки. Ей взялся помогать еще один добрый человек — профессор археологии, грек по национальности. Они отправили несколько писем. В Красный Крест, в посольство Греции. Никаких ответов. Заканчивался срок временной регистрации в общежитии,

которую она получила благодаря ректору МГУ. Евангелии уже сказали, что ее вышлют в Казахстан. Она плохо представляла, где это, знала только, что там живут мусульмане.

Все решилось внезапно. Ее вызвали в ОВИР, быстро оформили документы на выезд. Она побежала в патриархию. Ее принял митрополит Алексей Ридигер. В его мудрых и добрых глазах она впервые увидела сочувствие. «Немедленно поезжайте за матушкой и срочно выезжайте. Постарайтесь все сделать как можно быстрее». Евангелия до сих пор уверена, что это произошло благодаря тому, что митрополита Никодима не было в Москве [там же. Оп. 6. Д. 134. Л. 95].

Как бы то ни было, 25 мая 1967 года самолет уже нес их на Святую землю, которую они покинули 12 лет назад. На несколько дней, пока не подготовят для прибывших жилье в Горнем, их поселили в миссии [там же. Д. 204. Л. 86]. В день их приезда началась Шестидневная война. Было страшно, совсем как тогда, в далеком 1948 году. Совсем старая матушка вместе с другими обитателями миссии отправилась в подвал, который служил бомбоубежищем. Спускаясь по лестнице, упала и сильно ударилась. Травмы дали осложнения. Последние годы жизни Афанасия была почти прикована к постели.

Их поселили в историческом домике Софьи Гречанки. Когда-то в этом доме жил основатель обители, легендарный начальник миссии отец Антонин Капустин, он завещал его своей приемной дочери, девочке-сироте, гречанке по происхождению. Евангелия встала снова на клирос.

Хоть из Москвы никаких распоряжений на их счет не было, начальник миссии архимандрит Антоний Завгородний своим решением выделил им 200 лир на обустройство, назначил небольшие пособия [там же. Д. 134. Л. 95]. Казалось, что все вернулось на круги своя. Но это была уже другая Горняя. Старые матушки атмосферу любимой обители унесли с собой. Приходилось много терпеть и смиряться.

Вскоре Никодим вызвал Евангелию в Москву «в отпуск» [Воспоминания Евангелии Лагопуло]. Она не хотела ехать, но матушка сказала, что надо ехать, нельзя ослушаться священноначалия Церкви. «И все же постарайся приехать как можно раньше», — сказала она ей на прощанье. Это были последние слова, которые услышала Евангелия из ее уст. Отпуск обернулся новым заточением. Теперь уже матушка слезно писала письма в патриархию и просила вернуть дочь: «Никакого нет утешения в обители. В церкви нет никакого умиления. Так как нет регента. просим на нашу просьбу обратить внимание и исполнить. Пришлите сестру Евангелию. Она молодая, но имеет большой монашеский опыт, живет в обители с четырех лет. Вспомните начальницу нашу игуме-нию Тавифу, она была поставлена игуменией в 37 лет. и в каком расцвете был Горний монастырь. И при сестре Евангелии монастырь тоже будет процветать» [ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 6. Д. 349. Л. 72]. Монахини также писали письма с просьбой прислать им Евангелию игуменией: «Просим вернуть к нам мать Евангелию игуменией, она достойна этого звания, ее Господь одарил всем, что требуется для нашей Горней обители. А иначе здесь жизнь невозможная, терпения не хватает смотреть на беспорядок» [там же. Л. 79]. Все было напрасно. Афанасия после тяжелой болезни умерла в 1972 году. Никодим не разрешил Евангелии выезд даже на похороны. Дерзкая девушка в запальчивости бросила в лицо митрополиту: «Если не верите, что вернусь, можете послать со мной своих

кагэбэшников!» — «Меня в свое время ваш митрополит Николай не пустил на похороны родителя», — был ответ Никодима. Уехать ей удалось только в 1990-е годы.

Вот так случайный визит на Тамбовщину позволил восстановить трагическую судьбу иерусалимской игумении на фоне драматических событий второй половины двадцатого века, прояснить историю становления Русской духовной миссии в Иерусалиме Московского патриархата и те непростые реалии, в которых оказалась Русская православная церковь в послевоенные годы. Евангелии еще много предстояло испытать и пережить. Но это, как говорится, совсем другая история.

Литература

Алленов А.Н. Анастасий (Грибановский А.А.) // Тамбовская энциклопедия. 2020. Василий (Кривошеин), архиепископ. Митрополит Николай (Ярушевич) // Воспоминания. Письма. — Н. Новгород: Изд-во Братства во имя Св. князя Александра Невского, 1998. — С. 248. Воспоминания Евангелии Лагопуло. Аудиозапись. Архив автора. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 6991. Оп. 1. Д. 1216. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 1225. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 1324. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 1536. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 573. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 852. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 1. Д. 985. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 107. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 133. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 162. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 176. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 186. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 213. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 241. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 269. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 6. Д. 134. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 6. Д. 204. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 6. Д. 349. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 7. Д. 160. ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 7. Д. 70.

Государственный архив Тамбовской области (ГАТО). Ф. Р.-5220. Оп. 2. Д. 32. ГАТО. Ф. Р.-5220. Оп. 2. Д. 33. ГАТО. Ф. Р.-5220. Оп. 2. Д. 35. ГАТО. Ф. Р.-5220. Оп. 2. Д. 38.

Ильюнина Л. Под сенью олив. — СПб.: Контраст, 2015. — 240 с. Левитин-Краснов А.Э. Рук твоих жар. — Тель-Авив: Круг, 1979.

Лисовой Н.Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в XIX — начале XX в. — М.: Индрик, 2006.

Марисова. Предварительная краткая информация о пребывании игумении женского Горненского монастыря Русской Духовной миссии в Иерусалиме 5 июля 1955.

Никодим (Ротов), архимандрит. История Русской духовной миссии в Иерусалиме. — СПб.: Изд-во Санкт-Петербургской Православной Духовной Академии, 2019.

Паламаренко Е.В. Деятельность Русской Духовной Миссии в Иерусалиме в 1948-1967 годы: дис. ... канд. теологии: 26.00.01 / Паламаренко Евгений Викторович. — М., 2019.

Паламаренко Е.В. История Горненского монастыря, написанная иеромонахом Исайей (Бабининым) в 1950 году // Христианство на Ближнем Востоке. 2020. № 3. — С. 4-32.

Пимен (Хмелевский), архиепископ Саратовский и Вольский. Дневники. Русская Духовная миссия в Иерусалиме: 1955-1957. — Саратов: Саратовская епархия, 2008.

Письмо Евангелии Лагопуло в Совет по делам РПЦ и Патриарху Алексию.

Письмо иеромонаха Исайи (Бабинина) «О выборах игумении Горненского монастыря» 22 июля 1950 г. // Архив Русской духовной миссии в Иерусалиме.

Письмо иеромонаха Исайи (Бабинина) епископу Владимиру (Кобецу) 5 июня 1950 г. // Архив Русской духовной миссии в Иерусалиме.

Письмо митрополита Николая (Ярушевича) игумении Афанасии 15 марта 1955 г. // Архив Русской духовной миссии в Иерусалиме.

Письмо монахинь и послушниц Горненского монастыря от 18.V.1955 г.

Раков А. Страницы души. Записки редактора. — М.: Издательство им. свт. Игнатия Ставропольского, 2002. — 224 с.

Русская Православная Церковь. Устройство, положения, деятельность. — М.: Изд-во Московской Патриархии, 1958. — 230 с.

Стегний П. Скитоначальник. Жизнь и судьба игумена Серафима (Кузнецова). — М.: Индрик, 2018.

Сурков С.А. Митрополит Николай (Ярушевич). — М.: Общества любителей церковной истории, 2012.

Трубников А, протоиерей. Ближний восток — колыбель Православия. — Нью-Йорк, Мадрид: Представительство российских эмигрантов в Америке. 1964. 351 с.

Указ по Русской Православной Духовной Миссии в Палестине в 30/VIII 1950 г. // Архив Русской духовной миссии в Иерусалиме.

Чистяков П.Г. Записка архиепископа Киприана (Зернова) «О современном приходе Русской Православной Церкви, современных верующих» // Церковно-исторический вестник. 2013-2014. № 20-21.

Чумаченко Т.А. Отношения Московской патриархии и восточных патриархов в контексте эволюции ближневосточной политики советского руководства. 1953-1954 годы // Вестник Челябинского государственного университета. 2015. № 2 (357). — С. 117-122.

Шишкин А. К пребыванию в Ленинграде игумении Горненского монастыря Афанасии (Лисенковой) с ее спутниками.

References

Allenov A.N. Anastasii (Gribanovsky A.A.). Tambov Encyclopedia, 2020. (In Russian)

Chistyakov P.G. Note by Archbishop Cyprian (Zernov) "On the modern parish of the Russian Orthodox Church, modern believers". Church Historical Bulletin, 2013-2014, no. 20-21. (In Russian)

Chumachenko T.A. Relations between the Moscow Patriarchate and the Eastern patriarchs in the context of the evolution of the Middle East policy of the Soviet leadership. 1953-1954. Bulletin of Chelyabinsk State University, 2015, no. 2 (357), pp. 117-122. (In Russian)

Decree on the Russian Orthodox Spiritual Mission in Palestine in 30/VIII 1950. Archive of the Russian Spiritual Mission in Jerusalem. (In Russian)

Ilyunina L. Under the canopy of olive trees. St. Petersburg: Contrast, 2015, 240 p. (In Russian)

Letter from Hieromonk Isaiah (Babinin) "On the election of the abbess of the Gornensky Monastery" July 22, 1950. Archive of the Russian Spiritual Mission in Jerusalem. (In Russian)

Letter from Hieromonk Isaiah (Babinin) to Bishop Vladimir (Kobets) June 5, 1950. Archive of the Russian Ecclesiastical Mission in Jerusalem. (In Russian)

Letter from Metropolitan Nikolai (Yarushevich) to Abbess Athanasia, March 15, 1955. Archive of the Russian Spiritual Mission in Jerusalem. (In Russian) Letter from the nuns and novices of the Gornensky Monastery dated May 18, 1955. (In Russian) Letter from Evangelia Lagopulo to the Council for the Affairs of the Russian Orthodox Church and Patriarch Alexy. (In Russian) Levitin-Krasnov A.E. Your hands are hot. Tel Aviv: Circle, 1979. (In Russian)

Lisova N.N. Russian spiritual and political presence in the Holy Land and the Middle East in the 19th — early 20th centuries. Moscow: Indrik, 2006. (In Russian)

Marisova. Preliminary brief information about the stay of the abbess of the Gornensky convent of the Russian Ecclesiastical Mission in Jerusalem on July 5, 1955. (In Russian) Memoirs of Evangelia Lagopulo. Audio recording. Author's archive. (In Russian) Nikodim (Rotov), archimandrite. History of the Russian spiritual mission in Jerusalem. St. Petersburg: Publishing House of the St. Petersburg Orthodox Theological Academy, 2019. (In Russian)

Palamarenko E.V. Activities of the Russian Spiritual Mission in Jerusalem in 1948-1967: dis. ... cand. theology. Moscow, 2019. (In Russian)

Palamarenko E.V. History of the Gornensky Monastery, written by Hieromonk Isaiah (Babinin) in 1950. Christianity in the Middle East, 2020, no. 3, pp. 4-32. (In Russian)

Pimen (Khmelevsky), Archbishop of Saratov and Volsky. Diaries. Russian Spiritual Mission in Jerusalem: 1955-1957. Saratov: Saratov diocese, 2008. (In Russian)

Rakov A. Pages of the soul. Editor's notes. Moscow: Publishing house named after. St. Ignatius of Stavropol, 2002, 224 p. (In Russian)

Russian Orthodox Church. Structure, provisions, activities. Moscow: Publishing House of the Moscow Patriarchate, 1958, 230 p. (In Russian)

Shishkin A. On the stay in Leningrad of the Abbess of the Gornensky Monastery Afanasia (Lisenkova) with her companions. (In Russian)

State Archive of the Tambov Region. Fund R.-5220. Inventoty 2. File 32. (In Russian)

State Archive of the Tambov Region. Fund R.-5220. Inventoty 2. File 33. (In Russian)

State Archive of the Tambov Region. Fund R.-5220. Inventoty 2. File 35. (In Russian)

State Archive of the Tambov Region. Fund R.-5220. Inventoty 2. File 38. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 1. F le 1216. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 1. F le 1225. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 1. F le 1324. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 1. F le 1536. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 1. F le 573. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 1. F le 852. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 1. F le 985. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 2. F le 107. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 2. F le 133. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 2. F le 162. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 2. F le 176. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 2. F le 186. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 2. F le 213. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 2. F le 241. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 2. F le 269. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 6. F le 134. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 6. F le 204. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 6. F le 349. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 7. F le 160. (In Russian)

State Archives of the Russian Federation. Fund 6991. Inventoty 7. F le 70. (In Russian)

Stegny P. Skete-master. The life and fate of Abbot Seraphim (Kuznetsov). Moscow: Indrik, 2018. (In Russian)

Surkov S.A. Metropolitan Nikolai (Yarushevich). Moscow: Society of Church History Lovers, 2012. (In Russian)

Trubnikov A, archpriest. The Middle East is the cradle of Orthodoxy. New York, Madrid: Representation of Russian emigrants in America, 1964, 351 p. (In Russian)

Vasily (Krivoshein), archbishop. Metropolitan Nikolai (Yarushevich). Memoirs. Letters. N. Novgorod: Publishing house of the Brotherhood in the name of St. Prince Alexander Nevsky, 1998. (In Russian)