CC BY
42Джейсон Е. СТРЭЙКС
Доктор философии (международные отношения и политические науки), сотрудник Школы политики и экономики Клермонтского университета
(Клермонт, США).
ИЕРАРХИЧЕСКИЕ ГЛОБАЛЬНЫЕ СТРУКТУРЫ И ИХ ВОЗДЕЙСТВИЕ НА ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ АЗЕРБАЙДЖАНА
Резюме
Анализ и обсуждение международ- ваются на традиционных западных те-ных отношений в Кавказском ре- оретических подходах к мировой поли-гионе по большей части основы- тике. Однако внешняя политика и по-
литика национальной безопасности Азербайджанской Республики не укладываются в основные положения этих подходов. В последние годы нередко обращали внимание на анархический характер борьбы внешних держав за энергетические ресурсы Каспия. Но представляется, что такие постсоветские страны, как Азербайджан, смотрят на подобные взаимодействия скорее под углом зрения не анархии, а международной иерархии. В работе рассматривается положение Азербайджана в глобальных, региональных и местных иерархических структурах, обусловленное экономическими, политическими,
демографическими и географическими характеристиками входящих в эти структуры государств. Такое рассмотрение позволяет объединить в рамках единой теоретической модели логику реалистического подхода, исходящего из мощи государств, с логикой либерального подхода, исходящего из особенностей институтов. Данная модель может послужить инструментом для анализа влияния этих подходов на восприятие ситуации азербайджанскими политическими элитами при определении национальных интересов во внешней политике и политике в сфере безопасности.
В в е д е н и е
Положение Азербайджанской Республики (АР) в международной системе часто характеризуют как весьма шаткое. Во-первых, эта страна, окруженная с трех сторон Турцией, Ираном и Российской Федерацией — когда-то имперскими метрополиями, а сегодня мощными державами, обычно рассматривается как объект давления со стороны сил, соперничающих друг с другом за стратегическое влияние. Во-вторых, на протяжении семи лет АР жила в условиях внутреннего и международного (с участием соседней Республики Армения) конфликта. Этот конфликт, прошедший стадии внутреннего (1988—1991 гг.) и межгосударственного (1992—1994 гг.), привел к гибели примерно 30 тыс. чел. и появлению 650 тыс. внутренних перемещенных лиц1. На постсоветском пространстве этот уровень насилия можно сравнить только с ситуацией в Таджикистане. В-третьих, результатом войны стала длительная оккупация одной пятой части территории страны вооруженными силами Армении и непризнанного сепаратистского правительства, пользующихся военной поддержкой Москвы, как открытой (в сфере безопасности), так и неофициальной (официально не санкционированные поставки вооружений)2.
В Концепции национальной безопасности, оглашенной президентом АР Ильхамом Алиевым в мае 2007 года, можно обнаружить самые разные утверждения относительно того, как нынешнее правительство определяет национальную идентичность и интересы Азербайджана3. Но обращает на себя внимание, каким образом на передний план в документе выдвигаются не традиционные угрозы безопасности, порождаемые проблемами в межгосударственных отношениях (за исключением особого акцента на оккупации Арменией Нагорного Карабаха), а ряд взаимосвязанных внутренних и внешних угроз. Во-первых, несмотря на публичные заявления о поддержке американской глобальной войны с
1 Cm.: Azerbaijan: IDPs Still Trapped in Poverty and Dependence // Internal Displacement Monitoring Centre, 14 July 2008 [http://www.internal-displacement.org/idmc/website/countries.nsf/(httpEnvelopes)/17D873CC377 B6A54802570B8005A73AE?0penDocument].
2 Cm.: Abbasov Sh. Arms Scandal Stirs Suspicions of Moscow // Eurasia Insight, 27 January 2009; Ismailzade F. Russian Arms to Armenia Could Change Azerbaijan’s Foreign Policy Orientation // Central Asia-Caucasus Institute Analyst, 28 January 2009.
3 Cm.: National Security Concept of the Republic of Azerbaijan. Approved by Instruction No. 2198 of the President of the Republic of Azerbaijan on 23 May 2007 [http://merln.ndu.edu/whitepapers/Azerbaijan2007.pdfl.
терроризмом, Соединенные Штаты не названы в документе в явном виде в качестве союзника: вместо этого участие в военных действиях, последовавших за событиями 11 сентября 2001 года, представлено как необходимый элемент ответственного участия Азербайджана в антитеррористических операциях и в операциях по поддержанию мира, выполняемых ООН и Евро-Атлантическим сообществом4. С другой стороны, в отличие от Грузии, чья доктрина непосредственно нацелена на членство в НАТО и в Европейском союзе (ЕС), в качестве цели партнерства Азербайджана с этими организациями выступает не полная интеграция в их структуры, а лишь взаимовыгодное сотрудничество5. В абсолютном соответствии с данным определением в качестве источника угроз для безопасности названы не напряженные двусторонние отношения с такими историческими имперскими державами (и покровителями Армении), как Иран и Россия6, а милитаризация региона и политика вооружений7.
Более серьезные угрозы исходят от «неконтролируемых» территорий и зон конфликта, к которым относится самопровозглашенная Нагорно-Карабахская Республика (НКР, карабахские армяне именуют ее Арцах) и существующие на Кавказе государства де-факто: Абхазия и Южная Осетия. Таким образом, давний приоритет политики Алиева — сохранение территориальной целостности и нерушимость границ8 — воплотился в документе в полной мере9. Однако в качестве основного источника угрозы назван не подрыв суверенитета государств над их территорией со стороны не признанных в рамках международного права правительств и вооруженных сил, поддерживаемых дипломатическим и военным вмешательством из-за рубежа (что было буквальным образом продемонстрировано российским контрнаступлением в Г рузии в августе 2008 г.), а существование убежищ для трансграничной организованной преступности и незаконной торговли10. Среди серьезных источников угроз по-прежнему называют и политическую нестабильность периода 1991—1995 годов, отличавшегося частыми антиправительственными выступлениями и сепаратистскими движениями, поддерживаемыми из-за рубежа11. Наконец, понятие угрозы безопасности распространено и на явно невоенные источники опасности: экстремизм, недостаточность человеческого капитала, чрезмерная зависимость от внешней помощи, политическое давление на энергетическую инфраструктуру; дестабилизация экономики и ущерб окружающей среде рассматриваются как такая же угроза национальной безопасности Азербайджана, что и враждебные армии или террористические группировки12. В своей совокупности эти стратегические оценки предполагают такой взгляд на международное положение Азербайджана, который сильно отличается от преобладающего на Западе понимания международной политики.
4 Cm.: Ibid. P. 9—10.
5 Cm.: Mammadyarov E. The Cooperation in the Framework of EAPC/PFP: Perspective of Azerbaijan // CROSSROADS: The Macedonian Foreign Policy Journal, 2007, Issue 3. P. 218—221; Malek M. NATO and the South Caucasus: Armenia, Azerbaijan, and Georgia on Different Tracks // Connections Quarterly Journal, Summer Supplement, 2008, Vol. VII, No. 3. P. 33 [https://consortium.pims.org/filestore2/download/4050/Martin%20Malek_ Summer%20Supplement%202008-3.pdf|.
6 Cm.: Ismailzade F. Azerbaijan Under Iranian and Russian Pressure on Relations to U.S. // Central Asia-Caucasus Institute Analyst, 3 November 2004; Suleymanov E. Emergence of New Political Identity in the South Caucasus: Energy, Security, Strategic Location and Pragmatism. Master of Arts in Law and Diplomacy Thesis, The Fletcher School, 2004. P. 30—40; Azerbaijan — A Partner for Europe in Energy Security. B kh.: Europe’s Energy Security: Gazprom’s Dominance and Caspian Supply Alternatives / Ed. by S.E. Cornell, N. Nilsson. Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program, 2008. P. 47—52.
7 Cm.: National Security Concept of the Republic of Azerbaijan. P. 6—7.
8 Cm.: Brown C.S. Wanting to Have Their Cake and Their Neighbor’s Too: Azerbaijani Attitudes towards Karabakh and Iranian Azerbaijan // Middle East Journal, Autumn 2004, Vol. 58, No. 4. P. 576—596.
9 Cm.: National Security Concept of the Republic of Azerbaijan. P. 3, 5, 7, 8, 12, 15.
10 Cm.: Ibid. P. 5—6.
11 Cm.: Ibid. P. 5.
12 Cm.: Ibid. P. 6—7.
Тем не менее с завершением строительства трубопроводов Баку — Тбилиси — Джейхан и Баку — Тбилиси — Эрзерум в 2005—2007 годах [западный] политический дискурс по вопросам международных отношений в Кавказском регионе радикально изменился: на передний план выдвинулись классический нарратив столкновения российских, иранских и турецких интересов и непрекращающиеся рассуждения по поводу рынков энергии и доступа великих держав (США/России/ЕС) к нефтяным и газовым ресурсам и к транспортным маршрутам — кавказский аналог «Новой большой игры» в Центральной Азии. В результате публичные дискуссии по проблемам внешней политики и политики национальной безопасности постсоветского Азербайджана по-прежнему испытывают явное или неявное влияние традиционных положений реалистического/геостратегического подхода (в частности, идеи «большой шахматной доски» Бжезинского)13. Например, один из ведущих американских специалистов по теории внешней политики считает, что спрос на каспийскую нефть и погоня за ней превратили «такие слабые во всех других отношениях страны, как Азербайджан, в международных игроков»14. Таким образом, основное внимание, как правило, уделяется реакциям азербайджанского руководства на воздействие внешних сил, а не тому, как сами руководители страны воспринимают и оценивают характер своей международной ситуации.
В этих условиях академические исследования внешней политики и политики безопасности Азербайджана могли бы немало выиграть от применения альтернативных теоретических подходов, заставляющих усомниться в общепринятых представлениях западных исследований Кавказа. В данной работе мы пытаемся предложить альтернативный метод анализа международных отношений Азербайджана, основанный на учете его положения как страны одновременно развивающейся и постсоциалистической. Это позволяет задать концептуальные рамки для установления причинных связей между представлениями политических элит Азербайджана (в частности, президента, министра иностранных дел и его заместителей, а также министра обороны) о положении страны в международной системе и тем, как эти представления выражаются в доступных наблюдению политических действиях.
Анархия, иерархия или ни то, ни другое? Концептуальные рамки
Задача, поставленная в данном исследовании, — интегрировать и расширить некоторые более ранние подходы к анализу проблем мировой и внешней политики государств, которые редко применялись к ситуации постсоветского Кавказа. С конца XX века в Соединенных Штатах и Западной Европе на теорию международных отношений по большей части смотрят как на арену спора между двумя главными интеллектуальными традициями или их вариациями. Структурный, или неореалистический подход, утверждает, что, поскольку никакого центрального механизма, контролирующего действия государств, не существует, то в этой сфере господствует система «самопомощи», где главным мотором взаимодействия между странами является относительное распределение ресурсов (т.е. экономического и военного потенциала) и их стратегическое использова-
13 Cm.: Croissant M.P., Aras B. Oil and Geopolitics in the Caspian Sea Region. Greenwood Publishing Group, 1999. P. 125—126.
14 Hudson V.M. Foreign Policy Analysis: Classic and Contemporary Theory. New York: Rowman & Littlefield Publishers, 2006. P. 145.
ние правительствами, исходящими из соображений «баланса сил» и «дилеммы безопас-ности»15. Приверженцы либерального, институционалистского подхода, напротив, утверждают, что сотрудничество и интеграция государств поддерживаются не формированием жестких союзов и балансом сил, а содействием укреплению коммерческих связей между демократическими государствами, воплощаемых в торговых и финансовых сделках, в иностранных инвестициях и в имеющих юридическую силу соглашениях, заключаемых горизонтальными и вертикальными международными регулятивными и директивными органами16.
Однако в последнее время возникла теоретическая конструкция, которая, возможно, сумела объединить оба этих утверждения в рамках единой модели. Это подход с позиций гегемонии и перехода влияния. В противоположность неореалистическому подходу, для которого исходным допущением является анархическое состояние, теория лидерства предполагает, что мировая политика организована по принципу многоуровневой иерархии, объединяющей великие державы, небольшие и мелкие государства17. Относительное положение государства в иерархии зависит от внутренних особенностей его национального развития. Производительность экономики (т.е. валовой внутренний продукт), политические возможности и характеристики народонаселения самых мощных государств, или преобладающих государств, позволяют им распространять свои политические предпочтения по всей международной системе, сводя для них к минимуму мотивы для вступления в конфликт. Это, в свою очередь, предполагает, что во главе такой системы стоит одна великая держава и сложившаяся вокруг нее коалиция государств, удовлетворенных существующей ситуацией, объединяемых их общим принятием сложившегося статус-кво и тесно связанных формальными военными союзами, торговлей, коммуникациями, валютным обменом и трансфером технологий18. Сегодня примерами такого порядка на разных уровнях могут служить США, НАТО и Европейский союз — на глобальном уровне и Российская Федерация, Содружество Независимых Государств (СНГ) и Организация договора о коллективной безопасности (ОДКБ) (и их «дочерние» организации вроде Евразийского экономического сообщества) — в пределах их сферы влияния.
Дальнейшее развитие этого теоретического ядра позволило развернуть логику и эмпирическое обоснование «модели множественных иерархий». В соответствии с этой моделью подобные вертикальные структуры действуют одновременно на всех уровнях международной системы, что позволяет сравнивать между собой регионы мира (такие как Латинская Америка, Африка, Ближний Восток или Кавказ)19. В то же время на более низких уровнях каждой подобной иерархии господствует «условная анархия» в том смысле, что они включают и ряд государств, которые не удовлетворены положением дел и не спешат (или прямо отказываются) присоединяться к нормам поведения и к явным или неявным соглашениям, поддерживаемым преобладающей державой и ее коалицией. Этих акторов по-прежнему тревожат опасности, неотделимые от «относитель-
15 См.: Waltz K.A. A Theory of International Politics. Addison-Wesley, 1979; Snyder G.H. The Security Dilemma in Alliance Politics // World Politics, 1984, Vol. 36, No. 4; Grieco J. Anarchy and the Limits of Cooperation: A Realist Critique of the Newest Liberal Institutionalism // International Organization, 1988, No. 42 (3). P. 485—507; Mearsheimer J.J. Back to the Future: Instability in Europe After the Cold War // International Security, Summer 1990, Vol. 15, No. 4. P. 5—56.
16 См.: Keohane R., Nye J.S. Power and Interdependence. Boston: Little, Brown and Company (Inc.), 1977.
17 См.: Organski A.F.K. World Politics. 2nd edition. New York: Alfred A. Knopf, 1968; Organski A.F.K, Kugler J. The War Ledger. Chicago: University of Chicago Press, 1980; Tammen R.L., et al. Power Transitions: Strategies for the 21st Century. New York: Chatham House Seven Bridges Press, 2000.
18 Это совсем не то, что «трагедия публичных благ», или «трагедия того, что принадлежит всем и никому» в теории гегемонистской стабильности: в ситуации перехода влияния преобладающее государство не производит публичных благ, потребляемых всеми государствами — участниками системы, но лишь распределяет частные блага среди своих ближайших союзников.
19 См.: Lemke D. Regions of War and Peace. Cambridge, MA: Cambridge University Press, 2002.
ных выгод», потому они продолжают вести себя так, будто система является анархической, и зачастую придерживаются альтернативных дипломатических или военных стратегий (таких как неприсоединение, стремление к обладанию ядерным потенциалом, поддержка беспорядков или терроризма за рубежом), противодействуя сохранению статус-кво, — пусть даже у них нет ресурсов, позволяющих прямо бросить вызов преобладающей державе20. Этот аспект «условной анархии» — относительно слабо исследованный компонент теории, и с его помощью можно интерпретировать внешнеполитические конфликты, не доходящие до уровня полномасштабной войны между государствами.
Данное допущение логически не противоречит и выдвигавшимся в литературе предположениям о международных отношениях небольших развивающихся стран или бывших социалистических государств. «Младший реализм» утверждает, что, вопреки исходным допущениям западной традиции реалистической школы, политическое руководство развивающихся стран, как правило, воспринимает международную систему как иерархию, на вершине которой располагаются великие державы, а внутриполитическая среда видится им как борьба с массовыми анархическими силами за сохранение контроля над государством21. Обнаружилось, что та же ситуация преобладает и в посткоммунистичес-ких государствах, поскольку распавшийся СССР оставил правительства многих бывших советских республик без сколько-нибудь сильной традиции национальной государственности и без достаточно эффективных административных структур, в том числе компетентных и технически эффективных министерств иностранных дел и дипломатических служб22. После получения независимости Азербайджан столкнулся с серьезными угрозами своей безопасности, познав революцию, гражданскую войну, перешедшую в межгосударственный конфликт, этнический сепаратизм и ряд успешных и не удавшихся военных переворотов23, часть из которых, по оценкам историков, предпринималась при поддержке внешних сил (России, Ирана или Турции)24.
Так что политические лидеры в этих условиях, часто озабоченные прежде всего преодолением внутренней нестабильности и сохранением своей власти, стремятся проводить такую внешнюю политику, которая усилила бы их способность справляться с напряженной внутренней ситуацией и сохранять свои посты. Поэтому внешняя политика и стратегии безопасности соответствующих стран строятся таким образом, чтобы сохранять их самостоятельность и получить рычаги воздействия на державы, доминирующие в рамках международной иерархии, а также «балансировать между всеми заинтересованными сторонами» в поисках внешней поддержки более сильных государств (политической или военной помощи, союзов или содействия в поддержании безопасности), дабы защититься от давления и угроз со стороны внутренних политических сил25.
20 Cm.: Hussein S., Kugler J. Conditional Anarchy: The Importance of the Status Quo in World Politics. Paper presented at annual meeting of the Peace Science Society, October 1990; Kugler J., Werner S. Conditional Anarchy: The Constraining Power of the Status Quo. Paper presented at annual meeting of the Midwest Political Science Association, April 1993.
21 Cm.: Ayoob M. Subaltern Realism: International Relations Theory Meets the Third World. B kh.: International Relations Theory and the Third World / Ed. by S.G. Neuman. New York: St. Martin’s Press, 1998. P. 31— 49; Idem. Inequality and Theorizing in International Relations: The Case for Subaltern Realism // International Studies Review, Fall 2002, No. 4 (3). P. 27—48.
22 Cm.: Skak M. From Empire to Anarchy: Postcommunist Foreign Policy and International Relations. London: Hurst&Company, 1996. P. 7—9, 21—30.
23 Cm.: Fearon J.D., Laitin D.A. Azerbaijan: Random Narratives 1.2. Stanford University, 2006 [http://www. stanford.edu/group/ethnic/Random%20Narratives/AzerbaijanRN1.2.pdf].
24 Cm.: Shafee F. Inspired from Abroad: The External Sources of Separatism in Azerbaijan // Caucasian Review of International Affairs, Autumn 2008, Vol. 2 (4). P. 200—210 [http://cria-online.org/Journal/5/ INSPIRED%20FROM%20ABROAD.pdf].
25 Cm.: David St.R. Choosing Sides: Alignment and Realignment in the Third World. Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press, 1991.
Восприятие иерархии на разных этапах национальной истории Азербайджана
Стало привычным делать акцент на имперских амбициях в отношении малых стран. Однако, как только речь заходит о Кавказском регионе, в качестве доминирующего исходного допущения, лежащего в основе объяснительных моделей, как ни странно, на первый план выдвигается отнюдь не состояние иерархии (стремления к статусу), а состояние анархии (стремления к мощи). Дело в том, что у малых стран нет возможности наращивать относительную мощь и они обычно пытаются компенсировать эту неспособность, вступая в асимметричные альянсы с более сильными государствами26. Однако Азербайджан с самого момента провозглашения независимости избегал участвовать в формальных коалициях. Высказывалось мнение, что преимущественная озабоченность комментаторов влиянием преобладающих стран Кавказа — лишь побочный результат разнообразных реакций региональных и глобальных держав на просьбы о поддержке со стороны местных лидеров в постсоветский период (так, к России обращались Тер-Петросян и Кочарян в Армении, к Соединенным Штатам — Шеварднадзе и Саакашвили в Грузии, к Турции — Эльчибей в Азербайджане)27. И все же с трудом верится, что происхождение Азербайджана как современного национального государства следует искать в реакциях на навязанную извне иерархию. Территория Азербайджана была четко определена еще в середине XIX века с образованием двух губерний Российской империи (Бакинской и Ели-заветпольской), что способствовало формированию бюрократической элиты, связанной общим языком и религией28. На этой базе консолидировавшаяся азербайджанская буржуазия стремилась выстроить политическое образование, способное конкурировать с другими нациями, отстаивать автономию Закавказья и добиваться независимости от российских колониальных властей и от соседнего армянского этнического сообщества29.
На протяжении советского периода внутренняя политика республики эволюционировала в систему из двух основных компонентов: иерархического города-государства Баку, управлявшегося ассимилированной русскоязычной азербайджанской номенклатурой, принимавшей созданный Москвой статус-кво, и анархической внутренней территории, состоящей из фактически независимых районов и сельских райцентров, границы которых были, пусть и не очень жестко, привязаны к границам азербайджанских ханств. У населения этой территории азербайджанская идентичность была весьма слабой и вторичной по отношению к культурному влиянию иранского шиитского ислама, а связи со столицей в основном ограничивались уровнем местной администрации и поставками сырьевых и сельскохозяйственных товаров30. Именно эта крестьянская часть населения, которой в конце 1980-х годов ограничивали доступ в элитные жилые районы и в наиболее привлекательные сферы занятости в Баку, и составляла мощный слой недовольных положением дел, взявший верх в ходе ослабления и краха советской системы и восстания, сместившего в 1992 году посткоммунистический режим Муталибова31.
26 См.: Gleason G., Kerimbekova A., Kozhirova S. Realism and the Small State: Evidence from Kyrgyzstan // International Politics, January 2008, Vol. 45, No. 1. P. 44—45.
27 См.: Jafalian A. Influences in the South Caucasus: Opposition & Convergence in Axes of Cooperation. Conflict Studies Research Centre, Defence Academy of the United Kingdom, February 2004. P. 7.
28 См.: Qagla C. Foundations of Nation-State in Azerbaijan // Turkish Review of Eurasian Studies, 2003, Obiv 2003. P. 119; Исмаилов Э., Папава В. Центральный Кавказ: от геополитики к геоэкономике. Стокгольм: CA & CC Press, 2006. С. 32.
29 См.: Qagla C. Op. cit. P. 122—123.
30 См.: Derluguian G. Azeri Orientalists as Mirror of the Post Soviet Revolution // 21st Century, 2007, No. 2. P. 46—47.
31 См.: Ibid. P. 50—53.
После прихода к власти в 1993 году партии «Новый Азербайджан» (<^ет Azэrbaycan Partiyasl») президент Гейдар Алиев в стремлении обеспечить лидерство, необходимое для противостояния центробежным процессам, соединил практический опыт советской иерархии с националистической идеологией32. Это должно было послужить и защитой от неоколониальной политики великих держав, пытавшихся навязать новым независимым мусульманским государствам универсальные типовые концепции демократии и экономической реформы33. С другой стороны, историческое положение Азербайджана на перекрестке европейской и ближневосточной культурных традиций укрепляло его автономию по отношению к пантюркизму и к иранскому теократическому шиизму34. Таким образом, может быть, азербайджанскую независимость и национальную безопасность следует соотносить и соизмерять прежде всего не с традиционной конкуренцией региональных держав, а с политической и экономической ориентацией Российской Федерации, остающейся самым мощным и влиятельным государством в Кавказской системе35.
Прецеденты прямой связи между восприятием иерархии глобальных структур и внешнеполитической стратегией обеспечения национальной безопасности можно найти и в истории Азербайджана. В период 1450—1600 годов н.э. протоазербайджанские государства Ак Коюнлу и Сефевидов отвечали на военную и экономическую угрозу, вызванную растущей мощью Турции, попытками установить дипломатические отношения с королевствами Западной Европы36. Точно так же между 1918 и 1920 годами руководство Азербайджанской Демократической Республики (Azэrbaycan Ха^ Cumhuriyyэti) безуспешно пыталось получить дипломатическое признание и военную поддержку со стороны Соединенных Штатов, с тем чтобы защититься от территориальной и идеологической экспансии Советской России37. Наконец, в 1993 году Гейдар Алиев развернул на 180 градусов политику прежних постсоветских лидеров и ввел Азербайджан в Содружество Независимых Государств, получив возможность использовать для укрепления безопасности стремление Российской Федерации к поддержанию статус-кво, и одновременно поддержал осуществленный еще ранее вывод российских войск с территории Азербайджана38.
Но все эти исторические экскурсы позволяют нам лишь описать картины мировой и внутренней политики, как она виделась различным властям в Баку. Чтобы получить эмпирические свидетельства интересующей нас связи, необходимо, кроме того, выяснить структурообразующие характеристики стран региона.
Иерархическая структура глобальной системы и Кавказской региональной системы
В рамках используемого здесь аналитического подхода международные отношения Азербайджана рассматриваются с точки зрения его положения в местной, региональной
32 См.: Аль-Фалах А.А. Гейдар Алиев и национально-духовные ценности. Баку: Гисмет, 2007. P. 26.
33 См.: Там же. С. 46, 67—69.
34 См.: Robbins G. Not a Persian Nor a Turk // Freedom Review, 1 March 1996, No. 27 [http://www. zerbaijan.com/azeri/azerbaijan3.htm].
35 См.: Ibidem.
36 См.: Махмудов Я. Азербайджанская дипломатия (Связи государств Аггоюнлу и Сефевидов с государствами Европы, XV—XVII столетия), Баку, 2006 (на азерб. яз.).
37 См.: Гасанов Дж. Азербайджанская Республика в системе международных отношений в 1918— 1920 гг. Баку, 1993 (на азерб. яз.).
38 См.: Alieva L. Integrative Processes in the South Caucasus and their Security Implications / Ed. by Jean Dufourcq and Cees Coops. NATO Defense College. Occasional Paper Series 13. Academic Research Branch. Rome, March 2006. P. 23—24.
и глобальной международной иерархии, на вершинах которых располагаются, соответственно, Азербайджан, Иран, Турция, Россия и Соединенные Штаты Америки. Таким образом, необходимо продемонстрировать эмпирическую основу данных системных структур. Этот структурный анализ использует развитую ранее Э. Исмаиловым и В. Па-павой концептуальную систему, в рамках которой Кавказ представлен как комплекс, включающий Северный, Центральный и Южный субрегионы39. Мы считаем, что такое определение в основном соответствует иерархическому представлению о мировом порядке, поскольку учитывает и вертикальную упорядоченность государств в соответствии с их национальным могуществом, и тот факт, что регион разделен между двумя доминирующими коалициями, из которых одна (Турция, Грузия и Азербайджан) ориентируется на интеграцию с США и Западной Европой, а другая (Россия, Армения и Иран) — на классическую парадигму евразийской геополитики40. Обобщенные экономические, политические, демографические и географические характеристики каждой из этих стран указаны в табл. 1. Везде, где возможно, данные приводятся по состоянию на 2008 год. Особое внимание обращалось на то, чтобы ранги приписывались странам на основании одного и того же показателя или источника данных (например, с учетом различий в номинальной величине ВВП на душу населения или ВВП на душу населения в пересчете на паритет покупательной способности). Поэтому там, где это было необходимо, используемые показатели сопоставлялись с альтернативными показателями, для того чтобы гарантировать их надежность.
Таблица 1
Иерархические структуры в международной системе и Кавказской региональной системе41
Глобальный уровень
Государство Экономическое Политическое развитие могущество (ВВП на душу населения с учетом паритета покупательной способности) Демография (численность населения/ коэффициент фертильности) Географические размеры (площадь территории, кв. км)
Соединенные Штаты Америки 48 ООО долл. мощная 304 059 724/ 2,1 рождений на одну женщину 9 161 923
Европейский союз 33 800 долл. мощная 491 018 683/ 1,51 рождений на одну женщину 4 324 782
39 См.: Исмаилов Э. Новый регионализм на Кавказе: концептуальный подход // Кавказ & Глобализация, 2006, Том 1 (1). С. 7—26; Ismailov E., Papava V. A New Concept for the Caucasus // Southeast European and Black Sea Studies, September 2008, Vol. 8, Issue 3. P. 283—298.
40 См.: Эйвазов Дж. Геополитические уроки постсоветского Кавказа: путь к глобализации или возвращение к классической евразийской геополитике? // Кавказ & Глобализация, 2006, Том 1 (1). С. 27—42.
41 Данные по каждому показателю см.: International Monetary Fund, World Bank and CIA World Factbook 2008.
Таблица 1 (продолжение)
Региональный уровень
| Северный Кавказ |
Государство Экономическое развитие (ВВП на душу населения с учетом паритета покупательной способности) Политическое могущество Демография (численность населения/ коэффициент фертильности) Географические размеры (площадь территории, кв. км)
Российская Федерация 15 800 долл. мощная/ средняя 141 377 752/ 1,4 рождений на одну женщину 17 075 200
| Южный Кавказ |
Турция 12 000 долл. мощная 71 892 808/>2 рождений на одну женщину 783 562
Исламская Республика Иран 12 800 долл. мощная/ средняя 65 875 224/ 1,7 рождений на одну женщину 165 000 000
Локальный уровень
| Центральный Кавказ ||
Государство Экономическое развитие (ВВП на душу населения с учетом паритета покупательной способности) Политическое могущество Демография (численность населения/ коэффициент фертильности) Географические размеры (площадь территории, кв. км)
Азербайджан 9 500 долл. мощная 8410 801/ 2,05 рождений на одну женщину 86 600
Грузия 5 000 долл. средняя/ слабая 4 615 807/ 1,43 рождений на одну женщину 69 700
Армения 6 600 долл. мощная/ средняя 2 967 004/ 1,36 рождений на одну женщину 29 800
Начнем с глобального уровня. Несмотря на то что к середине XXI столетия Китай, согласно прогнозам, должен сменить Соединенные Штаты в качестве лидера международной системы, и на переживаемый США экономический кризис, в настоящее время они сохраняют статус «единственной остающейся в мире сверхдержавы». Кроме того, независимо от «холодка» в отношениях, порождаемого отдельными политическими шагами, вроде вторжения в Ирак в марте 2003 года, Соединенные Штаты продолжают удерживать сообщество безопасности ЕС и НАТО в рамках своей коалиции государств, удовлетворенных статус-кво. И хотя Америка и уступает Европе в численности населения, благодаря росту рождаемости она сохраняет более высокий коэффициент замещения поколений. В то же время ЕС, производящий четверть общемирового валового национального продукта, все более явно принимает на мировой арене характер единого образования.
На региональном уровне в районе Северного Кавказа Российская Федерация и после распада «внутренней» и «внешней» советской империи в 1989—1991 годах остается самым большим государством на Земле: ее территория занимает свыше одной восьмой всей земной суши, а по численности населения она является девятой страной в мире (несмотря на серьезные тенденции к снижению фертильности в последние два десятиле-тия)42. С 2000 года национальные экономические индикаторы демонстрируют устойчивую тенденцию к росту43, хотя из-за отсроченных эффектов глобального финансового кризиса сегодня страна сталкивается с серьезным спадом производства и сокращением располагаемого дохода44. После того как в марте 2000 года пост президента занял Владимир Путин, начался период концентрации властных полномочий у исполнительной власти с прямым назначением губернаторов регионов страны и утверждением у власти в 2001 году постсоветской партии «Единая Россия», которая доминировала на президентских выборах (хотя только время покажет, будет ли в конечном счете устойчивым режим «тандема Путин — Медведев»)45.
В восточной части Южного Кавказа Исламская Республика Иран с ее значительной территорией и населением (более 50% всего населения региона Персидского залива) играет роль осевого связующего звена между Ближним Востоком и Центральной Азией. С 1999 по 2006 год экономика Ирана стремительно росла: за этот период ВВП увеличился почти на 50%46. Иран остается третьим в мире производителем нефти и весьма перспективным игроком на рынке природного газа: его добыча в стране, вопреки прогнозам на снижение, устойчиво растет и с 1986 по 2005 год почти удвоилась благодаря высоким доходам от экспорта, повышению эффективности геологической разведки и эксплуата-ции47. Комбинация теократии с выборной политической системой позволила исламскому режиму на протяжении трех десятилетий сохранять свою легитимность и удерживаться у власти, несмотря на наличие в стране множества несогласных48. К тому же провинции, образующие юго-западную границу Кавказского региона (Южный Азербайджан), густо населены (их население превышает 13 млн чел.) и располагают значительным по масштабам сельским хозяйством и центрами обрабатывающей промышленности — здесь про-
42 Cm.: Heleniak T. Russia’s Demographic Decline Continues. Washington, D.C., Population Reference Bureau, June 2002 [http://www.prb.org/Articles/2002/RussiasDemographicDeclineContinues.aspx].
43 Cm.: Russian Economic Report # 2. The World Bank, January 2001; Russian Economic Report #15. The World Bank, November 2007 [http://web.worldbank.org/WBSITE/EXTERNAL/COUNTRIES/ECAEXT/RUS-SIANFEDERATI0NEXTN/0,,contentMDK:20888536~menuPK:2445695~pagePK:1497618~piPK:217854~the SitePK:305600,00.html].
44 Cm.: Aslund A., Kushins A. The Russia Balance Sheet. Washington D.C.: Peterson Institute for International Economics/Center for Strategic and International Studies, April, 2009. P. 30—31, 34—38.
45 Cm.: Ibid. P. 53—54.
46 Cm.: Crane K., Lal R., Martini J. Iran’s Political, Demographic, and Economic Vulnerabilities. Washington D.C.: The Rand Corporation, 2008. P. 83—84.
47 Cm.: Ibid. P. 67—78.
48 Cm.: Ibid. P. 32—34.
изводится более 13% ВВП страны49. Наконец, — отчасти в результате программ планирования семьи и контроля над ростом населения — за последние два десятилетия коэффициент фертильности резко снизился. Ныне он сопоставим с уровнем государств Западной Европы и значительно ниже среднего значения для соседних арабских стран, что знаменует демографический переход от классической модели «слаборазвитой» страны к модели промышленно развитой нации50.
Западнее лежит Республика Турция, давний член коалиции глобальных держав, входящая и в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), и в НАТО (а с 1987 г. и кандидат на прием в члены ЕС), по численности населения превышающая Иран. Правительство, сформированное Партией справедливости и развития (Adalet ve КаШтта РаН1ч), по результатам выборов в 2002 году и вновь переизбранное в 2007-м, сочетает мусульманскую ориентацию со светской, что обеспечивает ей поддержку и богатых городских элит, и сельской бедноты51. После реформ 2001 года, направленных на обуздание инфляции, экономика страны постоянно росла, несмотря на высокий уровень безработицы и серьезный дефицит госбюджета52: в 2004 году темпы роста ВВП составили 9%. Однако в последние годы общий коэффициент фертильности снизился более чем на 7%, что совпадает с общей тенденцией промышленно развитых стран Европы, где население стареет, а его численность сокращается53. Хотя в геополитических исследованиях Турцию традиционно характеризуют как основной региональный противовес, ее северо-восточные области (илы) (Ардаган, Карс и Игдыр), граничащие с Аджарской автономной республикой Грузии, Арменией и с Нахчыванской автономной республикой Азербайджана, напротив, представляют собой самые малонаселенные, слаборазвитые и экономически отсталые территории самой Турции и Кавказской системы в целом54.
Наконец, на Центральном Кавказе наибольшим из локальных государств по размерам, численности населения и по его плотности, а также по общему коэффициенту фертильности является Азербайджан: у него все эти показатели самые высокие в субрегио-не55. Хотя исследователи и отмечают, что в годы, последовавшие за получением независимости, Азербайджан по уровню развития и индустриализации отставал от Армении и Грузии56, сегодня он обладает самым высоким научно-техническим потенциалом57. В отличие от политической нестабильности, сохраняющейся в Грузии после «революции роз» 2003 года (включая имевшее катастрофические последствия российское вторжение), и от беспорядков, периодически сопровождающих выборы в Армении, в Азербайджане правительство сумело с середины 1990-х годов укрепить центральную власть, добиться относительного процветания и приобрести массовую поддержку58. Кроме того, благодаря иностранным инвестициям и позициям на международных рынках энергоносителей экономика страны все последнее десятилетие стремительно крепла, демонстрируя в 2005—2008 годах самые высокие в мире непрерывные темпы роста
49 Cm.: HcMaunoe 3., nanaea B. YKa3. co^. C. 86—89.
50 Cm.: Crane K., Lal R., Martini J. Op. cit. P. 61.
51 Cm.: Qelik A.P., Naqvi L. Turkey: Current and Future Political, Economic, and Security Trends. Canadian Defence & Foreign Affairs Institute, December 2007. P. 102.
52 Cm.: Ibid. P. 4.
53 Cm.: World Factbook 2008. Central Intelligence Agency [https://www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/geos/tu.html].
54 Cm.: HcMaunoe 3., nanaea B. YKa3. co^. C. 89.
55 Cm.: Swietochowski T. Azerbaijan. B kh.: Encyclopedia of the Developing World / Ed. by Th.M. Leonard. New York: Routledge, 2006. P. 126.
56 Cm.: O’Malley W. Central Asia and South Caucasus as an Area of Operations: Challenges and Con-
straints. B kh.: Faultlines of Conflict in Central Asia and the South Caucasus: Implications for the U.S. Army / Ed. by O. Oliker, Th.S. Szayna. Rand Arroyo Center, 2003. P. 277—278; Sadri H. Elements of Azerbaijan Foreign Policy // Journal of Third World Studies, 2003, Vol. 20, Issue 1. P. 181.
57 Cm.: HcMaunoe 3., nanaea B. YKa3. co^. C. 76—77; Ismailov E., Papava V. Op. cit. P. 293.
58 Cm.: Nazli H.K. Azerbaijan. B kh.: Nations in Transit 2008 Democratization from Central Europe to Eurasia. Freedom House, Rowman & Littlefield Publishers, Inc. P. 98—100.
ВВП59. Прогнозы динамики развития и конфликтов в регионе утверждают, что благодаря богатым природным ресурсам и росту отраслей, ориентированных на внутреннее потребление, мощь республики по отношению к своим соседям в ближайшие десятилетия вырастет. Это, по-видимому, к середине столетия выдвинет Азербайджан на доминирующие позиции на локальном уровне, а Армения и Грузия останутся сопоставимыми по величине их ресурсов60.
Но, с другой стороны, ряд географических особенностей Азербайджана делает проблематичным его статус лидера локальной системы государств.
■ Прежде всего, его внутреннему суверенитету угрожает существование НагорноКарабахской республики (НКР) — фактически анклавного государства, занимающего почти 20% территории АР (11 458 кв. км)61. Можно предположить, что, хотя спор вокруг статуса НКР принял характер затяжного межгосударственного конфликта, основное его бремя легло именно на Азербайджан, поскольку зона противостояния лежит в пределах его государственных границ62.
■ Во-вторых, Азербайджан — одно из 12 государств мира, состоящих из не смежных друг с другом территорий: ему принадлежит суверенитет над эксклавной Нахчы-ванской автономной республикой (Naxglvan Muxtar Respublikasl), занимающей 5 500 кв. км, которая целиком расположена в пределах территориальных границ Армении и Ирана63 и подвергается экономической блокаде Еревана.
■ В-третьих, в результате ряда исторических геополитических перипетий64 Азербайджан отличается раздвоенной, или разделенной, национальной идентичностью — ситуация, которую обычно характеризуют как наличие «двух Азербайджанов»65. Это обстоятельство проявляется двояко: во-первых, у Азербайджана есть непрерывная 400-километровая (или 600-километровая, если учитывать и Нахчыван) граница с северо-западным Ираном — прежним центром управляемых из Тебриза тюрко-персидских (сефевидских) бейлербекств, простиравшихся на территории, в наше время ставшей Северным Азербайджаном и Восточной Анатолией66; во-вторых, азербайджанское этническое сообщество (известное в истории под оттоманским турецким термином миллет67) разделено: одна его часть проживает в Азер-
59 См.: Azerbaijan. В кн.: Asian Development Outlook 2009: Rebalancing Asia’s Growth. Asian Development Bank, March 2009. P. 131 [http://www.adb.org/Documents/Books/ADO/2009/AZE.pdf].
60 См.: Efird B., Yeqilada B., Noordijk P. Power Transition Analysis of the Caucasus Region, 2010—2050. Paper prepared for presentation at the 2005 Annual Conference of the International Studies Association, Honolulu, Hawaii, 1—5 March 2005. P. 13, 16; Yeqilada B., Noordijk P., Efird B. Regional Transitions and Stability in the Greater Middle East. Working paper prepared for presentation at the Annual Conference of the International Studies Association in San Francisco, California. 26—29 March 2008. P. 8, 10.
61 Эта территория включает южную часть Гёранбойского (Goranboy) района, западную и восточную часть Кяльбаджарского (Kalbacar), Ходжалинский, западную часть Тертерского, часть Агдамского, Физу-линский, Лачинский, Губатлинский (Qubadli), Зангиланский, западную и восточную часть Джебраильского (Cabrayil), северную и южную часть Ходжавендского (Xocavand) и Шушинский (Shusha) районы, «пояс безопасности» площадью 7,634 кв. км, патрулируемый Армией обороны НКР и регулярными воинскими частями Армении, и находящуюся на особом положении линию соприкосновения, вдоль которой с 1994 года не прекращаются мелкие инциденты.
62 См.: O'Malley W. Op. cit. P. 180, 277.
63 См.: Public International Law & Policy Group, 2006. P. 1.
64 См.: Souleimanov E., Ditrych O. Iran and Azerbaijan: A Contested Neighborhood // Middle East Policy, Summer 2007, Vol. 14, No. 2. P. 101—102.
65 См.: Asgharzadeh A. In Search of a Global Soul: Azerbaijan and the Challenge of Multiple Identities // Middle East Review of International Affairs, 7—18 December 2007, Vol. 11, No. 4. P. 7 [http://meria.idc.ac.il/ journal/2007/issue4/pdf/2.pdf].
66 Позднее эти территории были разделены по Гулистанскому (1813 г.) и Туркманчайскому (1828 г.) мирным договорам, завершившим российско-персидские завоевательные войны и поделившим многочисленные азербайджанские ханства между империями Каджаров и Романовых (событие, получившее у националистов Северного и Южного, Иранского, Азербайджана наименование ayriliq).
67 См.: Atabaki T. Azerbaijan: Ethnicity and the Struggle for Power in Iran. London, 2000. P. xv, 17—19; Shaffer B. Borders and Brethren: Iran and the Challenge of Azerbaijani Identity. MIT Press, 2002. P. 30, 54—55.
байджанской Республике (Северный Азербайджан), другая, большая по численности — к югу от реки Аракс (ее численность, по оценкам, составляет более 20 млн чел., или 25% всего населения Ирана), и сконцентрирована в основном в провинциях (останах) Ардебиль, Западный и Восточный Азербайджан и Зенджан68.
Таким образом, сложное положение Азербайджана в его международном окружении весьма затрудняет его восхождение к статусу преобладающей страны локального масштаба. Хотя благодаря быстрому росту доходов от экспорта, иностранным инвестициям в обрабатывающую промышленность и строительство он добился превосходства над Арменией и Грузией (особенно). Однако из-за неразрешенного конфликта по поводу статуса НКР, отсутствия единой национальной идентичности и географического положения страны в окружении великих и средних держав руководство Азербайджана до сих пор придерживалось внутренней и внешней политики, направленной на то, чтобы смягчить воздействие преобладающих структурных условий.
Теоретическая модель восприятия структур в применении к Азербайджану
Главный тезис, развиваемый в данной статье: в небольших развивающихся и постсоци-алистических странах, подобных Азербайджану, дипломатические службы и руководство, ответственное за формирование внешней политики, зачастую воспринимают международную систему не как анархическую структуру, где государства борются за свои интересы по принципу «каждый за себя», а как структуру иерархически упорядоченную во главе с мировыми державами, что накладывает существенные ограничения на способность этих стран преследовать свои независимые национальные интересы69. Такое восприятие, в свою очередь, определяет и направляет разработку или принятие определенной повестки дня или парадигмы национальной безопасности, на основе которой формируется та или иная внешняя и оборонная политика. Однако на это уравнение влияет и наличие взаимосвязанных внутренних и внешних факторов, угрожающих способности политических элит управлять обществом.
Переменные, содержавшиеся в блок-схеме на рис. 1, можно определить следующим образом: первая независимая переменная (НП 1) — восприятие международной среды политическими элитами, отражающееся в их оценке статус-кво, устанавливаемого или поддерживаемого государствами-лидерами с помощью механизмов политического, экономического и военного влияния. Эта оценка выражается в характере и условиях их двусторонних дипломатических отношений с государством-лидером и в степени их непосредственного встраивания (иерархический подход), сотрудничества в рамках (институциональный подход) или отторжения (анархический подход) соответствующих стратегий или мер по упорядочиванию ситуации (НП 2). Но, с другой стороны, на это восприятие влияет и уровень угроз, исходящих от внутренней (НП 3а) и международной (НП 3Ь) политической среды. Источники этих угроз могут принимать форму оппозиционных движений, повстанческих или террористических групп или общественных беспорядков внутри страны или же форму напряженности в дипломатических отношениях, втягивания страны в межгосударственные споры или военных угроз ее территориальной целостности на уровне внешних отношений. Наконец, зависимую переменную модели (ЗП) можно определить как совокупность национальных интересов государства, выражаемую в его внешней политике и политике национальной безопасности.
68 Cm.: Asgharzadeh A. Op. cit. P. 9.
69 Cm.: Ayoob M. Subaltern Realism: International Relations Theory Meets the Third World; Idem. Inequality and Theorizing in International Relations: The Case for Subaltern Realism.
Рисунок 1
Модель восприятия структуры международной системы отношений и национальных интересов элитами развивающихся и постсоветских государств
НП 3а
Внутренние давления и угрозы
(политические,
этнические,
религиозные)
(+)г
НП 1
Восприятие
ситуации
политическими
элитами
(оценка
статус-кво)
Внешняя политика и политика национальной безопасности
(национальные интересы)
НП 3Ь
Внешние
давления
(иностранное
вторжение)
НП 2
Структура
международной
системы
(распределение силы)
иерархическая
институциональная
анархическая
ЗП
Основное исходное допущение данной модели состоит в том, что под воздействием исторического опыта и геополитической ситуации политические лидеры Азербайджана воспринимают международные отношения своей страны как отношения в рамках некоторой системы или подсистемы государств, контролируемой локальными (Азербайджан, Иран и Турция), региональной (Российская Федерация) и глобальной (Соединенные Штаты) державами. Поэтому специфическое восприятие положения Азербайджана по отношению к державе-лидеру (державам-лидерам) в рамках иерархии такого рода по-разному повлияет на его позиционирование, политическое определение союзнических отношений и стратегических целей. Эти ориентации, в свою очередь, направляют развитие доктринальной основы, на которую опираются при определении того, в чем состоит национальная идентичность и защита территориальной целостности, и при оценке угроз жизненным национальным интересам. На конечном этапе всей этой цепочки восприятие роли воплощается в реальных политических подходах. С другой стороны, можно ожидать, что индивидуальные различия в восприятии на уровне руководства внешнеполитических ведомств будут порождать различия в политическом подходе к разным проблемам или в разное время.
Соответственно, стратегическая ориентация подобного государства выстраивается таким образом, чтобы позволить ему прибегать к ресурсам различных глобальных центров силы, предоставляя политическому руководству выбор из широкого спектра альтернативных вариантов в целях укрепления его внутренней мощи. Понятие «многовекторной» внешней политики — политического курса, при котором государство как бы балансирует в многополюсном пространстве, чтобы сохранить независимость, не теряя при этом выгод от союзнических отношений с более мощными странами, — стало общим
местом в журналистике и академических работах, посвященных международным отношениям после распада Советского Союза. Можно предположить, что многовекторность есть форма неприсоединения в эпоху после окончания «холодной войны», когда страны стараются избегать формальных союзнических обязательств, извлекать выгоды из тесных экономических и военных связей или партнерства одновременно и с великой державой, и с ее стратегическими конкурентами. На протяжении прошлого десятилетия это понятие использовали для описания, а заодно и для предписания дипломатической повестки дня и поведения на международной арене самых разных стран, прежде всего Казахстана (с которым и связывается само происхождение данного понятия), Украины, Молдовы, Азербайджана, Беларуси, а в расширительном толковании — и России времен Путина. С другой стороны, это понятие редко формулировалось в виде четкой теоретической конструкции и применялось для самых разных, порой противоречащих друг другу целей70. В ходе недавних попыток дать инструментальное определение этого понятия, пригодное для использования при анализе ситуаций, многовекторную политику определяли как проведение прагматичной и идеологически не ангажированной стратегии рациональными игроками, действующими исключительно в собственных интересах71.
Азербайджанский вариант многовекторности — доктрина «сбалансированной внешней политики» (Ьа1ат1а^1тйтц хатш siyasэt), первоначально выдвинутая Гейдаром Алиевым, — считается краеугольным камнем внешнеполитической ориентации Баку72. Что еще важнее, эта доктрина дает наглядный пример того, каким образом сильное, централизованное руководство проводит в жизнь альтернативную (т.е. невоенную) стратегию выражения недовольства теми ограничениями, которые накладывают на него иерархические формы организации. Наконец, логика этой доктрины предполагает принципиально иной взгляд, нежели тот, который отстаивают защитники западного политического курса. Ведь использование средств транспортировки энергоносителей, вроде трубопроводов Баку — Тбилиси — Джейхан и Баку — Тбилиси — Эрзерум, для того чтобы, опираясь на членство Турции в НАТО, полностью интегрировать Азербайджан в экономическую конструкцию и конструкцию в сфере безопасности под главенством США, вовсе не «создаст надежные гарантии независимости и суверенитета Азербайджана»73, а, напротив, приведет к отказу от экономической и политической самостоятельности страны. Со времен Муталибова руководство США настаивает на интеграции Азербайджана с Турцией, а оппозиционные политики и либеральные реформаторы испытывают сильный соблазн искать альтернативу существующему, по их убеждению, армянскому влиянию на западные правительства74. Проводя в жизнь политику многостороннего балансирования, нынешнее азербайджанское руководство теоретически отвергло принятую другими государствами Кавказа формулу внешней политики и политики в сфере безопасности — локальные «призывы к империи» и постановку национальной консолидации и выживания в зависимость от помощи и вмешательства внешних держав75.
70 Cm.: Kirbassov G. A Game Theoretic Approach to Kazakhstan’s Multi-vector Foreign Policy. Paper prepared for the 66th Midwest Political Science Association Annual Conference, 3—6 April 2008, Chicago, USA.
71 Cm.: Hanks R. «Multi-Vector Politics» and Kazakhstan’s Emerging Role as a Geo-strategic Player in Central Asia. Presented at the 49th meeting of the International Studies Association, San Francisco, USA, 26 March 2008.
72 Cm.: National Security Concept of the Republic of Azerbaijan. P. 3, 12.
73 Cornell S.E., Ismailzade F. The Baku — Tbilisi — Ceyhan Pipeline: Implications for Azerbaijan. B kh.: The Baku — Tbilisi — Ceyhan Pipeline: Oil Window to the West / Ed. by S.F. Starr, S.E. Cornell. Central Asia-Cauca-sus Institute and Silk Road Studies Program, 2005. P. 20.
74 Cm.: Saroyan M. Azerbaijan Looks «West»: New Trends in Foreign Relations with Iran and Turkey. B kh.: Minorities, Mullahs and Modernity: Reshaping Community in the Former Soviet Union / Ed. by E.W. Walker. University of California International and Area Studies Digital Collection, Research Series #95, 1997. P. 239.
75 Cm.: Jafalian A. Op. cit. P. 1.
3 а к л ю ч е н и е
В данной статье мы пытались представить альтернативную концептуальную и теоретическую модель для анализа внешней и оборонной политики Азербайджана в соответствии с его положением в рамках структуры международной системы. Это предварительная попытка предложить альтернативу засилью западного геополитического и стратегического дискурса реалистической школы в современных исследованиях Кавказского региона. Поскольку со временем можно ожидать качественных перемен во внешней политике и политике в сфере безопасности, в развитие данного подхода необходимо разработать средства
1) для непосредственного измерения силы различных векторов азербайджанской внешней политики по отношению к региональным и глобальным державам на основе массива исторических данных об использовании тех или иных дипломатических инструментов и
2) для эмпирической проверки соотношения этих индикаторов с развитием и изменением концепции национальной безопасности начиная с момента получения независимости по настоящее время.
